Виктор О'Коннелл

Сын Орла

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Переводчик Александр Семенцов

Дизайнер обложки FormattingExperts.com

© Виктор О'Коннелл, 2019

© Александр Семенцов, перевод, 2019

© FormattingExperts.com, дизайн обложки, 2019

Руперт — единственный сын английского лорда и испанской графини, предки которых обогатились, эксплуатируя индейцев Америки. В 1982 году, будучи студентом Оксфорда, он встречает индейского старейшину, прибывшего в Англию, чтобы потребовать соблюдения договора, который королева Виктория заключила с индейцами канадских прерий в 1876 году. Столкнувшись с шантажом и убийством, юноша всерьез задумывается над моральной стороной своих наследственных привилегий и пытается взять в руки собственную судьбу.

16+

ISBN 978-5-4493-8230-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Сын Орла
2. Об авторе
3. Предисловие автора
4. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, в которой раскрываются четыре мировоззрения
   1. Глава 1 ПОЛЕТ ОРЛА
   2. Глава 2 РОЖДЕНИЕ ГРИФОНА
   3. Глава 3 ЗЕМЛЯ РУПЕРТА
   4. Глава 4 ПРОЕКТ «ЖЕЛУДЬ»
5. ЧАСТЬ ВТОРАЯ, в которой четыре мировоззрения сталкиваются между собой
   1. Глава 5 ОХОТА НА ЛИС
   2. Глава 6 ПАЛАТА ЛОРДОВ
   3. Глава 7 ЧТО В ИМЕНИ?
   4. Глава 8 МЕДЛЕННЫЙ ГЕНОЦИД
   5. Глава 9 ИСПОВЕДЬ
   6. Глава 10 НАРОД ЖЕВУНОВ
   7. Глава 11 СЕЛЬСКИЙ УИКЕНД
   8. Глава 12 БЕЛАЯ КОРОЛЕВА
   9. Глава 13 ВОЯЖ ОТКРЫТИЙ
   10. Глава 14 ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР
   11. Глава 15 ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Об авторе

Виктор О’Коннелл родился в Англии; получил степень доктора философии в Оксфордском университете. Область его научных исследований — антропологические аспекты построения нации в постколониальном обществе.

В 1964—1966 годах д-р О’Коннелл участвовал в программе развития системы образования индейских племен в Гайане, Южная Америка, затем долгое время жил в Канаде, работая преподавателем университета и советником в индейских организациях и общинах.

В 1981—1982 годах Виктор О’Коннелл являлся официальным представителем нескольких сотен индейских вождей, развернувших в Британии политическую кампанию по защите прав коренных жителей Канады перед Британской Короной, парламентом и судами.

«Сын Орла» — это художественный вымысел, основанный на фактах. Автор принимал непосредственное участие в исторических событиях, на фоне которых разворачивается действие романа.

Вы можете подробнее ознакомиться с творчеством Виктора О'Коннелла на сайте: https://victoroconnell.wixsite.com/syn-orla.

Предисловие автора

Для обозначения коренных народов Америки я использую термины, которыми мои вымышленные герои пользовались бы в тех обстоятельствах и в те исторические периоды, которые описаны в романе. Это не означает, что лично я отдаю предпочтение этим терминам. В XV веке, когда Христофор Колумб открыл Америку, их называли «los Indios» или «индейцами», потому что Колумб полагал, что приплыл в Азию, точнее — в Индию. С тех пор было изобретено много разных названий. В настоящее время в Канаде многие коренные народы предпочитают называть себя: (1) Первыми народами, (2) Инуитами и (3) Метисами. Термин «коренные народы» используется в Конституции Канады.

Я выражаю признательность Соломону Ратту из Саскачеванского Университета Первых народов (First Nations University) за безвозмездную помощь при составлении слов и выражений на языке кри.

Виктор Маннион О’Коннелл

2017 год

* * *

В память о моей матери

Бриджет Маннион.

Посвящается

Ноэлю Северину Иверсону, доктору философии,

в благодарность за неизменную поддержку.

Особая благодарность

Александру Николаевичу Семенцову —

дотошному и вдохновляющему редактору.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
в которой раскрываются четыре мировоззрения

Глава 1
ПОЛЕТ ОРЛА

Ранним мартовским утром 1982 года рейс авиакомпании «Эйр Канада» прибывал в Лондон точно по расписанию. Гул двигателей понизился на полтона, и авиалайнер начал плавно снижаться над Северным морем. Со времени вылета из Альберты прошло почти девять часов, и большинство пассажиров были слишком измотаны перелетом, чтобы заметить незначительные изменения в движении воздушного судна. Единственным человеком в салоне, пребывавшим в бодром расположении духа, был индеец восьмидесяти двух лет по имени Чистый Голос. Он все еще испытывал благоговейный восторг, который охватил его в первые секунды полета.

Накануне вечером Боинг 767 с ревом оторвался от взлетной полосы сияющего огнями нового аэропорта Калгари. Аэропорт был расположен у западного края Великих равнин, где сто лет тому назад дед Чистого Голоса, Ловкий Охотник, охотился на бизонов. Развернувшись хвостом к солнцу, садившемуся за Скалистые горы, лайнер взял курс на северо-восток и медленно поплыл над каньонами Бэдлендс, где из неглубоких «могил» проступали на поверхность бесплодной земли побелевшие от времени кости динозавров. В сгущавшихся сумерках самолет пересек границу Саскачевана и продолжал набирать высоту над запорошенными снегом холмами, замерзшими озерами и заледенелыми болотами северной Манитобы.

Вдоль южных окраин Альберты, Саскачевана и Манитобы — трех равнинных провинций Канады — протянулась через весь континент — от Тихого до Атлантического океана — полоса огней. Сеть больших и малых городов, отмеченных пятнами света, простиралась до границы с Соединенными Штатами Америки, которую Ловкий Охотник называл «Магической Линией».

К северу от этого узкого урбанизированного коридора плотность населения Канады резко снижалась. Ночью огромные Северные территории были погружены во тьму совсем как в доисторические времена. Случайные редкие огоньки внизу будили воображение Чистого Голоса. Они представлялись ему то одинокими лагерными кострами индейских охотников, то отражением лунного света в воздетых к небу глазах волка.

Эти бескрайние равнины Чистый Голос знал, как свои пять пальцев. За последние шестьдесят пять лет он исходил и изъездил их вдоль и поперек — пешком, верхом, на автобусах и поездах. И все эти годы он оставался верен главному делу своей жизни — снова и снова напоминал индейским народам о тех правах, которые давал им международный договор с Великобританией.

Иногда Чистый Голос путешествовал за пределы равнин — на восточное побережье Канады, где жили народы, говорившие на языке ирокезов; или на запад, где за Скалистыми горами обитали племена атапасков. Местная католическая церковь сурово осуждала его и грозила отлучением и вечным проклятием. Провинциальная и муниципальная полиция неизменно цеплялась к нему, проявляя необычайную бдительность, когда дело касалось индейцев. За ним неусыпно следили индейские агенты федерального правительства[1], которые пользовались почти неограниченной властью над индейцами. Иногда против него выступал и его собственный народ.

Королевская канадская конная полиция то и дело арестовывала Чистого Голоса и силой возвращала домой — в резервацию Бизоний Ручей, расположенную в северной части провинции Саскачеван. Обычно ему вменялось в вину путешествие без разрешения правительства или незаконное проведение собраний. В том и другом случае речь шла о нарушении статей Индейского акта, изданного Канадским парламентом под эгидой Британской короны. Власти давно навесили на Чистого Голоса ярлык «возмутителя спокойствия». В качестве наказания штраф, налагаемый при аресте, вычитался из положенной ему суммы в пять долларов, которую правительство ежегодно выплачивало индейцам по договору между Великобританией и коренными народами Канады. Когда Чистому Голосу исполнилось двадцать лет и жители Бизоньего Ручья избрали его вождем общины, власти объявили выборы недействительными, ссылаясь все на тот же Индейский акт.

В 1982 году власти по-прежнему считали Чистого Голоса возмутителем спокойствия, но, учитывая его преклонный возраст и набирающее силу политическое движение индейских народов, они уже неохотно связывались с ним.

— Могу я взглянуть на ваш паспорт? — вежливо обратился к Чистому Голосу сотрудник «Эйр Канада» в Калгари.

— Договор номер шесть, — отвечал тот с грубоватым акцентом человека, который увереннее изъясняется на родном языке кри, чем на английском. Судя по тону, он нисколько не сомневался, что упоминание договора равнозначно предъявлению паспорта. После минутного раздумья служащий авиалинии решил переадресовать этот скользкий вопрос федеральным властям. Через несколько минут у стойки паспортного контроля появился сотрудник иммиграционной службы в сопровождении офицера Королевской канадской конной полиции. Они вдвоем принялись объяснять Чистому Голосу, что для вылета в Британию ему необходим паспорт.

— Я много раз ездил к народам сиу, дакота и навахо в Монтану и Вайоминг. И мне не нужен был паспорт, — отвечал индеец.

— Ах да, — вспомнил сотрудник иммиграционной службы. — Вы, вероятно, имеете в виду договор Джона Джея — от 1794 года, кажется. Он, действительно, разрешает коренным жителям пересекать границу Канады и США в обоих направлениях без паспорта.

— А у меня — договор с Великобританией. — Чистый Голос порылся в сумке и вытащил помятое и выцветшее удостоверение, на котором значилось его имя. Из удостоверения следовало, что он является потомком людей, подписавших Договор №6 с королевой Викторией в 1876 году.

Сотрудник иммиграционной службы вздохнул. Он уже не раз обжигал пальцы на этом деле. Если сейчас он воспрепятствует вылету старого индейца из Канады, то в ответ может подняться волна протеста со стороны назойливых индейских политических организаций. Все это было чревато неприятностями, и сотрудник не испытывал ни малейшего желания впутываться в эту историю.

— Хорошо, я разрешу вам вылететь из Канады. Но я не ручаюсь, что Лондон позволит вам въехать в Англию без канадского паспорта. Они могут отправить вас назад следующим рейсом, так что вы путешествуете на свой страх и риск.

— По крайней мере, они не арестовали тебя на этот раз, — прошептала дочь Чистого Голоса, провожая отца на посадку.

Дочь «возмутителя спокойствия», Дождевое Облако, была женщиной-шаманом — толковательницей снов и видений из племени кри. Через несколько часов после взлета Чистый Голос все еще чувствовал тепло ее благословения. Стрелки его биологических часов только-только перевалили за полночь, но в той стороне, откуда приближалась Британия, горизонт уже радостно переливался пастельными цветами утренней зари. Старый индеец был сильно впечатлен тем, как быстро вечер в Калгари превратился в субарктическую ночь, а затем — в шотландское утро. Казалось, это был вызов естественному порядку вещей. Но однажды он уже наблюдал эту невероятную смену дня и ночи. Она происходила во время его Поиска Видения — традиционного обряда, который Чистый Голос совершил, когда ему было шестнадцать лет.

В видении, которое он получил тогда, его душа, ахтца-к, сидела между крыльями микисива — орла, форму которого принял его дух-покровитель — павакан[2]. Точно так же как Боинг 767, орел в его видении летел на восток — в ночь; луна и звезды двигались по своим космическим путям быстрее, чем им положено, и солнце взошло рано, так же как сейчас. На следующий день юноша рассказал о своем видении шаману общины, Маленькому Барсуку. Тот подтвердил, что видение было пророческим. В нем говорилось о важном путешествии за горизонт, которое Чистый Голос проделает, чтобы выполнить миссию, возложенную на него духом-покровителем. Миссия состояла в том, чтобы почтить Договор предков и вернуть домой украденных детей Договора.

* * *

Прямая спина, широкая грудь и крутые плечи свидетельствовали о недюжинной силе, которой всегда отличался Чистый Голос. Серый двубортный костюм скрывал небольшое брюшко. Этот костюм подарил ему один из сыновей девять лет тому назад, заказав его по каталогу посылторга фирмы Eaton. Лацканы пиджака блестели, выдавая, как много раз жена Чистого Голоса, Луиза, утюжила их через оберточную бумагу. В отличие от костюма темно-синяя рубашка с узорами из степных роз выглядела очень живописно. Вместо галстука на шее у Чистого Голоса висел шнурок из сыромятной кожи с серебряной застежкой, в которую было вставлено небольшое орлиное перо. Сейчас это перо лежало у него на груди.

Если бы Чистый Голос следовал обычаю своего народа, то отрастил бы длинные волосы, как это делали очень молодые и очень старые индейцы кри. Раньше его задевали колкие замечания по поводу короткой стрижки, которая, якобы, говорила о его уступках «путям белого человека». Правда была намного сложнее и драматичнее. В апреле 1912 года, когда Чистому Голосу исполнилось двенадцать лет и его приняли в индейскую школу-интернат, белый человек остриг ему волосы против его воли. Это унижение мальчик так и не смог забыть.

В те далекие годы Чистый Голос и его брат Пловец поднимались с постели с утренней зарей. Пловец был на два года младше, поэтому на Чистом Голосе лежала обязанность присматривать за ним. Зимой, прежде чем открыть двери хижины и выйти на морозный утренний воздух, от которого перехватывало дыхание, он должен был убедиться, что младший брат тепло одет и хорошо укутан. Чистый Голос застегивал деревянные пуговицы на овчинном полушубке и поправлял вязаную шапку, так чтобы уши Пловца были закрыты, а волосы, заплетенные в длинные косы, свободно свисали вдоль плеч.

После этого мальчики мчались наперегонки в загон для овец, чтобы выяснить, не родились ли за ночь новые ягнята. Первый, кто находил новорожденного ягненка, имел право дать ему имя.

Загон для овец был расположен в лощине — менее чем в ста ярдах от хижины. Он был сколочен из грубо обтесанных досок и предназначался для защиты от койотов, лис, рысей и одичавших собак, водившихся в этой местности, а также от волков, которые иногда забредали сюда ночами. Изгородь не могла защитить овец от сильных и умных черных медведей, но те, как правило, держались подальше от людей — в дальних лесах — и не отваживались выбираться на открытые пастбища. Наибольшую опасность для ягнят представляли зимние морозы и холодный ветер, который неожиданно поднимался ночами во время весенних заморозков. Если мальчики находили слабого новорожденного ягненка, из последних сил цепляющегося за жизнь, они растирали его и выкармливали яичным желтком. Ягненок, которого удавалось спасти, считался в семье их собственностью.

С приходом лета забот у юных пастушков прибавлялось. Когда на траву выпадала утренняя роса и гнездившиеся в ней птицы начинали шевелиться, мальчики подкрадывались, бывало, к зазевавшемуся красному фазану, пока тот не взлетал, шумно хлопая жесткими крыльями; или выслеживали пугливых сусликов, которые то и дело выбегали из норок и тут же ныряли обратно, совершая свои бесконечные военные маневры. Иногда братья пытали счастья, ловя на крючок острозубую щуку в речке, или следили за кропотливой работой бобра, поглощенного строительством или ремонтом своей хатки.

Среди пернатых обитателей прерий наибольшее любопытство вызывали хищные птицы. Братья не уставали восхищаться слаженными действиями пустельг, реющих над склонами оврагов, где землеройки, ласки, змеи и зайцы устраивали свои жилища. Вороны тоже бывали порой очень забавны, особенно когда они, возмущенно каркая и хлопая крыльями, набрасывались всей стаей на замешкавшегося ястреба.

Если мальчикам удавалось заметить сидящую высоко на дереве полярную сову, они подолгу таращились на нее с таким же комичным недоумением, с каким сова таращилась на них. Устав от этой игры в «гляделки», братья начинали кричать и размахивать руками, после чего сова поспешно и беззвучно снималась с ветки и улетала, позволяя полюбоваться размахом своих крыльев.

Летом из-за горизонта прилетали в гости трепещущие «неоновые» колибри, проделавшие далекий путь из южных американских штатов, чтобы отведать нектар диких цветов прерий. Мальчики от души потешались над нелепыми прыжками и кривлянием крохотных пташек, вволю попировавших перезрелыми «пьяными» ягодами.

Но самым захватывающим зрелищем был, конечно же, бой орлов. С замиранием сердца братья следили, как сцепившиеся в яростной схватке птицы стремительно падают вниз бешено вращающимся клубком, сплетенным из когтей и клювов. Впрочем, более привычным был вид орлов, безмятежно парящих в вышине, взмывающих на тепловых потоках над всеми прочими птицами и обозревающих прерии на десятки миль вокруг.

Дедушка, Ловкий Охотник, просил внуков обращать особое внимание на борозды в траве, которые были ничем иным, как заросшими следами бизонов, — а также на плеши, оставшиеся в местах лежки этих могучих животных. Дед всегда радовался таким находкам. Они напоминали о том, что всего тридцать лет назад дикие стада в изобилии бродили по богатым разнотравьем равнинам. Если не слишком мучила ломота в суставах, дед неспешно выезжал на коне в прерии, чтобы взглянуть на следы бизонов. Обычно старик вспоминал какую-нибудь историю из прежних лет. Никто не мог сравниться с Ловким Охотником в умении на всем скаку уложить меткой стрелой бегущего бизона или направить дикое стадо в загон. Требовалось большое мастерство и терпение, чтобы заставить раздраженных животных мчаться по длинному сужающемуся коридору из камней и деревьев, вдоль которого стояли чучела людей и сидели на корточках мужчины и мальчики.

Ловкий Охотник мастерил для внуков луки и стрелы и учил их, как без промаха поражать движущуюся дичь. Он заставлял их подолгу упражняться в стрельбе из лука с чи-чи пин-чо-ванс[3] — так кри называли большой плотный шар, сплетенный из стеблей травы и ветвей деревьев, такой тяжелый, что Чистому Голосу приходилось таскать его, взвалив на плечи. Один из братьев сталкивал шар с вершины холма, а в это время другой пускал стрелы в катящуюся по склону мишень.

Мальчики жили в хижине, построенной в 1898 году их отцом, которого звали Тот-Кто-Стоит-Прямо. Отец вырос в типи[4] Ловкого Охотника, но построил собственный дом по образцу хижин белых людей, которые прибывали с востока — сначала в фургонах, а затем на поездах, — чтобы вести фермерское хозяйство на целинных почвах северных прерий. Тот-Кто-Стоит-Прямо законопатил щели между бревнами речным илом и обмазал стены снаружи тонким слоем глины. Надеясь, что у него будет много детей, он соорудил двухъярусные кровати, которые являлись частью конструкции хижины. Чистый Голос был старшим сыном в семье; за ним следовал его брат, Пловец. Кроме мальчиков у родителей было две дочери — семи и пяти лет.

Хижина стояла отдельно, вдали от других домов общины. Вокруг нее было достаточно места для того, чтобы мальчики могли построить собственные хижины и устроить маленькие фермы, когда женятся. Семейный надел являлся частью «индейской резервации Бизоний Ручей» — так называл ее белый человек, — расположенной вдоль реки Баттл в тридцати восьми милях от города Батлфорд. Это была равнина с невысокими холмами, небольшими реками и обширными лугами, благоприятная для ведения сельского хозяйства. Осенью 1879 года общине кри, состоявшей из ста тридцати человек во главе с вождем Ловким Охотником, было выделено двадцать квадратных миль земли. Земля эта называлась «резервацией», потому что она была официально зарезервирована для общины в соответствии с Договором №6. Этот договор был подписан тремя годами ранее — в 1876 году — большинством вождей и старейшин равнинных племен, в том числе Ловким Охотником.

Маленьким мальчиком Чистый Голос уже хорошо знал основные положения Договора №6, — их тогда знал каждый. Когда был заключен договор, отцу было всего семь лет. Тем не менее, он сидел рядом с Ловким Охотником в Совете договора и очень хорошо все запомнил. Чистый Голос родился через двадцать четыре года после заключения договора, но отец и дед, дядья и старейшины говорили об этом событии так часто и рисовали его такими живыми красками, что иногда ему казалось, будто он видел все своими глазами.

* * *

В долине, где собрался Совет договора, стояли сотни типи. Ветерок разносил над окрестными холмами бой барабанов, монотонное пение и крики резвящейся детворы. На лугу паслись стреноженные кони; домашние собаки бродили от костра к костру в поисках пищи.

Над деревянными стенами Форт-Карлтона развевался «Юнион Джек» — государственный флаг Великобритании. У ворот форта[5] высился белый шатер Александра Морриса — вице-губернатора Северо-западных территорий. Блистательный вице-губернатор, облаченный в парадную форму, в высокой шапке, украшенной страусиными перьями, объяснял вождям и старейшинам, что он является личным представителем королевы Виктории.

— Я говорю с вами от имени королевы. Это все равно, как если бы она сама присутствовала здесь — сидела в Совете и говорила с вами.

Кри отнеслись к речам Морриса с недоверием. Вице-губернатор убеждал их согласиться с условиями договора, не вникая в значение английских слов, которыми он был написан. Несмотря на горячее желание посланника королевы ускорить подписание договора, вожди и старейшины заставили его ждать больше недели, при этом они настаивали на дополнительных условиях. По требованию индейцев Моррис торжественно пообещал, что в письменной версии договора будет дословно записано на английском языке все то, о чем стороны договорятся на словах на языке кри. Поскольку вожди и старейшины не умели ни читать, ни писать по-английски, они ставили под текстом договора крестики. Они говорили, что делают это из уважения к вице-губернатору и его «священным ритуалам» — в ответ на то уважение, с которым Моррис относится к ритуалам кри.

В понимании индейцев Договор №6 был ответом на предложение королевы Виктории, с которым она обратилась ко всем племенам, населявшим Северо-западные территории Канады, включая современную провинцию Саскачеван и северную часть Альберты. В Договоре была указана площадь этих территорий: сто двадцать одна тысяча квадратных миль. Хотя эта область охватывала лишь малую часть равнин и крошечный кусок Канады, площадь ее на 30% превосходила площадь Британских островов.

Королева просила, чтобы ее белым подданным было разрешено строить трансконтинентальную железную дорогу, пересекающую индейские земли с востока на запад, открывать фактории[6], обзаводиться фермами и возводить города. Взамен королева обещала защищать индейцев, уважительно относиться к их традициям и поддерживать дружеские отношения. Кроме общих посулов, королева брала на себя и конкретные обязательства. Например, она обещала пожизненно выплачивать по пять долларов в год каждому мужчине, женщине и ребенку кри, а также их потомкам. Кроме того, королева обещала выдать каждому индейцу небольшое количество пороха и пуль для охоты и бечевку для плетения рыболовных сетей. Чтобы вдохновить индейских охотников и звероловов на ведение фермерского хозяйства, она обещала подарить каждой индейской общине семена для посева, плуг, несколько голов скота, а также сельскохозяйственные и плотничьи инструменты.

Прежде чем приступить к обсуждению договора, вице-губернатор представил старейшинам «королевских офицеров», присутствующих на Совете. Это было подразделение Северо-западной конной полиции, которую впоследствии стали называть «красными мундирами» или «конниками», а еще позже — Королевской канадской конной полицией.

К тому времени прошло уже почти два года с тех пор, как королева сформировала полк «красных мундиров» и послала двести семьдесят солдат в Северо-западные территории. По словам Морриса, их миссия состояла в том, чтобы защищать индейские общины от вульферов — белых американских охотников. Вульферы разбрасывали наживку, в которую был подмешан стрихнин, чтобы убивать волков ради меха. Но яд убивал не только волков, но и койотов, и множество других мелких зверей на мили вокруг; а вместе с ними гибли и птицы, питавшиеся трупами отравленных животных. Вульферы строили временные форты на британско-канадской земле и водружали над ними американский флаг. Иногда вульферы по совместительству вели торговлю, продавая индейцам неочищенный виски. Пользуясь разлагающим действием алкоголя на местных жителей, вульферы крали у индейцев лошадей и имущество, убивали и калечили мужчин и соблазняли женщин и девушек, вовлекая их в проституцию.

Вице-губернатор утверждал, что когда вооруженные пушками «красные мундиры» двинулись из Манитобы на запад вдоль Магической Линии к подножиям Скалистых гор, слухи об этом заставили большинство вульферов и торговцев виски спасаться бегством. «Красные мундиры» захватили брошенные американцами форты и построили несколько новых. С разрешения всех индейских народов, говорил Моррис, королевские офицеры будут и дальше патрулировать Северо-западные территории. Они будут прогонять скваттеров[7] с индейских земель и держать в узде не только продавцов виски, но и браконьеров, золотоискателей, торговцев и других назойливых белых людей, которые в противном случае не дадут индейцам покоя.

Посланник королевы понимал, что заключение договора является для кри священным действом. Поэтому, когда индейцы предлагали, он вместе с ними участвовал в церемонии курения трубки. Этим он демонстрировал свое почтение Китчи Маниту — Великому Духу. Вице-губернатор внимательно слушал, как кри просят предков заступиться за них и быть посредниками между ними и духами животных, птиц и природных стихий — дождя, ветра, луны и солнца. Он нанял переводчиков-метисов — наполовину индейцев, наполовину белых. С их помощью, а также с помощью христианских миссионеров, которые освоили язык кри и языки других индейских народов, Моррис узнавал, о чем говорили вожди и старейшины.

Вице-губернатор был очень доволен тем, как благоговейно индейцы относятся к соглашению с королевой. Перед лицом Великого Духа они обещали чтить договор. Это, несомненно, повышало его надежность. В свою очередь Моррис уверял индейцев, что королева является главой и защитником религии своих подданных и что она, так же как и ее «краснокожие дети», верит в Великого Духа. Каждый раз, когда вице-губернатор обещал что-либо от имени королевы, он давал торжественную клятву ее Богу, положив руку на «черную книгу» — Библию, которую потом целовал.

Не жалея сил, Моррис убеждал индейцев, что королева Виктория возглавляет королевскую семью, которая тысячу лет правит половиной мира и будет править вечно. Он называл ее Великой Белой Матерью. По словам Морриса, королева просила передать индейцам, что она желает своим «белым детям» и своим «краснокожим детям» жить в мире и согласии, «как братья», уважая образ жизни друг друга. Она обещала, что договор будет длиться вечно, «пока встает солнце, текут реки и растет трава».

От имени королевы вице-губернатор вручил британский флаг и медаль договора каждому вождю и каждому старейшине, участвовавшему в подписании договора. Медаль выглядела очень внушительно. Она была тяжелой и едва помещалась в ладони взрослого мужчины. Ее можно было повесить на шею, продев шнур в специальное ушко. На одной стороне медали были выгравированы слова «Victoria Regina»[8] и бюст королевы Виктории — молодой женщины в короне, с жемчужным ожерельем и украшениями из драгоценных камней. На обратной стороне медали по окружности были выгравированы слова: «Договор №6» и дата: «1876». В центре была очень наглядно изображена церемония заключения договора: двое мужчин, стоя лицом к лицу, пожимали друг другу руки, как равный равному. Слева стоял бородатый белый человек, похожий на вице-губернатора, в высокой шапке, увенчанной перьями страуса, а справа — индейский вождь с обнаженным торсом и рельефной мускулатурой. Длинные прямые волосы вождя украшали девять орлиных перьев; поверх штанов из оленьей кожи, отороченных бахромой, был надет фартук из орлиных перьев. Томагавк — символ разногласий и войны — был зарыт в землю между представителями сторон. За спиной вождя стояли несколько типи, которые символизировали Совет договора. На шкурах, покрывавших самое большое типи, были видны изображения бизонов и птиц. Позади типи из-за горизонта вставало солнце, текла река и росла трава, олицетворяя данное королевой обещание о том, что договор будет длиться вечно.

* * *

— Мы не хотели Великой Белой Матери, мы не считали себя детьми, — ворчал Ловкий Охотник всякий раз, когда рассказывал историю о заключении договора. Он не удивлялся, что белый человек называет кри «краснокожими», — он объяснял это странностями его мышления.

Чистый Голос знал, что, несмотря на протесты деда, многим кри нравились рассуждения королевы. Когда она называла себя приемной матерью, многие участники Совета понимали это как метафору, с помощью которой королева выражает заботу об индейцах. По их мнению, королева хотела подчеркнуть, что договор — это не обезличенная сделка между народом равнин и политиками или чиновниками, которые сегодня здесь, а завтра — их и след простыл. Договор — это соглашение между семьями, которое должно переходить от поколения к поколению и сохранять свою силу вечно. Эта идея звучала, как вариация белого человека на излюбленную тему индейцев кри — усыновление. Обычай принимать в семью чужих детей испокон века служил испытанным средством поддержания мира между племенами и народами.

Но Большой Медведь, имя которого на языке кри звучало как Мистахимасква[9], отказывался принимать королевские дары, которые преподносились лично влиятельным вождям. Эти дары напоминали ему старый индейский способ охоты на лис.

— Прежде чем установить ловушку, — говорил он, — мы разбрасываем вокруг кусочки мяса. А когда лиса подходит, бьем ее по голове. Британцы должны прекратить свои медовые речи и прислать на переговоры настоящих вождей, как подобает мужчинам.

Осторожность Большого Медведя произрастала из его видений. В этих видениях из земли струями била кровь, и белый человек вешал индейцев. Большой Медведь верил, что с помощью этих видений духи предостерегают его народ от опрометчивого шага, каковым он считал заключение договора. Вождь хотел знать, получат ли «белые дети» от королевы власть вешать своих «краснокожих братьев».

Большому Медведю было уже за пятьдесят. Он был вождем и главой общины с двадцати пяти лет и пользовался непререкаемым авторитетом у людей равнин — как шаман, как воин и как охотник. Будучи старшим вождем кри в прериях, он, прежде всего, заботился о том, чтобы защитить свой народ. Его собственная община насчитывала полторы тысячи человек, и у него были сторонники в других общинах кри, а также среди племен стоуни и ассинибойнов. Сеть его дипломатических контактов охватывала Конфедерацию черноногих, живших на юге современной Альберты на границе с Монтаной, и даже племена, обитавшие за Магической Линией, в том числе народ сиу вождя Сидящего Быка в Дакоте.

Вице-губернатор нарочно созвал Совет договора, когда Большой Медведь и большинство сочувствовавших ему вождей и старейшин отправились охотиться на бизонов — далеко от места проведения Совета. Ловкий Охотник был одним из тех, кто послал гонцов, чтобы разыскать и предупредить старшего вождя. Большой Медведь выехал немедленно и гнал мустанга что было силы, но прибыл в лагерь только на следующий день после того, как договор был подписан.

Большой Медведь отказался вписать свое имя. Он сказал, что не имеет ничего против самой идеи соглашения, но считает, что договор должен быть заключен со всеми коренными народами прерий. Наши народы, говорил вождь, должны действовать сообща; только тогда они будут представлять собой реальную политическую силу.

Большой Медведь выступал против тактики «разделяй и властвуй», которую применял белый человек, предпочитавший иметь дело с небольшими группами индейцев. Особенно вождю не нравилось условие договора, согласно которому каждая индейская община должна была поселиться на островке земли, отделенном от других общин многими милями, в окружении ферм и городов белого человека, которые тот собирался построить в будущем. Большой Медведь говорил, что индейским народам следует выделить гораздо большую территорию, на которой разные общины и племена будут проживать по соседству друг с другом. Такое образование явилось бы, в сущности, «страной индейцев» — конфедерацией индейских народов.

Ожидая прибытия Большого Медведя, противники договора выдвинули других ораторов, одним из которых был Питикваханапивийин — Тот-Кто-Строит-Загоны[10]. Ему было тридцать четыре года, и в то время он еще был не вождем, а только главой общины Красного Фазана. Он получил свое имя благодаря мастерству, с которым сооружал загоны, куда охотники загоняли бизонов. Тот-Кто-Строит-Загоны и его брат Желтое Одеяло были сыновьями шамана племени стоуни. Братья осиротели в детстве и были усыновлены и воспитаны племенем кри. Слава Того-Кто-Строит-Загоны зиждилась на его высоких моральных качествах, остром уме и ораторских способностях, которые проявлялись, когда он говорил от имени народов равнин. Его авторитет среди индейских племен еще больше укрепился, когда его повторно усыновил Воронья Лапа — вождь могущественного народа черноногих, который годом позже подписал Договор №7.

Тот-Кто-Строит-Загоны пытался объяснить вице-губернатору, что сама идея о том, что исконные земли племени могут быть отданы иноземной королеве, непонятна и неприемлема для кри. То, что кри испокон века жили на этой земле, не означало, что они могут дарить или продавать ее. Земля была их матерью. Тот-Кто-Строит-Загоны отверг предложение королевы, вынуждавшее кри удалиться в маленькие резервации и заняться фермерским хозяйством.

— Это наша земля! Это не кусок пеммикана[11], который можно разрезать, а потом скармливать нам маленькими кусочками. Земля — наша, и мы возьмем от нее, все, что нам нужно.

Пока Тот-Кто-Строит-Загоны убеждал вице-губернатора пойти на уступки, стараясь выиграть время до прибытия Большого Медведя, торговцы выставили напоказ товары и ходили с ними от одного типи к другому.

— Эти замечательные вещи могут хоть сегодня стать вашими, — кричали они. — Как только ваши вожди подпишут договор, королева немедленно выдаст каждому из вас по пять долларов, и вы сможете купить их.

Британские и французские христианские миссионеры тоже не сидели сложа руки. В течение нескольких лет они настойчиво убеждали влиятельные индейские семьи, что договор даст им неоспоримые преимущества, и преподносили от имени Короны подарки наиболее авторитетным вождям и старейшинам кри. Немаловажную роль сыграли и переводчики-метисы из переговорной команды вице-губернатора. Их заверения имели большой вес, поскольку они были наполовину индейцами, а наполовину белыми и могли говорить на языках всех участников встречи.

Хор льстивых речей и уговоров заглушал увещевания Того-Кто-Строит-Загоны. Одних опасений будущего вождя оказалось недостаточно, чтобы убедить остальных. В соответствии с обычаями коллективного управления кри вожди и главы общин вынуждены были заключить договор от имени всего племени. Но прежде чем подписать договор, Тот-Кто-Строит-Загоны упорно торговался, пытаясь заручиться обещанием королевы, что она выдаст каждой общине набор медикаментов и что в каждой общине будет своя школа, если того захотят ее члены. Опасаясь, что строительство поселений и другая деятельность белого человека уничтожит стада бизонов, Тот-Кто-Строит-Загоны настаивал на том, что королева должна оказывать помощь индейцам во время эпидемий и голода.

* * *

Опасения Того-Кто-Строит-Загоны насчет исчезновения бизонов оказались пророческими. К началу 1880-х, то есть даже раньше, чем он предполагал, большая часть бизонов была уничтожена. Миллионы животных были убиты в Соединенных Штатах охотниками-спортсменами, поставщиками мяса, а также егерями во время отстрелов, санкционированных правительством. Мелкие стада на севере Канады были распуганы и вытеснены со своих пастбищ многочисленными поселками, выраставшими как грибы после дождя при строительстве новой Канадской железной дороги. Нередко степные пожары, намеренно разожженные охотниками, гнали бизонов через Магическую Линию прямо на поджидавшие их ружья. Тех бизонов, которые еще оставались в Канаде, убивали в огромных количествах не только любители спортивной охоты, но и торговцы, для которых коммерческую ценность представляли только языки и шкуры животных.

Бизоны служили для кри основным источником пропитания. Из шкур животных жители равнин шили одежду. Рога и копыта шли на изготовление инструментов и хозяйственной утвари. Остальные части тела использовались для приготовления лекарств и для множества других практических нужд. Для того чтобы покрыть большое типи, нужны были шкуры пятнадцати, а то и восемнадцати бизонов. Эти шкуры растягивались на еловых шестах, из которых был сделан каркас. Еще около шести шкур требовалось, чтобы выстлать типи изнутри.

Когда бизоны исчезли, индейцам негде было взять шкуры, чтобы покрывать новые типи или латать старые. Те кри, которые переселились в резервации, начали, подобно белому человеку, строить хижины из бревен и дерна. Тот-Кто-Строит-Загоны был одним из первых, кто построил хижину для своей семьи. Используя свои знания и действуя методом проб и ошибок, он и другим членам племени помогал обустроить жилище.

Ловкий Охотник, по его собственным словам, восхищался многими вещами, которые делал Тот-Кто-Строит-Загоны, но отказался следовать его примеру и переселяться в хижину. После того как умерла его жена, он стал из года в год переносить свое типи на традиционные места охотничьих стоянок. Там он обычно находил несколько единомышленников, и их типи образовывали круг. В самые холодные зимние месяцы он ставил типи в сотне ярдов от хижины сына, Того-Кто-Стоит-Прямо, а рядом сооружал парильню. Когда мороз схватывал землю и дул особенно жестокий ветер, Ловкий Охотник уходил из типи и ночевал в хижине сына. Обычно он ложился на кровать, расположенную в нижнем ярусе под полкой Чистого Голоса. В этих случаях Чистый Голос делил верхнюю полку с Пловцом.

Братья часто навещали Ловкого Охотника, где бы ни стояло его типи, и оставались у него по нескольку часов, а то и дней. Дед давал им уроки верховой езды, охоты и целительства, обучал танцам и песнопениям, рассказывал племенные истории кри. Он сажал их рядом с собой, когда вместе с другими старейшинами курил трубку. Так же как взрослые, мальчики передавали по кругу тлеющий пучок сладкой травы и, пользуясь орлиным крылом как веером, рассеивали ароматный дым над головами сидящих.

Чистый Голос всегда чувствовал себя легко и вольготно в типи деда. Днем, когда нижние края шкур были приподняты, здесь было тенисто и прохладно. Ночью звезды смотрели на мальчика с неба через открытый дымовой клапан, и ему казалось, что целая вселенная изливает благодать на маленький кружок земли, на котором ему было уютно и спокойно от ощущения близости к своей семье и своему племени.

Во снах и видениях Ловкому Охотнику являлись геометрические узоры и стилизованные образы Великого Духа Орла, Гром-птицы и Бизона. Проснувшись, он наносил их снаружи на покрытие типи, используя яркие природные красящие вещества. Над входом он повесил шаманскую сумку, в которой хранил священные предметы.

У Ловкого Охотника хранилась коллекция вещей, принадлежавших когда-то белому человеку. В их числе было заряжаемое со ствола ружье времен американской гражданской войны, с которым вождь сражался в битве при Кат-Найф-Хилл в 1885 году. Ружье помогло ему спасти свою семью от пушек британско-канадской армии. Впоследствии, когда Тот-Кто-Строит-Загоны вынужден был сдать все оружие британскому генералу, Ловкий Охотник завернул ружье в оленью шкуру и закопал в землю, рассудив, что оно может пригодиться в будущем. Еще в его коллекции был выцветший британский флаг, который ему вручили при подписании договора; одеяло Компании Гудзонова залива; карманные часы, давно не показывающие время; высокая шапка из стриженного бобра — слишком истрепанная, чтобы ее носить; жилетка из крашеной кожи и три медные пуговицы от солдатской униформы с чеканным профилем королевы Виктории.

Самыми ценными предметами в коллекции были фотографии вождей, участвовавших в заключении Договора №6, и, особенно, фотографии Большого Медведя и Того-Кто-Строит-Загоны, которых Ловкий Охотник называл своими братьями, хотя в действительности они были его друзьями. Фотографии хранились в большой жестяной коробке из-под печенья. Крышку коробки украшал портрет королевы Виктории, выполненный в цвете по фотографии. На боковых стенках были изображены замки Виндзор и Балморал с развевающимися над ними британскими флагами. На лугу рядом с Виндзорским замком паслось стадо оленей, а на холме у замка Балморал стоял благородный олень с развесистыми рогами.

— Это — форты, в которых живет королева, — объяснял внукам Ловкий Охотник. — Один из них стоит на реке в Виндзоре. Там королева хранит наш договор. Другой тоже стоит на реке — в лесах Шотландии.

— Шотландия! — Чистый Голос с удивлением вслушивался в звучание нового слова. — А где находится Шотландия?

— Это охотничьи угодья королевы в Англии, — отвечал Ловкий Охотник со знанием дела. — А форт — это ее охотничий домик.

— Разве матери охотятся? — спрашивал Чистый Голос недоверчиво.

— На благородных оленей, — глубокомысленно кивал Ловкий Охотник. — Она охотится на благородных оленей и рыжих лис. Это все, что у них осталось, после того как они поубивали всех своих бизонов, медведей и волков.

На жестяной коробке королева была изображена в свободно ниспадающем черном платье с белыми кружевными манжетами. Плоский головной убор из белого трикотажного материала спускался острым уголком на лоб и закрывал затылок и шею наподобие вуали.

— Она здесь не такая, какой была на моей медали договора, — говорил Ловкий Охотник. — На медали она была моложе. Ее лицо было гладким и красивым. И не было других цветов, кроме серебряного.

Чистый Голос много раз разглядывал портрет королевы на коробке из-под печенья. Полные щеки, острый крючковатый нос, круглые, навыкате, голубые глаза, бледная кожа с красноватыми пятнами на щеках и серебристые волосы. Она совсем не выглядела красавицей. Его удивляло, что такая маленькая старая женщина может быть такой могущественной. Все-таки белый человек пришел к нам из другого мира, думал он.

* * *

В детстве мир Чистого Голоса был ограничен пределами резервации Бизоний Ручей. Но ему все же доводилось видеть белого человека: время от времени в Бизоний Ручей наведывался индейский агент, чтобы выдать пособие в пять долларов по договору или провести какую-нибудь проверку; иногда заглядывал инструктор по ведению фермерского хозяйства, державший ферму неподалеку; священник из христианской миссии посещал резервацию, чтобы провести крестины, свадьбу или похороны и иногда отслужить мессу; изредка появлялись полицейские — верхом или в фургоне.

Чистый Голос видел родителей матери и других ее родственников всего четыре раза в жизни. Они жили в резервации Того-Кто-Строит-Загоны в одном дне пути верхом от Бизоньего Ручья. Конные полицейские не позволяли кри путешествовать без письменного разрешения индейского агента. Агент следил за всем, что делалось в резервации. Он не одобрял, когда члены разных общин навещали друг друга, даже если они состояли в близком родстве.

Тот-Кто-Стоит-Прямо освоил фермерское хозяйство, так же как все индейцы его поколения и даже лучше, чем большинство из них. Согласно договору поколение Ловкого Охотника имело право на единоразовое получение семян и инструментов, но это право не распространялось на поколение его сына. Однако Тот-Кто-Стоит-Прямо вырастил стадо в сто тридцать пять голов, в числе которых были сорок пять овец, принадлежавших отцу. Кроме того, у него в хозяйстве было две лошади, две дойные коровы и несколько кур. Тот-Кто-Стоит-Прямо все время старался увеличить урожай сена, ячменя, овса, картофеля и новых импортных сортов репы, завезенных белым человеком взамен диких сортов. Он всегда хотел узнать как можно больше о технологиях, которые белый человек использовал для ведения сельского хозяйства и управления фермой. Он восхищался знаниями и умениями белого человека, но продолжал жить в соответствии с обычаями и духовными ценностями кри.

Чистый Голос и Пловец начали пасти овец, когда им исполнилось, соответственно, восемь и шесть лет от роду. Это была не единственная их помощь семье. Иногда они вместе со своими дядьями и двоюродными братьями ходили проверять капканы и рыболовные сети. В этих случаях их работа состояла в том, чтобы собирать хворост для растопки бивуачного костра по вечерам и нести домой улов. Кроме того, они вместе с матерью и сестрами собирали ягоды, орехи, корни и лекарственные растения. Мальчики помогали доить коров, чистить лошадей, сушить и коптить мясо и рыбу, готовить пеммикан, скоблить и растягивать шкуры, сушить шерсть, сажать и выкапывать урожай овощей. Они научились штопать одежду, шить мокасины и куртки из шкур, вышивать бисером, замачивать лен, плести корзины и мастерить домашнюю утварь из тростника и березовой коры. Чем ответственнее была работа, тем с большей готовностью Чистый Голос и Пловец брались за нее. Работа могла быть тяжелой, обременительной и скучной, но в их возрасте она являлась еще и привилегией, за которую братья боролись, устраивая дружеские состязания.

Жизнь Чистого Голоса была похожа на жизнь любого мальчика кри в ту пору. Отсчет времени велся не по часам или календарю, а по семейным событиям и племенным ритуалам. У индейцев не было книг, газет, радио, кино и телефонов, и хотя богослужебные книги, которые попадались на глаза Чистому Голосу во время редких посещений миссионерской церкви, вызывали у него любопытство, он не мог сказать ни слова ни по-английски, ни по-французски, не говоря уже о церковной латыни, на которой вели службы священники.

Он не читал и не писал на языке кри, потому что этот язык не существовал в письменной форме. Очень немногие кри — в основном наиболее усердные новообращенные христиане — научились писать и читать по складам на языке миссионеров. Но основным средством общения по-прежнему оставалось устное слово. Родовые и племенные легенды, подробные отчеты о важных событиях в истории племени, таких как заключение договора, сохранялись в коллективной памяти и бережно передавались от поколения к поколению. Устная традиция заслуживала доверия, потому что кри верили, что каждый, кто говорил в Совете перед лицом Великого Духа, обязан был говорить правду. Кроме того, эти истории знал каждый член племени. Если рассказчик неправильно передавал мельчайшую подробность, слушатели сразу же поправляли его.

Тот-Кто-Стоит-Прямо постоянно втолковывал сыновьям, как важно уметь хорошо говорить. Он объяснял, что для того чтобы стать хорошим рассказчиком или оратором, каждый из них должен, прежде всего, научиться слушать, не перебивая. Если же человеку есть, что сказать, то он должен помнить, что имеет такое же право быть выслушанным, какое он предоставил другим. Когда придет его очередь говорить, он должен изложить свои мысли прямо, с полной убежденностью, и, сказав все, что хотел, замолчать. Отец одобрительно относился к тому, что братья обсуждали между собой те же серьезные вопросы, что и старейшины на совете общины. Он всегда внимательно выслушивал каждое слово, показывая, как важны для него их мнения.

* * *

Чистый Голос получил свое имя, когда ему было десять лет. В тот день старейшины собрались у типи Маленького Барсука — целителя и одного из сильнейших шаманов племени. Это был невысокий худощавый человек с высохшей левой рукой, но его румяные щеки и искрящиеся глаза говорили о большой жизненной силе. Чистый Голос был единственным ребенком среди собравшихся.

Маленький Барсук начал с того, что предложил трубку четырем сторонам света, а затем передал ее по кругу.

— Мы не можем обращаться непосредственно к Великому Духу. В конце концов, он пребывает не в каком-то конкретном человеке или месте, а является необъятной силой, которая наполняет всю вселенную, — говорил он самым естественным тоном, как делал это каждый раз, когда хотел чтобы Китчи Маниту подслушал его. Он выразил надежду, что Великий Дух обратит внимание на то, что старейшины раскурили трубку в его честь. Чистый Голос был уже немного знаком с традиционным «протоколом», которому следовали на таких встречах. Своей речью Маленький Барсук должен был выразить согласие и единодушие внутри общины, что он и сделал в тот день.

Маленький Барсук начал с воспоминаний о том, как в начале 1880-х годов — всего через шесть или семь лет после заключения договора — исчезли бизоны, и как в связи с этим выросла потребность народа кри в оленях, карибу, бобрах и других пушных зверях. Но они тоже стали попадаться все реже и реже, исчезая под натиском голодных индейцев и белых охотников. Впервые за всю историю племени, говорил шаман, равнинные кри были вынуждены выращивать овощи и злаки, чтобы обеспечить себе пропитание. Но у них было слишком мало знаний и опыта. Прошло еще двадцать лет, прежде чем белый человек показал индейцам, как сеять озимую пшеницу и выращивать овощи на сухих землях, и познакомил их с технологиями возделывания земли, пригодными для условий центрального и северного Саскачевана.

В течение двух или трех мучительных лет Ловкий Охотник и другие воины общины буквально боролись за выживание, пытаясь вырастить достаточное количество овощей, чтобы прокормить сородичей. Репа и картофель заражались болезнями и покрывались плесенью, а все, что от них оставалось, съедали мыши, прежде чем люди успевали собрать урожай.

— В первые годы мы постоянно — и чаще всего безуспешно — пытались выпросить у индейского агента инструменты, зерно, скот и другие необходимые вещи, которые королева обещала дать нам при заключении договора, — вспоминал Маленький Барсук. — А если мы их все-таки получали, то оказывалось, что все они находятся в непригодном для работы состоянии.

Он хорошо помнил, какими измученными и обессиленными были кри весной 1885 года после долгих пяти месяцев жестоких холодов. Одни похороны следовали за другими, их цепь казалась бесконечной. Нехватка шкур и мехов означала, что дети бегали в лохмотьях. Одеяла белого человека были в большой цене. Голод был унизителен. Он заставил индейцев съесть четырех волов, несколько лошадей и собак, принадлежавших племени. Охотники, привыкшие неделями жить в суровых условиях и странствовать за многие-многие мили на мустангах, исхудали, ослабли и ограничивались тем, что ползали между норами и ставили силки на сусликов или вытаскивали змей из-под камней. Маленький Барсук видел, как матери отрезали куски от старых шкур бизона, натянутых на типи, и варили из них суп для детей. Ползучий голод высасывал силы и подтачивал дух индейцев. Отчаяние одинаково туманило головы старикам и молодым. Некоторые не выдерживали напряжения и совершали безумные поступки или покидали общину.

Маленький Барсук замолчал, и в разговор вступил Ловкий Охотник:

— Этого-то и боялся Тот-Кто-Строит-Загоны, когда спрашивал на Совете договора, что будет с нами, если бизоны исчезнут прежде, чем мы научимся выращивать хорошие урожаи; и что будет, если на нас опять нападут болезни белого человека. Именно поэтому он просил королеву снабжать индейцев продовольствием, если дела их пойдут плохо.

— Голод и эпидемии, — со знанием дела сказал Красное Одеяло, цитируя договор. — Королева обещала, что будет давать нам пищу во времена голода и эпидемий.

Этот обмен мнениями был встречен одобрительными возгласами, после чего Маленький Барсук продолжил повествование. В конце концов, сказал он, королева дала комиссару по делам индейцев деньги, для того чтобы он создал неприкосновенный запас, которым мы могли бы воспользоваться в случае крайней необходимости. Этот запас хранился в фортах, охраняемых конной полицией.

Комиссар был старшим вождем всех индейских агентов. Он был богатым человеком — коммерсантом — и использовал деньги правительства для того, чтобы закупать продовольствие у своих собственных компаний. Иногда он привозил индейцам тухлую свинину, а когда те начинали жаловаться, говорил, что им придется съесть ее или голодать, будь они все прокляты!

За исключением одного или двух порядочных людей, говорил Маленький Барсук, все индейские агенты, пользовались своим положением, чтобы всячески притеснять кри. Они предоставляли индейцам гадать, когда им будет выдано продовольствие, добиваясь, чтобы те, как нищие, буквально умоляли их об этом. Агенты выдавали больше продуктов тому, кто раболепствовал перед ними и доносил на других; кто работал на них или оказывал им и их приближенным услуги, в том числе сексуальные. Они требовали к себе такого почтения, какое кри обычно оказывали только вождям и охотникам, обеспечивавшим людей пищей.

Чистый Голос вглядывался в лица сидящих в кругу старейшин, пытаясь понять, какой отклик находят у них слова Маленького Барсука. Но старейшины отводили глаза и беспокойно ерзали на своих местах. Маленький Барсук помолчал, чтобы собраться с мыслями, а потом продолжил рассказ, обращаясь к Чистому Голосу.

— Некоторые воины хотели силой взять продовольствие из хранилищ. Они готовы были воевать с солдатами и конными полицейскими, как это сделали метисы в Манитобе. Но мы напомнили им, что кри заключили договор о мире и дружбе. У метисов индейские пути смешались с французскими и британскими путями. Они не заключали договор о мире и дружбе с королевой Англии, и поссорились они не с ней, а с правительством белого человека в Оттаве.

Маленький Барсук напомнил собравшимся о военной победе метисов на Утином озере в Манитобе. Весть об этом разлетелась по прериям, как ветер, и всколыхнула всех воинов равнинных племен кри, ассинибойнов и стоуни. Но Тот-Кто-Строит-Загоны удерживал своих людей от военных действий. «Надо использовать победу метисов для укрепления наших позиций на переговорах, — говорил он, — но мы должны сохранять мир, как обещали».

* * *

Тот-Кто-Строит-Загоны собрал делегацию, состоявшую приблизительно из шестидесяти мужчин, женщин и детей, и двинулся с нею в маленький городок Батлфорд, который в то время являлся столицей Северо-западных территорий и был расположен более чем в тридцати милях от его резервации. Впереди делегации Тот-Кто-Строит-Загоны послал вестника, который должен был объяснить жителям города, что индейцы идут к ним с мирными намерениями; они только хотят получить продукты и одеяла, фермерские инструменты и другие припасы, обещанные им по договору, а заодно наладить рабочие отношения с индейским агентом. По дороге к делегации присоединились индейцы стоуни, удвоив ее первоначальный состав.

Однако вести о кровавых событиях на Утином озере вызвали панику среди населения Батлфорда и всей округи. Опасаясь всеобщего индейского восстания в прериях, около четырехсот поселенцев побросали дома и фермы и укрылись в маленьком деревянном форте. Когда Тот-Кто-Строит-Загоны провел свою делегацию по пустынным улицам города и остановился у ворот форта, индейский агент отказался выйти, чтобы говорить с ним. Индейцы были сбиты с толку и возмущены. В поисках пищи некоторые из них взломали склад Компании Гудзонова залива и несколько покинутых домов. Тот-Кто-Строит-Загоны пытался удержать соплеменников от опрометчивых поступков. На следующий день он повел делегацию длинной дорогой на холм Кат-Найф-Хилл.

* * *

Маленький Барсук замолчал. Если уж разговор зашел о битве при Кат-Найф-Хилл, то кто как не Ловкий Охотник лучше всех расскажет о ней, ведь в этой битве он сражался в первых рядах. Но вождь хранил молчание, выжидающе глядя на Маленького Барсука, поэтому шаман продолжал.

Объединенными канадскими вооруженными силами на Северо-западе командовал британский генерал Фредерик Добсон Миддлтон. Воспользовавшись новой железной дорогой, проложенной через прерии, Миддлтон перебросил в Батлфорд войско из пятисот человек под командованием канадского офицера, подполковника Оттера. Несмотря на то что прошел уже почти месяц с того дня, когда делегация Того-Кто-Строит-Загоны покинула Батлфорд, Оттер послал экспедиционный отряд, чтобы догнать индейцев и преподать им урок в наказание за дерзкую выходку, которая была творчески отражена в его рапорте, как «месячная осада Батлфорда».

Маленький Барсук напомнил, что согласно обычаю кри в случае военной угрозы в лагере возводится Дом Воинов, который становится командным пунктом. После этого вождь мирного времени обязан передать власть военному вождю. Военным вождем Того-Кто-Строит-Загоны был Камиокисихквев[12] — Прекрасный День. За несколько дней до атаки Оттера Прекрасный День передвинул лагерь на вершину холма Кат-Найф-Хилл и установил Дом Воинов в роще, откуда он мог вести наблюдение за холмом и прилегающей местностью.

Оттер совершил ночной марш-бросок и атаковал холм на рассвете. Позже подполковник оправдывал это внезапное нападение тем, что ему, якобы, не были точно известны намерения Того-Кто-Строит-Загоны.

— Для того чтобы узнать наши намерения, он мог просто спросить нас, — заметил Ловкий Охотник презрительно.

— Он не хотел ничего знать, — возразил Красное Одеяло. — Он пришел с войной, а не с миром. Ему нужен был предлог, чтобы уничтожить нас.

Маленький Барсук убедил Красное Одеяло продолжить повествование, и тот подхватил эстафету.

Прекрасный День не ожидал нападения в такой ранний час. Только несколько стариков во всем лагере не спали. Один из них пошел прогуляться и поднял тревогу, услышав стук колес по камням. Это фургоны с солдатами и снаряжением переправлялись через ручей у подножия холма. Экспедиционный отряд насчитывал триста двадцать пять человек. В него входили королевские стрелки с востока, местные конные полицейские и рейнджеры[13]. С ними прибыли сорок восемь фургонов со снаряжением. Солдаты были вооружены современными многозарядными винтовками и двумя латунными пушками. Кроме того, у них был пулемет Гатлинга. В идеальных условиях его скорострельность достигала нескольких сот выстрелов в минуту, а в реальных условиях он мог совершать от шестидесяти до ста двадцати выстрелов в минуту в зависимости от расторопности пулеметчиков. Красное Одеяло слышал, что пулемет Гатлинга проходил тогда полевые испытания. Представитель американской фирмы-производителя участвовал в сражении вместе с солдатами, чтобы наблюдать работу пулемета в условиях боя.

Солдаты установили пушки на склонах холма, откуда были видны верхушки типи за деревьями. Подполковник Оттер привел в боевой порядок взводы стрелков и приказал открыть огонь по спящим индейцам — мужчинам, женщинам и детям.

Первыми в противоборство с «армией вторжения» вступили четверо молодых воинов стоуни. Они нацепили на палки одеяла и размахивали ими, ползая по земле и появляясь то здесь, то там, чтобы обмануть артиллеристов и вызвать огонь на себя. Тем временем Прекрасный День увел женщин, детей и стариков в безопасное место за деревьями и оставил Того-Кто-Строит-Загоны и еще несколько человек охранять их. Затем он собрал около пятидесяти воинов-стрелков, разбил на маленькие отряды и велел им постоянно перемещаться за кустами, чтобы создать у Оттера ложное представление о количестве и диспозиции противника. Брат Того-Кто-Строит-Загоны, Желтое Одеяло, командовал одним из этих отрядов.

Красное Одеяло прервал рассказ, чтобы перечислить имена других воинов, участвовавших в сражении. Ловкий Охотник и Маленький Барсук добавили несколько имен, которые он пропустил.

Чистый Голос видел, что история битвы при Кат-Найф-Хилл действует на слушателей воодушевляюще. Старшие члены совета подняли головы и распрямили спины. Ловкий Охотник тоже воспрянул духом. Он пояснил, глядя на Чистого Голоса, что пулемет Гатлинга оказался не таким страшным, как о нем говорили. Он рассыпáл пули весьма неточно, а его сектор обстрела был ограничен. Ловкий Охотник и его воины держали расчет пулемета под огнем, не давая солдатам как следует прицелиться. Солдаты сохраняли боевой порядок, прописанный в военных учебниках, в то время как индейцы постоянно перемещались с места на место, меняя свои позиции под прикрытием кустов и деревьев. Когда пушки Оттера вышли из строя, вместе с ними был сломлен и боевой дух его армии.

* * *

Маленький Барсук продолжил рассказ. Однажды он спросил отставного полицейского в Батлфорде, почему Оттер бежал с поля боя. По мнению полицейского, это случилось потому, что в то время еще свежа была память о трагических событиях у реки Литтл-Бигхорн. Не прошло и девяти лет с того дня, когда армия генерала Кастера, напавшая на индейцев, была окружена и разгромлена воинами сиу под предводительством Сидящего Быка. Сам генерал Кастер был убит в бою.

В Соединенных Штатах и Канаде не было офицера, который не изучил бы досконально все просчеты, допущенные Кастером, и не размышлял о том, что он сам предпринял бы в подобных обстоятельствах. И Оттер не был исключением. За время боя, продолжавшегося шесть часов, его стрелки убили шестерых индейцев и ранили двоих, в то время как в перестрелке погибло восемь солдат и еще четырнадцать были ранены. А между тем было всего одиннадцать часов утра. Пушки Оттера вышли из строя, и индейцы в любую минуту могли окружить его отряд.

Красное Одеяло не мог сдержаться и снова пустился в воспоминания о событиях на Кат-Найф-Хилл. Оттер подал сигнал к отступлению, и его солдаты бросились наутек. Они отступали в полном беспорядке, позорно оставляя на поле боя своих убитых. Солдаты спускались с холма, покрытого деревьями и оврагами, которые служили отличным укрытием для преследовавших их индейских стрелков. Когда солдаты, скользя и падая в воду, пересекали ручей у подножия холма, у воинов кри была возможность полностью уничтожить отступающее войско. Некоторым воинам не терпелось нанести сокрушительный удар, и они уже вскочили на мустангов, но в это время к ним подъехал Тот-Кто-Строит-Загоны. Снова приняв власть от военного вождя, он приказал прекратить огонь. Он сказал, что больше не хочет кровопролития. «Солдаты пришли сюда, чтобы убить нас, и мы достойно ответили им, защитив себя, своих женщин и детей. Но теперь пусть они уходят».

Красное Одеяло привел знакомую всем историю к первой кульминационной точке. Собравшиеся ожидали, что Маленький Барсук извлечет из всего вышесказанного урок, что тот и сделал.

Несмотря на то, что индейцы победили в битве при Кат-Найф-Хилл и ни разу не потерпели поражения в других битвах, Тот-Кто-Строит-Загоны понимал, что его люди слишком ослаблены голодом и слишком малочисленны. У них недостаточно оружия и боеприпасов для того, чтобы противостоять пятитысячной армии солдат, конных полицейских и гражданских волонтеров, которые собрались в прериях, чтобы по первому сигналу выступить против индейцев. Знал он и о бесчисленном войске, стоявшем в резерве на востоке и готовом погрузиться на поезда; и о тех войсках, которые могли приплыть на кораблях через Великую Воду из Англии. Поэтому, услышав, что метисы разбиты при Баточе генерал-майором Мидлтоном и его отрядом из восьмисот человек, Тот-Кто-Строит-Загоны послал в Батлфорд парламентера, священника из христианской миссии, чтобы найти мирное решение конфликта.

* * *

Маленький Барсук рассказал, что Ловкий Охотник и Красное Одеяло вместе с другими многочисленными представителями народов кри, стоуни и ассинибойнов сопровождали Того-Кто-Строит-Загоны, когда тот отправился в Батлфорд для переговоров с Миддлтоном. На открытой встрече перед Батлфордом Тот-Кто-Строит-Загоны сказал Миддлтону, что первые люди равнин были против воли вовлечены в «благородную оборонительную войну» и что они желают закончить ее. Они не собирались нарушать мирный договор, заключенный с королевой перед лицом Великого Духа. Они не хотели прогонять белого человека со своей земли. Им просто нужно было продовольствие, одеяла и сельскохозяйственный инвентарь, чтобы не умереть с голоду. Все это королева обещала индейцам при заключении договора в обмен на право пользоваться их исконными землями.

Лицо Ловкого Охотника помрачнело. Не пытаясь скрыть возмущения, он прервал Маленького Барсука:

— Миддлтон пытался унизить Того-Кто-Строит-Загоны. Он называл его лжецом, вором, изменником и скво[14].

— Но Тот-Кто-Строит-Загоны достойно отвечал ему, — уверил вождя Маленький Барсук. — Он сказал, что Тот-Кто-Строит-Загоны сам знает, кто такой Тот-Кто-Строит-Загоны, и все оскорбления Миддлтона ничего для него не значат.

Ловкий Охотник повернулся к Чистому Голосу.

— Когда Тот-Кто-Строит-Загоны попытался изложить свои мирные предложения, генерал велел ему заткнуться. Он сказал, что не будет слушать «женщину». В ответ на это Тот-Кто-Строит-Загоны спросил генерала, почему тот слушается приказов королевы. Тогда Миддлтон арестовал его. Он послал своих людей на поиски Большого Медведя. Те преследовали вождя на протяжении двухсот миль. Вместе с Большим Медведем был его тринадцатилетний старший сын Мистатимавасис[15] — Сын Лошади. Но Большой Медведь явился к белому человеку сам, по доброй воле. Он не хотел, чтобы его люди продолжали голодать.

Чистый Голос почувствовал, что при упоминании об аресте Того-Кто-Строит-Загоны и Большого Медведя настроение слушателей снова упало. Маленький Барсук ждал, пока улягутся страсти, прежде чем подвести итог и назвать цену, которую кри заплатили за столкновение с белым человеком. Некоторые были убиты в сражении, сказал он, другие сбежали от властей, чтобы жить в изгнании за Магической Линией в Монтане или Дакоте. В числе последних был старший сын Большого Медведя и многие из его последователей. Многие из тех, кто остался на своей земле, особенно вожди, воины и шаманы, были арестованы. Против большинства из них были выдвинуты серьезные обвинения, и они были приговорены к тюремному заключению — некоторые на срок более десяти лет.

В числе приговоренных оказался и Странствующий Дух — военный вождь Большого Медведя. Когда его загнали в угол, он попытался своими руками убить себя, чтобы не сдаваться в плен, но ребра отклонили лезвие ножа. Он и восемь его товарищей обвинялись в убийстве девяти человек на Лягушачьем озере. Согласно записям полиции это произошло во время спора с индейским агентом, который не хотел выдавать им провизию из запасов, сделанных на случай голода.

Во время судебного разбирательства в Батлфорде обвиняемым даже не предоставили переводчика. Один из них был признан душевнобольным. После пятнадцатиминутного совещания присяжные, в числе которых были только белые люди, сочли всех остальных виновными.

Солдаты силой заставили индейских детей из ближайшего ремесленного училища наблюдать, как восемь их сородичей будут повешены на только что построенных виселицах внутри форта. Осужденные пели песни смерти в камерах, после чего их вывели на улицу в кандалах, чтобы повесить в ряд. Их головы были обриты, а руки связаны за спиной. Из толпы раздавались песни в их честь. Двое осужденных произнесли проникновенные прощальные речи, которые заканчивались воинственным криком, выражающим открытое неповиновение. Другие издавали боевые кличи или пели свои песни духа. Странствующий Дух хранил молчание, оставаясь, по-видимому, безразличным к смерти. Его волосы поседели, а тело ослабло из-за раны, которую он нанес себе ножом.

* * *

— В тот день был повешен мой брат, — произнес Ловкий Охотник тихо.

— И мой двоюродный брат, — добавил Красное Одеяло.

— А я учился в ремесленном училище и был одним из тех детей в толпе. Я видел, как их вешали, — сказал Много Перьев.

Все собравшиеся молча кивали головами, ерзая на своих местах и поправляя одеяла. Потом Маленький Барсук рассказал о судебном процессе по делу Большого Медведя и Того-Кто-Строит-Загоны.

Во время суда над Большим Медведем напыщенный юридический язык обвинений был слишком труден для переводчика. Большому Медведю пришлось просить разъяснений: почему его обвиняют в том, что он украл шапку у королевы и воткнул пику ей в ягодицы? Во время суда над Тем-Кто-Строит-Загоны в Реджайне[16] присяжные заседатели совещались всего тридцать минут, а во время суда над Большим Медведем — пятнадцать минут.

— Этого времени не хватит даже для того, чтобы помочиться, — проворчал Ловкий Охотник презрительно.

Тот-Кто-Строит-Загоны и Большой Медведь были осуждены на три года заключения в исправительном доме Стоуни Маунтин в Манитобе. Тот-Кто-Строит-Загоны напомнил судьям, что если бы он хотел, то был бы сейчас на свободе в прериях. Он находится под стражей только потому, что сам сдался в руки белого человека. А сделал он это для того, чтобы не пролилась кровь его народа. И сейчас он скорее согласится быть повешенным, чем позволит белому человеку остричь его, — на такое унижение он не пойдет.

Военные опасались гнева приемного отца Того-Кто-Строит-Загоны, Вороньей Ноги — вождя черноногих, чьи воины были достаточно сильны, чтобы оказать британцам серьезное сопротивление. Поэтому они дали указание тюремному начальству оставить волосы Того-Кто-Строит-Загоны как есть. Но они остригли всех остальных, включая Большого Медведя.

В тюрьме здоровье Того-Кто-Строит-Загоны стало быстро ухудшаться, поэтому его освободили раньше срока — еще до окончания первого года заключения. Когда он вернулся в свою общину, то обнаружил, что солдаты разграбили дома, а белые поселенцы запугивают и травят его людей. Тот-Кто-Строит-Загоны решил обсудить положение дел с приемным отцом, Вороньей Ногой, и отправился почти за четыреста миль в Блэкфут Кроссинг. Он шел пешком или делил единственную лошадь со своей новой женой. Кашель, который начался у него в тюрьме, усиливался. Во время участия в Танце Солнца[17] Тот-Кто-Строит-Загоны умер от легочного кровотечения на руках у своего приемного отца.

Среди белых людей было немало таких, кто восхищался Тем-Кто-Строит-Загоны и хлопотал о его досрочном освобождении. Но и они возмущались тем, что Большой Медведь сопротивляется канадским властям. Хотя Большой Медведь был двадцатью годами старше Того-Кто-Строит-Загоны, власти не выпускали его из тюрьмы, пока его здоровье не ухудшилось настолько, что ему потребовалось лечение в госпитале. Для того чтобы избежать обвинений, которые, несомненно, последовали бы, если бы Большой Медведь умер под стражей, они посадили его и Сына Лошади на поезд, идущий на запад в Реджайну. Спустя месяц после освобождения вождь прибыл в резервацию Маленькая Сосна, где жила его дочь Земляная Женщина.

Хотя Большой Медведь и поставил свою отметку на договоре, чтобы обеспечить продовольствием свой голодающий народ, но он так и не согласился жить на землях, которые правительство выделило для его общины. Из-за отсутствия постоянной территории для проживания большая часть его людей рассеялась по прериям по обе стороны Магической Линии.

В конце концов Большой Медведь остановился в резервации Того-Кто-Строит-Загоны, где и умер, полный горестных раздумий. Его мрачное видéние сбылось: земля сочилась кровью, и белый человек вешал индейцев кри.

* * *

Так называемое Северо-западное восстание индейцев 1885 года повлекло за собой череду арестов. Солдаты свирепствовали. Они совершали набеги на жилища всех, кого подозревали в сочувствии восставшим. Под эту категорию подпадали семьи убитых, заключенных в тюрьмы и бежавших за Магическую Линию. Солдаты присваивали наиболее ценные личные вещи индейцев: лошадей, оружие, меха, боевые дубинки, барабаны, головные уборы, расшитую бисером одежду и любые другие вещи, которые представляли материальную ценность или просто вызывали их любопытство.

Маленький Барсук замолчал, и тогда в первый раз заговорил Тот-Кто-Стоит-Прямо. Не сводя глаз с Чистого Голоса, он сказал:

— Мне было тогда семнадцать лет, сын. Они связали мне руки и острием ножа разрезали кожу на горле. Они привязали меня к лошади и тащили по земле, чтобы заставить меня рассказать, где находится твой дед.

В разговор вступил Ловкий Охотник.

— Он ничего не сказал им. Я пересек Магическую Линию вместе с людьми Большого Медведя. Пока я отсутствовал, солдаты украли мою священную сумку, мои стрелы, мое копье, мой головной убор, мои украшения и меха. — Эту историю он рассказывал уже много раз. — И еще они украли мою серебряную медаль договора. Они взяли все это на глазах у моей жены и моих детей. У меня осталось только это одеяло, — он показал на одеяло Компании Гудзонова залива, накинутое на плечи.

Маленький Барсук окинул взглядом сидящих в кругу соплеменников.

— Они обокрали всех, кто присутствует здесь, — всех, кто были в то время взрослыми людьми. В конце концов казни, побои и грабежи 1885 года возымели действие, которого добивался белый человек. Договор обещал нам продовольствие, но когда мы попросили о нем, белый человек начал против нас войну. Он воровал наше имущество, сажал нас в тюрьмы и вешал. Королева обещала защищать нас на землях резерваций, но это ее солдаты пришли к нам в лагерь ночью с пушками и пулеметом, чтобы убить нас, пока мы спали. Королева обещала, что конные полицейские будут защищать нас от лихих белых людей, но оказалось, что именно полицейские вторгаются в наши дома. И теперь наши люди боятся жаловаться, потому что маленькая беда может очень легко превратиться в большую беду, раз просьба о продовольствии может обернуться тяжкой изменой. Поезда, идущие с востока, стали длиннее и быстрее, и теперь они могут перевозить больше солдат и пушек, чем раньше.

— Зачем белому человеку нужны законы? — Маленький Барсук вернулся к главной теме разговора. — Он хочет, чтобы мы забыли о свободе, которая была у нас всегда. Он хочет, чтобы мы чувствовали себя осиротелыми волками, которые выросли в его хижине как собаки.

* * *

Следующим взял слово Ловкий Охотник. Он повел речь о различиях между Договором №6 и индейскими законами белого человека. Эти законы были известны как Индейский акт. Они были написаны на языке белого человека, в Совете белого человека в Оттаве в 1876 году — еще до подписания договора. На Совете договора вице-губернатор спрятал их в своей седельной сумке.

Ловкий Охотник обратил внимание старейшин на различия между Договором №6, который все они подписали, и Индейским актом, который никто из них не видел и уж тем более не подписывал. Ловкий Охотник задавал этот вопрос индейскому агенту. Тот ответил, что когда вожди и старейшины поставили свои крестики на договоре в Форт-Карлтоне в 1876 году, они тем самым согласились, что их люди будут подчиняться законам белого человека.

— Кто видел договор с тех пор, как поставил на нем свою отметку? — Ловкий Охотник оглядел собравшихся. Все они отрицательно качали головами. — Человек королевы в тот же день увез договор в Виндзорский замок. Но он сделал копию и положил ее в Совете белого человека в Оттаве. Поезд идет до Оттавы семь или десять дней. Мы должны послать кого-нибудь, чтобы он прочитал документ и убедился, что в нем на английском языке записано то, о чем мы договорились на языке кри.

Это предложение было встречено с энтузиазмом. Однако Ловкий Охотник считал, что индейский агент ни за что не даст разрешение на путешествие в Оттаву, — он не захочет, чтобы индейцы получили возможность прочитать договор и передать свои жалобы Совету белого человека или представителю королевы в Оттаве. Если же кто-то посмеет поехать туда без разрешения, — все они знают, что произойдет. Такое случалось с Ловким Охотником много раз. Он напомнил, как Королевская полиция арестовала его и вернула назад в кандалах, когда он поехал верхом в Блэкфут Кроссинг, чтобы поучаствовать в Танце Солнца и почтить память Того-Кто-Строит-Загоны на его могиле.

— Есть и другая неувязка, — добавил Ловкий Охотник. — Где мы найдем человека, которому мы доверяем и который может читать английские слова договора и говорить от нашего имени перед Советом белого человека?

* * *

Чистый Голос видел, что отец украдкой бросает взгляды на деда, словно его беспокоила боль, которая читалась в глазах старика. А еще он заметил, что некоторые из старейшин как будто съежились от разочарования и бессильной досады.

Чистый Голос горел желанием высказать свои мысли и чувства, но он помнил слова отца о том, что человек должен говорить только тогда, когда у него есть, что сказать. А что он мог сказать старейшинам, не имея достаточно глубоких знаний? И когда ему все же дали слово, речь его представляла собой вереницу вопросов, ограниченных, к тому же, словарным запасом десятилетнего мальчика кри.

— Если земля — наша мать, — начал он, — то почему белый человек считает ее своей? Почему он строит заборы и останавливает людей прерий, когда они путешествуют, охотятся или ловят рыбу, как делали это мой отец и мой дед, когда были молодыми? Почему белый человек убивает так много бизонов и устраивает пожары в высокой траве, чтобы прогнать тех из них, что остались в живых? Он может выращивать много овощей, а если понадобится, поезда привезут ему еще больше пищи. Зачем же он убивает так много оленей, бобров, волков, медведей, гусей и орлов? Почему индейский агент запрещает мне навещать семью моей матери в резервации Того-Кто-Строит-Загоны? Почему конные полицейские не позволяют нам исполнять Танцы Солнца и Дождя и устраивать пау-вау[18], раскрашивать лица и носить перья? Почему белый человек изменяет названия рек и озер? Почему черные сутаны дают детям кри имена белого человека? Почему они говорят, что Китчи Маниту — злой дух?

После каждой фразы мальчик останавливался, чтобы перевести дух и собраться с мыслями для следующего вопроса. Все собравшиеся терпеливо ждали. Когда он закончил, никто не торопился отвечать. Все сидели с серьезными лицами, склонив головы и размышляя над его словами.

Маленький Барсук нарушил долгое молчание и произнес: «Нахевитакос»![19] На языке кри это означало: «Тот, Кто Говорит Прямо и Ясно». Затем шаман потряс трещоткой и запел песню, которой научил его в видении дух-покровитель, наделив силой давать имена. Собравшиеся встретили слова шамана одобрительным гулом. С этой минуты всем стало понятно, что новым именем мальчика будет Нахевитакос.

* * *

В английском языке трудно было найти подходящий перевод для этого имени, но по прошествии лет за мальчиком закрепилось имя Чистый Голос, поскольку оно отражало еще один его природный дар — дар певца.

Чистый Голос пел для родителей, пел, играя с друзьями, пел для Пловца, когда они с братом присматривали за овцами. Но больше всего он любил петь на собраниях племени. Обычно в представлении участвовали несколько мужчин. У каждого в руках была длинная барабанная палочка. Мужчины склонялись над большим барабаном, который лежал горизонтально на низкой подставке. Грохот барабана и пронзительные голоса певцов поднимали в воздух птиц на четверть мили вокруг. Мощные фальцеты пробуждали первобытный, мистический дух. Когда вступал Чистый Голос, мужчины обменивались взглядами и умеряли голоса, и тогда его звонкий дискант[20] взмывал над прерией, потрясая слушателей кристальной чистотой и радостью, которой он наполнял древние слова песнопений.

Обычно Чистый Голос играл на маленьком ручном барабане, трещотке, флейте из кедра или свистке, изготовленном из грудной кости орла. Он знал движения, костюмы и раскраску для всех обрядовых и бытовых танцев. Он был хорошо знаком с традиционной хореографией, но любил импровизировать, подскакивая над землей, точно она обжигала его ступни, изгибая и вращая свое маленькое тело с завораживающей скоростью и грацией.

При этом Чистый Голос никогда не впадал в исступление настолько, чтобы не замечать радость на лицах родителей и деда, которые наблюдали, как ловко он кружится в вихре перьев и ленточек, украшающих его разноцветные одежды. Особенно ему удавались бытовые танцы. Зрители смеялись до слез, глядя, как он, комически преувеличивая каждое движение, подражает походке лугового тетерева или вместе с Пловцом и другими мальчиками изображает суету сусликов, в панике разбегающихся при появлении орла.

Мальчик понимал, что Маленький Барсук и старейшины нарекли его Чистым Голосом потому, что хотели воодушевить его, — в надежде, что он и дальше будет совершенствовать свои ораторские способности. Доверие стариков обязывало его собирать недостающие знания, чтобы говорить с большой убежденностью, спокойно и ясно выражать мысли, как учил отец. Чистый Голос всегда сознавал, что знание имеет огромную ценность. Многие древние истории о том, как кри начали общаться с птицами и зверями, так или иначе, касались темы поиска знаний. В этих историях рассказывалось, как ловкач Виса-Кетцак[21] пытался использовать знание во зло или во благо.

Чистый Голос не удивился, когда услышал от Ловкого Охотника, что и у белого человека есть похожие истории. Белые люди верили, что все их беды начались, когда злой дух-обманщик принял вид змеи и подговорил первую женщину Еву, чтобы она убедила первого человека Адама съесть яблоко с древа познания. Так белый человек получил знание о зле и начал творить его, все больше входя во вкус, — говорил Ловкий Охотник.

* * *

После того как Маленький Барсук дал Чистому Голосу имя, мальчик еще больше сблизился с шаманом и стал относиться к нему как к учителю. Маленький Барсук рассказал, что еще до прихода белого человека кри постоянно обменивались знаниями с другими племенами. Их могли интересовать знания по медицине и колдовству, которыми владели салтеки и слейви, пророческие видения ассинибойнов, ритуальные Танцы Дождя и Солнца народов сиу или способы охоты на бизонов и искусство верховой езды живших по соседству племен Конфедерации черноногих. В обмен на это кри обычно предлагали свои песни и видения, свое знание лесов, северных и восточных рек, свои приемы звероловства и охоты на северных оленей карибу, а позже — свой опыт торговли с белым человеком.

Маленький Барсук говорил, что именно благодаря старинному обычаю обмениваться знаниями кри на первых порах чувствовали себя уверенно, ведя дела с белым человеком. На востоке они торговали с Компанией Гудзонова залива, а затем с ее конкурентом — Северо-западной компанией, когда та объявилась в прериях. Теперь настало время торговать с поселенцами, чтобы получить у них знания о том, как вести фермерское хозяйство, управлять машинами и пользоваться лекарствами белого человека.

Чистый Голос хотел знать все и обо всем, научиться всему, чему можно научиться. Ему было любопытно, откуда прилетают и куда улетают птицы, откуда текут реки и куда они несут свои воды за пределами резервации. Он хотел понять, как белый человек строит свои поезда, узнать, что такое «движущиеся картинки», своими глазами увидеть «безлошадные кареты», о которых рассказывали столько удивительного. Он хотел научиться читать и писать по-английски, чтобы помочь старейшинам понять смысл историй, которые рассказывает белый человек, и лучше узнать его образ мысли; чтобы быть полезным отцу в делах, которые тот ведет с фермерами и владельцами магазинов. Но больше всего Чистый Голос мечтал о том дне, когда он сможет прочитать Договор и Индейский акт и рассказать Ловкому Охотнику, что в них написано.

Словом, если на свете когда-либо жил двенадцатилетний мальчик кри, всей душой желающий учиться в школе, то это был Чистый Голос. И все-таки долгожданный день застал его врасплох.

* * *

Было холодное и ясное весеннее утро. Чистый Голос и Пловец возвращались с пастбища на обед. Едва вдали показалась хижина, как братья заметили легкую открытую коляску белого человека, запряженную одной лошадью и привязанную к перилам крыльца. Раньше белый человек никогда не наведывался к ним в гости. Пожалуй, мальчики побоялись бы подходить к хижине, не будь они уверены, что родители дома. Но на привязи стояли две лошади отца, а рядом — лошадь Ловкого Охотника. Кроме того, над трубой поднимался дым, а в неподвижном воздухе чувствовался запах пищи, которую готовила для них мать. Любопытство и голод пересилили осторожность. Братья пустились наперегонки и, запыхавшись, ворвались в дверь хижины.

По одну сторону тщательно вымытого деревянного стола сидели на скамье Ловкий Охотник и Тот-Кто-Стоит-Прямо. Лицом к ним сидел человек в черной сутане. Чистый Голос слышал, как мальчики в резервации называли этого священника «Бобо». Его настоящее имя было отец Жан-Батист Бубон, он приехал из Франции. Религиозный орден иезуитов, к которому он принадлежал, основал христианские миссии для индейцев и открыл для их детей школу-интернат.

До этого Чистый Голос видел Бобо только один раз: тот проезжал мимо, сидя в двуколке рядом с индейским агентом. Мальчик подумал тогда, что священник похож на барсука. Так же как этот лесной зверек, он вытягивал свою длинную шею, наклонял голову и вертел ей из стороны в сторону, глядя сквозь круглые очки в толстой оправе туда, куда указывал ему индейский агент. Точно так же Бобо выглядел и сейчас. Повернувшись к мальчикам, он разглядывал их, близоруко щурясь, вытягивая шею и покачивая из стороны в сторону головой. При этом он громко сопел, принюхиваясь своим острым носом, как будто пытался уловить их запах.

Удовлетворившись осмотром, отец Бобо заговорил с Тем-Кто-Стоит-Прямо на языке кри с сильным, резавшим слух акцентом. Он хотел узнать, кто из мальчиков Джон, а кто Томас.

Христианские имена ничего не значили для Чистого Голоса. Он слышал, как Ловкий Охотник говорил, что если белому человеку доставляет удовольствие давать имена первым людям равнин, то это — его дело. Но это еще не является достаточным основанием для того, чтобы люди равнин пользовались этими именами. Кроме того, священник, который время от времени посещал резервацию, чтобы совершить обряд крещения, никогда не спрашивал родителей, какие христианские имена они хотят для своих детей. Он просто узнавал по церковному календарю, какого святого христиане чествовали в день крещения, и давал его имя ребенку. Это было очень похоже на то, как Чистый Голос и Пловец давали клички новорожденным ягнятам.

Посоветовавшись с матерью, отец сообщил священнику, что его старшего сына зовут Джон, а младшего — Томас. Чистый Голос продолжал разглядывать Бобо. Его запах трудно поддавался определению: едкий, как запах гаснущей восковой свечи, и кислый, как запах вареной репы. Чистый Голос размышлял о том, что священник ел сегодня на завтрак.

* * *

Ловкий Охотник однажды рассказал Чистому Голосу, что черные сутаны учат, будто Китчи Маниту на самом деле — не Великий Дух, а замаскированный Злой Дух — Матчи Маниту. По словам священников-миссионеров, Матчи Маниту — это тот самый коварный обманщик, которого они называют дьяволом, и которого олицетворяет змей-искуситель. Священники уверяли, что единственная цель дьявола — привести индейцев в огонь, который вечно пылает в ужасном месте под названием «ад».

Ловкий Охотник говорил, что, судя по описанию священников, ад сильно напоминает ему то время, когда белый человек устроил бойню, уничтожив десятки тысяч бизонов только для того, чтобы отрезать их языки, и оставил туши гнить в прериях. Туш было слишком много, чтобы их могли съесть стервятники, а расплавленный жир и другие телесные жидкости разрушали корни травы. Поэтому белый человек стал устраивать в прериях пожары, чтобы сжечь разлагающуюся плоть. Если кто-то пытался пройти через прерию, в которой горели трава и мясо бизонов, то его волосы скручивались от жара, а на коже появлялись ожоги; человек не мог дышать и ничего не видел, поскольку густые облака черного дыма и копоти затмевали солнечный свет. Вот так, должно быть, и выглядит ад, говорил Ловкий Охотник.

Когда дед впервые услышал рассказы черных сутан о том, что белые люди убили своего Бога-Христа, прибив его гвоздями к дереву; и о том, что христиане могут жить вечно, если будут есть его плоть и пить его кровь; и что Китчи Маниту — дьявол, который является в виде змеи, — все эти истории показались ему настолько нелепыми, что он даже не мог возмущаться и только жалел священников за то, что они верят в такую чепуху.

Чистый Голос часто слушал, как старшие обсуждают черных сутан и их верования. Некоторые из них, такие как Ловкий Охотник, говорили, что старые пути верно служили кри с начала времен и нет никаких причин что-то менять. Плохо то, говорили они, что слишком многие стали пользоваться деньгами белого человека, пить его виски, носить его одежды, слушать его священников и молиться его богу. По их мнению, именно эти прегрешения были причиной всех несчастий, которые свалились на головы кри за последние тридцать лет. Для того чтобы вернуть бизонов и оленей, остановить приход белого человека в прерии, справиться с новыми болезнями, избавиться от пьянства, преодолеть царящее в головах замешательство и вновь обрести свободу и чувство собственного достоинства, кри должны отбросить пути белого человека и вернуться к путям своих предков.

Однако были среди кри и такие, что придерживались противоположных взглядов. Они возлагали на старейшин, шаманов и даже на предков вину за то, что кри неправильно поняли ситуацию, сложившуюся в современном мире. В конце концов, предки и старейшины не смогли предотвратить исчезновение бизонов, голод и эпидемии, обрушившиеся на кри. Они не смогли ни предсказать, ни остановить приход белого человека в прерии. У них не было инструментов, машин и другой техники, как не было и неистощимого источника продовольствия и лекарств, который был у белого человека. Кроме того, им нечего было противопоставить огневой мощи английских солдат, хотя воины кри и превосходили этих солдат числом. Может быть, дела белого человека и правда угодны Великому Духу, рассуждали они. А если так, то, возможно, счастливые дни предков, шаманов и старейшин миновали, и нужны новые лидеры, которые поведут кри новыми путями.

Священники обещали, что научат индейцев ритуалам, выполняя которые они станут угодны Богу белого человека и смогут пользоваться всеми означенными выше благами. В школах черные сутаны готовы были передать детям практические знания и обучить языку белого человека. Разве кри что-либо теряют при этом?

Кроме того, черные сутаны постоянно пугали индейцев муками ада. Никто — даже неверующий — не хотел оказаться проклятым навеки. По словам священников, те кри, которые при жизни не приняли крещения, после смерти считались язычниками и были обречены скитаться, словно бездомные духи, в нескончаемом круговороте времен. Еще суровее черные сутаны относились к индейцам-христианам, если те вызывали их недовольство. Священники могли прилюдно обвинить их во всех смертных грехах и отлучить от церкви, пообещав им огонь преисподней. Это звучало хуже, чем самое страшное заклятие колдунов кри. К тому же недовольство священника было чревато не только отлучением от церкви, но и ущемлением в правах со стороны индейского агента и полиции. А это, в свою очередь, могло подорвать уважение к человеку в общине.

* * *

Чистый Голос выслушал все точки зрения своих соплеменников, но так и не составил собственное мнение. Единственным членом семьи, называвшим себя христианским именем, была его мать, Тереза. Она говорила, что хотя Иисус был белым человеком, он действовал, как настоящий воин и шаман кри. В поисках видения он ушел в жаркие, иссушенные солнцем прерии, постился в течение сорока дней — священное число для кри — и получил от Великого Духа задание, выполняя которое был избит хлыстом, коронован колючими ветками и пригвожден к дереву. И все это ради того, чтобы взять на себя грехи всех людей — белых и кри — и расчистить для них путь к благословению Великого Духа. Это напоминало ей Танец Солнца молодых воинов кри. Воины пронзали свое тело крючками, привязанными веревками к столбу, а затем туго натягивали веревки своим весом и танцевали вокруг столба, не обращая внимания на боль.

Глубокое впечатление произвели на Терезу слова Иисуса, который обещал, что кроткие наследуют землю. Это объясняло, почему белый человек лучше ладит с теми индейцами, которые охотно идут на сотрудничество с ним, и поворачивается против тех, кого считает смутьянами и возмутителями спокойствия. Ей казалось правильным, что христианство учит детей почитать родителей, не завидовать имуществу соседа и не убивать. Ей нравилось, что Иисус хотел, чтобы люди делились пищей с голодными и давали кров бездомным, жили в мире и любили друг друга. Кри всегда ценили эти простые и мудрые правила, потому что они помогали их народу выживать.

Однажды Чистый Голос спросил мать, зачем ей понадобилось становиться христианкой, если христиане учат тому, во что кри верят и без них. Тереза отвечала, что священник — друг индейского агента, конных полицейских и генерала в Манитобе. И если священник наделен такой властью, что может ниспослать благословение или проклятие на ее семью, то будет благоразумнее поддерживать с ним дружеские отношения. Кроме того, пока священник не узнает, она может по-прежнему совершать ритуалы кри и пользоваться услугами целителей и шамана.

Отец Чистого Голоса никогда не исповедовал христианство. Но он понимал, что индейский агент поручил заботам священников передачу индейцам знаний белого человека. Вот почему черные сутаны стали открывать школы.

* * *

«Вот это да! Черная сутана из школы — у меня дома! — думал Чистый Голос. — Что бы это значило?

Бобо долго о чем-то рассказывал. Когда же он замолчал, заговорил Ловкий Охотник. Чистый Голос заметил, что дедушка сильно взволнован.

— Тот-Кто-Строит-Загоны говорил, что у нас должны быть свои школы в резервациях, чтобы наши дети оставались с нами, пока они получают знания белого человека. Об этом сказано в договоре. Я был на Совете и своими ушами слышал, как посланник королевы обещал нам это. Белый человек забрал нашу землю и нашу свободу. Мы не хотим отдавать ему наших детей, мы слишком любим их.

Священник недоуменно поднял брови и пожал плечами.

— Ты был там, когда заключали договор, — я не был. В то время я был десятилетним ребенком и жил в Нормандии, во Франции. Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

— Даже маленькие муравьи любят своих детей и хотят, чтобы они всегда оставались рядом с ними, — не унимался Ловкий Охотник. — Орлы выкармливают птенцов в гнездах, пока те не научатся летать. — Дед взглянул на мальчиков, и Чистый Голос заметил тревогу в его глазах. Затем он продолжал, повернувшись к священнику. — Вы уже два раза забирали наших мальчиков-одногодков в вашу школу. Когда школьники возвращаются к нам, они похожи на сумасшедших чужестранцев. Они забывают язык кри. Они не помнят наши песни. Они больше не умеют танцевать. Они не могут охотиться и ловить рыбу. Они разучились работать. Они не хотят быть достойными молодыми людьми, какими положено быть в их возрасте. Они сбиваются в кучу, как овцы. Их руки, ноги и грудь становятся хилыми из-за того, что они долгое время живут в четырех стенах и едят нечистую пищу. Они уходят в город и пьют алкоголь. Они то и дело бегают к индейскому агенту и к вашим черным сутанам, чтобы сплетничать о своих родителях и старейшинах. Они потеряли уважение к нам. Такое впечатление, что они стыдятся нас. В их сердцах — смятение. Двое из них уже лишили себя жизни. — Дед хотел продолжить, но потом взял себя в руки и лишь глубоко вздохнул. — Мы даем вам детей с сердцами полными надежды, а вы возвращаете нам юношей, больных духом.

Школе всего десять лет, возражал священник. Ученики слишком рано возвращаются в свои резервации к старому образу жизни, и все усилия учителей, занимающихся их воспитанием, идут насмарку. Это правда, что дети, которые поступают в школу в двенадцать или тринадцать лет, а оканчивают в пятнадцать, получают только поверхностное образование и похожи на недопеченные пирожки. Он рад сообщить, что индейский агент недавно согласился платить за то, чтобы индейские дети начинали учиться в школе в восемь лет, как дети белого человека, и теперь он сможет взять в школу Пловца, которому исполнилось десять лет. Он узнал, что в недалеком будущем все индейские мальчики и девочки должны будут учиться в школе-интернате с четырех или пяти до восемнадцати лет. При этом они будут приезжать домой только на две недели в году. Только при таких условиях церковь сможет выполнить поручение канадского правительства — обучить индейцев цивилизованному образу жизни.

Тот-Кто-Стоит-Прямо выслушал обоих мужчин с уважением.

— Мой отец правильно говорит. Он хочет, чтобы наши дети оставались с нами. Он хочет, чтобы школа находилась здесь, среди нас, как обещала королева, чтобы мы могли заботиться о своих детях, пока они учатся, и чтобы они сохранили язык и обычаи кри. Мы заключили договор на языке кри. Если наши дети забудут свой язык, они не будут знать, о чем мы договорились с королевой.

Тот-Кто-Стоит-Прямо пошевелил дрова в очаге. Там на медленном огне тушился в горшке ягненок, за которым присматривали жена и две дочери. Всем было ясно, что он еще не закончил. Немного погодя он снова повернулся к отцу Бубону и посмотрел ему прямо в глаза.

— Я слушаю тебя с тех пор, как взошло солнце. Ты говоришь, что если мы не пошлем наших сыновей в твою школу, то вы не будете учить их знаниям белого человека. Ты говоришь, что скоро все люди прерий должны будут отдавать детей в школы, а если они не согласятся, конные полицейские будут увозить их туда в цепях и удерживать силой.

Хотя отец и не выразил явно свое согласие, следующие его слова показали, что семейное решение по этому вопросу уже принято. Повернувшись к Чистому Голосу, он сказал:

— Сейчас садитесь есть. Будь своему брату вместо отца. Отправляйтесь с черной сутаной. Чтобы добраться до школы в его коляске потребуется целый день. Дорога плохая. Вы должны постараться и добраться туда до захода солнца. Мы с твоими сестрами пригоним домой овец.

От этой новости у Чистого Голоса захватило дух. Ему предстояло уехать в коляске черной сутаны за пределы резервации, в которой прошло все его детство! Его ждали удивительные приключения, и он с трудом мог усидеть на месте.

Пока мальчики ели, Тот-Кто-Стоит-Прямо объяснял, что существует много важных вещей, которые он хотел бы узнать, но особенно его интересуют слова договора и так называемых индейских законов, написанных белым человеком. Еще он хотел бы научиться читать каталоги, прайс-листы и инструкции по использованию машин и узнать побольше о болезнях, которые убивают его урожай и домашних животных. Как только Чистый Голос выучит язык белого человека, он сможет научить отца. Тогда они вместе с Пловцом откроют двери знаний белого человека не только для своей семьи, но и для всего народа кри.

Пока Тот-Кто-Стоит-Прямо говорил, сестры Чистого Голоса молча стояли рядом и смотрели, как братья уплетают обед, словно видели их в последний раз. Ловкий Охотник встал и направился к своему типи. У дверей хижины он остановился, взглянул на сына, а затем сказал, обращаясь к внукам.

— Когда Тот-Кто-Строит-Загоны говорил на Совете договора, ваш отец был мальчиком и сидел у его ног. Тот-Кто-Строит-Загоны знал, что однажды этот мальчик вырастет, и у него будут свои дети. Вы и есть эти дети. И это о вас думал Тот-Кто-Строит-Загоны, когда требовал школы у королевы. — Чистый Голос видел, что отец согласно кивает, слушая напутственные слова Ловкого Охотника. — Вы окажете честь Тому-Кто-Строит-Загоны и всем жертвам, которые принес наш народ, если будете учиться хорошо и сохраните в душе верность народу кри.

Тереза собрала для мальчиков одежду и положила в маленькую холщевую сумку немного хлеба, ягод и печеной картошки. Тот-Кто-Стоит-Прямо собрал узелок с амулетами, музыкальными инструментами и игрушками. Он сказал сыновьям, что, по словам священника, никто в школе не потерпит беглецов. Братья должны подчиняться правилам черных сутан. Когда они вернутся образованными молодыми людьми, дом и семья будут ждать их там, где с ними расстались.

Обстоятельства складывались так неожиданно, а сборы были такими короткими, что у Чистого Голоса не оставалось времени для беспокойства. Напротив, душа его была полна радостных предчувствий. Он отправлялся в школу, чтобы получить знания белого человека и принести их отцу и деду. Не это ли было его заветным желанием! И еще он гордился тем, что учение в школе порадует дух Того-Кто-Строит-Загоны, пребывающий в оскаског-васк[22] — Стране Зеленых Пастбищ за Пределами Млечного Пути.

* * *

Уже спустились сумерки, когда двуколка священника подкатила к школе. Бобо оставил мальчиков сидеть на скамейке в вестибюле, а сам отправился сообщить монахиням о прибытии двух новых воспитанников.

Оба мальчика в первый раз оказались в здании белого человека, если не считать магазина и церкви в католической миссии. Оробев от внушительных размеров помещения, гулкого эха и непривычных запахов, они переговаривались шепотом или делали друг другу знаки руками.

С большой цветной фотографии, висевшей на самом видном месте, на них холодно взирала королева Виктория. Ее шею охватывало жемчужное ожерелье, а на груди покоился орден Подвязки, имеющий форму звезды. Пловец жестами показал Чистому Голосу, что украшения королевы похожи на четки и распятия, которые держали в руках монахини на других фотографиях, развешенных в рамках на стене. По его мнению, фотографии ясно указывали на то, что эта школа принадлежит королеве, и что она является здесь главной монахиней.

Вскоре показались и сами монахини в развевающихся мантиях и раскачивающихся головных уборах. Они засуетились вокруг мальчиков, похлопывая и поглаживая их, как будто те были куклами, которых принесли в корзине. При этом сестры непрерывно о чем-то болтали между собой по-французски, хихикали над своими замечаниями и бурно выражали радость. Они то и дело наклонялись к самым лицам мальчиков, как будто физическая близость могла помочь им преодолеть языковой барьер.

«Они щебечут, как птицы, — думал Чистый Голос. — Странно, что эти чужие люди так счастливы нас видеть? Должно быть, они просто притворяются!»

Он укрепился в своих подозрениях, когда через пять минут после шумной встречи две монахини повлекли братьев по темным, извилистым коридорам и привели в большую холодную комнату с выложенными плиткой стенами, зеркалами и раковинами для мытья. Здесь монахини жестами приказали им раздеться. Увидев, что мальчики стоят в смущении и нерешительности, сестры стали подталкивать их и дергать за края одежды. Они не успокоились до тех пор, пока оба новичка не оказались совершенно голыми. Затем пальцы монахинь впились им в косы и принялись бесцеремонно их расплетать. Взяв себе по одному мальчику, монахини стали расчесывать и ощупывать их головы в поисках блох.

Чистый Голос был настолько потрясен происходящим, что ему и в голову не пришло сопротивляться. Он даже не заметил, как в назойливых руках монахини появились ножницы, и отрезанные локоны волос стали падать на его голые плечи и бедра. Продолжая возбужденно болтать о чем-то, сестра подтолкнула мальчика к раковине. Здесь она ловко обтерла его с головы до пят куском материи, смоченным фиолетовой жидкостью со странным запахом, и жестами приказала подождать, пока дезинфицирующий раствор сделает свое дело. Когда жидкость высохла, сестра стала поливать Чистого Голоса холодной водой из кувшина, натирать его тело куском грубого мыла и скоблить кожу щеткой, сделанной из колючей щетины. Затем она снова начала поливать его холодной водой, не обращая внимания на то, что руки и ноги его тряслись, а зубы стучали от холода.

Вытираясь полученным от монахини тонким полотенцем, Чистый Голос услышал хныканье Пловца, которого вели к раковине в другом конце комнаты. В следующую секунду он увидел, что младший брат бежит к нему, обхватив голову обеими руками. Чистый Голос быстро повернулся, ища свое отражение в зеркале. Из зеркала на него широко раскрытыми обезумевшими глазами смотрел школяр с оттопыренными ушами и коротко остриженными волосами.

Всю жизнь Чистый Голос носил густые черные волосы, которые свисали ниже лопаток и закрывали уши, даже когда были собраны в одну центральную или две боковые косы. Для исполнения некоторых танцев он зачесывал волосы вперед, заплетал их в косу и завязывал замысловатым тройным узлом, который торчал надо лбом, пронзенный перьями фазана, ворона или орла. Но большую часть времени волосы свободно спадали на плечи и разлетались веером при резком повороте головы.

Внезапная стрижка, учиненная без его согласия и каких-либо объяснений, а также последующее интимное обследование и грубое выскабливание его тела странными кудахтающими женщинами произвели на Чистого Голоса ужасное впечатление. Унижение было доведено до логического конца, когда одна из монахинь дала ему в руки швабру, а его брату — совок для мусора и велела замести валявшиеся на полу волосы в бумажный пакет, чтобы потом сжечь его в печи.

* * *

Закончив процедуру, монахини тычками проводили братьев по коридору в бельевую комнату и там, суетясь, собрали для каждого из них стопку одежды. Комплект включал в себя пару старых ботинок, две пары поношенных кальсон, черный шерстяной пиджак, пару черных бриджей, две пары гольфов, две рубашки, черный галстук и черную шестиугольную фуражку.

Новая одежда сидела на мальчиках скверно. Пловцу она была велика, а Чистому Голосу мала. Спереди на пиджаках видны были следы въевшейся в материю засохшей пищи и плесени.

Пока мальчики одевались, появился новый человек по имени Жак Пеллетье, и монахини оставили их на его попечение. Осмотрев одежду новичков, Пеллетье сказал Пловцу ободряюще:

— Скоро ты подрастешь, и одежда будет тебе в самый раз. А тебе, — подмигнул он Чистому Голосу, — я найду что-нибудь поприличнее, когда кто-либо из старших учеников уйдет из школы.

Пеллетье было около двадцати восьми лет. Он жил в местной общине метисов, перебравшихся сюда из Манитобы и Квебека. Община была организована стараниями местного священника, который хотел создать церковный приход для метисов, говоривших на французском языке. Пеллетье объяснил, что у него было две бабушки кри, дедушка шотландец и дедушка француз. В официальных отчетах, которые школа посылала индейскому агенту, он числился учителем, но фактически выполнял обязанности помощника по общим вопросам — работал переводчиком и присматривал за мальчиками в общежитии и в школе во время хозяйственных работ.

У Пеллетье были черные волосы, спадавшие на воротник, тонкие висячие усы и символическая бородка, состоящая из нескольких волос вокруг ямки на подбородке. Он носил длинный пиджак с многочисленными медными пуговицами и желтый шелковый галстук с застежкой, украшенной искусственными бриллиантами. Накрахмаленный воротник рубахи был застегнут на запонку. Из-под пиджака выглядывал красный жилет с вышитыми цветами; на нем красовалась золотая цепь, к которой были прицеплены карманные часы. Пеллетье достал часы из кармана и, взглянув на них, сообщил:

— Ровно через двадцать три минуты я отведу вас в кабинет заместителя директора.

В школе существуют определенные правила, объяснил Пеллетье, которые мальчики должны усвоить в течение ближайших нескольких дней. Но в данный момент он обращает их внимание только на правило номер один: они никогда не должны говорить в школе на языке кри. Говорить на языке кри — серьезный проступок, за который их ждет суровое наказание. Все ученики в школе обязаны докладывать учителям о своих товарищах, которые говорят на языке кри.

Пеллетье помолчал, дожидаясь, пока до братьев дойдет вся чудовищность этого правила. Чистый Голос хотел было возразить, что ни он, ни Пловец не знают ни слова по-английски, но Пеллетье прижал палец к его губам.

— Я, кажется, сказал тебе, что здесь не должна звучать речь кри, — повторил он строго, но тут же миролюбиво улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и присел на корточки, так что его глаза оказались вровень с глазами мальчиков. Словно делая им щедрую личную поблажку, Пеллетье сказал, что будет прощать им нарушение этого правила в течение пары недель, до тех пор, пока они не выучат достаточно английских слов и фраз, чтобы освоиться в новой обстановке, — но только, если он убедится, что новенькие заслуживают доверия. Доверия заслуживали ученики, которые сообщали ему, когда кто-то из их товарищей говорил на языке кри или нарушал другие правила. Доносчики получали самую лучшую работу по дому и на ферме, дополнительную пищу и другие привилегии. Им первым предоставлялась возможность поехать домой.

— И наоборот, — Пеллетье нахмурился и выпрямил спину, — ученики, не заслуживающие доверия, сурово наказываются. Вы слышали, какие здесь применяют наказания?

Братья помотали головами.

Это может быть порка розгами или ремнем по задней части ног или по голым ягодицам, сообщил Пеллетье. Иногда провинившегося заставляют ходить босиком по снегу или часами стоять на одной ноге. Однажды он видел, как мальчику проткнули иголкой язык в наказанье за то, что он говорил на языке кри. Если ученик настолько глуп, что решает убежать из школы, конные полицейские ловят его и возвращают назад в наручниках. После этого мальчика бьют, сажают на хлеб и воду и приковывают цепью к кровати или к тачке. Так продолжается до тех пор, пока директор не убедится, что ученик оставил мысли о побеге.

— Но мы надеемся, что все эти неприятности благополучно вас минуют. Нет причин беспокоиться, если вы будете сотрудничать с нами. — Пеллетье снова улыбнулся и подмигнул.

* * *

Чистый Голос подумал, что Пеллетье — умный и сильный человек, но не мог решить, заслуживает ли он доверия. После встречи с заместителем директора он решил, что нет — не заслуживает.

Пеллетье левой рукой постучал в дверь кабинета. В правой он держал раскрытые часы. Затем он провел братьев в комнату со словами: «Сейчас ровно шесть тридцать, сестра Мэри Джозеф».

Мэри Джозеф не было среди тех монахинь, что встретили мальчиков в вестибюле школы. На взгляд Чистого Голоса, она была старше их — вроде королевы Виктории. Сестра сидела за большим столом посреди комнаты, скупо уставленной мебелью. Когда братья подошли и встали перед ней, она достала из ящика стола две маленькие молитвенные карточки и дала по одной каждому из них.

На карточках был изображен Иисус, сидящий на каменной скамье посреди многолюдной площади. Иисус раскрыл объятия навстречу детям, протягивающим к нему руки. На картинке была надпись: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне».

— Иисус хочет воодушевить вас, — сказала сестра Мэри Джозеф по-английски с сильным французским акцентом. — Он хочет принять вас в свое Пресвятое Сердце.

Пеллетье перевел ее слова на язык кри.

— Скажите сестре Мэри Джозеф ваши имена, — потребовал он.

— Нахевитакос, — ответил Чистый Голос, но Пеллетье поправил его.

— Это не твое настоящее имя. Скажи сестре свое христианское имя по-английски.

Чистый Голос думал о бороде Иисуса на картинке. Он знал, что в отличие от индейцев кри, белые люди могут выращивать густые волосы на лице, но считал, что все бороды и усы у них подстрижены и уложены одинаково — как у солдат и конных полицейских. Борода Иисуса, казалось, росла свободно и безо всякого ухода. Чистый Голос также размышлял о том, что такое «Пресвятое Сердце». Он был удивлен, когда Пеллетье сказал, что имя Нахевитакос — не настоящее. Он не спешил отвечать и ждал, когда новый наставник разъяснит ему, что он имеет в виду.

— О господи, еще один молчун! — воскликнула сестра Мэри Джозеф.

— Может быть, ворон выклевал твой язык? — подстегивал его Пеллетье. — Назови сестре свое христианское имя!

Чистого Голоса охватили противоречивые чувства: требования воспитателей рождали в его душе протест, но он помнил о данном отцу обещании следовать правилам белого человека. Как жаль, что рядом нет дедушки! Он наверняка подсказал бы, как поступить.

— Ну что же ты! — воскликнул Пеллетье, теряя терпение.

— Джон, — гортанным голосом произнес свое имя мальчик.

Наставники вопросительно посмотрели на Пловца. Чтобы избавить брата от этого сурового испытания, Чистый Голос шепотом напомнил ему его христианское имя и сказал, чтобы тот произнес его вслух.

— Вы объяснили новым ученикам, что они не должны разговаривать на языке кри? — сестра Мэри Джозеф обращалась к Пеллетье.

— Да, сестра, они знают об этом, — ответил Пеллетье и довольно ощутимо ткнул Пловца локтем.

— Томас? — произнес Пловец, словно высказывая предположение. Сестра Мэри Джозеф ответила ему натянутой улыбкой.

В свои последующие нравоучения она несколько раз пыталась вставить фразы на языке кри, но в основном говорила по-английски, временами сбиваясь на французский и полагаясь на Пеллетье, который выполнял обязанности переводчика.

— Джон, мне кажется, ты умный мальчик. Ответь мне на такой вопрос. Когда через несколько лет все кри переберутся из резерваций в города и научатся говорить по-английски и по-французски, — кто тогда будет говорить на языке кри? — Чистый Голос молчал. Перегнувшись к нему через стол, сестра сама ответила на свой вопрос: — Никто, Джон, никто! Это умирающий язык, дитя мое.

Пеллетье глубокомысленно кивнул, словно ответ сестры не вызывал у него никаких сомнений.

— Возможно, язык кри отвечал скудным потребностям того мира, в котором жил твой дед, — продолжала монахиня, — но он слишком примитивен, чтобы выражать те высокие формы знания, которые тебе понадобятся в современном цивилизованном мире. Кри — это твое варварское прошлое, Джон; английский — твое цивилизованное будущее! — По всей видимости, сестра Мэри Джозеф не ожидала от него ответа.

Чистый Голос старался следить за ее мыслью. Что она имела в виду, когда сказала, что кри покинут резервации? Не далее, как утром этого дня отец обещал ему, что семья никуда не уйдет, и дом всегда будет стоять там, где он его оставил.

Сестра Мэри Джозеф повернула голову к картине, висевшей в раме на стене. На картине была изображена сцена из Нового Завета, в которой Иисус стоял в реке Иордан лицом к Иоанну Крестителю.

— Джон, ты видишь человека, чье имя ты носишь? Это святой Иоанн Креститель, он крестит Иисуса. А вот — белый голубь, ты видишь? Это — Святой Дух! Если Сын Божий, который пришел в наш мир без единого порока, нуждался в водительстве Святого Духа, то, я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что дикий мальчик кри также нуждается в этом. Ты не согласен?

Чистый Голос пропустил мимо ушей обидное слово «дикий», поскольку сестра произнесла его по-французски, а Пеллетье перевел на язык кри словом «невежественный». Мальчика больше интересовал белый голубь. Он знал одного человека — брата матери, — к которому дух-покровитель явился во время Поиска Видения в виде белого голубя. Возможно, это был тот самый дух, который вел Иисуса. Чистый Голос никогда не слышал, чтобы у белых людей были духи-покровители, и теперь он, несомненно, стал лучше относиться к Иисусу.

— В священных книгах дьявол Маниту известен как сатана, — продолжала монахиня. — В Книге псалмов сказано, что сатана бродит вокруг, рыча, как голодный лев, и ищет, кого бы сожрать. Он будет ждать в засаде, и прыгнет на тебя, и разорвет тебя своими острыми клыками, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Пеллетье перевел, что сатана является гигантской пумой или кугуаром с огромными зубами. Чистый Голос не на шутку встревожился. «Ну да, конечно, — думал он. — Вот почему в этой школе такие строгие правила. Они нужны, чтобы не подпускать сатану. Наши тела должны быть сильны, а мысли чисты».

Сестра Мэри Джозеф долго и пристально разглядывала новых воспитанников.

— Как вы думаете, какого мальчика сатана почует первым: того, кто исполнен гордыни, или того, кто смирен и послушен? Который мальчик, по-вашему, скорее попадет в сети к дьяволу: тот, что прилежно учиться и работает не покладая рук, чтобы заслужить снисхождение для своей души, когда она попадет в чистилище, или тот, что бесцельно слоняется и теряет время по своей праздности и лени? Где сатана чувствует себя как дома: в школе, где мальчики поют псалмы в честь Иисуса и Святой Девы, или на пау-вау, где они сходят с пути истинного, чтобы своими языческими воплями и танцами под грохот барабанов вызывать дьявола Маниту? — Сестра Мэри Джозеф глубоко и шумно вздохнула. — Но дьявол Маниту не откажется от погони за твоей душой только потому, что ты выбрал Иисуса. О, это совсем не так просто, совсем непросто!

Пловец потряс головой, словно соглашаясь, что это, конечно, не так просто.

Очевидно довольная своими разглагольствованиями, монахиня присвоила каждому из мальчиков номер и записала в журнал. Она напомнила, что им разрешается оставить при себе только цивилизованные вещи из тех, что они привезли из дома. Следовало изъять из узелков, которые собрал для них отец, ручной барабан, костяной свисток, трещотку, священные камни, амулеты и орлиные перья. Все это будет заперто в кладовой.

* * *

Пеллетье отвел братьев в общую спальню на третьем этаже. Там в большой комнате очень близко друг к другу стояли вряд двухъярусные кровати. Пеллетье показал Чистому Голосу его место и снова щелчком открыл свои часы.

— Молитвы и благословение закончатся ровно через двадцать минут. После этого вы познакомитесь со своими новыми товарищами. Они могут немного поучить вас английскому языку. А сейчас я скажу вам правило номер два.

Братья с беспокойством ждали, пока Пеллетье аккуратно убирал часы.

— Джон, ты будешь спать здесь на третьем этаже, в западном крыле дома. А ты, Томас, будешь спать на первом этаже в восточном крыле. У вас будет достаточно времени, чтобы побыть вместе, когда вы поедете домой… если, конечно, вы этого заслужите, — добавил он многозначительно. — В этом заведении братьям не позволяется быть вместе. Это мешает вашему обучению новым порядкам и плохо сказывается на дисциплине. Послушайте моего совета, не пытайтесь нарушать это правило, это наказуемый проступок.

Когда Пеллетье на несколько минут оставил их наедине, Чистый Голос, сам с трудом сдерживая слезы, попытался утешить рыдающего младшего брата. Он посоветовал ему не бояться сатаны, потому что это — колдовство белого человека, и оно не действует на мальчика кри. Что бы там ни говорил Пеллетье, они будут видеться каждый день. Если Пеллетье попытается заткнуть им рты, они будут общаться на языке жестов, которому обучил их дед. А если кто-то попытается помешать им, они уйдут домой.

Чистый Голос сказал, что он уже продумал этот вариант. Если даже тут нет тропинки, ведущей прямо в Бизоний Ручей, он наверняка сможет найти дорогу, ориентируясь днем по солнцу, а ночью — по луне и звездам. Дорога займет у них что-нибудь около двух суток. Волки и койоты вряд ли будут их беспокоить, и они будут держаться подальше от лесных медведей. На короткое время настроение у братьев улучшилось. Но когда Пеллетье увел Пловца в другую спальню, Чистый Голос снова почувствовал себя беспомощным.

Здание школы напоминало гигантскую клетку для кроликов. Оно скрипело, стонало и сотрясалось под ногами невидимых обитателей, снующих по коридорам. Его постоянно наполнял какой-то беспокоящий шум: хлопали двери, звонил колокол, раздавались приглушенные песни белого человека. Стены, полы и ткани были пропитаны непривычными запахами: пахло плесенью, прачечной, карболовым мылом, вареной капустой и мочой.

Закончилась служба в часовне, и школьники шумной ватагой устремились вверх по лестнице. Стены и половицы содрогались от топота множества ног. Большинство ребят были рады видеть свежее лицо. Они окружили новенького и стали водить ладошками по коротко остриженным волосам на затылке, дергать за уши и спрашивать по-английски, как ему нравится его новая прическа с торчащими в стороны ушами.

В общем гомоне Чистый Голос разобрал слово танси[23] и еще несколько дружеских восклицаний на языке кри. Когда же он назвал имена отца и деда и сообщил, откуда он приехал, двое мальчиков заявили, что они — его двоюродные братья из резервации Того-Кто-Строит-Загоны. Они сели рядом и, загибая пальцы, стали перечислять имена соплеменников, чтобы подтвердить свое родство. Новые знакомые охотно принялись учить Чистого Голоса английским словам, но стоило ему обратиться к ним на языке кри с просьбой разъяснить значение того или иного слова, как мальчики начинали отрицательно мотать головами, опасливо оглядываясь и прикладывая пальцы к губам.

Поведение школьников разительно отличалось от поведения детей кри в резервации Бизоний Ручей. Когда прозвучал колокол, возвещавший о времени отхода ко сну, все они немедленно приступили к хорошо отработанной и, видимо, давно наскучившей всем процедуре. Встав на колени на кроватях и вытянувшись в струнку, они сложили ладони на уровне носа и закрыли глаза, словно хотели остаться в одиночестве. Пока мальчики читали молитвы, Пеллетье стоял у дверей и, поглядывая на часы, громко предупреждал, что свет будет погашен «ровно через две минуты».

Чистый Голос лежал в темноте в своей постели, прислушиваясь к сонному бормотанию товарищей и беспокоясь о Пловце. Он пытался понять глубокий смысл всех треволнений, которые выпали на его долю за прошедший день. Через много-много лет, в свои преклонные годы он не раз вспоминал эту первую ночь в школе-интернате, потому что именно тогда к нему впервые пришло ощущение, которое уже не оставляло его всю последующую жизнь. Это было ощущение, что он стал чужим на своей земле.

* * *

В течение всего первого года Чистому Голосу казалось, что обучение, как таковое, еще не началось. Это выглядело так, словно он все еще проходит испытательный срок, разучивая религиозные обряды и выполняя рутинную работу, в то время как власти решают, заслуживает ли он доверия, достаточно ли он приобщен к цивилизации и является ли он христианином в такой мере, чтобы можно было приступить к его образованию. За этот год Чистый Голос с удивлением обнаружил, что чтению, письму и арифметике в школе уделяется не больше времени, чем религиозному воспитанию и физическому труду. Согласно учебному плану это соотношение должно было составлять «пятьдесят на пятьдесят»: полдня ученики должны были работать по хозяйству или на ферме и полдня проводить в учебных классах. Но уроки часто отменяли из-за религиозных праздников, духовного уединения монахинь, или просто из-за отсутствия учителей. Бόльшая часть классной работы обычно была посвящена отнюдь не наукам, а заучиванию религиозных гимнов и католических догм.

Каждое утро учащиеся посещали мессу в школьной часовне, а по воскресеньям участвовали в Торжественной мессе. Кроме того, по вторникам и воскресеньям у них по плану было чтение молитв по четкам и получение благословения. Мальчики читали молитвы перед началом и после окончания повседневной работы по дому, перед началом каждого урока и перед каждым приемом пищи. В особые дни по католическому календарю они совершали Крестные ходы вокруг часовни.

Каждый день школьники чистили свои комнаты и помещения общего пользования в школе и в пристройке, отведенной для монахинь, а также работали на кухне, в прачечной, в хлеву, на конюшне, на маслобойне, на овощных грядках, в саду и на сенокосе.

Для учения отводилось не более трех часов в день. Монахини говорили по-английски с сильным французским акцентом, не соблюдая правила грамматики, а три воспитателя-мирянина, работавшие неполный рабочий день, лишь недавно иммигрировали из Германии, Голландии и Шотландии. Чистого Голоса удручало, что его наказывают и за то, что он говорит на языке кри, и за то, что он делает ошибки, говоря по-английски. Из-за различий в акцентах и синтаксических конструкциях, используемых разными учителями, английский язык казался ему лишенным правил.

Кроме того, Чистый Голос никак не мог понять монахинь. Во время утренней службы они были — само спокойствие и уравновешенность, но эти качества куда-то бесследно улетучивались в течение дня. Он еще не встречал взрослых людей, которых бы так легко выводили из себя дети. Казалось, не проходило дня, чтобы у одной из сестер не случился приступ гнева. Радостные улыбки, которыми монахини встретили Чистого Голоса и Пловца в первый вечер, стерлись с их лиц через пару дней и не появлялись, пока в школу не прибыла очередная партия новеньких.

Много лет спустя Чистому Голосу довелось беседовать с монахиней, которая объясняла противоречивое поведение сестер следующим образом. Любая монахиня считала своим долгом видеть Христа в каждом ребенке и быть ему духовной матерью; и невинность каждого вновь прибывшего воспитанника давала сестрам еще один шанс почувствовать в первозданной ясности свое призвание. Но по прошествии нескольких часов или дней несовершенства этого ребенка — или их собственные — затуманивали девственную чистоту отношений, и радость снова уступала место разочарованию и досаде.

Внезапный обжигающий удар указкой по пальцам, унижение оттого, что тебя ведут через всю комнату, больно ухватив за короткие волосы на виске, — все это было хорошо знакомо Чистому Голосу. Случавшиеся время от времени вспышки насилия со стороны учителей и воспитателей усугубляли ощущение угрозы телесного наказания, нависшей над каждым школьником.

* * *

Как и все в школе, Чистый Голос был наслышан о Поле Равене. Полу было всего одиннадцать лет, когда он умер. Он убежал из школы и пропадал где-то двое суток, пока конные полицейские не напали на его след. Оказалось, что все это время он прятался в лесу рядом со школой и в конце концов сам прибрел назад в полуобморочном состоянии. Когда Пол отказался отвечать на вопросы, сестра Мэри Джозеф посчитала это молчаливым высокомерием. Она велела воспитателю раздеть мальчика, выпороть кожаным ремнем и приковать цепью к кровати на два дня, посадив на хлеб и воду.

Чистый Голос как-то подслушал разговор трех рабочих фермы. Рабочие обсуждали этот случай на английском языке, хотя один из них был французом, другой — голландцем, а третий — шведом. Когда Пол Равен умер, говорили они, патологоанатом засвидетельствовал, что мальчик длительное время страдал от туберкулеза. В течение последних нескольких недель его нагружали дополнительной работой, потому что воспитатели не верили, что он болен, и считали его симулянтом. Трое мужчин защищали монахинь.

— Я бы скорей поверил монахине, чем этому лживому дикарю, — говорил француз. — Индейцы только и делают, что жалуются на свою жизнь. Нужно быть святыми, чтобы иметь с ними дело. Никогда не знаешь, когда они живьем сдерут с тебя шкуру.

— Это правда, — соглашался швед. — Надо почаще давать этим краснокожим по мозгам, — это единственный язык, который они понимают.

Голландец распалял себя, пока не воспылал праведным гневом.

— Если бы какой-нибудь индеец вздумал завести шашни с монахиней, я бы сам вышиб ему мозги.

Чистый Голос уже заметил, что учеников, жалующихся на недомогание, обычно подозревали в симуляции. Это продолжалось до тех пор, пока симптомы болезни не обострялись, после чего больного безо всяких объяснений отправляли домой.

Многие годы спустя он узнал, что некоторые школьники болели, не получая лечения, по нескольку лет. Четыре мальчика умерли от туберкулеза, и было установлено, что произошло это из-за того, что они не получили своевременного лечения.

* * *

Случались и другие истории, вызывавшие у Чистого Голоса недоумение. Взять хотя бы странное поведение воспитателя из Германии со сломанным передним зубом и татуировками «Kaiser» и «Mutter» на предплечье. Днем воспитатель следил за работами по дому и на ферме, а ночью присматривал за порядком в спальнях. После того, как выключали свет, он иногда ходил между кроватями, выбирал двух мальчиков и уводил их в подсобное помещение, где хранились швабры и другие принадлежности для уборки. Там он приказывал им снять одежду. Через некоторое время мальчики, поменявшись пижамами, возвращались в свои кровати. Если воспитатель оставался ими доволен, то на утро он давал им более легкую работу; в противном случае он нагружал их дополнительной работой. Не раз, слыша, как немецкий воспитатель бродит по спальне в поисках очередной жертвы, Чистый Голос накрывался с головой одеялом и лежал, затаив дыхание, чтобы на него не пал выбор.

* * *

В одно прекрасное утро после воскресной мессы — это случилось через шесть месяцев после начала учебного года — Пловец поджидал Чистого Голоса на выходе из часовни. Помня о запрете на разговоры, он отчаянными жестами пытался что-то сообщить брату. Наконец, сгорая от нетерпения, он потащил Чистого Голоса по лестнице на третий этаж и подтолкнул к окну, показывая куда-то вдаль. Этой ночью в прерии появилось типи. Оно стояло прямо за территорией школы. Даже с такого расстояния Чистый Голос немедленно различил на типи знаки Ловкого Охотника. Одинокий всадник въезжал в ворота школьного двора. Это был Ловкий Охотник; на поводу он вел вьючную лошадь. Старый индеец остановился у дверей кухни и стал терпеливо ждать, когда на него обратят внимание. Братья кубарем скатились по лестнице и бросились через двор к деду. Спешившись, Ловкий Охотник надолго заключил братьев в объятия. Благословив внуков, старик ощупал их плечи и грудь, потрогал бицепсы.

— Так я и думал, — проворчал он, — они не дают вам чистую пищу.

Ловкий Охотник сказал, что возвращается с охоты. Он привез дичь — двух небольших оленей — и хочет подарить ее школе, чтобы все дети хотя бы в этот день отведали здоровое дикое мясо.

Приезд Ловкого Охотника произвел переполох. Несколько любопытных школяров вертелись вокруг старика, но Пеллетье оттеснил их в сторону, расчищая дорогу для разъяренной сестры Мэри Джозеф.

— Не смейте касаться детей! — закричала она Ловкому Охотнику. — Нам здесь не нужны вши.

Пеллетье был смущен. Опасаясь гнева старого вождя, он сказал ему, что заместитель директора школы не хочет, чтобы ученики испачкали школьную форму пылью прерий.

Оглядевшись, старик заметил корыто с водой, стоявшее рядом с насосом.

— Я приготовлю в нем мясо.

Когда Пеллетье перевел сестре Мэри Джозеф слова Ловкого Охотника, та пробурчала сквозь зубы, но так, чтобы все могли ее слышать:

— Уберите кухонные ножи. Эти бездельники не признают частной собственности и не считают за грех воровство. Они не могут, чтобы не прикарманить что-нибудь, — это у них в крови. Скажите ему, чтобы убирался восвояси. А если вернется, я вызову полицию, и его арестуют.

С этими словами сестра удалилась, пихая впереди себя Пловца и Чистого Голоса и громко приказывая всем остальным вернуться в здание.

Помощник повара вышел из кухни и забрал у Ловкого Охотника мясо. В дверях дома он обернулся и сказал язвительно:

— Это не индейская земля, Сидящий Бык[24]. Возвращайся в свою резервацию.

Стоя у окна кабинета Мэри Джозеф, Пловец и Чистый Голос со слезами на глазах наблюдали, как Ловкий Охотник подошел к своему типи и стал с трудом разбирать его. В это время прозвенел звонок, и начался урок по катехизису[25]. Когда после урока мальчики подбежали к окну на третьем этаже, Ловкий Охотник уже превратился в еле заметную конную фигурку на горизонте.

* * *

Со временем Чистый Голос привык и к постоянной угрозе телесного наказания, и к прочим тяготам школьной жизни. Гораздо труднее ему было мириться с презрительным отношением учителей и воспитателей к народу прерий. Какими только эпитетами не награждали педагоги его соплеменников! Индейцы были для них отсталыми дикарями, невежественными варварами, суеверными безбожниками, грязными язычниками и инфантильными лентяями. Чистого Голоса поражало, что кто-то мог говорить так о Ловком Охотнике, чье тело было измождено работой, чей острый ум всегда пытался найти смысл во всех великих изменениях, происходящих в мире; или о Том-Кто-Стоит-Прямо с его ненасытной любознательностью, спокойным и проницательным умом и непоколебимым чувством долга перед общиной; или о матери, полной живого воображения и любви и работавшей всю жизнь от зари дотемна ради своей большой семьи.

И все же оскорбительные слова легко срывались с уст священника, монахинь, их помощников-мирян, местных торговцев и рабочих фермы. В течение первого учебного года Чистый Голос очень остро реагировал на подобные высказывания. Они рождали в нем жгучий протест. Он готов был на все, чтобы оградить свою семью от словесных выпадов. Ему было досадно, что он не смог защитить деда, когда тот приехал его навестить.

Но со временем Чистый Голос научился закрывать уши. Он заметил, что если уделять слишком много внимания этой словесной грязи, то и сам непременно выпачкаешься в ней. Некоторые из его товарищей уже заразились так называемой «школьной мудростью»; так, появилась компания старших школьников, которые издевались над новичками и насмехались над их «индейскими повадками».

* * *

Постоянная тревога, которую Чистый Голос испытывал за младшего брата, достигла своего апогея в конце первого года обучения. Один добрый шотландец, работавший на железной дороге, привез в школу кинопроектор. Сеанс должен был состоять из просмотра нескольких коротких черно-белых фильмов из серии «Living Canada», снятых по заказу Канадской Тихоокеанской железной дороги. Фильмы были предназначены в помощь канадским вербовщикам в Британии и Европе; они должны были привлекать иммигрантов на Запад. Кроме того, они содержали рекламу Канадской Тихоокеанской железной дороги, поезда которой мелькали в каждом кадре. Эти поезда шли из Монреаля на запад через Торонто, Виннипег, Мусс-Джо, Реджайну, Медисин-Хат и Ванкувер. На каждой станции из вагонов высаживались иммигранты. Гвоздем показа должна была стать лента, которую сняли на камеру, установленную на паровозе. Паровоз пересекал прерии и двигался на запад по живописным ущельям Скалистых гор.

Разобрав перегородку между двумя классными комнатами, рабочие организовали временный кинотеатр. Жена шотландца должна была играть на фортепиано, оживляя немые сцены и заглушая громкое жужжание кинопроектора. Никому из школьников и большинству учителей до сей поры не доводилось видеть «движущиеся картинки». Публика бурлила в предвкушении невиданного зрелища. За пятнадцать минут до начала сеанса прибыли монахини во главе с Бобо. Последней вошла сестра Мэри Джозеф, толкая перед собой Пловца. Она велела ему встать слева, позади экрана. Если бы Пловец поднял голову, то увидел бы перед собой лица зрителей, обращенные на экран. Он мог наблюдать отражавшиеся на лицах эмоции, но не мог видеть сам фильм. Таково было наказание за нарушение правил гигиены, разговоры на языке кри и «молчаливое высокомерие».

Чистый Голос пребывал в радостном возбуждении. Еще бы: впервые в жизни ему выпал случай посмотреть кино! Он надеялся увидеть новых людей и новые места, здания и корабли, «безлошадные кареты» и паровозы, которых никогда не видел раньше. Киносеанс обещал стать главным событием минувшего года — настоящим новым знанием, которым он сможет поделиться, когда вернется домой. Чистый Голос сверлил глазами брата, мысленно внушая ему, что надо поднять голову. Тогда он смог бы подбодрить его жестами или взглядом. Но Пловец стоял неподвижно, опустив подбородок на грудь и спрятав лицо, так что зрителям была видна только его макушка. Когда шотландец представил публике первый фильм и попросил у Бобо разрешения потушить лампы, Чистый Голос поднялся с места, вышел к экрану и встал рядом с Пловцом.

В комнате воцарилась тишина. Все глаза были прикованы к Чистому Голосу. Как педагоги, так и ученики единодушно расценили его поступок, как неслыханный, в высшей степени дерзкий акт неповиновения.

Почувствовав локоть брата, Пловец медленно повернул к нему лицо. Сцепив пальцы и подняв головы, братья уставились на проектор, установленный в задней части комнаты. Сестра Мэри Джозеф сердито повернулась на своем сиденье, ища взглядом Пеллетье, но тут вмешался Бобо. Представление начиналось, пусть Чистый Голос заплатит достойную цену за свое упрямство и пропустит его.

После киносеанса Пеллетье велел Чистому Голосу подождать около кабинета отца Бубона.

— …И если хочешь спасти свою шкуру, не будь слишком строптивым, — добавил он. Пеллетье однажды сказал Чистому Голосу, что «строптивый» было одним из его любимых слов; он использовал его только в самых серьезных случаях.

* * *

Попрощавшись с шотландцем и его женой, Бобо прошел в кабинет, жестом пригласив Чистого Голоса следовать за собой. В кабинете он приказал мальчику встать напротив своего стола.

— Я привел тебя и твоего брата в эту школу, потому что твой отец пользуется большим уважением в вашей общине, — начал священник. — Мы считали, что если он пошлет своих сыновей в школу, то и другие семьи в Бизоньем Ручье сделают то же самое. Я полагал, что ты и твой брат подадите хороший пример остальным. Но я ошибся. Вы — возмутители спокойствия, — вы оба! Придется вам покинуть школу.

Как ни странно, Чистый Голос был рад такому началу разговора. В первый раз директор обратился к нему лично. Ни в то утро, когда Бобо забрал братьев из Бизоньего Ручья, ни в коляске по дороге в школу, ни во время учебного года священник ни разу не поздоровался и ни разу не заговорил с Чистым Голосом. Похоже, они даже ни разу не встречались глазами, если не считать того случая в хижине, когда Бобо обнюхивал его, как барсук.

— Ты будешь исключен из школы. Это позорное клеймо останется на тебе до конца жизни. Ты навлечешь позор на своих родителей и на всю свою общину.

Чистый Голос ждал, когда Бобо выскажет все, что у него на уме. Он помнил слова отца о том, что говорить надо прямо и с убежденностью; а еще он помнил о доверии, которое оказали ему старейшины, дав имя Чистый Голос. Он заговорил, глядя сидящему перед ним белому человеку прямо в глаза.

— У меня есть право учиться в школе. Мой дед Ловкий Охотник сказал, что мы заплатили за это право, когда позволили белому человеку строить железную дорогу на нашей земле и пользоваться нашими охотничьими угодьями. Мой отец послал меня сюда не для того, чтобы выслушивать непристойности о моих предках и народах прерий и смотреть, как позорят моего брата. Он послал меня сюда, чтобы я учился считать, читать и писать по-английски. Я расскажу инспектору о том, что вы заставляете нас учить наизусть отрывки из книг, чтобы он подумал, что мы хорошо читаем. Я расскажу ему, как мало вы нас учите, как много заставляете работать по хозяйству, как сильно мы устаем, как живем впроголодь, и какой дрянной пищей вы нас кормите. Вы даете нам гнилое мясо и готовите его в том же горшке, в котором кипятите свои носки. Вы и сестры едите масло, свежее мясо и другие хорошие продукты. Я расскажу, как долго вы заставляете нас мучиться зубной болью и другими болезнями, прежде чем приглашаете доктора. Я расскажу, как часто вы бьете нас и сажаете на хлеб и воду.

На лице священника было написано такое изумление, словно Чистый Голос только что бросил в него камень. Бобо отвернулся, закрыл глаза и плотно сложил на груди руки. Казалось, он ждет, когда затихнет эхо крамольных слов.

Когда к Бобо вернулось самообладание, он принялся копаться в бумагах, разбросанных на столе. Найдя нужный документ, он надел другие очки с более толстыми линзами. В полной тишине Бобо прочитал письмо про себя, затем протянул его Чистому Голосу.

— Прочти это, — сказал он коротко.

Чистый Голос с любопытством пробежал глазами письмо и вернул его директору.

— Я не знаю этих слов, — сказал он.

— Это письмо от главного правительственного чиновника в Оттаве. Он платит за твое образование, и он — главнее инспектора! В этом письме, адресованном лично мне, он пишет… — Бобо начал читать вслух: — «…Очень важно, чтобы образование искоренило в них индейский дух». — Бобо взглянул на Чистого Голоса. — Он имеет в виду вас — индейских школьников. «Очень важно, чтобы образование искоренило в них индейский дух». Ты слышишь? Это наша работа. Это то, чем мы должны заниматься в этой школе. Это то, за что правительство платит нам деньги. Именно для этого твой отец прислал тебя сюда. Он хочет, чтобы мы искоренили в тебе индейский дух. Если бы он хотел, чтобы ты оставался индейцем, если бы это было пределом его мечтаний, ему ни в коем случае не следовало посылать тебя сюда.

Бобо снова уткнулся в письмо.

— Здесь говорится, что мы должны научить вас «…быть трудолюбивыми, уважать власть и вести себя, как подобает цивилизованному человеку». Ты знаешь, что это значит?

Чистый Голос молчал. Он и вправду не понимал, к чему клонит директор. Бобо наклонился к нему через стол. Его глаза были увеличены линзами, а голова покачивалась из стороны в сторону.

«Вылитый барсук, — думал Чистый Голос. — Как есть барсук».

Наконец, гнев священника поутих. Он вздохнул и покачал головой.

— Я не знаю, о чем договорились с королевой твой дед и Тот-Кто-Строит-Загоны, и как это касается нашей школы. В любом случае, прошло уже тридцать шесть лет! Ваш договор — это история древнего мира.

Чистый Голос не преминул задать вопрос, который давно сидел у него в голове.

— А где он — тот белый человек, который давал обещания от имени королевы, — где он сейчас?

— Вне всякого сомнения, его кости тлеют в могиле в Англии. А королева умерла через год после того, как ты родился. Так что боюсь, тебе придется иметь дело с нашей интерпретацией договора.

— Но королева обещала!

— Неужели! Обещания так же легко даются, как и нарушаются.

— Она сказала, что это навечно.

— Ничто в этой жизни не вечно!

— Она сказала, что ее семья будет выполнять ее обещания после того, как она умрет.

— Ах так! Ну, тогда тебе лучше говорить с ее семьей, а не со мной.

— Да, я буду говорить с ними.

Бобо отпрянул, его глаза расширились от изумления. Он не ожидал от Чистого Голоса такой наглости.

— Ах вот как! Ты хочешь говорить с королем Англии, я тебя правильно понял? Да есть ли границы твоей дерзости?! Ты и ему скажешь, что мы плохо тебя учим?

— Да, скажу.

В течение минуты священник не сводил глаз с Чистого Голоса, словно выжидая, не отколет ли тот еще какой-нибудь номер в том же духе. Но возмутитель спокойствия молчал, и Бобо заговорил язвительно:

— Ну что ж, как говорится, флаг тебе в руки! Не думаю, что король ждет тебя с распростертыми объятиями. Англию не зря называют «коварным Альбионом». — Он пояснил с видимым удовольствием: — Это означает, что у них раздвоенный язык. Они — лгуны.

— Почему вы говорите так о своем народе?

— Англичане — не мой народ. Я — француз.

— Если англичане говорят раздвоенным языком, почему вы верите тому, что они говорят о договоре?

Священник покачал головой, давая понять, что данная тема выходит за рамки его компетенции.

— Я не могу обсуждать с тобой эти вопросы, Джон. Этот разговор никуда нас с тобой не приведет. У индейского образа жизни нет будущего, все это — в прошлом. Я здесь для того, чтобы учить тебя цивилизованному образу жизни.

* * *

Несколько секунд Бобо смотрел на Чистого Голоса в раздумье, затем кивком предложил ему сесть. Придвинув второй стул, он сел рядом так, что их колени соприкасались. Чистый Голос чувствовал запах свечного воска, исходивший от одежды священника, и застарелый душок сигар, которые Бобо, по слухам, тайно покуривал в своем кабинете.

— Джон, — начал священник примирительным тоном, — я знаю, как это трудно — жить вдали от дома, от родителей и семьи и от дикого мяса, к которому ты привык. Я сам живу вдали от родины. Все мы оставили наши семьи, чтобы быть здесь с вами. Мы тоже одиноки и тоже скучаем по дому. Мы отказались от уюта и утех семейной жизни, от близких отношений с родственниками и даже от своих детей для того, чтобы заменить вам отцов и матерей.

Чистый Голос вспыхнул. Он совсем не хотел, чтобы священник и какая-нибудь монахиня заменяли ему отца и мать. Он сожалел, что у них не было своих детей и что они скучают по дому, но он ничего не имел против того, чтобы они ехали восвояси и жили так, как им хочется. Бобо, казалось, почувствовал враждебность воспитуемого. Резко отодвинувшись, он поднялся и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

— Твой отец говорил мне, что ты хороший наездник. Ты когда-нибудь помогал ему объезжать лошадей?

Чистый Голос кивнул и посмотрел священнику в глаза.

— Сколько их было?

— Две. И еще дедушке… Три.

— Три! — Бобо оживился. — Это были дикие лошади?

— Да.

— Скажи, разве твоему отцу не приходилось силой укрощать их норов? Я полагаю, он хлестал их кнутом и бил каблуками до тех пор, пока они не начинали понимать, что человек — не враг им, а друг!

Чистый Голос слушал Бобо с интересом.

— А когда ты надолго уезжаешь в прерии, Джон, — разве ты не стреноживаешь лошадей, чтобы они не ушли далеко от дома и не заблудились? И разве ты не привязываешь их, когда приезжаешь домой?

Разговор о лошадях напомнил Чистому Голосу, как давно он не скакал на коне по прерии. Занимаясь домашним хозяйством, он редко обращал внимание на небо, считая его самой естественной частью окружающего пейзажа. Но когда ему случалось в одиночестве ехать верхом, его порой поражало величие сияющего синего купола, накрывавшего бескрайние равнины. Тогда он откидывался назад в седле и продолжал скакать, обратив лицо кверху так, чтобы видеть одно только небо. В такие минуты он представлял, что его скакун мчится галопом к горизонту, перемахивает через край и, взмыв в небо, парит в вышине вместе с орлами.

— Стало быть, тебе известно, что для того, чтобы быть добрым, иногда приходится быть жестоким? — Священник поднял брови и покровительственно улыбнулся с видом человека, который выиграл спор, но чувствует, что торжествовать — ниже его достоинства.

Бобо снова уселся на стул рядом с Чистым Голосом и промурлыкал ласково:

— Ты — дикий мустанг, мой мальчик. Я — твой дрессировщик. Я уверен, что через несколько лет ты будешь благодарить меня за то, что я сделал для тебя. — Священник помолчал, голос его стал еще мягче. — Но я бы предпочел, чтобы ты благодарил за это Иисуса, потому что я делаю его работу.

Он погладил волосы Чистого Голоса, коснулся его щеки, положил ладонь на затылок, скользнул пальцами за воротник рубашки и потер кожу у него под лопаткой.

Чистый Голос почувствовал себя неловко из-за этих интимных прикосновений.

— Я хочу уехать домой, — сказал он просто, без всякой злобы глядя священнику в глаза.

— Ты не можешь этого сделать, — отрывисто сказал Бобо. Он отдернул руку, встал и вернулся в кресло за столом. — Когда я говорил с твоим отцом в прошлом году, обучение в школе было делом добровольным. Но сейчас оно стало обязательным. И если ты намерен дать тягу из школы, подумай хорошенько еще раз. Конные полицейские обязательно тебя найдут. И когда они приведут тебя назад, ты получишь знатную порку. А если ты спрячешься у родственников или друзей и заставишь полицейских терять время на поиски, то ответственность за это ляжет на твоих родителей. Они лишатся платы по договору и разрешения на выезд из резервации. Ты хочешь, чтобы они были опозорены и голодали из-за того, что тебе не хватает дисциплины? Нет, молодой человек, твое место — здесь, и чем скорее ты возьмешься за ум и смиришься с этим, тем лучше.

С этими словами Бобо отослал его в спальню.

После словесного поединка с директором школы Чистый Голос почувствовал себя гораздо увереннее. Он смекнул, что священник и монахини не так всесильны, как хотели казаться. У них были лишь ограниченные полномочия, которые они получили от более высокой, священной власти. Бобо начал с того, что хотел отослать Чистого Голоса домой, а закончил тем, что велел ему остаться. Было ясно, что Бобо и монахиням нужны воспитанники. Они приехали сюда из Франции, потому что не имели своих детей и были одиноки.

* * *

Через пятнадцать месяцев после поступления в школу, летом Чистого Голоса и Пловца отпустили на четыре недели домой. Домашние встретили братьев спокойно, как будто те и не уезжали никуда. Через несколько дней Ловкий Охотник собрал старейшин возле своего типи, чтобы внуки показали им свое умение считать, читать и писать. Заслужить щедрые похвалы старейшин было не сложно, но в душе Чистый Голос понимал, что его познания в английском языке находятся в зачаточном состоянии, да и общий уровень знаний ненамного повысился с того дня, когда он впервые переступил порог школы. И, конечно же, этих знаний было недостаточно для того, чтобы помочь деду прочитать Договор, а отцу — понять индейские законы белого человека. Но одобрение, которые все высказали по поводу их скромных достижений, напомнило братьям о той главной цели, ради которой их послали в школу.

На второй год Пловец перестал говорить в школе на языке кри, но с английским дела у него обстояли неважно. Поэтому он почти всегда молчал и вкладывал все силы в хозяйственные работы да еще в различные игры, в которые учеников заставляли играть, чтобы они учились соблюдать правила и воспитывали в себе дисциплину.

Последние два года своего трехгодичного обучения Чистый Голос сознательно старался следовать школьным порядкам. Он решил, что вынужденное смирение — это та цена, которую он должен заплатить за знания белого человека.

Последние девять месяцев его пребывания в школе были самыми продуктивными с точки зрения освоения знаний. Крепкий физически, прямодушный и целеустремленный, — Чистый Голос умел постоять за себя, поэтому ни воспитатели, ни товарищи не беспокоили его слишком сильно.

Очень помогла ему одна молодая монахиня — вчерашняя послушница, прибывшая из Квебека. Она умела ясно объяснять, была терпелива и не жалела сил, чтобы найти ответы на все его вопросы. Она хвалила Чистого Голоса за его замечательную память и природную сообразительность и говорила, что он научится хорошо говорить по-английски, если продолжит занятия после окончания школы.

К концу третьего года Чистый Голос мог уверенно выполнять основные арифметические действия, а его достижения в чтении позволяли ему понять смысл большинства текстов, написанных на простом и ясном английском языке. Хотя его словарный запас был весьма ограничен, он хорошо умел пользоваться словарем. Но это было все, что могла дать ему школа, поскольку официальный срок обучения подходил к концу. Несмотря на щедрые посулы, индейский агент отказался оплачивать его образование после того, как ему исполнилось пятнадцать лет.

* * *

Окончив школу, Чистый Голос снова отрастил длинные волосы и заплел их в две косы с пробором посредине. Чтобы косы выглядели толще и длиннее, он вплетал в них пряди черного конского волоса и украшал костяными трубками, нитями разноцветных бус и перьями.

Чистому Голосу не терпелось поскорее вернуть себе «индейскую» внешность — так он надеялся скрыть царившее в душе замешательство. Спустя несколько дней после возвращения из школы он ехал верхом вдоль ручья и наткнулся на кучку индейских детей с барабанами. Дети плясали и распевали песни кри. Когда они стали звать Чистого Голоса в свой круг, он неожиданно засмущался. Чопорно выпрямившись в седле, с суровой миной на лице он издалека наблюдал за веселой компанией, а когда тронулся в путь, какой-то мальчуган крикнул ему вслед: «Картошка!» Его приятели засмеялись и принялись наперебой дразнить Чистого Голоса, выкрикивая ему вдогонку: «Яблоко! Яблоко!»

Дома Чистый Голос спросил у отца, почему дети его так называли.

— Не обращай внимания, они были еще малышами, когда ты уехал в школу, — они ничего не знают о тебе.

— Но почему «картошка» и «яблоко»?

Видя, что сын не отступится, Тот-Кто-Стоит-Прямо объяснил:

— Когда так говорят о человеке, то хотят сказать, что он коричневый или красный снаружи, но белый внутри. Но это к тебе не относится.

Однако Чистый Голос принял эти слова близко к сердцу. Насмешки задевали его, потому что он и сам понимал, что в них было много правды. В школе его жизнь была подчинена правилам, за соблюдением которых следила целая армия педагогов — священники, монахини, учителя, воспитатели. Дни были расписаны по часам, и каждый час отмечался ударами колокола. И вот он вернулся в резервацию, где никто ничего не требовал и не стоял у него над душой, где заботы людей ограничивались насущными потребностями семьи и общины, и где отсчет времени велся по солнцу, луне, смене времен года да по семейным и общественным событиям.

Кроме того, Чистый Голос в известной мере утратил чувство родного языка. И дело было не только в том, что он иногда путал или коверкал слова кри. Речь шла о его новой привычке: он все время пытался представить себе слова и звуки языка кри в английском написании, тогда как сплошь и рядом сделать это было невозможно. До поступления в школу Чистый Голос слышал и понимал каждую фразу целиком, во всем многообразии ее значений. Теперь ему нужно было мысленно разложить фразу на слова и понять буквальное значение каждого слова. При этом поэтические сравнения и изящные фигуры речи кри, которые прежде обладали для него ясностью, глубиной и бесконечным богатством смысловых оттенков, теперь как бы выцвели и утратили свое очарование. Несколько раз он непроизвольно пытался поправить речь родителей и деда.

Монахини говорили по этому поводу, что детям, окончившим школу, бросалась в глаза разница между цивилизованными христианами, какими они стали в школе, и неряшливыми, ленивыми и невежественными индейскими детьми, которые в школу не ходили. Чистый Голос никогда не верил этим рассуждениям, однако по возвращении в резервацию его поразили вольные нравы и независимое поведение сверстников. Когда однажды ребятня увязалась за ним, дразня «чокнутым школьником», он, не сдержавшись, выпалил им в ответ: «Дикари!»

Это отнюдь не означало, что Чистый Голос чувствовал себя в своей тарелке в обществе белого человека. Однажды отец взял его с собой в Батлфорд, чтобы показать хозяину магазина, что его сын тоже разбирается в счетáх. Продавцы встретили «сопливого грамотея» в штыки и старательно подчеркивали все его ошибки. После магазина отец с сыном отправились в контору индейского агента, чтобы пожаловаться на белых владельцев ранчо, которые незаконно выпасали лошадей на землях, принадлежавших Бизоньему Ручью. Тот-Кто-Стоит-Прямо представил Чистого Голоса, как своего переводчика. Чиновники всем своим видом выказывали нетерпение: их раздражало «корявое» произношение и «убогий» словарный запас юнца; они предпочитали пользоваться услугами собственного переводчика. Удрученный неудачами Чистый Голос вышел из конторы и, забравшись в фургон, стал ждать отца.

Тут он попался на глаза четырем девушкам-подросткам, прогуливавшимся поблизости. После того как девушки вволю похихикали и пошептались между собой, самая смелая из них — с соломенными волосами, дочь шведского фермера — подошла к Чистому Голосу и сказала, что ее подружки считают его симпатичным парнем, несмотря на то, что он индеец; но он должен срочно что-то сделать со своей несуразной одеждой. Мало-помалу к ней присоединились подруги, и они все вместе стали выпытывать у Чистого Голоса, является ли он воином, есть ли у него томагавк и снимал ли он скальпы с белых людей.

Длинные волосы несколько снижали остроту ситуации, позволяя Чистому Голосу выиграть время и разобраться в собственных чувствах. Они служили маскировкой, под прикрытием которой он в одиночку пытался решить такой сложный и запутанный вопрос, как самоопределение, который встал перед ним после школы.

Чистому Голосу стукнуло шестнадцать, когда он, наконец, решился поведать свои печали отцу. Это случилось в конце дня на лугу, где они с отцом косили сено. В предыдущие годы Тот-Кто-Стоит-Прямо бесплатно раздавал излишки сена старейшинам и тем семьям, которые по какой-либо причине не смогли собрать достаточный урожай. На этот раз он надеялся, что у него будет кое-что в остатке даже после того, как он позаботится о других. Впервые он надеялся продать часть урожая на рынке, если, конечно, получит разрешение индейского агента.

В тот день Тот-Кто-Стоит-Прямо сказал, что столь богатым урожаем он обязан помощи Чистого Голоса, который после возвращения из школы участвовал во всех полевых работах. В знак благодарности он хотел бы потратить часть вырученных денег на то, чтобы купить ему книгу. Ни у кого в семье никогда не было книги.

Чистый Голос знал, что его вклад в урожай был не бог весть каким. Щедрая похвала отца глубоко тронула его и вызвала на откровенность. Он сказал, что много думал о своем сходстве с картошкой и яблоком и решил, что такое сравнение не совсем удачно. Он вовсе не был белым изнутри. Скорее все выглядело так, словно после школы он оказался подвешенным на веревке посреди комнаты и при всем старании не мог дотянуться ни до индейской стены, ни до стены белого человека. Если он пытался качнуться к одной из стен, то полученный импульс неизменно отбрасывал его в противоположную сторону. Беспомощно болтаясь между белым человеком и кри, он, как ни печально, не чувствовал себя ни тем, ни другим.

— Как ты думаешь, папа, я все еще — кри? — спросил он с надеждой.

Тот-Кто-Стоит-Прямо уложил сено на телегу и перевязал его веревкой. Потом он достал из-под сиденья небольшой сверток и, кивком пригласив сына следовать за собой, неторопливо зашагал к лощине, расположенной ярдах в ста от дороги. Там в тени деревьев между камнями журчал маленький родник. Тот-Кто-Стоит-Прямо сел, прислонившись спиной к большому валуну, лицом к роднику, развернул сверток и неспешно выложил из него трубку, пучок сладкой травы и кремень. Он попросил Чистого Голоса зажечь сладкую траву, а сам зачерпнул рукой воды из родника, хлебнул немного и умыл лицо. Наконец, устроившись поудобнее, он ответил на вопрос сына.

— Был ли Тот-Кто-Строит-Загоны кри? Он родился среди народа стоуни и был воспитан народом кри. Он следовал старым путям — охотился на бизонов, кочевал по прериям. Затем на него обрушилась новая жизнь. Прошло три года — ровно столько, сколько ты был в школе. Что же он сделал за это время? Он покинул свое типи. Он построил хижину. Он помогал строить хижины другим семьям. Он выращивал зерно. Если случался неурожай, он пробовал снова и снова. Потом он послал единственного сына к черным сутанам, чтобы они научили его знаниям белого человека, так же как я послал тебя. Некоторые из наших людей говорили, что он предал старые пути. Белый человек тоже смеялся над ним, говоря, что индеец никогда не научится как следует работать на ферме.

— Как я! Совсем, как я! — воскликнул Чистый Голос. — Некоторые старейшины и дети смеются надо мной за то, что я иду путями белого человека, а белый человек смеется надо мной, потому что я — дремучий, ни на что не годный индеец. — Чистый Голос взглянул на отца, но тут же потупил глаза, чтобы скрыть затаившуюся в них боль.

В ответ на эту вспышку отец снова заговорил о легендарном вожде.

— Тот-Кто-Строит-Загоны часто рассказывал историю о человеке, который присел отдохнуть на обочине дороги. Этот человек предавался воспоминаниям о тех прекрасных местах, где он побывал, и о тех великих делах, которые он совершил. Он сидел так долго, что тропинка заросла травой, и когда он встал, чтобы продолжить путь, то не мог найти дорогу и заблудился. Тот-Кто-Строит-Загоны говорил, что мы не должны подражать белому человеку, но мы не должны и сидеть на обочине рядом с тропинкой, лелея наши воспоминания и нашу скорбь до тех пор, пока окончательно не потеряем свой путь.

— Но если он не хотел, чтобы мы подражали белому человеку, он должен был отказаться подписывать договор, как это сделал Большой Медведь! — с жаром возразил Чистый Голос.

Помедлив немного, Тот-Кто-Стоит-Прямо ответил:

— Белые люди объявили Большого Медведя возмутителем спокойствия и отказывались говорить с ним. Они хотели уничтожить индейский народ, который он пытался сохранить. Прошли годы, и большинство сторонников Большого Медведя покинули его, потому что они устали от бесплодной борьбы и страдали от голода. С ним остались только сто человек, и они голодали. Но белый человек отказывался выдавать им продовольствие до тех пор, пока их вождь не подпишет договор. Большой Медведь больше не хотел, чтобы его люди умирали от голода, поэтому он подписал договор — через шесть лет после Того-Кто-Строит-Загоны.

Чистый Голос все еще был настроен воинственно.

— Может быть, нам надо было воевать с белым человеком, как Странствующий Дух? По крайней мере, мы бы тогда умерли, как воины. Все, что дал нам договор, — это школы, которые превратили нас в жалкое подобие белого человека. Мы напуганы так, что слово боимся сказать!

Отец пристально посмотрел на него.

— Мы заключили договор, потому что мы — первые люди, и мы хотим оставаться первыми людьми всегда. Мы получили наше право жить на этой земле не от белого человека. Мы получили его от Творца. Продовольствие, которое давал нам белый человек, школы и пять долларов в год были платой за землю, которую мы предоставили ему.

Тот-Кто-Стоит-Прямо прервал речь, раскурил трубку и указал ее черенком на родник.

— Родник берет начало в подземной реке, которая никогда не пересыхает. Но иногда водоросли, ил и камни перекрывают родник. Если мы хотим пить воду из родника, мы должны очистить его от водорослей, ила и камней.

Затем Тот-Кто-Стоит-Прямо связал свои рассуждения с вопросом, который задал Чистый Голос.

— Не имеет значения, живешь ты в типи или в хижине, выращиваешь овощи или охотишься на бизонов, длинные у тебя волосы или короткие, и какую одежду ты носишь, и на каком языке говоришь, и кто хвалит тебя, а кто смеется над тобой. Все это не имеет большого значения. Если ты работаешь, чтобы сохранить в чистоте родник, чтобы позволить воде, дающей жизнь, притекать к нашим людям, значит, ты — кри.

В тишине, последовавшей за этими словами, перед Чистым Голосом открылись новые горизонты. Его озабоченность личной судьбой стала таять, как залежалый снег под весенним солнцем. В душе у него зародилось горячее желание посвятить жизнь благородной цели, которая обозначилась перед ним.

— Я согласен! — Он хотел сказать, что готов работать не покладая рук, чтобы, став старше и мудрее, приносить пользу своему народу; но спросил просто: — С чего мне начать?

Тот-Кто-Стоит-Прямо долго молчал, собираясь с мыслями.

— Договор — это новый родник, которого у нас не было раньше, — сказал он, наконец. — Это новый способ пить воду из реки наших прав. Но законы белого человека — это водоросли, которые душат родник. Твой дед и я хотим убрать водоросли и очистить родник. Но мы не можем читать слова, которыми написаны законы белого человека. А ты можешь. Скажи нам, о чем говорят эти слова и что мы должны сделать, чтобы воды договора текли свободно.

Чистый Голос часто думал о том смирении, которым были проникнуты слова отца, просившего своего шестнадцатилетнего сына направлять его действия. Это было больше, чем обычный воспитательный прием, когда отец поручает сыну важное дело, чтобы поднять его чувство собственного достоинства. Это было глубокое признание истины, к пониманию которой Чистый Голос сам пришел в старости. Истина эта заключалась в том, что выживание кри как самостоятельного народа зависит от выбора, который сделает молодежь.

* * *

Отец сказал, что начать следует с договора. По словам деда, оригинал договора хранился в Виндзорском замке в Англии, а копия — в Оттаве. Для поездки в Оттаву Чистому Голосу требовалось разрешение индейского агента.

На следующий день, поднявшись до зари, Чистый Голос проскакал более тридцати миль до Батлфорда и прошел в контору индейского агента. Секретарь сказал ему, что в конторе нет предварительной записи на прием. Он должен встать в очередь и ждать вместе с другими индейцами, которые приехали, чтобы встретиться с агентом, в их числе — несколько вождей и членов совета из других резерваций. Он должен быть готов ждать весь день и, возможно, заночевать в Батлфорде, чтобы снова явиться в контору на следующее утро.

Некоторые посетители проделали более долгий путь, чем Чистый Голос, только ради того, чтобы попросить разрешения агента на продажу партии сена или репы. Просители очень нервничали. Никто из них не был уверен, что его просьба будет удовлетворена. Ни один белый человек не купит товар у индейца, если у того нет разрешения на торговлю.

Индейский агент мог отказать в выдаче разрешения любому, кого сочтет «возмутителем спокойствия». В эту категорию попадали те, кто чем-либо досаждал агенту в прошлом, или вызывал недовольство священника, или ссорился с полицией. Агент не давал разрешения, если какой-либо белый человек жаловался, что данная торговая операция нарушает его интересы на рынке, или если, по мнению агента, эта операция не пойдет на пользу самому индейцу, его семье или общине.

Общаясь с посетителями на языке кри, Чистый Голос рассказал, что его отец собирается в ближайшее время просить разрешения на первую продажу сена. В ответ новые знакомые шепотом советовали юноше не раздражать агента вопросами о договоре и индейских законах, поскольку этим он даст ему повод отказать отцу в разрешении на продажу.

Ожидание Чистого Голоса длилось меньше, чем предполагал секретарь. С улицы в помещение вошел высокий худощавый белый человек с очень бледным лицом и копной кудрявых рыжих волос. Индейский агент вышел из кабинета и радостно приветствовал гостя. Пока они обменивались любезностями, индейский агент заметил Чистого Голоса. Громко, чтобы Чистый Голос мог слышать его слова, агент сказал рыжеволосому посетителю, что этот индейский парень — типичный пример выпускника школы. Выпускников видно сразу: они более ухоженные, более общительные и вежливые, чем остальные индейцы. Большинство из них рано или поздно приходят к агенту в кабинет, потому что все они ищут способ выбраться из резервации и знают, что он им в этом поможет. Затем индейский агент обратился к Чистому Голосу, спросив его, что он делает в конторе.

— Я хочу прочитать договор и индейские законы. Мне нужно разрешение на поездку в Оттаву.

Никто из присутствующих индейцев не знал английского языка, и только секретарь и два чиновника сдержанно усмехнулись наивности этой просьбы.

— Ты хорошо говоришь по-английски, — сказал индейский агент покровительственным тоном, — и ты производишь впечатление сильного и здорового парня. Пожалуй, я смогу найти для тебя работу здесь в городе. Приезжай в понедельник на следующей неделе. Психиатрическая больница как раз ищет санитаров. У тебя будет неплохой заработок, а госпиталь предоставит тебе жилье и питание. Ты уже вполне взрослый, чтобы жить отдельно от родителей. Из тебя может выйти толк. Вот только беда с твоими волосами! Остриги их, пожалуйста, к понедельнику и вытащи все перья и бусы.

— Я работаю с моим отцом в Бизоньем Ручье, и я хочу жить там вместе с моей семьей. Мне нужно разрешение на поездку. Я хочу прочитать договор и законы.

Индейский агент понял, что юноша попался настырный.

— Об этом не может быть и речи. Если у тебя есть вопросы по договору или Индейскому акту, задай их совету своей общины, а я приеду к вам месяца через три и постараюсь на них ответить. — Сказав так, он повернулся спиной к Чистому Голосу, прошел вместе с гостем в кабинет и закрыл дверь.

* * *

— Ты все еще здесь? — произнес индейский агент недовольно, когда через час вышел из кабинета, чтобы проводить рыжеволосого.

Чистый Голос снова встал.

— Я должен увидеть договор и законы, для того чтобы знать, какие вопросы задавать совету общины.

— Ну вот, еще один возмутитель спокойствия! — пробурчал индейский агент с досадой. Он сделал знак двум клеркам. Те подхватили Чистого Голоса под руки, выпроводили на улицу и велели больше не возвращаться. Пока он стоял, размышляя над тем, что теперь делать, из здания вышел рыжеволосый белый человек и приветливо протянул ему руку.

— Лиам О’Хара! Рад познакомиться! — Он расстегнул портфель, порылся внутри и вытащил какую-то брошюру. — Вот то, что тебе нужно! — Он повернул брошюру лицевой стороной обложки к Чистому Голосу и указал большим пальцем на название: «Индейский акт 1876». — У меня есть лишний экземпляр, так что можешь взять его себе. К сожалению, у меня, нет с собой копии договора, но если у тебя есть время, мы можем пойти ко мне в контору, и ты его там прочитаешь.

Через пять минут Чистый Голос сидел в кабинете О’Хары с кружкой дымящегося сладкого чая в руке. На столе перед ним лежала книжка в кожаном переплете, открытая на главе, озаглавленной: «Договор №6». Почему никто не сказал ему, что индейские законы и договор можно найти в Батлфорде?

Чистый Голос читал медленно. Многие слова были ему совершенно незнакомы.

— Не переживай, — успокаивал его О’Хара, — тут, и вправду, написано очень заковыристо. Эти слова изобрели юристы для того, чтобы их читали другие юристы. Без знания латыни тут не обойтись.

Чистый Голос был очень огорчен тем, что после трех лет обучения английскому языку в школе-интернате он не может прочитать договор. Но О’Хара и тут нашел выход из положения. Он достал блокнот с разлинованной бумагой и авторучку.

— Перепиши себе договор. Это самый лучший способ в него вникнуть.

Чистый Голос пробежал глазами текст договора. Он был не так уж велик. В школе ученики запоминали гораздо более длинные отрывки, готовясь к приезду инспектора, который проверял их умение читать.

Чистый Голос никогда не встречал человека с такими зелеными глазами, такими рыжими волосами, ресницами и усами и таким количеством веснушек на лице и руках, как у О’Хары. При этом кожа его была такой белой и прозрачной, что сквозь нее видна была каждая венка. О’Хара рассказал, что он приехал из страны под названием Ирландия, территория которой была в два, если не в три раза меньше территории равнин, охватываемой Договором №6. Чистый Голос поинтересовался, не считала ли королева Виктория ирландцев своими «рыжими детьми», так же как она считала индейцев своими «красными детьми».

— Возможно, королева Виктория думала, что мы, ирландцы, черные, так же как американцы думают, что мы зеленые. Но на деле мы — самые бледные и самые веснушчатые из всех белых людей на свете. Конечно, кроме тех случаев, когда наша кожа становится розовой, а наши носы — фиолетовыми под солнцем Саскачевана.

Нескладный ответ О’Хары застал Чистого Голоса врасплох; он невольно улыбнулся. Он думал, что белый человек всегда ожидает, чтобы к его словам относились серьезно. О’Хара улыбнулся в ответ, и оба они рассмеялись. Не успев опомниться, Чистый Голос уже хохотал до слез, сбрасывая, словно гору с плеч, все напряжение минувшего дня. С этой минуты они с О’Харой всегда чувствовали себя очень легко, общаясь друг с другом.

O’Xapa рассказал, что у его юридической конторы в Голуэй Сити много клиентов, которые эмигрировали в Канаду и Америку. Сам он приехал в Канаду на один год, чтобы уладить дела нескольких клиентов и установить рабочие отношения с канадскими коллегами. Здесь у него появилась возможность узнать кое-что о коренных народах прерий.

O’Xapa сказал, что он и сам в каком-то смысле принадлежит к коренному народу, потому что его предки жили в Ирландии тысячи лет. Британия силой захватила их землю, а затем сдавала ее им в аренду в виде крошечных семейных наделов, требуя, чтобы ирландцы выращивали картошку, точно так же как в индейских резервациях. Так же как и у кри, говорил О’Хара, урожай у них гнил в земле от болезней. Люди страдали от недоедания, а многие умирали от голода и туберкулеза, точно так же как индейцы. Если они не могли платить за аренду своего дома и участка земли, британские землевладельцы выселяли их. Британцы старались подавить ирландскую культуру, так же как они подавляли культуру кри, запрещая говорить на ирландском языке в школах и общественных местах.

— Я получил немало подзатыльников за то, что в пылу какой-нибудь игры начинал кричать на ирландском языке, — смеясь, сказал О’Хара.

Так же как и кри, ирландцы выражали протест. В ответ британцы бросали их в тюрьмы, вешали или ставили к стенке. В конце концов ирландцы решили вернуть себе права, чтобы самим распоряжаться своими исконными землями.

— Мы пытались сделать это с помощью закона, но в судах властвовали английские судьи, выходцы из тех самых семей, которые забрали наши земли. Они насмехались над нашими ирландскими манерами и речью. Тогда мы обратились к политике. Мы вели переговоры, заключали соглашения и договоры. Но британцы нарушали их. В эту самую минуту, пока мы с тобой разговариваем, в Ирландии бушует восстание. Сегодня утром я слышал по радио, что британская армия стреляет из пушек по повстанцам, которые забаррикадировались в здании Главного почтамта в Дублине. А среди них — несколько моих друзей.

Затем, к удивлению Чистого Голоса, О’Хара заговорил на языке кри. Он признался, что выучил пока всего несколько фраз, но надеется выучить больше за оставшиеся несколько месяцев в прериях. Если бы Чистый Голос согласился дать ему несколько уроков своего родного языка, то он, О’Хара, мог бы отплатить ему, объясняя сложные юридические термины, используемые в договоре, а также смысл законов, содержащихся в Индейском акте.

Контора О’Хары располагалась в гостиной дома, который он арендовал в переулке, примыкающем к главной улице Батлфорда. После разговора к ним присоединилась жена О’Хары. Она с интересом расспрашивала Чистого Голоса о его семье, матери, сестрах и ребенке, родившемся, пока Чистый Голос учился в школе. Напоследок она собрала для его домочадцев гостинцы: содовый хлеб, который она только что испекла по ирландскому рецепту, и ирландский платок, расшитый трилистниками. Лиам О’Хара подарил Чистому Голосу авторучку, оловянную кружку с выгравированной на ней лирой — для отца — и черную трость из корня боярышника — для деда.

— Скажи деду, что это — трость для ходьбы, а не ирландская боевая дубина, — произнес он улыбкой, — хотя она и сделана из дерева, выросшего в лесах Шиллейлы[26].

* * *

Рассказывая отцу об этом разговоре, Чистый Голос утверждал, что О’Хара говорил с ним очень вежливо, то и дело останавливался, давая высказаться собеседнику, и выказывал ему больше уважения, чем любой другой белый человек во всю его жизнь. При этом все идеи О’Хары были настолько увлекательными и воодушевляющими, что он готов был слушать его без конца.

Тот-Кто-Стоит-Прямо попросил Чистого Голоса повторить свой рассказ на собрании старейшин. Выслушав его, старейшины попросили передать О’Харе приглашение в резервацию Бизоний Ручей. Они хотели, чтобы он объяснил им слова договора и подсказал, как изменить законы белого человека.

O’Xapa ответил, что будет рад видеть старейшин в своем доме в Батлфорде, но индейский агент не даст ему разрешение на встречу с ними в резервации Бизоний Ручей. Если же он поедет к ним без разрешения, то полиция может арестовать его. И даже если им удастся провести эту встречу, то, скорее всего, индейский агент узнает, какие вопросы на ней обсуждались, от индейцев общины, которые являются осведомителями священника или самого агента. В этом случае О’Хару могут обвинить в уголовном преступлении и, если он будет осужден, запретить ему юридическую практику в Канаде.

O’Xapa объяснил, что существует закон, запрещающий индейцам собираться и выдвигать претензии. Другой закон запрещает вкладывать денежные средства в любую организацию, которая помогает индейцам подавать жалобы в суд белого человека. И, наконец, для того чтобы помешать индейцам отправлять жалобы почтой, закон запрещает им покупать почтовые марки.

— А может быть, они просто боятся, что вы забаррикадируетесь в здании почты, как мои друзья в Дублине, — сказал О’Хара с улыбкой.

O’Xapa уже беседовал с несколькими канадскими юристами в Батлфорде, Саскатуне и Реджайне, чтобы выяснить, заинтересованы ли они в том, чтобы индейцы обращались к ним за подобными услугами. Насколько он понял, юристы не горели желанием представлять индейцев по таким вопросам, как договорные права или изменения в Индейском акте. Они чувствовали, что это может отпугнуть их основных клиентов — федеральное и провинциальное правительства, индейского агента и фермеров.

* * *

После шести недель дружеского общения с ирландцем Чистый Голос спросил, почему теперь, когда О’Хара объяснил ему все условия договора, индейцам по-прежнему необходимо нанимать юриста. Почему они не могут напрямую говорить с людьми, которые издают законы?

O’Xapa сказал, что индейские законы были приняты парламентом в Оттаве и подписаны в Виндзорском замке в Англии королевой Викторией, ее сыном, королем Эдуардом VII, или ее внуком, королем Георгом, а может быть, ее личным представителем в Оттаве, генерал-губернатором Канады. Но члены парламента не обязаны отчитываться перед индейцами, потому что, согласно одному из законов, индейцы не могут принимать участие во всеобщих выборах в Канаде. Индейцы также не имеют права голоса на выборах в законодательные органы провинции Саскачеван. На деле законодательное собрание представляет интересы поселенцев Саскачевана, а те, как правило, довольно враждебно относятся к индейцам и не прочь еще больше ограничить их права, а заодно и присвоить их земли и природные ресурсы.

Еще О’Хара спросил, думал ли Чистый Голос о том, какие именно законы кри хотели бы изменить. Дело в том, что Индейский акт представлял собой не один закон, а целую «связку законов». Вначале в нем давалось определение, кого можно считать «статусным индейцем». Далее были даны подробные указания на все случаи в жизни индейца, начиная с его регистрации и присвоения номера при рождении и заканчивая местом, где он должен быть похоронен, а также лицами, которым будет принадлежать его имущество после смерти. Акт устанавливал порядок управления индейской общиной, определял, кто может быть избран вождем или членом совета и как должны проводиться выборы. О’Хара утверждал, что с учетом положений, которые предписывали индейцам получать разрешение на торговлю и на любое путешествие за пределы резервации, Индейский акт являлся, пожалуй, самым полным сводом законов, управляющих жизнью коренного населения, — во всей Британской империи, если не во всем мире.

Чистому Голосу понравилось, что О’Хара употребил выражение «связка законов». Это напомнило ему слова, которые любил повторять Тот-Кто-Стоит-Прямо.

— Мой отец говорил: для того чтобы сломать связку прутьев, лучше всего ломать их по одному, — сообщил юноша.

— Ну, тогда скажи мне, — подхватил О’Хара, — какой из прутьев ты хочешь сломать первым?

Чистый Голос недолго раздумывал над ответом. Первым должен быть изменен закон, который заставляет индейцев отдавать детей в школу-интернат. Школы должны находиться в индейских общинах. В них дети должны изучать язык и культуру кри и параллельно получать знания белого человека.

— А вторым? — спросил О’Хара.

Чистый Голос не был уверен. Старейшин больше всего огорчало, что индейцы, как ни старались, не могли выкарабкаться из бедности, хотя у них была своя земля, тогда как новые иммигранты, приезжавшие из Европы с пустыми руками, очень быстро богатели.

— Если земля богатая, почему люди бедные, — вот в чем вопрос, не так ли? — усмехнулся О’Хара.

Он рассказал Чистому Голосу, что в 1876 году, когда был подписан договор, в Саскачеване проживали всего-навсего сотня-другая белых людей. К 1916 году число поселенцев увеличилось настолько, что к 1920 году должно было достигнуть миллиона. Индейцы, которые всего тридцать пять лет тому назад представляли абсолютное большинство населения, сегодня превратились в национальное меньшинство на своей собственной родине.

O’Xapa согласился, что, в общем и целом, поселенцы богатеют очень быстро. Саскачеванские фермеры используют железную дорогу, чтобы переправлять пшеницу в канадские порты на тихоокеанском и атлантическом побережье и экспортировать ее во все концы света. Они освоили очень эффективные методы ведения фермерского хозяйства. Поскольку торговать сельскохозяйственными продуктами было очень выгодно, стоимость земель росла как на дрожжах по мере того, как новые иммигранты вливались в канадские провинции. Чтобы поощрять освоение новых территорий, правительство давало иммигрантам землю бесплатно или назначало ничтожную плату. Это был очень ценный подарок. Поселенцы могли работать на земле или сдавать ее в аренду и получать доход. Они могли продать землю или использовать ее стоимость в качестве залога для того, чтобы занять деньги и вложить их в какой-либо бизнес; или для того, чтобы купить больше земли. В результате проживающие в Саскачеване иммигранты быстро становились самыми богатыми в мире в расчете на душу населения.

Но для индейцев дела обстояли иначе. По словам О’Хары, излюбленная теория правительства в отношении коренного населения гласила, что индейцы должны пройти путь от варварства до цивилизованного общества постепенно. Не следовало позволять им совершать резкие скачки, минуя промежуточные стадии эволюции. В частности, индейцы должны были начать с натурального или мелкого крестьянского хозяйства, используя самые примитивные орудия труда, при необходимости изготавливая их своими руками. Не рекомендовалось открывать им доступ к современным сельскохозяйственным технологиям, которые применяли белые фермеры.

Не приветствовалось и применение индейцами эффективной организации труда, например, кооперативных обществ или торговых советов, как это делал белый человек. Законы запрещали индейцам открывать собственные компании и занимать пост директора компании. Существовали законы, которые не позволяли квалифицировать индейца как заемщика, тем самым лишая его возможности получать индивидуальные кредиты. На случай, если этого было недостаточно, существовал еще один закон, который запрещал банкам и другим коммерческим кредиторам давать индейцам займы.

Принципиальная разница между индейцем и иммигрантом состояла в том, что индеец, живущий в резервации, не являлся владельцем земли, на которой стоял его дом; и никто, кроме статусных индейцев не мог проживать на этой земле и в этом доме. Поэтому индеец не мог воспользоваться преимуществами, которые давали рост цен на собственность и повышение арендной платы, — а это был главный способ обогащения иммигрантов. Индеец не мог заранее продавать будущий урожай зерновых или будущий приплод домашнего скота. Поэтому он не мог управлять денежным потоком, как это делал белый человек.

Закон, требующий получать разрешение индейского агента на продажу любой партии урожая, досаждал индейцам более всех остальных законов. О’Хара обратил внимание, что закон этот относится также к разработке и продаже любых природных ресурсов на индейских земле — будь то рыба, дичь, меха, лесоматериалы, камни, вода, минералы, полезные ископаемые, нефть или газ. Индейцы могли сколько угодно думать, что имеют такое же право собственности на землю, отведенную им по договору, какое поселенцы имеют на свою землю, — но у белого человека была на этот счет другая точка зрения.

Юристы, представлявшие Британскую корону, заявляли, что Британия владеет землей и всеми природными ресурсами индейских резерваций. Они утверждали, что договор дает индейцам лишь ограниченное право на использование земли, да и то для тех целей, которые Корона определяет по своему усмотрению. По мнению юристов, Корона являлась землевладельцем, сдающим землю в аренду, а индейцы — просто тунеядцами, живущими на чужой счет.

Выражаясь простыми словами, предложение правительства Канады индейцам звучало так: «Если вы хотите процветать и благоденствовать, как иммигранты из Европы, то откажитесь от индейского статуса и от всех прав, которые вы, как коренные жители, получили по договору, и станьте гражданами Канады. Если же вы хотите жить на индейских землях, как независимый индейский народ, то вам придется вечно пребывать в нужде». Это было похоже на то предложение, которое получил Большой Медведь: «Подпиши договор или голодай».

* * *

— Что значит «подданные»? — Чистый Голос имел в виду фразу королевы в договоре: «мои индейские подданные».

— Британская империя является монархией. В странах, управляемых королями и королевами, нет граждан — есть подданные монарха, — объяснил О’Хара.

— Британцы говорят так, как будто они нас завоевали, — рассуждал вслух Чистый Голос, — но они никогда не побеждали нас. Мы выиграли большинство сражений.

— Хотел бы я, чтобы мы, ирландцы, могли сказать то же самое! Но это — чистая правда, — отвечал О’Хара, — вы никогда не были завоеваны, и британцы никогда не утверждали, что вы были побеждены.

— И мы никогда не продавали нашу землю, — продолжал рассуждать Чистый Голос.

— Насколько я знаю, они не утверждают, что вы ее продали. Во всяком случае, никто и никогда не заключал соглашения о купле-продаже. — О’Хара внимательно смотрел на Чистого Голоса.

— Королева сама пришла к нам.

— Верно!

— Разве короли и королевы спрашивают у своих подданных разрешения?

— Нет, насколько мне известно.

— Но она попросила у нас разрешения пользоваться нашей землей.

— В таком случае вы не можете быть ее подданными.

O’Xapa говорил мягко, стараясь не нарушать ход мысли своего индейского друга. Тем временем Чистому Голосу пришла в голову новая идея.

— Разве землевладелец платит арендную плату?

— Ни в коем случае. Наоборот, он собирает арендную плату с арендаторов.

— Но ведь Корона платит нам арендную плату — пять долларов в год каждому.

— Тогда вы не можете быть арендаторами земель Короны, это ясно как день! — воскликнул О’Хара. — Скорее вы сами являетесь арендодателями. А если так, то, возможно, вы имеете право каждый год повышать арендную плату. Это повышение должно соответствовать росту прожиточного минимума и стоимости природных ресурсов, которые корона использует со времени первого соглашения об аренде земель. В Британии для этого даже существует специальный термин, там это называется «экономической рентой».

— Мы согласились предоставить некоторые наши земли королеве, — продолжал Чистый Голос.

O’Xapa кивнул.

— Это ты правильно заметил — некоторые! Наверняка вы предоставили ей не все ваши земли и права, а только те, которые были включены в договор.

— Кем мы были для нее?

— А ты сам как думаешь?

— На нашем языке мы называем себя первыми людьми. — Чистый Голос перевел с языка кри фразу, которую любил повторять Ловкий Охотник: «Мы здесь — первые народы».

— Точно! — воскликнул О’Хара. — Королева суверенного государства — тем более императрица великой империи — не станет заключать договор с первым встречным. Она заключает договор с представителем другого суверенного государства, которым, в данном случае являлись индейские народы.

O’Xapa подождал, не захочет ли Чистый Голос что-либо добавить, но поскольку тот молчал, он продолжал:

— На самом деле, в соответствии с британским и международным законом, у королевы не было выбора.

Он рассказал Чистому Голосу о Королевской декларации 1763 года. Это был свод правил, которым должны были следовать европейцы при вступлении в контакт с коренными жителями вновь открытых земель. Декларация была издана королем Георгом III в духе заявлений, которые сделали двумя столетиями ранее Папа римский и король Испании. Она действительно стала основой международного законодательства.

Декларация гласила, что коренные жители имеют приоритетное право не только на свои исконные земли, но также на свой традиционный образ жизни. Если европейцы хотели поселиться на этих землях, или использовать их, или вести какие-либо дела с аборигенами, они должны были заключить с ними официальное соглашение. Королевская декларация 1763 года гласила, что законными будут считаться только те соглашения, которые будут заключены между Короной и коренными жителями на «открытой встрече».

— Королева Виктория была конституционным монархом, она была связана королевской декларацией 1763 года. Это относится и к канадскому правительству, — добавил О’Хара.

— Белые люди никогда не говорили нам, что если бы мы отказались подписать договор, то они не смогли бы прийти на нашу землю и издавать свои законы.

— Я думаю, ты прав. Они не хотели говорить Большому Медведю, Тому-Кто-Строит-Загоны и другим вождям о королевской декларации, чтобы те не узнали о правах, которые дает индейцам международный закон.

— Но это несправедливо!

— Да, несправедливо.

Чистый Голос целую минуту молча смотрел на О’Хару. Оба они обдумывали сказанное.

— Договор — это родник, — сказал, наконец, Чистый Голос, повторяя как эхо слова отца.

— Да. Только суверенное государство имеет право заключать договор с правителем другого суверенного государства. Сам факт, что вы заключили международный договор на торжественной церемонии со своими священными ритуалами, доказывает, что вы имели право на самоопределение. Вы и сейчас имеете его, так же как и все остальные права, закрепленные за вами в договоре. И, как ты понимаешь, это — ваш договор, а не только Короны. Он впервые был составлен на вашем языке — в устной версии.

Чистый Голос приуныл.

— Но договор не записан на языке кри! Во всех книгах и документах, которые вы давали мне читать, я видел только слова юристов на английском языке. Они толкуют договор, как им нравится, словно сами присутствовали при его подписании, и изменяют значения слов так, как им удобно. Но я ни разу не встретил ни одного слова на языке кри и не слышал, чтобы кто-то обсуждал договор в том виде, в котором его заключили мой дед и Тот-Кто-Строит-Загоны.

— Да, с этой проблемой тебе еще придется столкнуться, — согласился О’Хара. — В судах белого человека в Канаде больший вес всегда имеют записи, сделанные белым человеком. А если возникает спор о значении какой-либо записи на английском языке, судьи всегда отстаивают версию, удобную для правительства. Эти суды не являются независимыми — отнюдь нет! Они — орудие государства. А государством управляют те, в чьих руках находится собственность. Если какой-нибудь судья и вынесет решение в пользу индейцев, ты можешь быть уверен, что другой судья отклонит его. Ведь большинство судей назначено местными политиками, а они избираются, прежде всего, владельцами собственности. Парламент всегда ведет политику и издает законы, благоприятные для белого человека.

— Но ведь это нечестно!

— Да, нечестно. И ты имеешь право открыто заявлять об этом. Канадские суды и парламент обязаны соблюдать высшие законы морали и международные законы, которые защищают права коренных жителей.

С минуту Чистый Голос в негодовании смотрел на О’Хару. Затем, словно смирившись, спросил покорно:

— Значит, я должен стать юристом?

O’Xapa от души расхохотался.

— Это перспектива — не из приятных!

Чистый Голос оставался серьезным и ожидал настоящего ответа, поэтому О’Хара сказал:

— Юристов у нас хоть пруд пруди. Но сегодня в мире не найдется юриста, который способен сделать то, что вам нужно. А ты уже вполне сведущ, чтобы попытаться. Кто-то должен поддерживать живой устную версию договора, кто-то должен постоянно произносить его на языке кри. Вот что вам нужно больше всего! Устная версия договора будет иметь силу до тех пор, пока на земле живут кри, — пока существуют общины, у которых осталась политическая воля отстаивать свои исконные права. Это может означать, что какое-то время вас будут травить политики, какое-то время вам придется жить в бедности, — возможно, долгое время, возможно, всю оставшуюся жизнь. Но именно физическое присутствие твоих предков на земле, а отнюдь не остаток на их банковском счете и не их знание английского языка заставило иноземную королеву просить их о заключении договора!

* * *

До встречи с Чистым Голосом О’Хара уже прожил в Канаде полгода — половину намеченного срока. Незаметно пришел день, когда он должен был возвращаться в Ирландию. Чистый Голос пришел на железнодорожную станцию в Батлфорд, чтобы проводить своего друга в Монреаль. Ловкий Охотник и старейшины, которые все последние месяцы обсуждали советы О’Хары, преподнесли ему в подарок резную трубку, отец Чистого Голоса подарил веер из орлиных перьев, а мать прислала большую банку варенья из саскатунских ягод и пару расшитых бисером мокасин для его жены. Сам Чистый Голос подарил О’Харе копию договора, которую он сделал в его кабинете в первый день знакомства. Он завернул листы бумаги в обложку из шкуры белого лося с изображениями зверей и птиц, которые перерисовал чернилами с типи Ловкого Охотника.

— Но ведь он тебе еще понадобится, — протестовал О’Хара, беря написанную от руки копию договора.

— Не волнуйтесь, я выучил его назубок. Теперь договор навсегда в моей памяти, — отвечал Чистый Голос.

* * *

Ловкий Охотник становился все более дряхлым и немощным.

— Зачем человеку трость, если он не может ходить! — пробурчал он, когда Чистый Голос принес ему подарок О’Хары.

Однако дед постоянно держал трость при себе, время от времени поглаживая ладонью большой полированный набалдашник из боярышника. Судя по всему, трость ему нравилась.

— Расскажи мне еще раз, что ты узнал о договоре и об индейских законах, — попросил он и внимательно прослушал отчет внука.

Когда тот закончил, Ловкий Охотник объявил, что с тех самых пор, как Чистый Голос и Пловец уехали в школу, он ни разу не выезжал верхом в прерии, чтобы посмотреть на следы бизонов, и сейчас он снова хочет это сделать. Они с Чистым Голосом проехали шагом около двух миль и спешились у невысокого холма. Прислонившись спиной к травянистому уступу, Ловкий Охотник смотрел на простиравшиеся до горизонта пастбища. Заметив четырех лошадей, пасущихся в отдалении, он принял их за бизонов, и Чистый Голос не стал его разубеждать.

Они уселись на траву и завели разговор. То, что Чистый Голос изучил договор, сказал Ловкий Охотник, должно утешить души предков.

— Белый человек хочет забыть договор. Он хочет, чтобы память о нем ушла вместе со стариками. Ему не нужно убивать наши тела, если он может забрать души наших детей. Он попытался забрать твою душу, но трех лет оказалось недостаточно. Пловец находится в школе-интернате уже пятый год, и я беспокоюсь о нем. Теперь черная сутана говорит, что будет забирать наших детей в школу на тринадцать лет. Он хочет сделать из них подобие белого человека, чтобы они думали и делали то, что хочет индейский агент. И они будут страдать. Школа подточит их дух, и некоторые из них не захотят возвращаться домой. Они потеряются в городах, будут пить алкоголь и продавать себя за деньги, чтобы купить пищу и одежду. Многие из них попадут в тюрьмы, многие в отчаянии убьют себя своими руками. А тем, кто вернется домой, придется бороться с законами белого человека за то, чтобы быть кри. Если мы — поколение, заключившее договор, — не сможем остановить белого человека, то как наши внуки смогут остановить его, когда он придет, чтобы забрать их детей?

— Белые люди не смогут сделать это! — воскликнул Чистый Голос.

— Они уже делают это! В резервации Того-Кто-Строит-Загоны индейский агент забрал троих детей. Он сказал, что их мать пьет слишком много пива и не в состоянии заботиться о своих чадах; он также не может позволить ее братьям и сестрам заботиться о них. Но для того и существует род, чтобы заботиться о детях. Люди индейского агента и полицейские пришли, как воры среди ночи, чтобы похитить наших детей. Говорят, они отдали троих мальчиков в три разные семьи белого человека на востоке — в Америке. Их мать никогда больше не увидит своих малышей.

— Они их усыновили или просто взяли на воспитание?

— Они их украли! Белый человек будет любыми путями добиваться, чтобы мы исчезли с лица земли, как бизоны.

Ловкий Охотник напомнил, что Большой Медведь и Тот-Кто-Строит-Загоны предупреждали народ кри о том, что белые люди скоро придут в прерии. Их будет больше, чем звезд на Млечном пути, говорили они, и им позарез нужны будут индейские земли и все природные богатства, которые в них сокрыты. Как они были правы! Но как бы много их ни было сейчас, в будущем их будет намного больше. Ловкий Охотник сказал, что поначалу он был против договора, но теперь рад, что в конце концов подписал его. Договор дал кри передышку, чтобы они могли снова набрать силу. И теперь от Чистого Голоса зависит, смогут ли кри поддерживать договор живым.

— Я хочу, чтобы моя медаль договора была у тебя, — сказал Ловкий Охотник неожиданно.

— Твоя медаль договора?

— Да. Человек королевы вручил мне медаль в тот день, когда я поставил свою отметку на договоре.

— Но ведь солдаты украли твою медаль, — удивился Чистый Голос.

— Это так. Но ведь медаль по-прежнему моя. Они не могли съесть ее. Она должна быть где-то — шило в мешке не утаишь. Она будет приносить несчастье тому, кто, как вор, хранит ее у себя. Когда нибудь медаль найдется, и я хочу, чтобы она оставалась у тебя. Держи ее при себе, когда будешь говорить о договоре.

— О’Хара говорил, что солдаты продали медали договора, украденные у индейцев. Он говорил, что видел несколько медалей в музее — там, где белый человек хранит свои индейские трофеи. Я поищу ее, когда поеду в Оттаву. Но ведь все медали одинаковые. Как я узнаю, которая из них твоя?

— Я поставил на ней свои отметки. — Ловкий Охотник взял трость О’Хары и начертил на земле знак: две параллельные вертикальные линии, пересеченные в верхней части двумя короткими горизонтальными линиями, скошенными слева направо, как лорранский крест. Чистый Голос узнал фигуру, нарисованную на типи деда, справа от входа.

— Такой же знак нарисован на твоем типи!

— Да. Я начертил его охотничьим ножом на медали договора — на первом типи, которое стоит за вождем с девятью перьями. Я хотел, чтобы те, кто придет после меня, знали, что типи Ловкого Охотника стояло на Совете договора.

Вернувшись домой, Чистый Голос проводил деда в его типи, стоявшее в восьмидесяти ярдах от семейной хижины. Он развел огонь внутри и подал деду одеяло Компании Гудзонова залива. Когда дед устроился на своем месте, Чистый Голос принес ему миску бобового супа из горшка в хижине. Когда опустилась темнота, они засветили керосиновую лампу и раскурили трубку.

Ловкий Охотник попросил Чистого Голоса принести из хижины коробку из-под печенья с портретом королевы Виктории, в которой хранились фотографии Того-Кто-Строит-Загоны, Большого Медведя и других предков. Дед и внук рассматривали карточки, передавая их друг другу. На стенах типи плясали тени, и в колеблющемся свете керосиновой лампы Чистому Голосу казалось, что фотографии оживают, и духи предков сидят рядом с ними у костра.

Ловкий Охотник сказал, что когда его душе придет время покинуть тело, чтобы отправиться в Землю Зеленых Пастбищ за Пределами Млечного Пути, он встретится там с Тем-Кто-Строит-Загоны, Большим Медведем и другими предками и скажет им, что слова, произнесенные на Совете договора, будут жить, пока жив Чистый Голос.

Он открыл свою шаманскую сумку, достал из нее имбирный корень и дал внуку.

— Отломи кусочек имбиря и положи его под язык. Делай это каждый раз, когда будешь говорить о договоре.

Имбирный корень будет жечь язык, объяснил Ловкий Охотник, и напоминать Чистому Голосу о том, как он получил свое имя, и о том, что предки слушают его и просят высших духов дать ему смелость и мудрость говорить прямо и ясно — чистым голосом.

Ловкий Охотник сказал, что оставляет внуку жестяную коробку со всем ее содержимым, включая фотографии. Он надеется, что коробка поможет ему поддерживать духовную связь с предками.

— Я попросил твоего отца не хоронить со мной мои вещи. Я хочу, чтобы ты хранил их у себя — ради меня.

Ловкий Охотник сказал, что чувствовал бы себя намного спокойнее, покидая этот мир, если бы у Чистого Голоса был свой павакан.

— Каждому человеку нужен дух-покровитель. Твой дух-покровитель здесь, он ожидает тебя, — Ловкий Охотник бросил короткий взгляд вверх. — Ты должен приготовить себя, чтобы дух увидел, что ты его ждешь и хочешь, чтобы он пришел.

Он напомнил внуку, что если бы его традиционное воспитание не было прервано тремя годами, проведенными в школе-интернате, то в тринадцать лет он совершил бы обряд Поиска Видения. Но сделать это никогда не поздно. Индеец кри может заниматься Поиском видения всю жизнь.

Пока Ловкий Охотник говорил, Чистому Голосу мерещились голоса священника и монахинь: «Вступишь в договор с Дьяволом-Маниту — и он приведет тебя по пути проклятия в вечный огонь ада». Но в эту минуту больше всего на свете он хотел удостоиться чести встретить своего павакана и получить видение. После окончания школы прошло всего девять месяцев, но Чистый Голос уже успел вернуться к верованиям своего деда.

Ловкий Охотник умер той ночью. Чистый Голос помог отцу и другим родственникам похоронить деда на том месте, где стояло его типи. В течение следующего месяца он каждый день приходил в типи и сидел внутри, разговаривая с духом деда.

* * *

Через два месяца после смерти деда Чистый Голос решил пройти обряд Поиска Видения. Накануне вечером он совершил омовение в парильне, построенной Ловким Охотником. Утром до зари он вместе с отцом выехал на холм Кат-Найф-Хилл. Правительство не разрешило индейцам увековечить битву, которая произошла здесь тридцать один год тому назад. Останки Того-Кто-Строит-Загоны еще не были перевезены сюда из Блэкфут-Кроссинг, где он умер, и холм все еще находился в первозданном состоянии. На заросших травой верхних склонах почти не было деревьев, не считая нескольких осин. В направлении Батлфорда, скрытого за горизонтом, простиралась безбрежная равнина. Отсюда можно было измерять скорость облаков, глядя как их тени движутся между вешками, или наблюдать, как собираются в отдалении ливни и кружатся смерчи в траве.

Тот-Кто-Стоит-Прямо помог Чистому Голосу построить куполообразный навес из шкур и шестов, которые они привезли с собой на вьючной лошади. Следуя обычаю, он развесил на ветвях деревьев куски разноцветной материи — по четырем сторонам света, как подношение Великому Духу. Затем отец и сын сели на вершине холма, чтобы предложить Великому Духу трубку.

Некоторое время Тот-Кто-Стоит-Прямо предавался воспоминаниям о битве. В то время ему было семнадцать лет. Тот-Кто-Строит-Загоны хотел, чтобы молодой воин оставался за деревьями и помогал охранять женщин и детей. Но он уступил просьбе Ловкого Охотника, который хотел, чтобы сын сражался рядом с ним в первых рядах. Тот-Кто-Стоит-Прямо показал Чистому Голосу, какие позиции занимали канадские солдаты и где он и Ловкий Охотник встретили их.

После того, как рассказы о битве были закончены, Тот-Кто-Стоит-Прямо запел песню, которой его научил собственный дух-покровитель. Потом он обратился к душе Ловкого Охотника, напомнив, как сильно тот хотел, чтобы у Чистого Голоса был павакан, и попросил ходатайствовать за внука перед высшими духами, как он обещал. Наконец, Тот-Кто-Стоит-Прямо напомнил, что Чистый Голос должен будет провести на холме четыре дня и четыре ночи, воздерживаясь от еды и питья. Тем самым он покажет духам, как сильно он хочет встретить павакана. Однако если к концу этого срока он не получит видение, это не будет считаться позором. Если его поиск не увенчается успехом, значит, духи хотят, чтобы он попробовал еще раз в другое время.

Чистый Голос выплел из волос украшения и снял одежду, оставшись в узкой набедренной повязке из оленьей шкуры. Одежду и мокасины он свернул в узел и сложил в седельную сумку вьючной лошади. На шее у него остался сплетенный из травы мешочек, в котором он хранил ломтик имбирного корня, подаренный Ловким Охотником. Дрожа на свежем утреннем ветру, он наблюдал, как уезжает отец и уводит с собой лошадей. Некоторое время Чистый Голос стоял в мокрой от росы траве, открытый ветру и восходящему солнцу, благодарный птицам за то, что они одни составляют ему компанию.

* * *

Монахиням не удалось заставить Чистого Голоса стесняться своей индейской внешности или испытывать чувство вины из-за черты характера, которую они называли духовной гордыней. Но когда в нем начинала говорить совесть — а это случалось нередко, — он никак не мог понять, говорит ли она его собственным голосом или голосами монахинь. Вот и сейчас он слышал этот странный внутренний голос. Должно быть, духи сомневаются, не превратился ли он в «картошку» после трех лет, проведенных в школе; после всего, что он там увидел и услышал; после постыдных мыслей, которые закрадывались ему в голову, слов, что слетали с его языка, и поступков, которые он вольно или невольно совершал.

Чистый Голос решил, что должен предъявить духам более весомое доказательство твердости своего намерения, чем простое соблюдение поста под уютным навесом из шкур, который построил отец. Вместо этого он ляжет на ветви самой толстой и высокой осины, раскинув руки и открывшись солнцу и всем стихиям, и проведет так четыре дня и четыре ночи.

В первую ночь каждая минута бодрствования казалась Чистому Голосу вечностью. Самый сильный голод и самая жестокая жажда мучили его на второй день. На третий день в тех местах, где ветви деревьев впивались в кожу, образовались синяки, и даже легкие движения вызывали острую боль. Ночью тело немело от холода.

На третью ночь Чистого Голоса разбудили, как ему показалось, звуки школы-интерната. Ему слышался шепот и язвительные голоса, которые глумились над ним. Но поднявшись, он понял, что всему причиной был сильный ветер, который гулял в кустарнике и раскачивал ветви деревьев, предвещая грозу. Вскоре разразилась гроза, хлынул холодный ливень, небо раскалывалось от вспышек молнии и раскатов грома. Ближайшее дерево застонало и со скрипом рухнуло, расколотое ударом молнии.

Утром четвертого дня Чистый Голос был на грани отчаяния — грязный и израненный, ослабевший и продрогший до костей он чувствовал головокружение и был близок к обмороку. Похоже было, что он не получит видения. Мир духов отверг его. Он зря обманывал себя: недостаточно быть подобием индейца, притворяясь, что следуешь обычаям своего народа.

Чистый Голос испытывал неодолимое желание прекратить этот обман, слезть с дерева, вымыться в ручье и вернуться домой. От этого его удерживали только слова отца, который настаивал, чтобы он оставался на месте четыре дня и четыре ночи. Большую часть утра его сознание то погружалось, то выныривало из пучины тягостных грез.

В конце дня Чистый Голос почувствовал, что боль и душевное томление уходят прочь, тело становится легким, и в нем растет ощущение свободы. Дерево больше не качалось, птицы перестали петь, ветер утих, и наступила тишина. Небо было окрашено в теплые розовые и персиковые цвета, кроме небольшого голубого клочка в зените, имеющего форму правильного круга. Вдоль его периметра медленно двигалась черная точка, будто расчищая круг от облаков.

Чистый Голос подумал, что движущаяся точка может быть орлом, парящим на предельной высоте. Орел становился все больше, спускаясь по спирали. Наконец он снизился настолько, что стали различимы очертания распущенных хвостовых перьев и кончики крыльев, загнутые вверх. На высоте ста футов над землей орел неожиданно сошел с круговой траектории и резко спикировал к земле, словно заметив внизу добычу. Он почти скрылся за вершиной холма, но вдруг сделал неожиданный вираж и на несколько мгновений завис в воздухе с загнутыми вперед крыльями, сбрасывая скорость. Развернувшись, орел в несколько взмахов подлетел к Чистому Голосу и, заметая хвостом землю, коснулся лапами травы. Совершив несколько прыжков, он остановиться на травянистом холмике в двадцати футах от дерева, на котором лежал Чистый Голос.

Это был матерый белоголовый орлан, возможно самка, учитывая огромные размеры птицы. Не похоже было, что орел обознался, приняв лежащее навзничь обнаженное тело Чистого Голоса за легкую добычу. Он не выказывал признаков беспокойства и не собирался взлетать, как это обычно делают орлы при появлении человека. Напротив, он оставался неподвижным и невозмутимым.

Чистый Голос заметил, как высоко и прямо орел держит голову. Сердце юноши забилось от восторга при виде немигающих янтарных глаз, желтого загнутого клюва и крупных, покрытых чешуйчатой кожей лап с длинными когтями.

Он с восхищением наблюдал, как на его глазах орел медленно вырос приблизительно с трех до десяти футов в высоту; его грудь превратилась в туловище пегого — коричневого с белыми пятнами — коня, а вздыбленные сверкающие перья на голове — в головной убор всадника.

Всадник был обнажен, если не считать набедренной повязки. С луки седла у него свисала небольшая шаманская сумка. На макушке топорщился распушенный хвост белохвостого оленя, похожий на светящийся шар или корону. Позади короны торчала веером щетина дикобраза — темно-коричневая с золотистыми кончиками, образуя вокруг головы сияющий ореол. Конь слегка повернулся, и Чистый Голос заметил два длинных орлиных пера — коричневых с белыми кончиками, свисающих вдоль длинных черных волос всадника.

Всадник поднял руку, приветствуя Чистого Голоса, и запел. Это была короткая песня об орле, у которого охотники украли из гнезда птенцов. Орел летал очень высоко, — так высоко, что мог заглянуть за горизонт. Он нашел птенцов и вернул их в гнездо.

Чистый Голос никогда не слышал эту песню. Она начиналась с горестного стенания и заканчивалась четырьмя радостными криками, похожими на крик орла. Пришелец жестами велел юноше повторить песню. Звонкий дискант, которым Чистый Голос пел в детстве, канул в лету. Его голос окреп, стал хриплым и резким. Он удивился, с какой силой разнеслись над вершиной холма четыре финальные ноты Песни орла.

Пришелец назвался паваканом — духом-покровителем Чистого Голоса. Протянув мускулистую руку, он помог юноше спуститься с дерева и устроиться на коне у него за спиной, после чего подал ему свернутое одеяло Компании Гудзонова залива.

Павакан повернул коня на север и пустил рысью, которая быстро перешла в легкий галоп. Когда они достигли края холма, конь уже несся во весь опор. На всем скаку он взметнулся над обрывом, и в то же мгновение вместе с всадником снова превратился в орла. Чистый Голос теперь сидел между могучими крыльями, загребавшими воздух широкими почти беззвучными взмахами. Орел взмыл в небо и полетел на северо-восток.

Очень скоро они оказались далеко за границами мира, в котором прошло детство Чистого Голоса. Он уже не узнавал проплывающие внизу холмы, леса и озера. Неожиданно сгустились сумерки, и солнце быстро скрылось за горизонтом у него за спиной. В мгновение ока стало темно. Чистый Голос никогда не слышал, чтобы орлы летали ночью. «Откуда орел знает, куда лететь?» — мелькнуло у него в голове. Но уже в следующее мгновение он увидел, как поднимаются из-за горизонта восточные созвездия, двигаясь навстречу с невиданной скоростью. Луна тоже восходила необычайно быстро. Свет ее был таким ярким, что Чистый Голос видел под собой ее отражение в темных водах озер. Солнце взошло впереди так же стремительно, как перед тем скрылось сзади за горизонтом, и положило конец короткой ночи. Чистый Голос покрепче ухватился за шею орла, который начал плавно спускаться по нисходящей спирали. Внизу были густые облака, которые скрывали землю до тех пор, пока Орел не вынырнул под ними.

Первое, что увидел Чистый Голос, вырвавшись из облаков, был большой форт с развевающимся над башнями британским флагом. К западу от форта стояла школа-интернат. Длинная прямая дорога вела от главных ворот форта к кругу камней, лежавших, как ему показалось, на месте, где когда-то стояло типи. Они с Пловцом находили много таких кругов, выложенных из камней, когда пасли овец в прериях. Камни придавливали нижние края шкур, покрывавших типи. Когда индейцы переносили лагерь на новое место, они сооружали из легких еловых шестов типи травойсы — волокуши, в которые впрягали собак, а позже — в дни Ловкого Охотника — лошадей. Травойсы нагружали сложенными шкурами, а тяжелые камни обычно оставляли на старой стоянке.

Орел мягко коснулся лапами земли в центре круга камней. Чистый Голос соскользнул на землю. Орел высоко поднял крылья, двумя или тремя мощными взмахами поднялся в воздух и улетел, оставив его одного.

Только теперь Чистый Голос увидел, что круг гораздо шире типи и состоит из большого числа камней. Некоторые камни были размером с ребенка или невысокого мужчину и уходили основаниями в землю, как надгробия на кладбище белого человека в Батлфорде.

Чистому Голосу показалось, что ветер доносит лай койотов. Похоже было, что звери преследуют добычу. Едва он повернул голову, чтобы узнать, что происходит, как в круг камней вбежала рыжая лиса. Она истекала кровью, задыхалась и, очевидно, была слишком измучена, чтобы совершать какие-либо обманные маневры для своего спасения. Увидев перед собой Чистого Голоса, она легла у его ног, тяжело дыша.

Из леса высыпала стая койотов. Чистый Голос быстро опустился на колено, накрыл лису одеялом и взвалил узел на правое плечо, стараясь, чтобы тот слился с его фигурой. Этим он надеялся обмануть койотов, но жаждущие крови звери в бешенстве набросились на него. Окружив юношу плотным кольцом, койоты угрожающе рычали, хватали за лодыжки и под коленями и подпрыгивали, стараясь ухватить его зубами за локоть и опустить узел.

В это время на поляне показалась группа всадников, следовавших, как видно, за койотами. Большинство из них были в красных одеждах. Впереди скакал мальчик лет двенадцати на черном жеребце. Его иссиня-черные волосы были коротко острижены, как у школьника, одет он был в куртку цвета золота.

Мальчик на коне смело въехал в круг. Его бесстрашный жеребец, гарцуя, вмиг рассеял стаю койотов. Подъехав к Чистому Голосу, мальчик протянул руки, взял у него с плеча сверток с лисой и положил перед собой поперек седла. Койоты устремились было вслед за мальчиком на коне, но всадники в красных одеждах погнали их хлыстами прочь. Мальчик направил жеребца к западному краю круга камней. Там он выпустил лису из одеяла в высокую траву.

Затем мальчик повернул коня и поехал шагом в сторону шатра, который стоял у восточного края длинной прямой дороги. Он напоминал шатер вице-губернатора, установленный перед Форт-Карлтоном на Совете договора в 1876 году. Ловкий Охотник обычно называл его «королевским типи».

Чистый Голос пошел за мальчиком. Подойдя ближе, он обнаружил, что шатер похож на церковь, имеющую в плане форму креста. Центральная часть ее возвышалась, словно башня, над боковыми пристройками. Мальчик спешился и вошел в церковь, Чистый Голос последовал за ним.

Снаружи церковь-шатер состояла сплошь из плоских граней и углов, но внутри ее стены образовывали круг и были увенчаны куполом, как будто в прямоугольном здании было установлено типи. Купол и стены церкви были покрыты красочными изображениями библейских сцен. В центре круга стоял трон, на котором сидела королева Виктория. Королева выглядела в точности такой, какой она была нарисована на жестяной коробке Ловкого Охотника — в черном ниспадающем платье и трикотажном головном уборе, с румяными щеками, острым носом и строгим выражением лица. Главным отличием было то, что поверх головного убора на ней была надета украшенная драгоценностями корона, а в правой руке она держала короткий жезл — совсем как на портрете, висевшем в кабинете индейского агента в Батлфорде.

В руках у мальчика появился сияющий белый диск. Он держал его большими и указательными пальцами обеих рук, как священник держит гостию[27] во время приношения даров на католической мессе.

Королева безмолвно смотрела на Чистого Голоса, и взгляд ее был так же холоден, как на портрете, который висел в школе-интернате. Но, вглядываясь в черты ее лица, он вдруг заметил, что румянец исчезает со щек, розовые губы бледнеют, глаза утрачивают голубой цвет, а бриллианты теряют блеск. У него на глазах темные одежды королевы начали светлеть, и очень скоро она вся побелела с головы до пят.

Когда Чистый Голос вошел в церковь, королева, надменно взиравшая на него с высоты трона, показалась ему больше, чем в реальной жизни. Но по мере того, как он приближался к трону, она становилась все меньше. Наконец трон превратился в ложе, а королева закрыла глаза, откинулась назад, склонила голову к подушке и уснула.

Мальчик опустил руки и подал Чи