Директор горячо поприветствовал его высочество и в сопровождении свиты и вооруженной охраны повел в музей – через ротонду в зал, где были выставлены испанские живописцы шестнадцатого столетия: Хуан де Хуанес, Педро Мачука, Фернандо Янес.
Трейси и Джеф обедали в классических мадридских ресторанах – «Хорчер», «Принсипе де Виана» и «Каса Ботин», но Стивенс знал еще такие места, куда никогда не заглядывали туристы: «Каса Пако», «Ла Чулета» и «Эль Лакон», где их кормили такими изысканными местными блюдами, как олья подрига и косидо по-мадридски. Посещали они и крохотные бары.
Их тела то отдалялись, то сближались, и наконец они, совершенно не касаясь друг друга, отдались безумной, ярост ной животной любви, и в момент наивысшего восторга зрители разразились криками. Прожектора то вспыхивали, то гасли, публика ревела, и Трейси внезапно осо знала, что кричит вместе с другими
танцовщиков и ритмичные удары ладоней побуждали взвинчивать темп музыки и танца, пока не загремело сокрушительное эхо zapateado – это танцовщики завораживающе ударяли в пол то каблуком, то носком, то всей ступней, высекая бесконечные вариации и обертоны ритмики чувств
Когда музыка и танец внезапно оборвались, в зале повисла оглушительная тишина, а затем грохнули аплодисменты.
– Великолепно! – воскликнула Трейси.
– Подожди, это еще не конец, – заметил Джеф.
На середину сцены вышла другая женщина. Она отличалась смуглой кастильской красотой и казалась совершенно отрешенной от всего, словно не замечала зрителей. Гитары начали наигрывать на басах болеро и звучащее по-восточному канто. К танцовщице присоединился мужчина, ударили кастаньеты и принялись отбивать такт.
Танцовщица вышла на середину сцены и начала с простого zapateado – принялась печатать шаги, но постепенно ритм гитарной мелодии учащался и темп танца возрастал, пока не достиг чувственного неистовства – нечто подобное в незапамятные времена рождалось в древних цыганских шатрах. И по мере того как музыка взвинчивала ритм и вела классические движения танца от alegría к fandanguillo, zambra и seguiriya, в зале стали раздаваться возгласы: «Ole tu madre!», «Ole tus santos» и «Anda, anda!»[109]. И от подбадриваний и подзуживаний публики темп фламенко становился все яростнее
