«Непрошеная повесть» создана в XIII веке легендарной фрейлиной Нидзё, наследницей некогда могущественной аристократической семьи, родственной императорскому дому Японии. На страницах своего дневника Нидзё предстает одаренной, наделенной природным умом и тонкой душой — она описывает свой путь от фаворитки императора до буддийской монахини в непростое время угасания японской монархии. Удивительная энергия, настойчивое и целеустремленное желание вырваться из порочного круга дворцовой жизни не дают Нидзё пасть духом.
страсти и, словно в каком-то призрачном сне, впервые разделила с ним греховное ложе, а сама все время трепетала от страха: вдруг государь увидит нашу встречу во сне сегодняшней ночью?
Но вот, разбуженный пением птицы, он удалился, и, глядя ему вслед, я жалела, что приходится расставаться. Проводив его, я снова легла в постель, но уснуть, разумеется, не могл
Дом кормилицы, у которой я поселилась, стоял на углу Четвертой дороги и широкого проезда Оомия; глинобитная стена, окружавшая двор, в одном месте развалилась, и, чтобы загородить проем, посадили колючий кустарник, он так разросся, что высился над оградой. Толстых стволов, однако, было не больше двух.
– А сторож у вас есть? – бросив взгляд на эти стволы, спросил человек Акэбоно у нашего слуги. И услышав в ответ, что сторожей нет, промолвил: – В таком случае, здесь может быть отличный проход! – С этими словами он внезапно одним махом срубил оба толстых ствола и был таков. «К чему бы это?» – в недоумении подумала я, когда мне рассказали об этом, но не придала этому случаю никакого значения и вскоре о нем забыла.
И вдруг, в ту же ночь, когда наступило уже самое глухое, позднее время, кто-то, ведомый лунным сиянием, тихонько постучал в ставню.
– Какой странный стук! Как будто птица стучит… Наверное, болотная курочка! – сказала Тюдзё, моя прислужница-девочка, пошла взглянуть, но вдруг прибежала назад в смертельном испуге.
– Там какой-то мужчина… Говорит, что ему нужно видеть госпожу Нидзё… – сказала она.
Это было так неожиданно, что в первое мгновенье я не знала, что и сказать, и в растерянности молчала, а он меж тем проник в дом и, по голосу девочки отыскав дорогу в мои покои, уже входил в комнату. На нем был охотничий кафтан из ткани с узором кленовых листьев и темно-лиловые шаровары – и то и другое выглядело очень изысканно; по всему было видно, что он пришел тайком, стараясь, чтобы никто его не заметил.
Я была в тягости, когда о любовном свидании невозможно даже помыслить, и твердо решила уж на сей-то раз отказать ему: «Если вы меня любите, встретимся когда-нибудь потом, после…»
– Как раз оттого, что ты сейчас в тягости, тебе нечего опасаться, я ни в коем случае не позволю себе ничего лишнего… Мне хотелось только смиренно поведать тебе о своей любви – ведь я так давно, так долго люблю тебя! Это будет чистая, невинная встреча, я пальцем до тебя не дотронусь, сама богиня Аматэрасу[45] не осудит нас за такое свидание! – убеждал он меня, и я, по всегдашней слабости духа, не решилась наотрез сказать ему: «Нет!», а пока я колебалась, он уже очутился в моей постели.
Всю долгую ночь он нашептывал мне о любви так нежно и ласково, что даже тигр, обитатель Танского царства[46], и тот прослезился бы в умилении… А ведь и у меня сердце было не из дерева, не из камня, в конце концов я невольно поддалась его стра
С рассветом государь заторопился уехать: «Меня могут увидеть в столь неподобающем облачении…» Он уже уселся в карету, когда отец прислал ему подношения – драгоценную лютню, наследство моего деда – Главного министра Митимицу Кога, и меч, полученный в дар от государя Го-Тобы, когда того сослали на остров Оки в минувшие годы Сёкю[35]. К шнурам меча была привязана полоска голубой бумаги, на которой отец написал стихотворение:
Суждено нам расстаться,
но в детях и внуках останемся мы
нерушимым единством.
Перед смертью прошу только вашей
души доброты…
– Я до глубины души тронут подарками и стихами, – сказал государь, – и буду бережно их хранить. Передайте дайнагону, пусть он будет совершенно спокоен!
