Оглавление

Начало новой жизни

Ну вот, наконец, выпускной, восьмой класс закончен. Красивое платье так и не дошила. Приехала Надюшка из Михайловки, и мы гуляли целыми днями. На вечер пришлось идти, в чем были. Сначала в классе было чаепитие, потом пошли гулять по городу. Забрели куда-то на окраину, а там забегаловка с названием «Соки-воды». А я, недолго думая, прибавила:

— И спиртные напитки.

И тут Колька Семин:

— Пойдемте, я угощаю.

Все дружно начали ржать, время два часа ночи. Разбрелись по домам уже под утро.

Начиналась новая жизнь. Кто-то остался в девятом классе, кто-то поступил в училище. Я попытала счастья в швейном, шить я очень любила. Но меня хватило на год. Когда началась практика, возникли проблемы с руками. Кожа шелушилась и тормозила весь пошив. Наша мастер Ирина Ивановна все просекла и велела принести справку от дерматолога. На этом моя учеба закончилась. Со второго курса меня отчислили по состоянию здоровья. И это в начале учебного года. Никуда поступить я уже не могла. Родители очень переживали. Я видела, как они горюют, и не знала, что предпринять, чтобы их успокоить. Спасибо, тетя Нина помогла разрешить ситуацию. Она прислала письмо. Писала, что бабушка Маруся заболела и за ней нужен уход. Я упросила родителей отправить меня к ней. Все работают, а я бездельничаю. Родители согласились, доехать я и сама смогу. Нагрузили меня всякими припасами и проводили на вокзал. Автобус шел до самого железнодорожного вокзала. Там все понятно, купил билет, и в поезд.

Бабушка очень обрадовалась, все не одной зимовать. В Михайловке мне было тоскливо. Надюшка с Ванькой учились в Бугуруслане и приезжали только по выходным. Надя поступила в Педучилище, а Ваня в Сельхозтехникум на механика. Спасали меня книги. Мне хотелось учиться, но я никак не могла решить, куда же мне поступать. Перебирала всякие профессии, но ничего мне не нравилось, кроме швейного дела. А туда путь категорически закрыт. И, как всегда, вопрос решился сам собой. Перед Новым годом мамка прислала письмо с поздравлением и сообщила, что отец уехал на Север добывать нефть. Его пригласил фронтовой друг Костя Мусин. Отец обустроится и заберет нас к себе. Ну уж нет, мне что там делать? Сидеть дома и в окошечко смотреть? Учиться там наверняка негде, в глухой тайге. Да и бабушку Марусю я не брошу. Лучше поступлю куда-нибудь здесь в Бугуруслане. Теперь все равно куда. После новогодних праздников решила зря время не терять и засела за учебники, стала готовиться поступать. На отца я очень обиделась, что не сообщил мне о своем решении уехать на Север. Потом успокоилась, подумала, что он, наверное, не хотел беспокоить и волновать меня раньше времени. Ведь сам ехал неизвестно куда, в такую даль.

Наконец от отца пришло письмо, а в конверте еще и фотография. На ней какие-то дядьки возле буровой вышки и отец среди них. В письме он писал, что работает на Усть-Балыкском месторождении. Его открыли еще в 1961 году, но из-за суровых климатических условий долго велись разработки, целых три года. В этом году готовятся запустить в эксплуатацию. Живет в вагончике в этом же поселке. Рядом есть поселок Нефтеюганск. Отец уже присмотрел балок, это такой бревенчатый домик, в котором можно жить с семьей. Теперь копит деньги, чтобы его купить и забрать мамку к себе. И уже подыскал ей работу. А мне строго-настрого наказал готовиться к вступительным экзаменам в Нефтяной техникум в Бугуруслане. Ну вот, а я голову ломала, куда поступать. Отцу написала, что к экзаменам уже готовлюсь, помогаю бабушке по хозяйству. Она совсем не может ходить, ее замучил ревматизм, кое-как передвигается по дому.

В техникум я поступила без проблем. Специальность — эксплуатация нефтяных и газовых скважин. Отец будет рад. Только после экзаменов пришлось ехать в Ставрополь. Надо было взять характеристику из школы и пройти медкомиссию. Ну и хорошо, повидаюсь со стариками и с мамкой. Приехала поздно, с последним автобусом. Ладно, хоть вокзал рядом с домом, идти не страшно. Да и фонари горят вдоль дороги.

Что-то Дружок меня не встречает. А он дрыхнет на крылечке. Старый стал, потерял бдительность. Я тихонько свистнула и позвала пса. Тот встрепенулся и запрыгал возле калитки, вырываясь наружу со двора. Я открыла калитку, и Дружок затанцевал вокруг меня, повизгивая от радости, подпрыгивая и пытаясь лизнуть в лицо. На крыльцо вышел дед, услышав нашу возню.

— Танюшка, внученька, приехала! И не сообщила ничего, вот радость-то какая. Ну, пойдем скорее в избу.

— Дед, пока не забыла. Рукавицы у тебя есть? Нас на картошку отправляют с 1-го сентября, мне бы хоть две пары.

— Да, есть, только ведь большие, неудобно будет.

— А машинка для чего? Ушьем.

— Договорились. Бабушк, встречай, внучка приехала, — крикнул дед с крыльца.

Бабушка вышла из передней комнаты, всплеснула руками, обняла меня, стала целовать да причитать:

— Ох, не ждала я, не ждала, золотко ты мое.

— Да как не ждала? А я думаю, что это моя бабушка весь вечер с пирогами возится? Вроде бы никого не ждем.

Дед весело ухмыльнулся, стал разжигать керогаз и ставить чайник.

— А мамка где?

— Шьет сидит, не слышит, видно, за машинкой, — бабушка достала из печи пирог.

Я зашла в переднюю комнату. Мать сидела за машинкой и строчила, вся обернута в белую ткань с сиреневой каймой.

— Тук, тук, — я постучала кулачком в открытую дверь. Мамка не оборачиваясь.

— Кто там?

— Это я, дочь твоя, — я засмеялась и подбежала к ней. Обняла сзади за шею и стала целовать ее в кудряшки.

Мамка охнула и вскочила со стула, ткань вся свалилась на пол белыми волнами.

— Танюшка, что ж ты не сообщила?

— Хотела вам сделать сюрприз. А что это ты шьешь?

— Да вот простыни. К отцу собираюсь, там в тайге, в этой глухомани нет ничего.

А когда поедешь?

— Тебя приодену к учебному году и поеду. У тебя только шубка одна, отец на вырост покупал. Осеннего ничего нет, и обувь нужна.

— Девчонки, чайник вскипел, — крикнул нам дед из кухни.

— Мам, а мы домой не пойдем?

— Нет, не пойдем, квартиру сдали предприятию, она ведь ведомственная. Отец уволился, и все, там теперь живут другие.

— Жаль, квартира хорошая была.

Мы собрали с пола ткань, и пошли пить чай с пирогами.

Оставшиеся дни до сентября прошли в приятных хлопотах. Мы с мамкой ходили на базар, по магазинам. Купили все необходимое. И комиссию прошла очень быстро. Только на очки выдали новый рецепт, зрение немного упало. А заказать очки придется в Бугуруслане, на изготовление уходит несколько дней. Отвезли на тележке посылки на почту и отправили отцу, чтобы мамке не таскаться в дороге с тяжелыми чемоданами. Добираться в такую глухомань надо с пересадками.

Мамка решила ехать со мной в Бугуруслан, помочь устроиться с жильем. Заодно и повидать бабушку Марусю перед отъездом на Север. В пятницу мы уже были готовы, чтобы с утра выехать. Мамка заметно погрустнела, все вздыхала, хмурилась. Пила валерьянку, видимо, еще и волновалась.

— Мам, ты не рада, что я поступила? Или к отцу не хочешь ехать?

— Да очень рада. И к отцу хочу, соскучилась. Переживаю я за тебя, что ты без нас будешь. И волнуюсь, как меня встретит этот Север суровый, как мы там приживемся.

— Мам, за меня не волнуйся. Я же с бабой Марусей, буду на выходные к ней ездить. И тетя Нина там рядом. А ты тоже не одна, с папкой. Он тебя в обиду не даст. Не грусти, лучше давай вынесем наши сумки в сени, а то утром второпях что-нибудь забудем.

Пока мы с сумками ходили туда-сюда, дед зашел в переднюю с газетой в руках.

— Девчонки, я вам новость принес. Вот смотрите, сегодняшняя газета — 28 августа 1964 года.

На первой странице газеты — фотография серьезного мужчины, и крупными буквами сверху: ПАЛЬМИРО ТОЛЬЯТТИ.

— Это что ж такое? Что за новость? Кто такой этот Пальмир?

Бабушка у нас любила всякие новости, и прибежала с кухни вслед за дедом. Мы с мамкой покатились со смеху над ее Пальмиром. Пока мы хохотали, дед начал читать нам статью вслух.

— Да тише вы, серьезно все. Вот слушайте.

И стал важно так, как диктор по радио читать про Пальмиро Тольятти. Это итальянский революционер, в честь него решили назвать наш город и переименовали Ставрополь в Тольятти. Бабушка, как всегда, заохала, уж как все бабушки любят охать.

— Ох ты, название больно красивое, звучит как мелодия, хоть и старое было неплохое. Теперь не путайте на конвертах адрес, пишите по-новому.

Следующим утром дед проводил нас с мамкой на вокзал, помог донести наши сумки. Всю дорогу мамка была грустная и задумчивая. Я ее не беспокоила, было и так понятно, что она переживает расставание со мной. Наша жизнь резко изменилась, и мы к ней не были готовы. Что нас ждало впереди, пока не ясно. Да и переезд на Север ее страшил.

Бабушка Маруся немного привела ее в чувство.

— Ох, доченька, наконец-то. Я уж думала, не увижу тебя, укатишь на Севера, — бабушка с причитаниями стала обнимать мамку. — А я все жду, да в окошко выглядываю. Вот пирожков вам настряпала.

Мамка немного повеселела, встреча с родными людьми всегда приятна.

В понедельник 31 августа мы поехали в Бугуруслан, надо было подыскать жилье. Устроились на квартиру рядом с техникумом, к бабке Марусе. Она сдавала комнату студентам. У нее уже жили две девчонки, учились на бухгалтеров. Мне не понравилось такое соседство, я ведь была нелюдимой. Но деваться некуда, времени на выбор у нас не оставалось. Проводив мамку на вокзал, я с грустными мыслями побрела в свое новое жилище. Теперь долго не увижу родителей, они приедут в отпуск только через год.

Девчонки встретили меня не очень приветливо. Вытащили на середину комнаты, стали рассматривать со всех сторон и галдеть наперебой:

— Что это ты худющая такая? А бледная-а! Не загорала? А руки-то, руки! Синюшные, и кожа совсем тонкая, прозрачная, все жилочки видно, аж страшно. Больная, что ли?

— Уже нет. Это я в детстве болела лучевой болезнью.

— Чего, чего, какой еще лучевой болезнью? Что ты брешешь? Ты в Хиросиме, что ль, была?

— В Хиросиме, в Хиросиме.

Я выскочила от них подальше за занавеску и улеглась в свою кровать. Девчонки отстали и обсуждали меня в комнате, совсем не стесняясь в выражениях:

— Худая, бледная, да еще в очках. Кто ее замуж возьмет такую?

— А я и не собираюсь замуж, — выкрикнула я из-за занавески.

— Да лежи уже. В Хиросиме она была.

Сами-то упитанные, загорелые. Правда, потом они пожалели о том, что мне наговорили, и стали мне завидовать. Ко мне по вечерам прибегал Ванька и звал то в кино, то просто погулять. Он вырос красивый, высокий — 190 см. Глаза синие, а волосы светлые, кудрявые. Завидев Ваньку в окно, девчонки горестно вздыхали, переглядывались:

— Иди, твой блондин пришел.

А к ним никто и не ходил.

Зимнюю сессию я сдала отлично, и с Нового Года получала повышенную стипендию — 50 рублей. Родители стали больше денег высылать, мамка устроилась на работу. И я сняла комнату в двухэтажке у одинокой женщины. Я там жила как барыня, в комнате одна. Печку топить не надо. У бабки Маруси мы топили печку по очереди. И удобства были в квартире.

Хозяйка квартиры, Галина Петровна, суровая женщина. Она сразу поставила условия: убираться по очереди в местах общего пользования. Да это и так понятно. Еще нельзя было никого приводить, никаких друзей и подруг. А у меня никого не было кроме Ваньки. Он скромный и воспитанный, всегда ждал меня на улице.

Однажды Галина Петровна пришла с бутылкой водки и сразу закрылась в своей комнате. Оказывается, она была тихой домашней пьяницей. Об этом я узнала на следующий день от дворничихи тети Сони. Тетя Соня остановила меня утром, когда увидела, что я чем-то взволнована.

— Что, опять запила хозяйка твоя?

— Она что, пьяница?

Я перепугалась не на шутку, этого мне только не хватало.

— Ты уж от нее не уходи, иначе она совсем пропадет. Галя тихая, и мухи не обидит. А пьет тайком, чтоб никто не видел.

Тетя Соня рассказала мне про хозяйку. Как у нее единственный сын погиб, и она стала сильно пить, заливать горе. Ее даже хотели с работы уволить, но потом пожалели и посоветовали брать квартирантов, чтобы не быть одной. Я успокоилась и побежала в техникум. Теперь стало понятно, почему к ней никто не ходит, она ото всех таилась. И не догадаешься никогда, что у нее такая слабость. В квартире чисто и порядок, и сама всегда опрятная. Вот ведь враг какой, это пьянство. Захватило человека и отнимает драгоценное время, лишает нормальной, счастливой жизни. Лучше бы села вышивать или книгу почитала. Обидно, хороший человек пропадает. Ладно, хоть совсем не спивается и не валяется под забором, держится в рамках. Может быть, потихоньку отвыкнет и совсем пить перестанет. Не каждый человек может справиться с такой бедой, как потеря близких, особенно детей. Это ведь какое мужество надо иметь, какую силу воли. Вон Ленькина мать, тетя Люда, совсем сошла с ума, когда его похоронила. И старшего сына перестала узнавать. Как теперь Иван поживает, как у него жизнь сложилась? С переездами все связи потеряны.

К советам тети Сони я прислушалась и от Галины Петровны не ушла. Та вела себя очень тихо, никакого беспокойства не причиняла, правда, стыдилась своего пьянства.

Когда я заканчивала второй курс, Ваня писал дипломную работу — «Технология технического обслуживания спецтехники». И целыми днями пропадал в своем техникуме. Иногда он брал меня с собой, я помогала ему чертить графики ППР. Это было не трудно. Надо на ватмане вписать в колонку всю технику и отмечать, когда какой ремонт требуется в течение года. Вскоре приехали в отпуск мои родители, и я уехала с ними в Тольятти к деду с бабой. Ваня попросил не задерживаться долго, чтобы успеть переписать перед защитой его черновик диплома. У меня красивый каллиграфический почерк, а он пишет, как курица лапой.

В Тольятти половина лета пролетела незаметно. Уезжать не хотелось, так хорошо было с родителями проводить время. Мы ходили в кинотеатр «Буревестник», смотрели разные фильмы. На стадион «Строитель» — там выступали наши акробаты. Ездили на Волгу купаться, река разлилась и стала широкая, как море — противоположного берега не видно. И теперь она называлась Жигулевским морем. А еще дядя Толя Сидорин, друг отца, возил нас на Белое озеро отдыхать. Мы там ночевали в палатках и готовили еду на костре, ловили рыбу. Было весело. А я ему припомнила, когда он солдат кормил на полигоне в Тоцке во время учений, то всегда передавал нам гостинцы.

— Танюшка, ты что, помнишь? Сколько лет прошло, — дядя Толя удивился, я тогда ребенком была.

— Помню, помню, я ведь тогда в первый класс ходила, прошло 12 лет.

— Теперь ты взрослая совсем, нев