«Кто рискнул бы сказать три года назад, что Советы разлетятся в прах и пыль? — написал Лем в декабре 1991 года. — И что это произойдет вследствие путча нескольких психов, и что разлетится коммунистическая партия?
Однако после 1968 года он как будто утратил вкус к беллетристике и навсегда разочаровался в СССР. «Антисионистская кампания» и подавление Пражской весны превратили Лема в мизантропа и ярого антисоветчика.
Лем, как барометр, живо реагировал на общественную атмосферу, тем более что похолодание политического климата отразилось и на нем. Весной 1964 года (на Великую субботу, как сам отметил) в письме Врублевскому, написанном ради секретности мешаниной из четырех языков, он фиксировал закручивание гаек в стране и анализировал происходящее, опираясь на собственные рассуждения об общественных системах в «Диалогах». К неутешительным выводам его принуждала не только история с «Письмом 34-х», но и то, что цензура опять ополчилась на многострадальное «Тринадцатое путешествие Ийона Тихого», в то время как в Чехословакии, Венгрии и Югославии его издали без проблем.
В середине тридцатых Хемар возглавил театр «Новая комедия» в Варшаве, а в 1939 году, незадолго перед войной, спровоцировал германского посла на ноту протеста, высмеяв Гитлера в песне «Этот усик» — своей версии знаменитой французской «Titine» (известной по фильму Чарли Чаплина «Новые времена»).
Вдобавок, к ужасу своему, он обнаружил, что Австрия заражена нацизмом похлеще ФРГ: в ней даже не провели как следует денацификацию, так как австрийцы сумели представить себя жертвами Третьего рейха. Лем был в ярости: глядя на австрийцев, он то и дело задавался вопросом, чем они занимались во время войны. Свою неприязнь он не особенно и скрывал: например, однажды, провожая Бартошевского к такси, демонстративно взялся петь «Хорста Весселя», вызвав у водителя шок (исполнять эту песню было запрещено)
Провокация» вышла на славу, коль скоро на нее кто-то повелся, и отметил, что сам писал о том же самом в научных трудах, в связи с чем напомнил о сформулированных им четырех составляющих гитлеровской системы: убежденность в наличии объективного и извечного врага, которого нужно уничтожать даже во вред себе (нацисты истребляли евреев, невзирая на нужду в рабочей силе и специалистах); архаичная мечта об аграрной утопии; бюрократические извращения, при которых чиновники выполняют любые распоряжения властей, формально соблюдая инструкции и закон; а также политический садизм, ввергающий общество в состояние страха и неуверенности (тут Рышка, подобно Лему в «Провокации», сослался на произведения де Сада).
Мои предки были евреями, но я не имел представления ни об иудаизме, ни, к сожалению, о еврейской культуре. Собственно, лишь благодаря нацистским законам я осознал, что в моих жилах течет еврейская кровь13.
Станислав Лем, 1983
Невозможно уничтожить предубеждения. Впрочем, сейчас, особенно среди молодых людей, антисемитами являются люди, которые в жизни ни одного еврея не видали, а потому не проявляют таких людоедских качеств, как их отцы. Да у нас и евреев-то почти не осталось.
