Стихи
Избранное, том 3
Римид Нигачрок

© Римид Нигачрок, 2016

ISBN 978-5-4483-0699-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очищение вод

Предупрежден

 

Дух тихонько намекнул:

Не стремись никак к карьере,

Если даже мне не веришь,

Я тебя не обманул.

   

Для тебя судьба – учебник

С неизвестным содержаньем,

В нем вопросы и заданья

От души, тебе потребны.

   

Я его прочел до корки,

Знаю что в нем наперед:

Чувств фантазии полет,

И земные ямки, горки.

   

Так что чувства духа слушай,

Путь, намеченный пунктиром,

Прошагаешь ты не сирый —

В теле дух несешь, и душу.

 

Дядя Юзеф

 

Дядя Юзеф утонул,

Немец, пленный с Кенигсберга!

Ты чего кричишь так, Верка?

Успокойся, сядь на стул…

   

Ну, рассказывай, родная,

Что случилось, в чем беда?

Ледяная ведь вода…,

Спьяну он полез, не знаю…

   

Кто полез? Да дядя Юзеф,

Там на озере в горах,

С камня прямо, божий страх,

Высоко, ползу на пузе

   

К краю самому, всплывет,

Нет ли, думаю, гадаю…

Всплыл как будто, выгребает,

Пред собою гонит лёд.

   

А потом нырнул и сгинул,

Пять минут, его всё нет,

Для меня померк тут свет,

Я – орать, бегут мужчины.

   

Дочка, что, сломала ногу?..

Или в озере русалку

Ты узрела?.. Дядю жалко,

Он нырнул, утоп, ей богу,

   

Дядя Юзеф. Эй, ребята,

Там у берега есть плот.

Ну, тогда бежим вперед!

Спорят с кем-то, кроют матом,

   

Плот спихнули и шестом

Тычут дно куда попало…

Ну, а я тут побежала

Рассказать скорей о том.

   

Вот так да, беда большая,

Дядя Юзеф, смелый хрыч,

Не убит в войну. Не хнычь,

Верка, думать нам мешаешь.

   

Надо как-то тетю Нину

Поддержать, помочь, поди.

От него дитя родит,

А тут немец взял и сгинул.

   

Мужики идут, смотрите,

Может, все-таки достали?!

Сбегай-ка, узнай-ка, Валя,

Вова, Саша, Вера, Витя

   

По домам, а ну – бегом!..

Дядя Юзеф стал покойник.

Влезли мы на подоконник,

Видим крышку под крестом.

   

Жутко, страшно, но манит,

Люди, свечи, гроб, венки,

В крест лежащих две руки,

Дядя Юзеф крепко спит…

 

Три портрета

 

Три портрета на стене:

Брат, сестра, а между ними

Чуть с усмешкою отец.

Имена живут во мне:

Юра, Галя и Владимир —

Трое замерших сердец,

   

В двадцать пять от рода брата,

Тридцать с хвостиком сестры

И отца в самом рассвете.

Судьбы их как бы распяты,

Несгоревшие костры

На стене портреты эти.

   

Мать, жена, одна, седая,

Слышит, будто говорят,

Как живые, голосами,

Ночью рамки покидая,

И за стол садятся вряд,

И рассказывают сами.

   

И она им все расскажет,

Упрекает, ли журит:

Вы ушли, а я осталась,

У портретов я на страже,

Жду и плачу до зари,

Муж и дети: Юрик, Гала.

   

Три портрета пожелтели,

Только лица неизменно

Смотрят, молча со стены,

Будто души, в самом деле

Избежать не могут плена

Из-за косвенной вины.

 

Семейный обед

 

Отца я помню как в тумане,

Пять-шесть найдется эпизода,

Но память детская обманет,

В те дни, вернувшись через годы.

   

Веселый, стройный и подвижен,

А может, строгий, даже злой,

В рассказах мамы его вижу,

Во мне, ребенке, он живой.

   

Семейный стол полуовальный,

Отец, я слева, справа брат,

Он усадил нас специально —

Учить приличиям ребят.

   

Мне ложку левою рукою

Взять неосознанно хотелось,

Отец мне строго: Что такое? —

Бьет подзатыльник то и дело.

   

А брат откусит хлеб и долго

Жует его и не глотает,

Отец встряхнет его за холку, —

Не подавись, запей-ка чаем!

   

К его приходу дети в чистом

Должны одеты быть и рядом,

И стол накрыт семейный быстро,

После отца все только сядут.

   

Жена должна сидеть напротив,

А рядом с мамой дочь Галина;

Кастрюля с супом, с мясом протень;

Отец вино нальет с графина…

   

Сам помню ль это пятилетним,

Иль мама позже рассказала,

Как притихали сразу дети —

Отец входил неспешно в зало.

   

И те семейные застолья,

И воспитательные меры,

Не мог придумать я, тем более

С годами в память крепнет вера.

 

Недостоин

 

Позоришь класс! Как так? Не комсомолец.

Таких, как я, штук двадцать в нашей школе.

Не уж-то я один «позорю» этим класс,

Есть двоечники, знаешь ведь, у нас.

   

Без возражения пиши-ка заявленье,

Бюро рассмотрит, я похлопочу.

Я недостоин. Как? Имею кол по пенью.

Какое пенье?.. Да, ладно, я шучу.

   

Я не созрел еще, какой я комсомолец,

«Позорю класс» – меня ты припечатал.

Туда достойные идут по доброй воле,

А мне вступать пока что рановато.

   

Но почему ж? Я троечник, ты знаешь,

И двойку схлопотал за сочиненье.

А в комсомол как вступишь, так исправишь.

Исправлю, нет, имеет ли значенье?

   

Ах, так!.. Живи пока что до собранья.

Комсорг, к чему угрозы, не пойму,

Займись другими, а я, что крайний?

Шмыгнул во двор, махнув рукой ему.

 

Порыбачили

 

Ну, что, студент, поедем на рыбалку?

Тут недалече, в горы, километров за сто.

Нет мотика и для тебя, конечно жалко…

С утра рванем. Решили?.. Баста!

   

Валера в передках, пылит, ревет мотором,

Мы с Ванькой в хвост пристроились за ним,

По руслу рек, ущельем, лезем круто в горы,

Толкаем технику, где путь непроходим.

   

Гроза застигла нас на самом перевале,

Так хлещет дождь, дорога вся раскисла,

У скал стихии буйство переждали,

Где козырьком плита над тропкою зависла.

   

Никак студент замерз? А ну хлебни-ка

Грамм пятьдесят спиртяжки для сугреву.

И стало чудно мне в краю гористом диком,

Направо скалы ввысь, и пропасть слева.

   

А где ж река, спросил я удивленно,

Хотя бы озеро, где будем мы рыбачить?

Вот там, внизу, за полосой зеленой,

Река… Валера, нет, я думаю иначе.

   

Да брось, Иван, я знаю эту местность,

Вон в тех кошарах мне пастух знакомый.

Валер, куда ж изба исчезла, интересно?!

И лес, река, бугор, всё будто по-другому.

   

Не дрейф, Иван, и здесь найдем поживу,

Недаром бредень взял на всякий случай,

Студент, готовь костер, мы сетью живо,

Здесь в миг наловим рыбы всякой кучу.

   

За час пять рыбок только и поймали,

А их едва ли хватит сварить похлебку.

Притихшие, спирт в кружки разливали,

И вкруг себя оглядывали робко…

   

Валера, черт ты этакий хвастливый,

Куда завес?.. Уж вечер наступил,

Лучей зари последние разливы,

И серп Луны на небе звездном всплыл.

   

А утро нам готовило подарок:

Пока мы спали, бык с кустов одежду

Сжевал, взамен блинов оставил даром.

Рыбачить здесь всё, кончилась надежда!

 

Дом чужой

 

Лицом и телом в бабку,

А в маму – склонность выпить,

С крыльца встряхнула тряпку,

Сказала: Проходите.

   

Здесь жил когда-то юным,

А взрослым ездил к маме.

Входил, запели струны,

В душе горело пламя.

   

Но дух чужой холодный

Свет погасил мгновенно.

Мог ждать я что угодно:

В убранстве перемены,

   

Немытую посуду,

Разбросанные вещи,

Но радость встречи чудо

Лишь ощущал бы резче.

   

А тут – чужая хата,

Нет места ностальгии,

Убита напрочь святость,

И вспоминания дорогие…

   

На этой печке мама

Варила щи отменно,

У притолоки прямо

Лежат два-три полена,

   

Сухие на растопку,

И обувь; рукавицы

Лежат сушится стопкой,

И шторка, из пестренького ситца.

   

Гудит огонь, бывало,

В той печке в зимний холод,

Для тяги с поддувала

Совком сгребаешь золу.

   

На старой табуретке

Мать папироску курит,

Из молодых соседка

Приходит к тете Шуре

   

Совет просить, поплакать,

Иль что-нибудь другое,

Мне все равно, однако,

Пришли, не беспокоят.

   

У двери рукомойник,

И таз большой под воду,

Сосок, бывало, тронешь,

А рук не моешь сроду,

   

Как прибежишь голодный,

И щи хлебаешь жадно…

...