Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Анатолий Лернер

Ночь казни,

или

Седьмой цвет радуги

Роман о тёмной стороне нашего существования, взгляд на Рай с точки зрения «чертей», мечтающих нарушить границы дозволенного и побыть людьми, пусть и недолго, в созданном ими райском саду.

Как вырваться из ада безумия? Как остановить нескончаемый поток иллюзии? Как прорваться сквозь экран чужого кино? Как найти двери в то, что мистики называют «здесь и сейчас»? Где выход к самому себе? — это далеко не все вопросы, на которые наш герой, не сразу, но находит ответы…

Отрывки в виде отдельных рассказов печатались в Израиле, США и Канаде.

Посвящаю эту повесть Софии и Анатолию Берлиным,

с любовью и благодарностью.

 

Глава 1

Полная, пресытившаяся энергией луна хищно потянулась над миром. Пролетел в празднованиях небезызвестный месяц нисан, вслед — одиннадцать дней ияра, а иудеи уже готовятся к встрече следующего весеннего праздника, именуемого Лаг ба-омер. Ещё семь дней, и будут подняты по тревоге пожарные команды, ибо запылает огонь, и будут гореть по всей стране гигантские костры, как во время восстания Бар-Кохбы против Рима. И у каждого костра будут дети, и — общая радость!.. и единая любовь… и огонь!!! Настоящий праздник пламени и души.[1]

 

Ах, что за праздник, Лаг ба-омер! Едва закончился Песах, а пацаны уже бегают по городу, выискивают, подмечают всё, что может пойти в костёр. Очистятся от деревянного хлама подвалы и городские свалки, убежища и дворы. Но главное — очистятся огнём души. И будут в Лаг ба-омер маленькие, скромные, семейные костерки, и будут угощения и визиты соседей, будет картошка в «мундире» с обугленным бочком и дымком от костра, с обязательным кусочком сливочного масла. Будут питы с хумусом и оливковым маслом, и горячие, обжигающие язык «каштаны» фалафеля, и жареное на огне куриное мясо, кебабы и сосиски. И будут похрустывать на зубах маринованные огурчики, и синеть чернотой израильской ночи греческие оливки без косточек, и прольются реки пива и сладких напитков…

Но, не это главное! Главное, наверное, что вся страна без страха будет смотреть на огонь, и, что люди будут петь весёлые песни… Кто-то станет раззадоривать уд, а кто-то читать под гитару молитвы, а дети — стрелять из лука в деревья и небо, и прыгать через очищающий костер! И всё это — под сошедшие с ума барабаны!!!

 

«Конечно, всё это непременно будет, но лишь через семь дней. Тогда как каждый твой день, даже на пути к празднику, может стать последним. Днём, который заключит собою всю твою прошлую жизнь»…

 

Так думал писатель, только что в одиночестве отметивший свое сорокалетие. Подкурив сигарету, он долго смотрел в окно, где полная луна звала далеко-далеко от продымленного кабинета, туда, где, наверное, исполняются детские мечты!

Он сел за стол и записал в рабочей папке компа стремительно бегущие мысли:

«В детстве было всё просто и понятно без слов!.. без правил, без определений. Была лишь суть и она, либо схватывалась, либо упускалась. Но детство давно прошло, и то, что было так просто и естественно тогда, теперь превратилось в тяжкий груз неразрешённых загадок. И теперь их было множество, и занимали они все мысли!.. А тайна ускользавшей сути, которую олицетворяла жизнь, всё так же оставалась за семью печатями и была такой же недоступной, как нечаянная радуга, или прошедшее детство»…

 

Писатель загасил окурок о край пепельницы, устало закрыл рабочий файл, — и, совсем уж было, поддался на шаманство луны. Но что-то упрямо не отпускало его из кабинета! И прежде чем он вышел из компьютера, это «что-то» заставило его заглянуть в почтовый ящик…

Несколько случайных спамов… редкие, но приятные поздравления от знакомых и немногочисленных читателей, угрозы и «ржунемагу» антисемитов… А это что?

— «Вам открытка». Щелчок. Что это? В приложении к открытке — его собственная рукопись…

Проявив неосмотрительное любопытство, он скачал рукопись. Антивирус сообщил о пробивающейся сквозь заслон троянской программе.

— Что за черт!.. — воскликнул он, никак не ожидая такого подвоха.

По экрану, расплываясь и заслоняя собой текстовый файл, пробежали семь разноцветных дорожек. Направив на радугу курсор, он щелкнул кнопкой мыши и остановил тревожное сияние. Теперь на поле монитора появилась празднично оформленная коробка, а точнее — армейский контейнер, один их тех, в которых хранятся боеприпасы. Электронный таймер где-то в стороне отсчитывал в обратном порядке секунды. И когда часы обнулились, то ничего страшного с боеприпасами не произошло. Только громко выстрелила пробка шампанского, и под звуки «Оды радости» шампанское полилось в бокалы, проливая пену на удачно разложенный карточный пасьянс.

Он улыбнулся, страх прошёл. Сыпалось конфетти, чьи замысловатые перегибы, сначала напоминали арабскую вязь, потом кириллицу, шрифт Times New Roman, которым он набирал свои тексты. Он механично прочел предложение, смысл которого ещё долго не будет доходить до опьянённого сознания…

 

То, что он прочёл — было инструкцией. Руководством по применению компьютерной программы, которую Антивирус Касперского воспринял как Троян. Его уверяли, что программа предоставляет владельцу её оригинальной версии реализовать уникальную возможность проникновения в собственную СУТЬ…

О рукописи же, говорилось, что она настоящая и представляет один из вариантов развития сценария его последующей жизни…

— А нахрена мне это?! — вырвалось у писателя. — Зачем мне нужен этот один из вариантов? Я что, сам себе сценарий не нафигачу?!.. вот сейчас возьму!.. и сам изменю свою жизнь!.. сам!!! Если захочу…

Писатель метнулся на кухню и долго пил, прямо из-под крана. Закончив пить, он сунул под кран голову и заорал:

— Вот прямо сейчас, возьму и уйду гулять…

В подлунный мир!..

Навстречу неизвестному…

И не буду следовать дурацкому сценарию и воле компьютера!..

 

И тут он осёкся…

Его пафос сник, и каким-то шестым чувством писатель понял, что никуда не уйдёт…

Ни на какую встречу с неизвестным…

Понял, что неизвестный отыскался сам…

И даже сценарием успел помахать перед его носом!..

 

Писатель испытывал унизительное чувство страха. Его трясло. Пытаясь успокоиться, он закрыл глаза, но тут же, снова открыл их и вскочил!.. Прошелся по комнате. Вышел через гостиную в палисадник. Подкурил сигарету. С отвращением загасил её! Замёрз, и, дрожа, снова вернулся к рабочему столу, где в персональном компьютере происходило нечто такое, что готово было уничтожить всю его жизнь…

— День рождения закончился, — горько пошутил он. — Пришла ночь казни…

— Вот и попрощайся с прошлым, — деловито распорядился кто-то, кого он, «по запарке», назвал внутренним голосом.

Всё оказалось чрезвычайно серьёзно. Шутить больше не хотелось, но и прощаться с прошлым, тоже!!! Он всё ещё чего-то ждал, пребывая в состоянии ступора. А никаких видимых изменений не происходило. Где-то громко тикал будильник, напоминая писателю, что ночь не вечна и, что на рассвете, возможно, его, писателя, здесь уже не будет… Ночь казни.

От этих двух слов сердце его сжалось и долго не хотело разжиматься. А когда отпустило, он попытался действовать.

— Ну не читать же саму рукопись!!! — огрызнулся он всё тому же, кого определил на этот раз, как внутреннего наблюдателя. А тот смотрел и видел, как на лице писателя менялись маски, изображая стадии его невменяемости.

Хотелось бежать!.. выпрыгнуть в окно! и махнуть куда-нибудь за город!.. где нет компьютера!.. где нет писателя… и всей этой шизофрении!!! Где только луна… и деревья, трущиеся о небо…

Он вздрогнул… звуковой сигнал сообщил о пополнении почты… «Рассылка. Форум. RU: «ВСЁ О РАДУГЕ». Тема сообщения: «как выжить в ночь казни…»

Кончики пальцев похолодели…

— Что ты хочешь от меня?! — человек обратился к компьютеру, как к мыслящему существу:

— Хочешь, чтобы я стал пленником твоего розыгрыша?

Чтобы оставил свой мир.

Свои… достижения!..

Отбросил… личную жизнь…

Взамен на что?!

На виртуальную игру?!

Где кем-то запланированные события, приведут к просчитанному финалу?!

Да понимаешь ты!.. Своим коллективным разумом!!!

Что для человека вот это… вот!.. равносильно смерти! ёё.

 

Он долго ещё молча тряс пальцем перед экраном.

А где-то внутри него уже зрела мысль, что жизнь, за которую он так неистово цеплялся, не стоила того. Она не была идеальной и вовсе не походила на ту глянцевую жизнь, которая рисовалась на обложках лучших журналов, печатавших его рассказы.

Жизнь, за которую он так сильно цеплялся, состояла из страданий. В ней отсутствовал покой, а мир — никогда не являлся миром. В редкие перемирия перманентной войны, он, то создавал, то разрушал собственные гнёзда, бросая жён, оставляя детей и порывая с теми, с кем был дружен…

— Вот и все твои достижения, — почти хрипел от удушья писатель, продолжая грозить пальцем монитору. — Единственное, к чему ты пришёл, — это понимание того, что надо что-то менять!..

Но что?!

Кто?!

И как?!! может изменить мою жизнь?!

Ну не этот же, в самом-то деле, роман-подкидыш!!!

 

— Ты во тьме безумия! — спорил с ним «внутренний голос», — в иллюзии пути. Ты ослеп, и не знаешь не только пути, о котором столько говоришь, но даже той двери, которую нужно открыть, чтобы отправится в путь. Тебе нужен проводник. Поводырь!

— И кто же это? Кто станет моим проводником? Вот этот роман-подкидыш?! Или дурацкие сообщения о том, как выжить в ночь казни?

— Нет, — ответил «внутренний голос» и умолк…

Писатель сделал глоток остывшего чая из термоса… и решительно произнёс:

— Прекрасно!

Я готов…

По крайней мере, готов тебя выслушать!..

 

— но спорщик отсутствовал…

Делать нечего…

Пришлось поверить…

И он подсел к компьютеру…

Словно голову положил на плаху…

Навёл курсор на тему сообщения и щёлкнул по клавише «мышки».

 

— «Той,[2] — бегло читал вслух писатель послание самому себе, — дело в том, — что я прошел весь путь… теперь об этом знаешь и ты. Я прошёл путь, и шаг за шагом описывал его… Этот роман — забавное переживание… сказка… Мечта… и она по-прежнему далека от тебя. Даже не сомневаюсь, что ты не захочешь читать сам текст, знаю и то, что сможешь принять истину, но только от самого себя… А сейчас, позволь мне подарить тебе сюжет… прими это как подарок: «…и радуга сияла над тобой!.. и ворота отчего дома… похожего на сказку замка!.. были распахнуты пред тобой… и любовь зазывала тебя в златые чертоги, но ты не переступил незримой черты, не вошел в те ворота…»

— Я позорно развернул коня?! — у писателя засвербело в ухе.

«Ты хвастливо вернулся в мир с благой вестью, о том, что достиг. А мир устал тебя ждать. Он успел стать чужим и уродливым. Ты сострадательно искал в нём, пусть не сочувствия, но хотя бы — понимания, а натыкался, лишь на отчуждение руин…»

— Но почему же я пулей не влетел в отчий дом? Испугался чертогов дворца?… — Мучился мыслью писатель. — Неужели я и впрямь что-то понял? Может быть, прежде чем оставить этот мир навечно, хотел что-то исправить в своём прошлом?… И потом, разве возможно исправить то, что сам же и разрушил?… не знаю…

«… ты вернулся на свои собственные руины, туда, где по-прежнему страдали твои герои. Живые герои, не книжные… Ты вернулся снова туда, где отсутствовал покой, а мир — никогда не являлся миром…»

 

Той вскочил…

В горле перехватило!..

Вот!

Эти слова… про покой… и мир…

Они больно ранили изнутри…

Ранили потому что в них была чистая правда… и про жён правда, и про детей…

И про друзей…

Тоже, правда…

 

Он смахнул слезу и почувствовал, как цепкие пальцы кукловода разомкнулись… отпустили его хрупкую шею. Снова можно было дышать. И кто-то тут же задёргал за ниточки. И кукловод вернул его к столу.

Он хлебнул совсем остывшего чаю, и послушно продолжил читать…

«…ты обещал женщине, которую любил, что бросишь к её ногам весь мир… Глупец, надеюсь, ты понял, что это означает? — писателю показалось, что кто-то стоит за спиной и грустно улыбается… он резко оглянулся… но никого рядом не оказалось…

— А если ты спишь, — то сорок лет — как раз тот возраст, когда еще не поздно пробудиться. Я должен был… обязан… пробудить тебя от сна».

Той оттолкнулся ногами, и вместе с креслом отъехал от стола. Он развернул его так, что оказался лицом к окну. Закурил…

— С днём рождения, пацан! — Нервно улыбнулся он, выдыхая сладкую струйку дыма в жирную оконную сетку от гнуса…

Теперь он знал наверняка, что именно сейчас всё и случится!.. непременно сейчас произойдёт что-то… Пепел на сигарете задрожал, когда кресло само возвращалось к монитору компьютера…

— Паролем к программе, а если угодно, то и к алхимическому опыту, служит камень обсидиана, — прочёл он.

— «Черный Пес»?! — Воскликнул Той, облизывая пересохшие губы, всё ещё не веря, что речь идёт о камне, обрамлённом в серебряный ковчег и висящем на шее… «Неужели «Черный Пёс» готов снова преподнести мне урок?!» — писатель теребил камень, и видел как…

 

… развернувшаяся компьютерная программа, щедрым жестом Руки Мистерий, уже метнула каменную руну!.. и та, прокатившись по звездному небу, застыла черной пустотой магического камня…

Не веря напуганным глазам, он пристально всматривался в изображение на мониторе. Камень в серебряной оправе представлял точную копию, висящего на груди кулона. Он и был тем самым ключом и паролем к программе.

Той заёрзал на кресле. Он вытащил из-за пазухи камень, и, держа его за кожаный шнурок, приблизил к монитору.

— Разрешите представиться, — произнёс грустный шут, — Той и мой друг… Обсидиан.

Возможно, он немного хитрил, тянул время, старался привыкнуть к мысли, что не только его камень был виртуальным двойником, но и он сам. Он сильно трусил и рад был бы любому поводу, чтобы броситься по пути отступления…

Но этому не суждено было сбыться. Теперь уже всё происходило помимо его воли. И потом, он мог бы поклясться, что всё это время чувствовал чьё-то пристальное внимание… Словно кто-то контролировал ситуацию.

Неожиданно, его приковала к экрану Рука Мистерий. И когда он впился глазами в монитор, сетчатка глаз была просканирована.

Сильная вспышка ударила по глазам, и боль… и её отражение в виртуальном поле почти живого камня…

А потом… настоящий и его виртуальный двойник одинаково мерцали… голубые дорожки их, то исчезали, то появлялись вновь. И вспыхивали искры! И разделяли камни, на чёрное!.. и… очень черное!.. А, по едва мерцающей, голубой дорожке, точно по звёздной тропе узнавания, отзывом на пароль, непостижимо пробегал свет.

Той резко одёрнул руку с кулоном, но было поздно. Алхимическая реакция уже началась. Теперь решал всё камень. И камень, зажатый в ладони неготового к чудесам человека, гудел и искрил голубыми дорожками… Камень делил пополам, и без того чёрную ночь: на чёрную и очень чёрную…

 

В очень чёрной части ночи он ничего не помнил. Знал только, что улетел. Знал, что улетел, самым что ни на есть неизвестным образом. Улетел, сам, пока не понимая, как и куда…

В ушах ещё стоял свист, а в голове уже торчали осколки разорвавшихся воспоминаний. Веки оказались неподъёмными. По всем ощущениям — он лежал…

— Тоже мне, ощущения, — едва ворочая языком, промычал он. — Лежу тут, как брошенная тряпка!

Он прислушался к нарастающему гулу. Казалось, сотни кованых сапог чеканят шаг. А безжалостная тень изобразила на стене полчища грызунов, вставших на задние лапы. Крысы с мерзким оскалом и острыми когтями надвигались на него, и нужно было что-то срочно предпринять. Он резко вскочил, но изнутри что-то царапало грудную клетку. Он охнул, прижав руку к груди. Под ладонью он нащупал камень и тут же вспомнил строчку инструкции: «Владей не камнем, а силой камня…»

И едва он обратился к силе камня, как чёрный луч, порожденный в глубинах обсидиана, разящим мечом смёл всех грызунов. А потом по гладкой поверхности пробежала голубая молния, и камень снова застыл, вися на кожаном шнурке, в серебряной оправе…

Той снова не владел ситуацией. Он потерял равновесие и стоял на четвереньках, пытаясь оторваться от пола. Едва это удалось, он опёрся о стену и, закрыв глаза, стал ощупывать себя. Ему не удалось нашарить камень, потому что стена внезапно провалилась, и что-то пронзило его насквозь, а сам Той скользил по лезвию, ставшему струящейся лентой, выкованной из стали далёких галактик. Эта сталь проткнула его и легко и бескровно. И теперь несла вверх. И он скользил по ней, как по мокрой спирали водного парка… Только не сверху вниз, а наоборот. Той нёсся ввёрх, затаив дыхание от восторга!.. Его мчало спиной к неизвестному, а восторг не заканчивался. Мало-помалу, на смену пришла тревога. А после — и вовсе паника! И тогда писатель рухнул назад.

 

Грохнулся в тело… И снова стал грузен, как мысль о смерти. Вслед за этой мыслью, явились фантазии. Все они обыгрывали тему смерти. Когда выяснилось, что умирать не хочется, — возобновилось дыхание…

— Ладно, — согласился писатель, — раз не готов, значит…

Он огляделся, ожидая увидеть себя где-нибудь в мирах, описанных Гурджиевым или Кастанедой. Но, представшая его взору комнатёнка, была знакома до отвращения, до последнего шурупа, вкрученного им в бетонные стены. Правда, в этот миг, она показалась ему родной и желанной. А стена, которая твёрдо упиралась в спину — единственной опорой в этом ненадёжном мире. Возвращающееся сознание несло в себе чуждую идею «проникновения».

Крысиным хвостом, свисал с рабочего стола шнурок кулона с камнем. Померещилось даже, что грызуны снова атакуют стол, и морозцем страха повеяло изо всех углов.

Едва страх оставил его, как писатель стал рассуждать. Усилием воли Той заставил себя вспомнить, что не только с мыслями о смерти вернулся он из запредельного. Вернулся с чем-то более ценным… с грузом знания. С мыслями о Боге… И пусть сама жизнь утверждала идею о смерти, сама же смерть теперь представлялась ему синонимом всепоглощающей любви Всевышнего… Впервые, вот так близко!.. он прочувствовал то, сколь притягательной оказалась сила смерти!!! Да, он проникся её восторгом! Но теперь, сидя на полу своего кабинета… снова боялся её.

 

Теперь необходимо было привести себя в порядок. Той приплёлся в ванную, стащил с себя джинсы и футболку, и включил душ. Стоя под струями горячей воды, именинник думал о том, что, ему дано какое-то особое время. Что-то, наподобие персонального «здесь и сейчас». И ещё, думал о том, что где-то там, у последней черты, возможно, его поджидает…

Горячая вода закончилась неожиданно.

Перекрыв краны, он сорвал с крючка белое махровое полотенце с изображением радуги.

Белый халат также был с небольшой радугой, вышитой атласными нитками. Запотевшее зеркало ничего не отразило. Но на это странное обстоятельство он не обратил никакого внимания. Нетерпелось снова сесть за компьютер к радуге на мониторе и магическому камню обсидиана, так похожему на «Чёрного пса». Мысли были заняты тем, что решали, насколько можно было бы рассчитывать на волшебную силу камня.

Той впрыгнул в кресло…

обсидиан на груди и его виртуальное отражение снова обменялись мерцаниями…

и…

прогремел оглушительный взрыв!

 

…Отброшенный взрывной волной на пол, он резво вскочил на ноги. В темноте, обрушившейся стеной, в руки сами прыгнули свечи. Щелчок зажигалки — и мрак нехотя отступил. То, что он увидел при свете, показалось иллюзией, неправдой, чьим-то жестоким розыгрышем. На рабочем столе плавилось, дымило и искрилось то, что минуту назад было компьютером. В это трудно было поверить! Но ум настаивал, чтобы он посмотрел на факты и перестал заниматься глупостями.

— Ты писатель, — внушал себе Той, как ненормальный. — Твое дело писать книги, а не лезть в… запредельное!.. Сочинитель, значит, сочиняй!.. и нечего соваться в мистику!..

— Алхимию ему подавай! — присел он, разминая ушибленную ногу и сметая паутину сажи с белоснежного халата, — будет тебе алхимия…

А в дверь уже настойчиво стучали.

— Кто? — спросил он, после того, как слух донёс стук до его сознания.

— Открой!!! Немедленно! Сейчас же!!! Что происходит?! Там?! У тебя?! — услышал он далёкий, но отчётливый голос отца. — Ты живой?! Почему двери закрыты на ключ?!. Ты можешь мне открыть или нет?! Дай мне войти в комнату!

Той повернул ключ в замке, и разбуженный взрывом старик ворвался в комнату, оттеснив сорокалетнего сына. А Той вышел в коридор и, щелкнув пакетом предохранителя, зажёг в комнате свет. Затем он прикрыл двери и снова их запер на ключ.

Когда же обернулся, и посмотрел на всё глазами отца, старого человека, то сам открыл рот от изумления!..

В одних трусах сидя на кровати непутёвого сына, отец лишился дара речи. Комната «дышала». Та её часть, где стоял изуродованный компьютер, была слегка задымлена. Создавалось впечатление чего-то бутафорского, не взаправдашнего, как при съемках мистического кино. По этой причине, и события, и сама картинка его отразившая, казались ненатуральными и павильонными. Но приходилось довольствоваться очевидным…

Комната была поделена на две непропорциональные части. На отколовшемся куске, где на кровати сидел старик в скрученных трусах, реальность казалась простой и бесконфликтной, уютной, заботливой и радостной, как наглаженное белье. Глядя на неё, тянуло вернуться!.. Хотелось улечься на диван, закрыть глаза, и с наслаждением вдыхать запах чистого, накрахмаленного белья.

— Что это?! — отец вернул его к другой реальности, которая разместилась на том куске пространства, где искрил и плавился компьютер.

— Не знаю, — честно ответил сын, стараясь как можно спокойнее произносить слова.

— Что?!

— Что-что!!! Смотря с какой стороны смотреть… что!..

— С моей! С моей стороны смотри! Хохам гадоль![3]

— Видишь, папа… в этой комнате мир раскололся на две части, — сын развёл руками, — и это то, что вижу сейчас я… а ты… ладно!.. Цедек![4] согласен!.. конечно, ты прав!.. можно оценить это событие…

— Короче!..

— Короче?… взорвался компьютер…

— Это я вижу, — сказал отец, грустно глядя на непутёвого сына.

— Я, папа, поймал сумасшедший вирус… — и только когда Той произнёс это, он окончательно понял, что вирус уничтожил не только его персональный компьютер!.. но и разнес в клочья!!! его прежний… персональный мир!

— Старого уже нет, а новое всё еще не обретает никаких очертаний. Но оно здесь!.. в этой комнате. — Той развёл руками…

— По-моему, ты сходишь с ума, — сдержанно произнёс семидесятилетний старик. — И знай: нового компьютера у тебя долго ещё не будет!.. одни очертания…

— И, слава Богу!.. — с каким-то облегчением вздохнул сын. — Иди, папа, ложись спать, — потихоньку выталкивал он отца… Той даже обнял старика, чтобы проверить, что тот — реальный. И убедившись, что отец настоящий, из плоти — выставил его и захлопнул двери. Долго искал носки и кроссовки. Встал перед расколотым на две части зеркалом. Расчесал длинные, слегка волнистые седеющие волосы, пригладил рукой жёсткую щетину бороды, и заглянул в глаза отражению. Он долго глядел в зеркало, точно ожидая чего-то. Точно отражение могло что-то подсказать. Ведь чуял: что-то пошло не так!.. А потом набросил на себя безрукавку с кучей карманов, на голову нахлобучил «найковскую» бескозырку и ещё раз взглянув в зеркало, остался доволен своим видом.

— Вот так! — произнёс Той, обращаясь к отражению, — теперь не только мир за окном другой! Теперь и ты сам другой!

Свесившись с подоконника, писатель и не заметил, как пересек невидимую границу между двумя мирами…

Глава 2

Высунувшись из окна, он долго дышал прохладой майской ночи, наблюдая за тем, как то, что сперва было чёрным и до самого горизонта было запеленато саваном тьмы, вдруг стало приобретать очертания! Казалось, тьму изнутри источила ржавчина, и в образовавшиеся просветы просачивалось предрассветное небо.

Чудеса! Волшебство, сотканное из юношеских снов. И робкие мысли: как суметь описать такое? Как не исказить те сны?! А в них — вот этот ветер?! И те деревья?! И их листья, что трепещут на ветках перед ним?! А ведь трепещут!.. трепещут, и вызывают ответный трепет… А эта ель, что кокетливо растопырила пальчики и испуганно произнесла:

— Холодно!.. ах, как невыносимо холодно!.. И больно. Больно от холода…

И видит он себя, нелепого, со стороны. И неловко как-то за себя, такого неладного. И пытается себе, неуклюжему, помочь. Ведь вечером накануне дня рождения, Лика захлопнула перед ним двери. Сам виноват. Д

...