Annet Schaap

de Meisjes

zeven sprookjes

 

Em. Querido's Uitgeverij

Аннет Схап

Девочки

Семь сказок

Перевод с нидерландского Ирины Лейченко

 

Москва
Самокат

Информация
от издательства

Художественное электронное издание

 

Иллюстрации Аннет Схап

 

Для среднего школьного возраста

В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 12+

 

Реальные девочки хотят читать о реальной жизни, в которой есть и печаль, и боль, и одиночество, и ревность. Реальные девочки испытывают реальные чувства. Они падают, набивают синяки и шишки и снова встают, становясь старше и мудрее. Девочки уже не сказочные персонажи, а люди — из плоти и крови.

Аннет Схап — известная голландская художница и писательница, автор сказочной повести «Лампёшка» — превратила семь классических сказок братьев Гримм и Шарля Перро в удивительные истории о семи девочках. Эти сказки, переложенные на современный лад, пронизаны глубоким психологизмом, и между строк можно найти больше скрытых смыслов, чем кажется на первый взгляд.

В 2021 году книга получила престижную литературную премию Нидерландов «Бронзовый грифель».

Книга издана при финансовой поддержке Нидерландского литературного фонда

 

Любое использование текста и иллюстраций допускается только с письменного согласия Издательского дома «Самокат».

	Copyright text and illustrations © 2021 by Annet Schaap Original title De Meisjes. Zeven Sprookjes. First published in 2021 by Em Querido’s Uitgeverij, Amsterdam Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates © И. Лейченко, перевод, 2023
ISBN 978-5-00167-587-7	© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

 

 

Другим моим сестричкам — Фредрике, Йенни, Анне Мирьям, Труди, Детте, Яннеке, Пет, Инге, Юдит и Линн; Аннемике, Иветт, Сесиль и Мирьям Б.

 

Если ты сердцем чудовище — встань! (...)

Если ты брошен и горем расколот;

Если твой спутник — мучительный голод;

В башне живешь ли, в тюрьме, во дворце,

Если сочувствия в каждом лице

Ищешь напрасно отчаянным взглядом —

Встань со мной рядом!1

 

Кэтрин М. Валенте

Господин Штильцхен

Золото

Девочка сидит за пряжей в залитой солнцем комнате. День перевалил за середину, в окно струится мягкий свет, и все хорошо. Картошка почищена, суп давно готов, а мама столько лет лежит в могиле, что девочка привыкла и уже почти не горюет. За стеной среди мешков с мукой насвистывает отец.

Ветер несет запах нагретой на солнце скошенной травы, теплой соломы.

«Однажды явится принц, — думает девочка (она часто об этом думает). — Явится издалека и заберет меня с собой. Его улыбка будет белоснежной, как его конь. Он усадит меня сзади, и мы помчимся галопом. Его теплые руки, его длинные волосы цвета соломы, цвета золота… Он никогда меня не отпустит, мужчина, которого я люблю».

На тропе у их дома мужчины показываются нечасто. Собственно, только отец, когда развозит муку. Мельница стоит на отшибе.

Но мечтать-то никто не запрещал, и сегодня ее Греза кажется реальней летнего дня. Вокруг пахнет любовью и соломой, вот-вот послышится стук копыт. Она чуть выпячивает губы, заранее, на всякий случай. В конце концов, девочке полагается быть готовой.

День такой мягкий, что можно просунуть сквозь него руки и легко дотронуться до того, что по ту сторону, и, не успевает она опомниться, а руки уже прядут из мыслей золотую нить. Вообще-то, у Грезы есть часть первая — Встреча, и часть вторая — Предложение, и третья — Помолвка! Она напрядет и побольше, дай только время: и Королевскую Свадьбу, и Медовый Месяц, и, наконец, Долго и Счастливо... Нить вьется и вьется. Золото блестит на солнце.

Когда дело доходит до Брачной Ночи, приходит время варить картофель. Намотав нить на катушку, она встает, чтобы зажечь огонь.

 

— Это твоя работа? Правда?

Мельник смотрит на девочку, будто видит ее впервые. Она? Его бестолковая странноватая дочь? Которая вечно где-то витает, все забывает, неспособна рассказать ничего мало-мальски интересного… И она вдруг взяла и сотворила такое?

— Напряла, говоришь? Но как?

Она мямлит что-то в ответ. Добиться от нее связного рассказа с началом, серединой и концом удается редко.

Он щупает нить мясистым пальцем. Тончайшая работа.

«Молодец!» — мог бы сказать мельник. Или: «Потрудилась на славу!» Но не такой он отец. Он скорее укажет на ошибку или изъян. Чтоб знала свое место.

— Картошка сыровата, — говорит он, запихивая в рот сразу две.

— Да, отец. — Она кивает и продолжает есть, как послушная дочь, которая ничего такого о себе не воображает.

Катушку с нитью он сунул в карман.

 

Там она и лежит, забытая, и вспоминает мельник о ней только через неделю, когда привозит очередную партию муки в королевский дворец.

Вышедший ему навстречу долговязый мажордом хмуро рассматривает мешки.

Ох, вспоминает мельник. В прошлый раз в муке обнаружился червяк. Червячок. Один на целый мешок, ну разве это так страшно? Вкуса не испортит, это он по опыту знает. Но кого за это накажут? Кого всегда наказывают? Верно: его.

— Это твой последний шанс, — говорит верзила в красной ливрее. — Если что, найдем другого мельника. Не забыл?

Не забыл, ясное дело. Вот только мельницу он на этой неделе не запускал, так что мука в мешках, прямо скажем, та же, что и на прошлой. Он, конечно, мог бы ее просеять. О чем, конечно, должен был вспомнить. Но теперь-то что поделаешь?..

Мажордом достает из кармана золотое ситце с малюсенькими дырочками. А черви-то, за неделю налопавшись муки, не похудели.

«Думай! — Мельник обливается потом. — Шевели мозгами, найди выход!» Стараясь выглядеть поуверенней, он сует руки в карманы.

Пальцы нащупывают катушку.

— Кстати, э… Пит, — медленно говорит он.

— Пьер, — поправляет мажордом.

— Пьер, я тут подумал… У меня возможно, э-э-э… найдется кое-что, э-э-э…

Долговязый делает вид, будто ничего не слышал, и продолжает возиться с узлом на мешке.

— Кое-что н-н-необычное… э-э-э… — У мельника подмышки под рубахой слипаются от пота. — Настоящая у-у-удача. Дело в том, что…

Он мог бы и не пытаться. Сито вот-вот погрузится в клубок червей, в который наверняка превратилась мука. Раз-два — и мажордом развяжет узел. Три-четыре — и не видать бедному мельнику королевских денежек.

— Золото! — выпаливает мельник. — У меня есть для тебя золото!

Рука с ситом зависает.

— Золото?

— Да! Да! — Мельник кивает так, что еще чуть-чуть, и голова отвалится. — Настоящее золото. Много!

— И я должен в это поверить?

— Да! Смотри! Сейчас докажу! Смотри!

Дрожа, он достает из кармана катушку. Хотя, вообще-то, если разобраться, что он предлагает этому долговязому? Пару дней назад ему показалось, что это золото. Но настоящее золото… Ведь так не бывает, не могла же она его просто взять и напрясть, его дочь? Никто не смог бы.

Мажордом, прищурившись, разглядывает нить. Отматывает немного. Нюхает.

— У меня есть еще, — торопливо добавляет мельник. — Для тебя. Для твоего хозяина. Сколько захочешь!

— Ты что, клад нашел на своем бесплодном поле? — Взгляд у мажордома — насмешливей не бывает, но ситце возвращается во внутренний карман.

— Не клад. Э-э-э… м-м-моя… моя…

— Чего мычишь-то?

— Моя дочь. Моя девочка. Это она сделала.

— Твоя дочь?

— Моя прекрасная, любимая дочь, — вздыхает мельник.

Надо же, как он ее все-таки любит!

 

Король в двадцатый раз смотрит на маленькую катушку у себя в руке. Зажмуривается и думает: «Неужто? Неужто это настоящее золото? Как бы кстати оно пришлось!»

Разграблению всякого королевства есть предел. Прекрасная пава с роскошным оперением, какой была когда-то его страна, стала голой, как лягушка. Налоги, указы, штрафы за все подряд — что еще придумать правителю?

Взять в долг — да, и он это делал чаще, чем подсказывал здравый смысл. Но терпение кредиторов потихоньку иссякает.

А лишить себя тех вещей, которые ему так дороги: одежды, закусок, десертов, дворцовой обстановки — короче, всего образа жизни — было бы слишком, не правда ли? Ведь все это его награда за то, что он… Что он король. А король этот — ничего не поделаешь — привык к роскошному гардеробу, к ужинам с бесконечной сменой блюд и в особенности к тому, что́ все эти вещи о нем говорят, — как он преуспел в жизни.

Поэтому никакую, даже самую завалящую, возможность пополнить казну упускать нельзя. Он в двадцать первый раз смотрит на катушку, которую принес ему мажордом. И кивает.

— Коня, сир?

— Коня, Пьер!

Солома

Другой день, совсем другой. Моросит дождь, облака висят низко, будто наступила осень.

Девочка сидит на том же стуле, но сегодня ей не мечтается. Отец ведет себя чудно́, почему — непонятно. Зай­дет в комнату, поглядит на нее, вернется на скамью у дома, и так все время. Девочка встает и направляется к задней двери. Он тут же бежит за ней.

— Куда собралась?

— Никуда.

— Сиди спокойно, — приказывает отец. — Никуда не ходи.

— Но пора кур кормить!

— Куры подождут. Сядь. Возьми попряди, что ли.

— Шерсть кончилась, — говорит она. — Уже давно.

— А из чего ты в прошлый раз… на прошлой неделе свила… э-э-э... ту нить?

— Да из того, что под руку попалось. Из пучка со­ломы.

— Ах, соломы… — Кивнув, отец в очередной раз бросает взгляд в окно.

Девочка не хочет показаться неблагодарной, но все же не так она себе это представляла.

Поначалу все шло в точности как надо. Она удивилась, когда в ее каморку вошла толпа мужчин в плащах с меховыми воротниками в сопровождении стражников в шлемах и с длинными копьями. Удивилась, но, если честно, не слишком.

Она ведь знала, что однажды это случится. Правда, всегда представляла себе, что произойдет все на улице, что он почему-то будет одет как простолюдин, пастушок какой-нибудь, но она таки узнает его по прекрасным синим глазам, благородным чертам и властному тону, которым он обращается к овцам. И что, еще до того как он назовется королем, они тут же полюбят друг друга.

«Не соблаговолишь ли ты проследовать со мною во дворец?» — скажет он и так ласково глянет на нее — как тут отказаться?

То, что перед ней король, она поняла сразу — по короне и горностаевой мантии. Остальное показалось

...