— Простите, — выдохнула Вика, чувствуя себя ужасно виноватой. — Я не хотела! Давайте я помогу убрать! — предложила она, не зная, что ещё может сделать. Были бы у неё деньги, она бы заплатила, а так…
— Да не надо! — отмахнулась хозяйка и тяжело вздохнула. — Я же просила быть осторожнее!
— Простите, — ещё раз извинилась Вика.
Она переминалась с ноги на ногу, не зная, как быть. Ей хотелось скорее вернуться в Лабиринт и догонять маму, но торопить хозяйку, чью любимую вазу она разбила, было ужасно неловко.
А женщина молча сметала осколки веником и то и дело останавливалась, чтобы перевести дух.
Изнывающая от нетерпения Вика не выдержала.
— Может, я могу что-то дать вам взамен? — предложила она, хотя прекрасно знала, что дать ей нечего.
Хозяйка пристально уставилась на чудесказку в руках Вики, и девочка снова с трудом подавила порыв спрятать прозрачную сферу за спину.
— Да не надо ничего, — наконец ворчливо отозвалась хозяйка. — Пойдём, покажу тебе вход в Лабиринт.
Женщина привела Вику к огромному, просто исполинскому дереву, в стволе которого, будь он полым, вполне поместился бы небольшой домик. Между гигантскими корнями, похожими на щупальца древесного осьминога — если бы такие существовали, — тут и там зияли провалы, заполненные темнотой. В одном мерцали жёлтые огоньки, похожие на глаза хищника, из другого тянуло неприятной сыростью, из третьего доносились какие-то стоны… А дальше девочка смотреть не стала.
— Это и есть вход в Лабиринт? — Вика вздрогнула всем телом.
— Он самый.
— А который из них мне нужен? — нерешительно спросила девочка, приглядываясь к провалам между корнями и решая, какой из них её меньше пугает.
— Вон тот, — показала женщина на проход посередине.
— Иди! — вдруг скомандовал Маркус. — Как только ты появилась в Восьмирье, ты всё делала не так, как положено. Нарушала все наши правила. И у тебя всё равно всё получалось. Ещё и получше, чем у многих. Может, именно поэтому… Давай, иди! И делай так, как считаешь нужным.
Неожиданно эмоциональная речь всегда такого немногословного и сдержанного темнохода Вику и окрылила, и вдохновила.
— Спасибо, — почти беззвучно прошептала она и, привычно погладив лежащую на плече Ванильку, вошла в Лабиринт.
Вика посмотрела на неё и поняла, почему дело считают лучшим средством от мрачных мыслей: когда ты занят делом, у тебя просто не остаётся времени на печальные размышления, а значит, они не преследуют тебя и не отравляют жизнь.
— Ненавижу оставаться! — тихо, но с чувством выдохнул он. — Вы уходите навстречу опасностям, а мне приходится оставаться здесь, маяться от безвестности и ждать.
— Тебе так хочется столкнуться с опасностью? — попробовала пошутить Вика.
— Мне так не хочется оставаться в стороне, не знать, что происходит, и ждать! А без опасности я прекрасно обойдусь.
Впрочем, обвинять в нечестности было некого; Вика и раньше догадывалась, а оказавшись в Восьмирье, окончательно уяснила, что жизни нет никакого дела до справедливости. Жизнь течёт себе, как река, и вовсе не собирается помогать каждому пловцу. А плыть тебе по реке или тонуть — это исключительно твоё дело. И спасать, если придётся, нужно себя самому, а не ждать помощи со стороны.
«Какая нелепость — так красиво наряжаться ради войны и смерти!» — подумала Вика, глядя на обильно расшитую серебром чёрную попону оставшейся без наездника лошади, которая мирно щипала чудом уцелевшую на поле боя травку.
— Да уж… Тут всё как будто заплевали цветочные феи, — с отвращением заметил картограф, оглядывая убранство дома, и, скривившись, отряхнул рукава. — А эти вопящие мелкие спиногрызы!
дело считают лучшим средством от мрачных мыслей: когда ты занят делом, у тебя просто не остаётся времени на печальные размышления, а значит, они не преследуют тебя и не отравляют жизнь.
Рассуждать, что могло бы быть, если бы какие-то обстоятельства сложились иначе, не стоит! И уж тем более винить кого-то за это неслучившееся. Есть то, что есть, вот с этим и надо жить.
Конечно, она боялась идти в Лабиринт! Но знала, что всё равно пойдёт. А раз всё равно пойдёт, то какой смысл бояться?