Оглавление

Вместо предисловия. От автора.

На небольшом балтийском острове Эзеле корабельные сосны упирались в самое небо, верхушками задевая облака. Моё раннее детство, о котором до сих пор что-то помню, прошло в военном гарнизоне, на этом уютном эстонском острове.

Отец — высокий морской летчик, с пронзительным взглядом зеленых глаз был красив — и не только по мнению моей мамы. Пройдя войну, остался жив — ведь на свет еще должна была появиться я. Мама, как многие жены офицеров, сидела дома и воспитывала дочку, то есть меня. Военные летчики даже в те трудные времена жили хорошо, недостатка в деньгах не было. Модница мама имела много красивых платьев и, конечно, шубу — этот обязательный атрибут офицерской жены. До сих пор помню на ощупь колючую отцовскую шинель и мягкую мамину шубу.

От отца мне достались зеленые глаза, авантюризм в крови и легкий, веселый характер. Мамочка же поделилась хорошей фигурой, умением выбирать реальную цель в жизни и настырностью в её достижении. В очереди за длинными ресницами и мраморной кожей лица я так же стояла в «первом ряду». Еще от рождения мне были даны заботливый Ангел с милой мордахой и пушистыми белыми крыльями, рыльями и вредный Бес. Бес, правда, был мелкий — так, ничего страшного — делал иногда маленькие гадости, развлекался так сказать — подставит ножку или уронит любимую чашку. Однако если кто обижал меня, давал обидчику сдачи так, что мало никому не казалось.

Да простит меня летное начальство, в Ригу с острова все летали — с детишками в поликлинику, на рынок за продуктами и в магазин — на чем же еще? — конечно, на военных самолетах.

В черных шинелях с голубыми погонами, весело возвращаются морские летчики домой с полетов — все живы! Отец берет меня на руки, а я впитываю маленькой детской душой запах его шинели — запах надежной мужской силы и самолетов. Накрываются столы, все садятся ужинать. Мы, дети, крутимся тут же, слушая «разбор полетов», сопровождаемый взмахами рук:

— Я захожу ему в хвост, а он уходит вверх и вправо! — показывает ведомый отца, капитан дядя Коля Мячин, изображая самолет сжатой ладошкой. От этих рассказов замирает сердце, уйти невозможно — хочется слушать еще и еще.

Атмосфера военного лётного мира принадлежала не только отцам — это был и наш, ребячий мир — мир, в котором мы жили — с кучей шоколадок из лётных пайков на столе в общей кухне и огромными шарами-зондами, которые детвора пыталась запускать в небо за неимением детских шариков.

И помню, как застывали у границы аэродрома наши мамы с немым вопросом в глазах, когда кто-то не возвращался из полета. Как и откуда они узнавали об этом — не знаю, но узнавали раньше, чем в дом приходил комэск с черной вестью.

Уйдя в отставку, отец привез семью в маленький южный городок. От квартиры, которую ему предлагали в военкомате, отказался и вскоре построил большой дом:

— Мои дети должны жить на свежем воздухе и питаться собственными фруктами!

Через год мы рвали яблоки в своем саду и начинали грызть абрикосы с еще мягкой косточкой. Катались зимой с высокой горы, принося домой полные валенки снега и звенящие заледенелые варежки.

В праздники над нашим домом реял военно-морской флаг. Этот флаг — двуцветный, с красной звездой, серпом и молотом — сшила мама. На спинке стула в такие дни висел черный отцовский китель с голубыми погонами майора и боевыми орденами. Наград было много!

Нам, детям, отец никогда и ничего не рассказывал о войне. О полетах — да, а про войну — ни слова. Он мог часами описывать как красив рассвет, если смотреть сверху: медленно поднимается из-за моря солнце, освещая пока еще холодными лучами землю. Облака — как видит их летчик из кабины самолета: густые грозовые, нависшие сплошным покрывалом; перламутровые, волнистые — разбросанные по небу маленькими островками или легкие, серебристые — плывущие в самом верху — от этой картины захватывает дух. Они могут лежать до самого горизонта, плотно покрывая землю, и тогда становится не по себе от этой однообразной красоты — ведь за облаками гамма цветов ограничена, там нет так любимого глазу зеленого или ярко красного. Тогда надо направить самолет вниз, под самое облако и перед тобой откроется прекрасная земля со скалистым берегом, небольшой часовенкой на круче и морем, которому не видно ни конца, ни края…

Отец до сих пор стоит перед моими глазами, как живой — я слышу запах его скрипучей кожаной летной куртки, чувствую сильные руки, вижу зеленые глаза и голубые погоны.

В жизни почти каждого человека наступает момент, когда приходится ответить на вопрос:

— Зачем я живу, и что останется после меня? — в свое время встал он и передо мнойос и у меня. Двое взрослых детей, как мне казалось, ответом на него не являлись. И тогда пришла необходимость рассказать о пережитом — о юности и замужестве, о работе и большой любви — обо всем, что случалось со мной за эти годы — рассказать самой себе через много лет. А так как однообразной и серой моя жизнь никогда не была — все, что угодно, только не скука! — то воспоминания порой заставляли меня улыбнуться. Может быть, это будет интересно и вам.

***

Человеческая жизнь измеряется не годами, а событиями, уместившимися в них — к этому убеждению я пришла после банального в своей истории развода. Семейная жизнь, где видела себя только бесцветным отражением мужа, вдруг круто изменилась. Но давайте начнем сначала.

Училась я в педагогическом институте. Четыре года на физмате пронеслись как сказка — новые знакомые, посиделки в общежитии, институтские вечера, танцульки в летном училище — скучать не приходилось. Бьющую ключом жизнь, в которой на учебу времени оставалось маловато, не могли испортить ни противный матанализ, ни заумная проективная геометрия, которые многие студенты сдавали с третьего захода. Ноги, исписанные до самых щиколоток, потом легко отмылись, зато нужная формула оказалась на самой коленке — высшая алгебра — четыре балла.

Зачем мы учим всю эту ерунду — казалось тогда, ведь на практике, в школе, пригодится только элементарная математика — а её вообще проходим факультативно. Много позже поняла — учили всю эту «ерунду» для общего развития: меня не бросает в дрожь при виде знака квадратного корня или синусов с косинусами, в жизненных неурядицах не теряя головы, ищу логический выход из сложившейся ситуации — математик, понимаете ли, учили-с.

В одной группе со мной постигал азы высшей алгебры и будущий муж Игорь — жизнь как будто не давала выбора, подтверждая — от нас в этой жизни мало что зависит. Высокий, стройный, с голубыми глазами и орлиным носом, он обладал характером азартного игрока, успевая везде и всюду. Расписывал «пулю» с ребятами в общаге, а через час сдавал зачет по физике, днем бегал по корту с ракеткой, а вечером забивал «дуплет в угол» в веселой компании биллиардистов. Будучи прирожденным лидером, уже тогда жил полной жизнью и его бесполезно было воспитывать — он сам воспитывал всех.

В светлом пиджаке, с большим, по тогдашней моде, портфелем, небрежностью в глазах и всегда куда-то спешащий — он был очень хорош собой — конечно, я влюбилась. А Игорь, увидев меня, увлекся тоже, и всерьез — так и дошло дело до свадьбы. Потом новоиспеченный муж привез меня в другой город, к родителям, а сам отправился по распределению в глубокую деревню — ненадолго — до призыва в армию.

Не стану описывать, каким образом после службы в армии Игорь попал в комсомольские вожаки. Быстро став среди них своим парнем, умел безошибочно схватывать самую суть дела, да и трудолюбия было не занимать. Следуя советам отца-полковника, никогда не сдавался и вникал в самую суть любого дела — мог несколько раз переписывать доклад, сидел день и ночь, но добивался, чего хотел. Его карьера двигалась как по волшебству: районный комитет комсомола — городской комитет — областной. Он был упорен и в начале семидесятых легко прошел эти ступени за три года.

Веселый комсомольский коллектив скучать не давал. Вспоминаю поездки за Волгу в сопровождении рыбнадзора, когда сам инспектор Букин ловил для нас волжских осетров. Огромная, с человеческий рост «мамка» полна черной икрой — целое ведро этой икры он ставит посреди расстеленного на песке пледа, мы едим ее ложками и запиваем… Впрочем, какая вам разница, чем запиваем?

Были международные фестивали, проводимые в нашем городе и еженедельные субботние вечеринки в узком кругу друзей, та экскурсия в Киев — просто посмотреть, как люди живут, и этот променад на свадьбу сестры в мой родной город — на Северный Кавказ. Друзья подобрались разные, но все деловые, остроумные и веселые.

Разговор мужа с Валерием — тридцатилетним доктором медицинских наук, сотрудником одного секретного научного института — в нашей компании комментировали, покатываясь со смеху все:

— Валерий Иванович, завтра принимаем делегацию из Гонолулу, — Игорь знал, что говорить открытым текстом нельзя — все разговоры в этом заведении прослушивались, — вы приглашаетесь с женой, но должны выступить с докладом.

— Сколько страниц? — деловито спрашивал Валерка.

— Думаю, страницы три будет достаточно.

— Уточните, пожалуйста, количество членов делегации — десять человек, говорите? — нет, доклад в три листа не зазвучит, маловато будет, напишу-ка я листов пять.

Любой непосвященный, присутствующий при этом разговоре, думал:

— Ух ты, Гонолулу! — но мы-то знали расшифровку текста — звучала она так: «Завтра пятница, у нас, как всегда, вечеринка. Приходи с женой и приноси три бутылки медицинского спирта, которым ты, гад, моешь руки в своем НИИ».

Валерка приносил пять, а заморская страна Гонолулу вообще была не причем, её Игорь приплел для отвода глаз.

Отдыхать с ним было очень интересно, но жизнь, к сожалению, состоит не только из праздников. Мой успешный партийный функционер хотел свободы, а двое маленьких детей требовали заботы и постоянного присутствия. Появляясь дома ближе к ночи, на вопрос, где он так задержался, муж нагло заявлял:

— Смотрите телевизор, и все узнаете! — имея в виду свое очередное пятиминутное выступление по местному телевидению.

Если бы с детьми возилась няня, а полы мыла домработница, мы бы, вероятно, жили вместе до сих пор. Но все заботы доставались мне, совсем молодой девчонке. И муж, лежащий на диване с газетой в руках в то время, когда я ползаю на коленках с половой тряпкой, приводил в ярость. Так и дала бы этой тряпкой!

Кроме того, он постоянно врал на каждом шагу — без нужды, а чисто из удовольствия. Еще мог обидеть до слез одним словом– словно перед ним не любимая женщина, а лютый враг — специально, что ли выискивал такие слова? Мы постоянно ссорились, выясняя, кто пойдет в магазин или гулять с детьми (это «развлечение» почему-то всегда доставалось мне), а также из-за отсутствия денег.

— Подожди немного, вот выбьюсь в люди — сразу все изменится! — обещал он.

Веря радужным посулам, я ждала долго — целых тринадцать лет. Но годы шли ничего не меняя, надежда уходила по капле — и вот скандалы прекратились. Игорь обрадовался:

— Какие хорошие времена наступили, ты уже не ругаешься, если меня нет дома!

— Пусть тебя насторожит такое равнодуш