Черепнин Павел Арсентьевич не был козлом отпущения – он был просто добрым. Его любили, глядя иногда как на идиота и заботливо
А то мы с тобой в Ханты-Мансийск до морковкиных заговен не улетим.
…Билет он взял в кассах предварительной продажи на Гоголя.
Жизнь приобрела напряженность эксперимента.
– Кто везет – того и погоняют.
Бунт вызревал в трюме, как тыква в погребе.
– И какая же белая женщина не мечтает сидеть дома и заниматься семьей – при наличии достатка, – прибегая к общественно полезной деятельности эпизодически и в необременительной форме, по мере возникновения потребности, но не регулярнее и чаще.
Дома были лады. Очень даже. Жить стали как люди.
Жажда стяжательства обуяла его тихую и кроткую душу.
И азартность оказалась не чужда Павлу Арсентьевичу: впервые конкретный результат зависел лишь от его воли.
