Оглавление

1. Защищая горизонт
2. Глава 4. Сон длиною в жизнь
3. Глава 5. Время проснуться
4. Глава 6. Дивный новый мир
5. Глава 7. Добровольный кошмар

Глава 4. Сон длиною в жизнь

А вы что-нибудь ищете? Хотя нет, не отвечайте, время вопросов прошло, пора, наконец, найти ответы. Присмотритесь к себе, к тому, кто рядом с вами, взгляните на него новым и свежим взглядом. Что вы видите? Из чего состоит вся его жизнь, что наполняет её смыслом, что течёт сквозь него, заполняя всё естество, и тянет идти вперёд, жить? Всё существование человека наполнено бесконечными поисками чего-либо. Каждый его вздох, любой мимолётный взгляд наполнены им — желанием найти свою цель. С самого рождения ребёнок занят беспрестанными поисками. Только открыв глаза, он начинает познавать первые образы, первые звуки, он ищет себя, своё место в этом мире. Затем он начинает искать свою маму, забытые где-то игрушки, друзей. Он идёт по восходящей лестнице и никогда не перестаёт бросать свой мечущийся взгляд на всё подряд, выискивая что-то, чего не понимает, но его к этому принуждает сама жизнь. Жить в движении, жить в бесконечном танце, быть в гармонии с Вселенной и не останавливаться ни на минуту. Он ищет новых друзей, формулы в учебнике, свою первую любовь, деньги на скромный букет из красных роз. Он ищет те немногие, но такие важные в эти в минуты слова, что скромно прячутся за появляющимся от страсти и стыда румянцем. Когда ему покажется, что он нашёл своё счастье, то оно сразу растает, небрежно кольнув его на прощание, и всё начнётся вновь, эта бесконечная карусель из мыслей, образов и мечтаний. Он ищет и находит, теряет и плачет, и приобретает вновь — бесконечный цикл из человеческих смыслов. Поиск работы, своей собственной гавани, пульта от телевизора или номера нужного автобуса, а может даже смысла всей жизни — вот из чего состоит наше существование. Поиски — это сама жизнь во всех её проявлениях. Мы не замечаем этого, но каждая мысль, каждый взгляд сделан с одной целью: найти ответ на нужный вопрос, поставленный сознанием. Миллионы вопросов рождаются в гигантском взрыве сверхновой звезды человеческого разума, всполохи гаснут, найдя свой ответ, чтобы затем вновь взорваться светом новых устремлений. И так каждую секунду, каждый вздох, всю жизнь…

Но есть одна опасность, которая подстерегает на этой дороге каждого из нас. Это сбиться с пути, уйти в неверном направлении в поисках ответа, усыпить свой разум под сладкоголосые пения сирен, увлечься этими лжепророками, что обещают простые ответы и лёгкую жизнь. Так просто, сделав шаг, уйти не туда и утонуть навсегда в этой трясине изо лжи и заблуждений. Бесцельные и пустые поиски ведут к таким же пустым и бесполезным ответам и оставляют за собой лишь напрасно прожитую жизнь, наполненную не красотой сияния звёзд, а мёртвым космосом, пустышкой, кашей из неверных суждений. Люди похожи на слепых котят в картонной коробке, они безостановочно ищут что-то, ответы на все вопросы жизни, но они слепы к себе и миру. Они тычутся во все углы коробки и не видят целой Вселенной за её пределами.

Время — хороший пример бесплодных поисков и людских заблуждений, где один шаг в неверном направлении способен увести в тёмный лес, в котором можно долго блуждать, не разбирая пути. Обыденное и поверхностное суждение ищет в неизведанном давно понятные и простые формы, представляет время как стрелу, пущенную из прошлого, как цепь событий, картинок, застывших моментов истории и хочет отыскать возможность ими управлять, изменять и подчинять одной только человеческой воле. Человек тратит всю свою жизнь на погоню за иллюзорной мечтой, пытается приобнять вечно ускользающий мираж и не замечает, что давно сбился с пути. У Вселенной нет начала и конца, нет момента зарождения и смерти, не существует некой временной шкалы, на которой запечатлены события, словно отпечатки, снимки каждого мгновения нашего мироздания. Не существует прошлого и будущего, как его представляет себе человек, есть только настоящее. Вся наша история, все события отражены только в сознании человека и передаются из поколения в поколение.

Но есть время как форма существования Вселенной, живущей в одном-единственном моменте, в виде бесконечного океана материи, который дышит, постоянно движется и изменяется, не останавливаясь ни на секунду. Динозавр, живший миллионы лет назад, римский легионер и философ древней Греции, каждый объект — это особая форма организации материи; и все молекулы, всё вещество, из которого они состояли, не исчезло, не растворилось где-то в прошлом, а находится здесь и сейчас, рядом с нами, но в виде новых соединений и новых веществ. Всего один шаг из мира субъективных фантазий на дорогу объективности способен перевернуть всю Вселенную внутри разума человека, но наш мир всего лишь коробка с голодными и заблудшими котятами. Немногие из них готовы не хищно смотреть в сторону своих собратьев, а методично грызть стены своей тюрьмы.

Вы, должно быть, спросите меня: «Откуда ты знаешь, что нашёл истинный путь?» На это я могу ответить только…

* * *

— Я просто знаю это, — спокойно ответил Кукольник, явно замечая всё моё раздражение, ярость и испуг. — О жизни в Системе, о каждом происшествии и трагедии я осведомлён гораздо лучше вас, Стражи. О смерти вашего друга мне сообщили пару дней назад. Уверяю, что к его гибели я не имею никакого отношения. Это был его выбор.

— Пару дней? — возмутился я, наблюдая за тёмной фигурой на тротуаре перед моим домом. — И только сейчас ты решил связаться со мной и сказать это?

— Успокойся! — решительным тоном скомандовал он. — Ты должен был увидеть это собственными глазами, иначе наш разговор мог закончиться совсем на другой ноте. У нас нет времени на пререкания, если готов к встрече, то приходи в то место, где я спас твою жизнь. Будь там через час. Для твоего удобства я уже вызвал такси, оно скоро прибудет.

— Подожди! — крикнул я в телефонную трубку. — Зачем тебе всё это? Зачем тебе я? Что мне помешает вызвать туда остальных Стражей?

Кукольник замолчал на краткий миг, затем поднял свой взор из-под капюшона и посмотрел в моё окно. Его холодный и пронизывающий взгляд я отчётливо ощущал даже здесь, за четыре этажа от него.

— Ты волен поступать так, как захочешь, Страж…

На этих словах таинственный мужчина в чёрном плаще оборвал связь, трубка в моих руках дрогнула в воздухе, затем мгновенно распалась на множество фрагментов и исчезла в закоулках системного кода. Кукольник быстро покинул свет фонаря и моментально растворился во тьме дождливой ночи, будто его разом смыло потоком ливня. Я прислонился лбом к холодному стеклу, продолжая пристально наблюдать за круглым пятном света по другую сторону автомобильной дороги, внимательно вглядывался в бурлящую под дождём брусчатку тротуара и всеми силами пытался сохранить самообладание, понять, что мне делать дальше. Почему сейчас? Почему он не пришёл раньше? Зачем он выбрал именно этот день и этот момент? Вероятно, он играет со мной, моими чувствами, это всё какой-то хитрый и затейливый план, обман. Он манипулирует мной и прекрасно знает, что в таком подавленном состоянии последнее, о чём я буду думать, — это работа, исполнение долга. Но что же мне делать, что ему от меня нужно?

Дождь за окном продолжал усиливаться, превращаясь в настоящий тропический ливень. Тяжёлые потоки воды сплошной стеной обрушивались на нашу Систему, бились в моё окно, затем бурным водопадом стекали вниз и падали с карниза. Ветер немного окреп, почувствовал свою силу, свою безнаказанность и сильными порывами сливался с дождём, кружил с ним в диком вальсе, выл и стучался в окна. С каждым днём ситуация становилась всё хуже, Система стенала под напором неостановимой стихии и неминуемо катилась к последней черте, за которой уже не будет места нам всем. Техники, Хранители — никто не знает, что творится вокруг, они не видят выхода и мечутся как крысы в лабиринте. Возможно, это всего лишь обман и Кукольник играет со мной, возможно, это всё его рук дело, но я должен узнать, что ему нужно, прежде чем сдам его Хранителю или прежде, чем недальновидные костоломы из «Харона» проломят ему череп.

За окном сверкнула молния, довершая эту композицию, кем-то написанный реквием, а за ней последовала раскатистая дробь грома. Это громогласный набат войны, что идёт уже давным-давно, но мы не замечали её, пока звук барабанов не донёсся из-под стен наших домов. Тяжело наблюдать, как в муках умирает мечта, как истекает кровью прямо на твоих глазах и сочится сквозь пальцы, ты ощущаешь это ускользающее тепло, видишь жаждущее жизни сердце, что бьётся всё реже день ото дня. Но больнее всего осознавать, что ты бессилен, и это сводит с ума, эта неизвестность, неопределённость давит всё сильнее, вызывая лютую злобу, ожесточённость и ненависть.

Струйки воды постепенно превратились в бурный поток перед моими глазами, закрывая улицу мутной пеленой. Свет фонаря, где стоял Кукольник, стал размытым и скривился под напором дождя. Я закрыл на минуту глаза, чтобы ощутить приятный холод от стекла и немного отогнать нарастающую боль в голове. Простые люди — безумны! Они безумны в своей простоте, наивности и податливости, я часто не понимал их, о чём они думают, что желают и чего хотят от этой жизни. Их бьёт, швыряет о борта жизни, некоторых сносит в бушующее море вселенского забвения, но они молчат, привыкают, принимают как должное. Почему? День за днём я вижу, как люди на улицах перестают замечать этот дождь, как затихают вопросы, прекращаются споры в подворотнях у местных мальчишек, даже телевидение делает вид, что ничего не происходит. Будто все разом сошли с ума. Неужели они действительно любят жизнь такой, какая она есть, или это просто отчаяние, и они сдались, сломались под давлением обстоятельств? С каждым дождливым днём они всё больше привыкают к такой жизни, а я, наоборот, всё больше злюсь от этого ужаса и от собственного бессилия, перестаю держать себя в руках. Всё, что я видел за последнее время, что пережил, эти смерти, погони, убийства, бесконечные тайны и загадки, неиссякаемые литры крови — всё поглотил проклятый дождь. Он своими хлёсткими раскалёнными струями обжигал меня, оставлял глубокие раны, которые разъедали душу и вызывали дикий зуд где-то глубоко внутри сознания. Я день за днём растирал эти раны, расчёсывал и злился всё больше. Меня всего переполняет ненависть, и пусть я продолжаю сохранять личину напускного спокойствия, беспристрастности и безразличия, но внутри бушует настоящий котёл, куда ежеминутно падают новые угли раздора.

Не знаю, что меня пугает сильнее всего в данный момент: этот бесконечный дождь, таинственный злодей, что так жаждет встречи со мной, моя беспрекословная покорность его зову, знаменующее начало моего отступничества или то спокойствие, смирение и отсутствие эмоций, с которыми я вспоминаю о смерти Икарова всего час спустя. Безусловно, во мне ещё сжимался комок ярости, выпускающий с каждым биением сердца свои острые шипы, и я не лукавил, говоря об урагане в своей метущейся душе, я имел в виду несколько иное. Все события последних недель превратили меня в то, к чему я стремился все эти годы, чему меня тщетно пытались научить в школе Стражей. Теперь, заглядывая внутрь себя, я испытывал страх и огромное презрение, я видел чудовище, готовое на всё ради спасения Системы, даже на предательство тех, кому поклялся в верности. Смерть Икарова стала для меня последней каплей, она сломила меня, пошатнула мою уверенность и любовь к людям, я словно выгорел изнутри, оставив после себя обугленные кости, неспособные чувствовать боль. Я не ощущал больше ничего, кроме внутренней пустоты, она поглотила все мои чувства, эмоции, мне стали безразличны люди и их куцые жизни. Икаров всегда относился к нам с большой заботой и теплотой, а иногда со строгим отеческим наставлением. Его показная серьёзность и командирский тон могли быстро смениться мягкой улыбкой, добрым напутствием или житейским вопросом. Но теперь Икарова нет, а в моей душе пустота, неспособная больше скорбеть. Возможно, именно этого хотели мои учителя и об этом говорил Наставник: преданность делу без лишних эмоций, холодный расчёт и чёткое выполнение инструкций, безликая машина, конвейер человеческого счастья. Таким меня воспитало и желало видеть общество? Но с внутренней пустотой пришла ненависть. Она, как та густая Тьма из моих ночных кошмаров, стремится заполонить собой всё свободное пространство, она наполняет лёгкие, поглощает всё тело и обгладывает до костей, оставляя за собой выжженную пустыню из человеческих страхов. Вселенная не терпит пустоты. Там, где умирают чувства, чахнут эмоции и проходит любовь, там непременно поселяется ненависть ко всему вокруг: к людям, событиям, даже самому себе. Сейчас я не чувствовал горечь от утраты, вероятно, единственного человека, которого безмерно уважал, и это ещё сильнее возбуждало мою злобу. Это замкнутый круг — я ненавидел себя за то, кем стал, и от этого ненависть внутри меня только росла, питалась и крепла. Я чувствовал, как начинаю терять связь с реальностью, как перестаю быть защитником общества и выразителем его чаяний, кем я мечтал когда-то стать. Теперь я хотел только одного: чтобы весь этот хаос, наконец, прекратился и чтобы все извращённые порождения Системы были уничтожены. Я должен добраться до истины любой ценой.

На улице грозно сверкнула молния, освещая собой весь залитый ливнем двор. За окном не было ни души, и только редкие всполохи света в окнах соседних домов немного оживляли эту мёртвую картину мрачной ночи. С новым раскатом грома к дому подъехал чуть заметный легковой автомобиль. Это оказалась небольшая пузатая машина местной службы такси, иссиня-чёрного цвета, благодаря которому она тонула в черноте буйной ночи, а шум двигателя растворялся в шуршании дождя и звуках грозы. Только горящие огнём глаза выдавали присутствие железного зверя, да широкая полоса белого цвета, протянутая по всему его боку. Она таинственно сияла от слабого света ближайших фонарей, помогая разглядеть моего незваного извозчика.

Машина остановилась у края дороги прямо под моими окнами и пару раз моргнула передними фарами. «Пора!» — подумал я, затем сделал пару шагов от окна и решительно развернулся к двери. По ночному небу вновь промчался рычащий зверь, огрызаясь, он сверкнул своим ветвистым хвостом и на краткий миг озарил собой всё вокруг. Мне показалось, что я увидел тень посреди комнаты, чьё-то бездыханное тело, подвешенное к потолку и медленно раскачивающееся в такт ударам грома. Я испуганно отскочил, хватаясь за рукоять меча, но в этот момент в голову ударила новая вспышка боли, от чего я зажмурился и склонился над полом, обхватывая виски руками. Спустя пару секунд приступ так же внезапно отступил, а сознание прояснилось. Когда я поднял глаза, то призрачного силуэта в комнате уже не оказалось, только всё та же привычная лачуга, которую я привык видеть каждый день. Разум играл со мной в жуткие игры, слишком свежи ещё были воспоминания от шока, полученные всего час назад. А может, уже два? Кажется, я совсем потерял счёт времени. Но задерживаться дома больше не стоило.

Я выскочил из квартиры, на ходу открывая окно Консоли и проверяя время. Почти час ночи. Когда же я вернулся домой? Не помню. И пока спускался по лестнице, быстро перебирая ногами по ступенькам, я подумал, что панически боюсь встретить Киру. Только не сейчас. Я со страхом встречал каждый пролёт этажа, вглядывался в мелькающие тени, вслушивался в топот своих ног, пытаясь уловить кого-то ещё. Я боялся увидеть во тьме её глаза, её укоризненный взгляд. У неё будет столько вопросов, на которые у меня нет ответа и, главное, нет времени на них отвечать. Прости меня, Кира! Прости, что сбежал и бросил тебя одну в квартире Икарова, но я не мог иначе.

Я выбежал на улицу под всепоглощающий ливень, с грохотом отворяя входную дверь. Скорее в машину, нужно покинуть это место. Я ринулся к ожидавшему меня такси, уже почти ощущая тяжёлое дыхание напарницы за спиной. Я знал, что она скоро будет здесь. Но не сейчас, Кира, прости. Прежде, чем вы заберёте Кукольника, мне нужно с ним поговорить.

* * *

Всю дорогу мы ехали молча. Я сидел на заднем сидении такси и был настолько поглощён своим состоянием, полной прострацией от происходящего, что не сразу смог как следует рассмотреть своего водителя. Невысокий мужчина средних лет в стандартной для таксиста чёрной кепочке с небольшим козырьком, над которым виднелась такая же светоотражающая полоска белого цвета, как на боку автомобиля. Из-под головного убора во все стороны выбивались всклокоченные вьющиеся волосы, уже серьёзно охваченные сединой. Он сидел тихо, смирно, ровно дышал и смотрел только на дорогу, лишь изредка переключая скорость. Иногда свет от мелькающих перед нами фонарей проникал в салон, отражался от полоски над козырьком водителя, отскакивал и, попав на зеркало заднего вида, игриво заглядывал в мои глаза. Я щурился от внезапных вспышек, бросал взгляд навстречу прыгающим на меня, надоедливым солнечным зайчикам и иногда ловил на себе испуганный взор таксиста, быстро отводившего глаза в сторону. Тогда я снова отворачивался к боковому окну, где за водопадами жестокого дождя мелькали серые коробки домов и пустынных улиц. Именно сейчас мне стало по-настоящему грустно и одиноко. Только здесь, в гуще бурной людской жизни, феерии ночных красок и в каскаде цветных огней, можно в полной мере ощутить одиночество. Я давно отдалился от людей и избрал этот путь, в тот самый момент, когда решил стать Стражем.

За окном показались неясные очертания шоссе к центральной части города, а вдалеке светились расплывчатые пятна разноцветных огней. Вскоре мы промчались мимо знакомого места, где совсем недавно каждый день нёс свою службу Наблюдатель Павел. Он скромно стоял на своём посту у обочины дороги, впитывал потоки ливня ради призрачного шанса последовать за мной по этой дороге лишений и одиночества, но зато с яркой мечтой в своём сердце, что когда-то зажглась и во мне. Я позволил себе небольшую улыбку, когда вспомнил свой недавний поступок, ведь я помог его мечте осуществиться, по крайней мере, я дал ему шанс её обрести. Всё дальнейшее зависело только от его собственного рвения. Я представил на мгновение, с каким восхищением этот юноша выслушивает лекции Наставника, как горят его глаза и пылает наивное сердце, как дрожит рука под тяжестью пистолета и своего первого опыта. Можно ли удержать мечту, хоть раз прикоснувшись к ней? Я задрал рукав куртки, рассмотрел полосы на своём запястье и провёл по ним большим пальцем. Некоторые мечты должны оставаться мечтами, иначе они рассыпаются в пыль при малейшем прикосновении, оставляя за собой только пустоту. Большинство из них — призрачные миражи нашей жизни, и при попытке их схватить оборачиваются сухим песком и осыпаются с ладони, опадая к нашим ногам. Дальше лишь новый мираж и новое отчаяние. Но сейчас меня полностью поглотили мысли о школе Стражей, о счастливом лице Павла, и только это смогло затронуть что-то в моей душе, заставило дрожать заржавевшие струны и не дало пасть духом. Иногда чужие мечты становятся нашими, чужое счастье — нашими целями и только улыбки других приносят радость, даже когда сам на грани полного отчаяния. С этими мыслями я закрыл глаза и с грустной улыбкой на губах прислонился лбом к холодному стеклу боковой двери, и под шуршащие порывы грозового ливня провалился во тьму. Это был тяжёлый вечер…

…Я очнулся от того, что мой водитель долго и делано кряхтел, кашлял, пытаясь привлечь моё внимание. Машина сбавляла ход и сворачивала на тёмную и пустынную Техническую улицу.

— Простите, что бужу, но мы почти на месте, — хриплым голосом произнёс водитель и снова бросил мимолётный взгляд в зеркало заднего вида.

— Я не спал, — тихо ответил я.

Но, похоже, таксист меня не услышал за шумом двигателя и дождя.

За окном медленно проплывала Техническая улица с её забытыми и опустевшими коробками домов, грязными и пустыми тротуарами, поддёрнутыми слабой дымкой от пузырящегося ливня, и редкими вкраплениями тусклых фонарей, которые, казалось, и вовсе не разгоняли тьму, а только привлекали её, словно мошкару. Вскоре показался знакомый до боли в плече высокий бетонный забор, увенчанный колючей проволокой и массивными железными вратами с приоткрытой маленькой дверцей. Автомобиль, тихо шурша по асфальту, съехал на обочину и остановился прямо у входа.

— Приехали, Техническая, 20, — хрипя пробормотал водитель заложенным горлом и оттого немного прокашлялся. — Ваш друг уже оплатил проезд, не волнуйтесь.

Я без особого восторга кивнул водителю в зеркало заднего вида и вылез из машины. Холодные и противные струи дождя били мне по куртке, весело отскакивали от водоотталкивающего слоя и продолжали свой полёт дальше. И почему я не носил такую одежду раньше? Жаль только, голову мне нечем защитить: у этой куртки не оказалось капюшона. Мои волосы моментально промокали, наливались тяжестью и чёрными сосульками свисали со всех сторон, а холодный дождь то и дело стремился проникнуть за шиворот и отыскать во мне любую брешь. Я почувствовал, как начинаю замерзать, всё тело пробил озноб, а зубы негромко набивали бравурный марш, стуча друг об друга. Я поёжился, обхватил себя и захлопнул дверь автомобиля. Как только она закрылась, машина такси сразу же сорвалась с места и поспешно скрылась за первым поворотом, куда однажды ушла Кира искать кафе и где так удачно сорвала планы Отступников. Я проводил взглядом своего странного извозчика и вдруг осознал, что водитель был одним из них. Тени окружали меня со всех сторон, следили за каждым шагом. Я догадывался об этом, даже знал, но внутренне смирился с происходящим, отдался на волю течения. Я видел смятение в мимолётном испуганном взгляде таксиста, чувствовал страх, его молчаливый упрёк, он знал, кого везёт, и был напряжён до предела. Это был Кукловод? Или Призрак?

И тут я оторопел. Внезапно я почувствовал, как весь мир обвил меня, подобно удаву, и жестоко сдавил, выдавливая страх наружу. Таксист, продавец за прилавком, простой рабочий или крупный бизнесмен, а может, даже Техник или… Страж? Кто они? Что представляют собой? Мы каждый день встречаем сотни лиц, имён, характеров и профессий, мы взаимодействуем с ними, дружим и общаемся, но кто они вне своих ролей? Что творится у них внутри, какие потаённые мысли они скрывают под покровом ночи, когда остаются наедине с собой? Я мог встретить этого таксиста раньше, смотреть в его глаза, ловить фальшивые улыбки или даже мило беседовать о погоде, проблемах, проклятых банкирах и народных кровопийцах. Я мог смеяться вместе с ним над шутками, мог даже подружиться и каждый день с радостью встречать его у дома, жаждать приятельского общения по пути на работу, но совершенно не знать его настоящего. Никто не заметит за чередой дежурных улыбок и расплывшихся в приветствии уголков хитрых глаз его истинное отношение, злобу, обиду и ненависть ко мне и другим людям. Он мог смотреть в мои глаза, называть другом и ободряюще хлопать по плечу в трудные минуты жизни, а сам в это время точить кинжал в своём сердце и мечтать воткнуть его в спину, когда я потеряю бдительность. Мы не видим мир таким, каков он есть на самом деле, а он лжив, лицемерен и погружён в перманентную войну всех против всех. Каждый из нас враг другим, себе и всему человечеству, эта неназванная война идёт прямо здесь, сейчас, каждый день и каждую секунду. Я ощутил на себе весь груз презрения, что молчаливо копил и посылал на меня угрюмый водитель, я чувствовал все его грязные, воинственные мысли, всю скопившуюся ненависть, облепившую меня с ног до головы. Меня передёрнуло от этих мыслей.

Да и кто такие эти Кукловоды? Кто этот Кукольник? Я смотрел в небо, ловил на лице хлёсткие и болезненные удары ливня, жмурился от редких вспышек молний, пытаясь смыть со своего лица налёт этих мыслей. Разве важно, кто на самом деле кукловод? Все люди — куклы, и каждый подчиняется тому, чего не понимает, каждый заложник своих идей и пороков, каждый думает, что он властен над своей жизнью и судьбой, а на деле не более чем кукла в чужих руках. Если присмотреться к любому человеку, то можно увидеть эти незримые нити, что тянутся из его души и вздымаются ввысь, к тем, кто руководит его мыслями и чувствами, указывает, что делать и как поступать, кого любить, а кого ненавидеть, что покупать и как жить. Каждый его выбор — не более чем чья-то воля. Кто-то дёрнул за ниточку — и человек уже со злобой в глазах готов разорвать глотку тому, кто ещё вчера был лучшим другом. Нужно ли быть кем-то другим, быть кем-то одержимым, чтобы стать такой куклой? Хотя что и говорить, я сам не лучше остальных, я такая же кукла, ведомая простым любопытством, страхом и перипетиями человеческих чувств. Кукольник дёрнул за нужную ниточку, надавил в нужный момент — и я тут же прибежал. Моей цифровой оболочкой никто не завладел и не перехватил сигнал, но нужно ли это, чтобы подчиниться чужой воле?

Я грустно улыбнулся жестокому небу. Больнее всего не понять истоки своих решений, что тебя, возможно, ведут в ловушку неверных выводов, а осознать, что теперь ты не можешь поступить по-другому и остаётся только смиренно наблюдать, как вся твоя жизнь стремительно мчится к неминуемому финалу.

Я отогнал от себя навязчивые мысли и направился в приоткрытую дверь на территорию склада, где меня ждала судьбоносная встреча. Внутри всё осталось по-прежнему, будто и не было этих недель и череды безумных событий. Двор склада всё также утопал в грязи, в буро-коричневой каше из глины, пузырившейся под жестокими ударами тяжёлых капель. Она хлюпала под ногами при каждом шаге, я тонул в этой трясине, скользил и норовил упасть. Здесь было темно и страшно, и только яркая молния, изредка вспыхивающая где-то в неведомой вышине, на время освещала весь двор, оголяя от вечной тьмы бурлящее грязное море, раскинувшееся передо мной, а также большое количество всевозможных ящиков, оставшихся стоять на своих местах с нашей последней встречи. Рядом показалось моё бывшее укрытие, ставшее для меня единственным спасением в том противостоянии.

Я взмахнул рукой, рассекая тяжёлый, пропитанный влагой воздух, и открыл окно Консоли, чтобы своим слабым оранжевым мерцанием она хотя бы немного разогнала тьму и освещала мне путь. В этом блеклом свете я разглядел своё испещрённое дырами укрытие, и армия ярких осколков памяти разом обрушилась на меня. Картинки из прошлого, звуки выстрелов рождались в моей голове и гасли, растворяясь в равномерном шуме дождя. Сейчас он напоминал мне тот «Белый шум», которым я воспользовался в момент полной безнадёги, он монотонно шумел в ушах, и казалось, что в Системе нет больше ни единого звука, кроме этого ливня. Мне вспомнился крик Киры сквозь толщу нахлынувших воспоминаний, её расплывчатый образ, а ведь тогда она прощалась со мной, приняла свою судьбу и ждала смерти. Я поморщился от давящей тяжести, внезапно сдавившей мою грудь. Я вспомнил резкую боль в плече, и старая рана вновь дала о себе знать, запульсировала как прежде, отдаваясь мерзким жаром. Я помотал головой, отгоняя от себя вереницу бесполезных мыслей, и прибавил шаг к зданию склада. Здесь ничего не изменилось, только вновь вернулись тьма и одиночество, следовавшие за мной по пятам везде, где бы я ни появился. Но почему здесь до сих пор остались все эти коробки, всё так же брошенные на произвол судьбы и отданные на растерзание бесконечному ливню? Техники просто оставили это место. Даже после того, как его разграбили, никто не подумал повесить замок на дверь, привести всё в порядок или вывезти оставшееся.

По небу вновь прокатилась молния, освещая серое здание склада, которое мёртвым бетоном стен бесстрашно приближалось ко мне. Дверь в него также оказалась приоткрыта и как будто услужливо приглашала меня войти. Как можно тише я подошёл к входу, прислонился к стене рядом с ним и прислушался к звукам внутри. Но до меня упрямо доносились только шелест дождя и встревоженное биение собственного сердца. Тогда я создал через Консоль свой стандартный пистолет Стража, крепко обхватил его двумя руками, потом закрыл на мгновение глаза, глубоко вдохнул и на резкий выдох вошёл внутрь, угрожающе выставив вперёд оружие. Склад встретил меня удушливым сырым воздухом с неприятным запахом недавних событий. Внутри было темно, тихо и безжизненно, в какой-то момент до меня донеслась шальная мысль с ноткой облегчения, что я ошибся местом или Кукольник решил не приходить на наше рандеву. Я даже обрадовался этой мимолётной фантазии, мне нестерпимо захотелось вернуть всё назад, открутить все события хотя бы на месяц в прошлое, забыть обо всём, как о страшном сне, вернуть себе ту меланхолично тягучую жизнь, казавшуюся теперь бесконечно далёкой и нереальной. Каждый мой шаг в огромном и полупустом пространстве склада отзывался громким эхом, которое вихрем вздымалось под высокий потолок, звонко отскакивало от стен и убегало вглубь помещения. Я старался идти как можно тише, мягко переставляя ноги и озираясь по сторонам, но звук шагов всё равно предательски возвещал всему свету о моём присутствии. Я прошёл немного вглубь, обошёл стороной то место, где моё почти бездыханное тело осталось лежать несколько недель назад, постоянно ловил в прицел мелькающие тени от вспышек молнии и держал себя в постоянном напряжении. Я миновал какие-то заграждения из деревянных ящиков, хаотично разбросанные повсюду, и, по ощущениям, вышел в центр этого склада. Это место оказалось расчищено от местного хлама и представляло собой чистую и широкую поляну среди местного квадратного леса. Неожиданно в глубине помещения что-то громко щёлкнуло и над моей головой зажглись яркие лампы тёплого жёлтого цвета. Они свисали с потолка на пару метров при помощи обычных кабелей и немного раскачивались под лёгкими порывами сквозняка, что просачивался сквозь заколоченные широкие окна в стенах. Внезапный удар света ослепил меня после долгого пребывания в темноте, я отшатнулся назад, прикрывая рукой глаза, а другой продолжал размахивать пистолетом по сторонам.

— Брось эти шутки, Кукольник, выходи! — крикнул я в пустоту и зазвучал громогласным рёвом во всех углах, сливаясь с эхом.

— Так вот как вы меня называете, да? — прозвучал насмешливый голос, и в десяти метрах передо мной возник тёмный силуэт.

Из-за рези в глазах я не мог разглядеть собеседника, щурился, прячась за собственной рукой и пытаясь нацелить на него оружие.

— Стой, не шевелись! — скомандовал я.

Тем временем глаза немного привыкали к свету, я даже позволил себе опустить вторую руку и обхватить покрепче пистолет.

— Скажи, почему именно Кукольник? Что это значит? — спокойно и даже с интересом спросил уже более чёткий силуэт.

— Почему я здесь? — Я проигнорировал его вопрос и даже посмел грубо перебить на последней фразе. — Почему ты был уверен, что я приеду, что не привезу с собой всех Стражей города? Что мне сейчас мешает пустить тебе пулю в голову? Отвечай!

Моё зрение полностью привыкло к местному освещению, и я увидел на другом конце расчищенного от коробок центра склада высокого мужчину в длинном плаще и с надвинутым на глаза капюшоном.

Кукольник в ответ покачал головой.

— Эти вопросы ты задаёшь мне или себе? — спокойно и уверенно спросил мой собеседник. — Я думаю, ты пришёл за ответами, как бы банально это ни звучало. Поэтому ты здесь, поэтому ты один, а я всё ещё жив. Ты прекрасно понимаешь, что как только я окажусь в их руках, тебе уже вряд ли представится такая возможность.

Его голос с нашей последней встречи стал очень мягким, но уверенным, он чуть заметно менял тембр, разноголосо мурлыкал и напевал слова, от этого я ощущал странное спокойствие, просыпалось доверие, и усыплялась бдительность. Каждое слово, слетавшее с его губ, звучало очень осторожно, выверено до каждой ноты, он мягко ступал по струнам, натянутым между нами, но при этом не казалось, что он чего-то боится или смущён, скорее он знал, что делал, и это приносило ему удовольствие.

— Зачем ты это делаешь? — в сердцах выкрикнул я, чуть не сорвавшись на панику. — Всё это?! Зачем ты играешь со мной? Тебя ищут все Стражи Системы, ты враг номер один, и всё, что сейчас происходит, завязано на тебя одного! Каждый день нам усердно вторят, как важно поймать тебя, как важно остановить твои злодеяния. Всё закончится, говорят они, вот это всё закончится. — Я раскинул руки по сторонам, перестав держать его на мушке. — Нужно сделать всего одну мелочь — поймать тебя и остановить Кукловодов! И после всего этого ты заявляешься и хочешь поговорить? Зачем ты так со мной поступаешь? Зачем?!

Кукольник выждал пару секунд, смотря на меня пристальным взглядом из тёмного провала своего капюшона, затем схватил его и медленно стянул со своей головы. Передо мной оказался обычный молодой мужчина, на вид не больше тридцати пяти лет, но его лицо выглядело невероятно уставшим, измождённым и не по годам постаревшим. Большие мешки под глазами и немного обвисшая кожа на скулах говорили о тяжёлых испытаниях, выпавших на его долю. Его тёмные, не особо длинные волосы казались грязными, неухоженными и комковатыми, они небрежно собирались в сосульки и торчали в разные стороны. А ещё этот взгляд, полный боли и отчаяния, глаза, преисполненные усталостью от несовершенства мира и смотрящие куда-то в пустоту. Нет, он вовсе не выглядел страшным или пугающим, вполне обычный парень, как сказали бы многие. Скорее он был полон грусти, оставившей значительный след на всём его образе, и это несмотря на то, что при разговоре он использовал вполне игривые и мягкие оттенки своего голоса. Сначала это вызвало у меня недоверие и страх, он казался слегка ненормальным или психически нездоровым, но потом пришло понимание, что это всего лишь ещё одна маска, его сценический образ в этой жизни. Он пытался сохранить в себе что-то живое, позитивное, произвести правильное впечатление на людей, показать свою уверенность и целеустремлённость. Это особенно важно, когда имеешь дело с подчинёнными людьми. Только вот тело не обманешь, даже если оно цифровое. По лицу человека можно сказать очень многое, даже то, что он сам о себе не подозревает. Может, именно поэтому он стремился спрятаться от мира за бездонно глубокой темнотой своего капюшона?

Мужчина смотрел на меня печальными глазами, в задумчивости поджимал губы и в таком виде вовсе не походил на те образы и описания страшного злодея из детских сказок, что так заботливо рассказывал нам по утрам Хранитель. Он был похож всего лишь на… человека.

Кукольник не ответил на мой гневный пассаж и только чуть заметно отрицательно покачал головой.

— У нас мало времени, Стил, — внезапно сказал Кукольник. — Они знают, где я, и скоро будут здесь.

— Они? — сильно удивившись, спросил я и даже посмотрел по сторонам. — Кто они?

— Я позвал тебя не для того, чтобы выяснять отношения или вести пустые беседы, — вновь проигнорировал мой вопрос Кукольник. — С тобой кое-кто хотел встретиться. Я лишь исполняю его волю.

К моей голове потоком прильнула кровь, я встрепенулся, перехватил удобнее пистолет и чуть приподнял его. Только я немного расслабился под переливами речи Кукольника, только стал чувствовать себя в безопасности, как выяснилось, что мы не одни. Я вновь почувствовал на себе внимательный взгляд из темноты, чьё-то незримое присутствие. Глупо было надеяться, что он придёт один. Я окинул взглядом всю видимую часть склада, всматривался в каждую тень, в каждую щель между рядами из ящиков и одновременно едва раскачивался на месте, переминался с ноги на ногу, разминая заиндевевшие мышцы. Я всегда должен быть готов к рывку, всегда…

Кукольник, безусловно, заметил мои метания и напряжённость и успокаивающе выставил вперёд ладонь.

— Это излишне, — мягко сказал он и показал глазами на мой пистолет. — Тебе ничто не угрожает.

— Кто он?! — вновь требовательно выкрикнул я.

Тонкие струны моих нервов напряглись до предела, в любой момент я был готов сорваться и исполнить свой долг — отключить всех Отступников в этом здании. В моменты опасности, страха и смятения остаются только простейшие инстинкты, заложенная кем-то программа.

— Вы же хотели узнать, кто стоит за всем этим? — Кукольник загадочно улыбнулся, развёл руки в стороны, показывая всё вокруг, и специально сделал акцент на последнем слове. — Хотели увидеть лицо коварного злодея, жаждали его поймать и наказать. Вот он, прошу!

Мой собеседник снова таинственно улыбнулся, развернулся вполоборота и демонстративно указал куда-то рукой, словно приглашая меня пройти. В этот же момент из-за ящика, стоящего в пяти метрах позади Кукольника, показалась невысокая мужская фигура и осторожно вышла к нам на свет. Я молниеносно среагировал и за долю секунды поднял свой пистолет, направив его в сторону неизвестного гостя. Его странный образ совсем не соответствовал моим ожиданиям и не выглядел угрожающим. Худощавый мужчина в ярко отбеленной и накрахмаленной рубашке, в тёмных, заботливо выглаженных брюках и блестящих чёрных ботинках. Он был очень молод, с простодушным и наивным лицом, как у ребёнка, а на голове смешно расположилось целое гнездо из перекинутых набок волнистых волос. С его губ не сползала добродушная улыбка, даже когда в его лицо смотрела сама смерть, с нетерпением лаская мои пальцы на спусковом крючке и нашёптывая в уши злорадные помыслы. Он будто пришёл из другого мира, менее мрачного и жестокого, где ещё не процветало насилие и не распадалось на части человеческое общество. Он похож на пришельца из далёкого будущего, того самого, что мы так желали, и о котором бредим до сих пор. Его наряд напоминал униформу обычного офисного клерка, но при этом мужчина источал такой мощный поток внутреннего света, что затмевал им всю тьму моего жалкого образа. Он был там, за спиной Хранителя, на вечно ускользающем горизонте, издевался надо мной, дразнил и обидно махал рукой, приглашая туда, где мне никогда не быть. И поэтому уже сейчас я ненавидел его всеми фибрами души и готов спустить курок, размозжить его голову и стереть эту нахальную улыбку с его лица.

Мужчина опустил руки, сомкнул их пальцами перед собой и медленно направился в мою сторону. Он, словно застенчивый юноша, шёл на своё первое и, возможно, последнее свидание, на встречу, где должна решиться вся его жизнь, но которую он жаждал так долго. Кукольник продолжал стоять на своём месте и с улыбкой взирать на нового гостя. Юноша приблизился к нему, встал рядом и заворожённо посмотрел в мои глаза. Я ответил ему презрительным и осторожным взглядом, отступил немного, готовый ко всему, и не выпускал свою цель из вида. Периферийным зрением поймал на себе довольную ухмылку Кукольника, ему это всё доставляло какое-то извращённое удовольствие.

Но тут загадочный гость окончательно разрушил хрупкую грань между реальностью и безумием, которую я упрямо подтачивал всё это время. Я перестал понимать, что происходит вокруг, мир превратился в страшный сон наяву, откуда невозможно сбежать. Застенчивый юноша в белой рубашке открыл рот, и из него полился приятный женский голос, говоривший с таким сладостным придыханием, будто источал собой полноводные реки любви.

— Привет, милый, — тонким голосочком протянул юноша, совершенно не изменившись в лице, всё тот же наивно-глуповатый вид и смущённая поза.

Я подпрыгнул на месте от такой неожиданности и сделал ещё один шаг назад, уже попеременно переводя ствол своего оружия с юноши на Кукольника и обратно.

— Кто это, чёрт возьми? Что тут происходит? — рявкнул я на весь склад.

Но Кукольник продолжал довольствоваться представлением и насмешливо улыбался, а неизвестное создание передо мной вновь открыло рот:

— Не бойтесь, господин Немов, это всего лишь царапина.

Юноша продолжал нести полную околесицу, а его тонкий голосок резко изменился, погрубел, он произнёс эти слова очень твёрдо и уверенно, голосом взрослого мужчины. При этом он никак не выражал свои слова внешне: ни особыми жестами, ни движениями или эмоциями на лице. Он выглядел живым, но в то же время очень искусственным, лишённым всякой основательности и глубины личности, он был пуст, словно… кукла. Он открывал рот, произносил странные слова, обращённые к кому-то другому, будто кто-то дёргал за верёвочку — и кукла оживала, говорила со мной. Это было очень странно и страшно одновременно. Подобное оцепенение я ощущал совсем недавно, в том доме со старой богатой парой, где мы встретили необъяснимые вещи, но с тех времён я научился контролировать этот страх перед неизведанным, и если целью Кукольника было посеять во мне смятение и ужас, то он просчитался. Кем бы ни было это чудовище, оно ужасно, отвратительно и противоестественно. То, что сейчас смотрело на меня своим невинным взглядом, вовсе не человек, а скорее некое извращённое подобие, нелепая поделка неумелого таксидермиста, воздвигшего этот памятник современному человеку. Всё это было неправильно.

В моих глазах потемнело, нахлынули угасшие воспоминания, старые трюки и навыки, проснулись заблудшие в темноте последних дней отточенные рефлексы. Теперь я видел отчётливо одну только цель, скрытую за бесконечным мраком наших дней, и в мушке прицела я наблюдал перед собой помеху… нет, не так — ступень на пути к этой желанной цели, ещё одну, на которую нужно взойти, несмотря ни на что. И в этот момент я сделал то, что у меня получалось лучше всего, для чего ковались эти руки в долгих боях и тренировках. Глядя в глаза своей жертве, я нажал на спусковой крючок. Громкий хлопок раздался под высокими сводами старого склада, вспышка призрачного света, жадно протянувшего свои обжигающие языки из разгорячённого ствола пистолета, и испуганный взгляд Кукольника, который пришёл на смену глупой насмешке. Он боялся, они все боятся. Теперь настала моя очередь злорадствовать. Но оказалось, что моё воодушевление было преждевременным. Пуля с силой громового молота врезалась прямо в лоб улыбчивому парню, но тот даже не сдвинулся с места, только немного пошатнулся на месте и поджал в расстройстве губы. Его цифровая оболочка пошла волнами, замерцала и пару раз порывалась разрушиться, но спустя мгновение она снова пришла в норму.

— Ты что творишь? Зачем ты это сделал? — расстроенно и недоумевающе воскликнул Кукольник. — Я же говорил тебе, что он не представляет опасности!

Потом он посмотрел на стоящего рядом с ним неизвестного парня. Тот в свою очередь тоже повернул голову, в которой торчала застрявшая пуля, и снова улыбнулся Кукольнику, будто ничего не произошло. Весьма жуткое зрелище, я даже на время потерял дар речи и судорожно пытался найти для себя ответ, что же делать дальше.

— У нас не осталось времени, — сказал парню Кукольник. — Теперь они будут здесь с минуты на минуту.

Парень кивнул и снова повернулся ко мне. Он осторожно поднёс руку к своей голове, взялся двумя пальцами за кончик пули, застрявшей в его непробиваемом черепе, и спокойно вытащил её, как пробку от бутылки, при этом не проронив ни капли крови. Дыра во лбу моментально затянулась, не оставляя никаких следов недавнего столкновения, и кожа приобрела свой прежний румяный оттенок.

— Кто ты тако-ой… — протянул я, снова поднимая на него ствол пистолета.

А потом резко перевёл его на Кукольника, от чего тот встрепенулся по стойке смирно и поднял в локтях руки вверх.

— Кто он, отвечай?

Но они оба молчали, чем ещё больше распаляли мои нервы. В это же время парень сжал в кулаке вытащенную из головы пулю, а затем разжал ладонь, и из неё посыпалась металлическая пыль, моментально растворившаяся в воздухе. Юноша расправил свою белоснежную рубашку и поправил чуть сползшую на глаза чёлку.

— Ваш сын, миссис Лонне, не привык доверять другим детям, — сказал парень голосом респектабельного и удручённого жизнью пожилого мужчины, который каждой нотой своего голоса стремился передать всю глубину своего величия. — Он всегда был одинок, нелюдим, чурался общества других мальчишек и не находил с ними общего языка. Я удивляюсь тому, миссис Лонне, как он не потерялся раньше. С его замкнутостью и внутренней злобой он всегда выделялся среди наших воспитанников и неслучайно, что теперь он сбежал.

Существо замолкло на некоторое время, потом с ещё более широкой улыбкой протянуло ко мне навстречу руку, его голос снова сменился. Теперь с его губ слетали слова убитой горем женщины, каждое её слово звучало искренне и проникновенно:

— Сынок, я знаю, что ты запутался. Я знаю это чувство смятения и потерянности. Это всё моя вина, не нужно было отдавать тебя в эту проклятую школу, прости меня и, пожалуйста, вернись домой.

— Мне это надоело! Я не знаю, какие игры ты здесь затеял, но я ухожу, и ты пойдёшь со мной, — строго сказал я Кукольнику, слегка покачивая стволом своего пистолета.

— Поздно, Стил, они уже здесь, — ответил Кукольник, продолжая держать руки приподнятыми, затем виновато улыбнулся и пожал плечами.

Меня вновь обдало жаром, я неосознанно попятился, покрутил головой в разные стороны, стараясь не выпускать из вида своих оппонентов.

— Да кто такие «они»?! — повторил я недавний вопрос, но в этот раз очень громко и требовательно.

Я был в шаге от того, чтобы вновь нажать на спусковой крючок и в этот раз прострелить голову тому, кто всё это время манипулировал мной, говорил загадками, нагнетал во мне тревогу и неуверенность, играл моими чувствами. Как опытный хирург, он брал в свои руки острый скальпель и резал меня, препарировал, как черепаху, слой за слоем отделяя от меня кусочки панциря, под которым я так усердно старался спрятать свои страхи и сомнения. Целую жизнь назад я оставил всё это там, в той комнате в школе Стражей, куда пришёл добровольно, чтобы пройти процедуру по отречению от своего прошлого, от всех дурных мыслей и помыслов, чтобы очиститься от страха и отрешиться от мира страданий и слёз. Но когда я зашёл на этот склад, услышал переливы речей Кукольника и странные монологи его спутника, то словно вернулся назад во времени, в ту самую комнату, и всё, что я старался оставить позади, они с упорством вытаскивали наружу.

Всего один только шаг…

— Найдите её, Сергей Иванович, прошу вас, найдите! — неожиданно запричитал взволнованным мужским голосом парень в белоснежной рубашке. — Я знаю, вы сможете, она не могла далеко уйти!

Я немного растерялся и оставил на миг желание раскрасить местный пол источником едких мыслей Кукольника. Я чувствовал, как тончайшая красная нить его речей витала вокруг меня, но постоянно ускользала из моего внимания.

— Я думаю, она сейчас где-то в самом центре… — продолжал настаивать парень спокойным голосом, уже более походившим на его собственный, потом задорно усмехнулся и продолжил: — Да, всё это время, у вас под носом, представляете…

Вдруг позади меня раздался громкий женский голос и грозно промчался раскатами по всему складу, заставив меня моментально побледнеть от осознания всего ужаса безвыходной ситуации. Безусловно, я узнал этот голос — мой сегодняшний полуночный кошмар. Но что она здесь делает?

— Всем стоять и не двигаться! Служба Стражей Системы! Замрите оба, пока я не превратила вас в решето!

Голос Киры сильно изменился с нашей последней встречи. Я перестал узнавать в ней того заботливого напарника и верного друга, кем она была ещё полдня назад. Всего несколько часов — и человек становится бесконечно чужим, враждебным. Её голос звучал как приговор: холодный, жестокий, но справедливый, её слова хлестали по моей совести и чести. Я изо всех сил пытался придумать оправдание перед Кирой, Стражами, Хранителем, но не находил ответов даже для себя самого. Как всё это выглядело со стороны? Смешно подумать, что сейчас происходит в голове моей напарницы, что она думает обо мне, об этой ситуации, о том, что будет дальше? Смешно и страшно… страшно как никогда. Но постойте, почему она сказала «оба», обращаясь к нам? Услышав её внезапный голос у себя за спиной, я на время опешил и потерял из вида того наивного парня и только потом осознал, что он пропал, растворился в один миг, стоило мне только моргнуть. Неужели Кира не видела его, когда подходила к нам? Это неважно, сейчас в этой патовой ситуации оказались только я, Кукольник и топор палача, что уже занесли над моей головой и который так давно жаждал крови.

— Стил, убери оружие, он нам нужен живым, ты ведь помнишь? — сказала Кира позади меня уже более снисходительным тоном, но при этом я спиной ощущал стальное оперение её пистолета-пулемёта.

Я продолжал держать на мушке Кукольника и не мог пошевелиться. Ещё минуту назад я всерьёз подумывал пустить ему пулю в голову, но сейчас меня накрыло противоречивое неприятное чувство. Я ощутил укол вины за всё происходящее, будто совершил ужасное предательство, обманул его доверие.

— Я… Я не… — тихо пролепетал я, продолжая смотреть на Кукольника и пытаясь подобрать слова.

— Всё нормально, Стил, — ответил он с небольшой улыбкой на лице, которая не спадала с него ни на минуту, он всё понял и без слов. — Поверь мне, так надо.

— Стил, убери оружие, немедленно, — послышался очень грубый мужской голос, где-то рядом с Кирой.

С Зетом мы общались не слишком часто, он предпочитал не тратить попусту слова и слыл в нашей компании суровым молчуном, любившим бросать на всех хмурые и сердитые взгляды, но спутать его глубокий и немного хрипловатый бас с каким-то другим было решительно невозможно.

— Не надо, Зет, я сама, — негромко сказала Кира, подтверждая мои догадки.

Зет, Кира — все неожиданно оказались здесь, на этом складе, в эту самую минуту, и, похоже, знали, зачем или за кем они сюда пришли. Но, поскольку сюда согнали всех Палачей, значит, и эти двое…

— Может, мы его просто пришьём? — раздался ехидный вопрос Рона.

Конечно, куда же без них… Но тут Кира на него со злостью цыкнула, принуждая заткнуться.

— Весело тут у вас, — шутливо сказал Кукольник, продолжая держать перед собой приподнятые руки.

— Эй ты, а ну молчать! — рявкнул откуда-то из глубины склада Харви.

— Сти-и-ил?! — требовательно протянула Кира.

Её назидательный тон отрезвляющей волной вывел меня из оцепенения, куда затягивал пугающе гипнотический взор голубых глаз Кукольника. Я медленно и осторожно опустил пистолет, переложил его в левую руку и резко провёл двумя пальцами по металлической поверхности, будто смахивая с него грязь. Мой боевой товарищ дрогнул, рассыпался в блестящую металлическую пыль, которая ещё некоторое время летела вслед за моей рукой, а затем и она растворилась, стирая из нашего мира недолговечную цифровую форму моего единственного преданного друга. Потом я медленно поднял руки и повернулся к своей напарнице. Кира стояла в десяти шагах от меня, вся напряжённая до предела, а в мою сторону грозно смотрело дуло её пистолета-пулемёта. Маленькие свинцовые пчёлки уже, наверное, возбуждённо жужжали в предвкушении нового разорванного в клочья тела. Недалеко от неё расположились все остальные, заняв места около потенциальных укрытий, на тот случай, если бы пришлось начать бой. Зет, Харви, Рон — все Палачи в одном месте, и они пришли по мою душу. Нет, не за Кукольником, именно за мной. Это читалось в их глазах, в угрюмых лицах и в напряжённых позах. Они источали смешанные чувства, я видел расстройство и сожаление, злость, непонимание и даже прямую насмешку, но, главное, они уже готовы растерзать меня в любой момент. Харви и Рон стояли напротив меня и со взглядом голодного хищника всматривались в мои движения, ловили мысли и ждали… Ждали того единственного момента, о каком они могли только мечтать. Они хотели, чтобы я начал глупить, сорвался, попытался сбежать или даже просто дёрнулся в любую сторону, — и вот тогда их сжатые до предела руки, сомкнувшие в свои объятия пистолеты Стражей и трясущиеся от вожделенного ожидания, могли бы вздёрнуться в высь и выпустить в меня всю свою ненависть, изрешетить меня пулями, вырвать, наконец, эту занозу. Но самое пугающее, что в этот самый момент я жаждал того же. В моей голове крутились мысли, думы о моём настоящем и почти неизбежном будущем. Я не хотел этого, не хотел, чтобы всё так закончилось. Я не считал себя виноватым и ничего плохого не сделал, но прекрасно понимал, как всё это выглядит со стороны. И мне хотелось дать им повод, сделать вид, что тянусь за своим главным оружием, висящем на поясе, и я почти решился, но не смог. Я слишком ослаб за эти дни, слишком вымотан морально, даже для самоубийства иногда нужна немалая храбрость.

Я закрыл глаза на секунду, чтобы почувствовать биение своего сердца, глубоко вдохнул, чтобы ощутить полной грудью последние минуты ускользающего мира. Я услышал, как приближаются звуки шагов, и когда мои глаза открылись, я увидел Киру, её разочарованный взгляд, что был для меня в тот момент страшнее любого суда. Нет, она не злилась, скорее это были глаза человека, перед которым рухнуло всё, во что он верил. Кира подошла ко мне, осторожно сняла с моего пояса рукоять меча, опустила мои руки и взяла меня за правое запястье.

— Извини, Стил, но твою Консоль мне придётся заблокировать, чтобы ты больше не наделал глупостей, — она произнесла это тихо, слегка охрипшим голосом, старательно пряча от меня свой взгляд за растрёпанной чёлкой.

Кира дотронулась до моего чипа и открыла окно Консоли, чтобы ограничить мои возможности как Стража, так и человека. Кто мы такие без этого маленького квадратика под кожей? Никто! Бесплотные духи, запертые в своём теле, потерявшие право называться людьми. В нашем мире можно в одночасье стать Призраком и даже необязательно физически удалять чип из тела, можно одним лёгким движением руки перекрыть человеку воздух, саму возможность жить.

Пока она возилась с Консолью, мимо меня прошли Рон с Харви и направились к Кукольнику, продолжавшему стоять на своём месте. Проходя рядом, Рон кинул презрительный взгляд, скривился в ехидной ухмылке и ядовито прорычал в мою сторону:

— Теперь тебе конец, придурок!

Я старался делать вид, что не замечаю их, и продолжил с надеждой смотреть на Киру, но она не удостоила меня больше своим вниманием.

— Как вы меня нашли? — Единственное, что я смог выдавить из себя.

— Прибереги свои слова для Хранителя, — небрежно бросила Кира, потом закрыла окно Консоли, отвернулась и пошла прочь, сжимая в руках рукоять моего меча.

— Забери его, — негромко попросила она Зета.

Зет подошёл ко мне, разочарованно покачал головой, затем положил руку на моё плечо и чуть заметно, но требовательно подтолкнул меня к выходу.

— Что же ты наделал, парень? — прохрипел он позади меня.

Поверь мне, друг, я задавал себе тот же вопрос каждую секунду после того, как вышел из двери своего дома навстречу Кукольнику и проливному дождю. Пока мы шли к выходу, я слышал, как позади нас возились Харви с Роном, досматривая Кукольника

— Стой, не дёргайся! — раздался грубый голос Рона, который затем обратился к своему напарнику: — Чёрт, Харви, у меня даже нет наручников, и Создание, как назло, не работает! Может, у тебя они есть?

— Что-о? — громогласно взревел Харви. — Ты с ума сошёл? Я Палач, а не какая-то шавка-Ищейка, откуда у меня могут быть наручники? Веди его так, а если дёрнется, так вдарь как следует, какие проблемы? Я пока ещё раз склад осмотрю, чтобы никакая паскуда не укрылась.

Их голоса скрылись за рядами ящиков, и навстречу мне поспешил холодный и влажный воздух промозглой ночи, а также шум бесконечного ливня.

* * *

— Даже если всё, что ты рассказал, — правда, то это чистое безумие. В это сложно поверить! Да и как ты прикажешь тебе верить после всего, что ты натворил за последнее время? Оглянись вокруг! Сам подумай, как это выглядит со стороны?

Вергилий старался держать себя твёрдо и уверенно. Он смотрел на меня острым на расправу ястребиным глазом, но при этом вся его речь и каждое слово, произнесённые с того момента, как я пересёк порог его кабинета, выдавали в нём некую растерянность, непонимание и явный конфликт его желаний с имеющимися возможностями. Всё это выглядело так, будто его руки сковали невидимые оковы, которые он не мог объяснить. Глаза его метали яростные молнии, стремившиеся высечь на мне всё его негодование в виде слова «предатель» на лбу, но при этом он не решался делать окончательные выводы и принимать необходимые меры. Даже в эмоциональном порыве он останавливал себя, проглатывал часть фраз и слов, боялся сказать лишнего, и обходил стороной свои истинные мысли, которые рвались с его уст острыми, как рапира, языками пламени.

Всю дорогу до кабинета Хранителя никто не проронил ни единого слова, и каждый встречный стремился спрятать свой взор от встречи со мной. Вот так, в одно мгновение, человек может потерять всю человечность, стать изгоем, кого принято сторониться, как чумного, и где каждый боится прикоснуться к нему своим вниманием. Но я никого не винил в своём изгнании, в Системе существуют довольно категоричные и суровые правила по общению с… Отступниками. Как же тяжело произносить это слово, которым я клеймил всех врагов, вешал его как ярлык на лоб своей будущей цели, как знак презрения и сосредоточения всех негативных эмоций, колодец, куда мы изливали свой гнев. Но теперь это ярмо я самолично водрузил на свою шею и вынужден теперь нести этот крест позора до того самого момента, пока ещё один Палач не прервёт мой жизненный путь в нашей Системе. Хорошо, что ждать осталось совсем немного.

Старина Зет, недаром прослывший своей сердитой молчаливостью, всю дорогу до башни Стражей выглядел совсем уж мрачным и погружённым в свои собственные думы. Пока мы добирались сюда, я сидел на заднем сидении его служебного автомобиля и жаждал встретиться с ним взглядом в зеркале заднего вида, увидеть в его глазах хоть что-нибудь. Пусть это будет шквал презрения, пусть меня растерзает стая голодных псов его негодования… я заслужил многое, но не всего этого изгнания. Это чувство собственной беспомощности, ненужности, когда меня лишили всего: смысла моей жизни, целей, мечты, всего того, чем я жил и дышал. Я не особо любил общественное внимание, предпочитая молча делать своё дело и уходить, теша себя приятными мыслями, что я помог кому-то, сделал чью-то жизнь лучше, пусть и через устранение плохих людей. Но такое ощущение сопричастности к судьбам миллионов невероятно пьянило и было всем, ради чего я жил. В эти минуты я, как никто другой, начал понимать Икарова и его поступок, это нестерпимое желание избавить себя от этих мучений. Это невыносимое чувство, словно ты вышел на широкую дорогу, а на ней никого, только твоя собственная смерть на горизонте… она там, неумолимо приближается, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ты не видишь ничего, кроме этой дороги и своей смерти, которая с каждым вдохом всё ближе, и тогда единственное желание, возникающее в твоей голове, — это избавить себя от мучений, приблизить неминуемый конец как можно скорее. Нет, я никого не винил. Каждый Страж прекрасно знает, чем ему грозит общение с Отступником: обвинение в соучастии, сговоре и неминуемое отключение. Это одно из самых тяжких преступлений в нашей Системе, после обвинения, в котором почти невозможно доказать свою невиновность… да и никто не будет слушать, ведь легче не рисковать. Я тоже знал об этом, когда согласился пойти на тот склад один, не сообщив никому. Где-то глубоко внутри себя я всё понимал, но уже не мог остановиться. Больше всего мне жаль Киру, мою верную спутницу, соратницу и просто хорошего друга. Сколько ещё трудностей и оврагов ей придётся пересечь, чтобы избавиться от моего тлетворного влияния, от клейма напарника Отступника, которое будет её преследовать ещё долгое время. Может, хотя бы Зет, наконец, не будет один, а приобретёт себе нового напарника и верного друга.

Только эти мысли продолжали тешить меня, пока Зет вёл меня по первому этажу башни Стражей под испуганным взором Марины. Была уже поздняя ночь, но она всё так же стояла на своём посту и, похоже, ещё не думала уходить домой. Но она тоже молчала, окончательно погрузив весь мир вокруг меня в невыносимую тишину, только украдкой смотрела своими большими и выразительными глазами. Её взгляд был наполнен вселенской печалью, а на глазах навернулись слёзы. В тот момент она понимала всё.

Когда я попал в бывший кабинет Икарова, то встретил разъярённого Хранителя, и никогда не видел его таким прежде. Он всё время стоял на ногах, ходил вокруг своего стола и цеплялся пальцами в высокую спинку кресла. С трудом стремясь подавить свои эмоции, он требовал рассказать ему всё, что я знаю. Но что я мог ответить Вергилию? Только правду! Мне нечего скрывать, нет нужды лгать и изворачиваться, придумывать нелепые отмазки, только правда всегда даёт надежду на спасение. Я рассказал о грузе ответственности на моих плечах, о бесконечной боли, моральном давлении и смерти Икарова. Я рассказал о том, как потерялся в дождливом лабиринте из серых дней, как потерял веру в себя и в наше общее будущее. Я подробно поведал о своей встрече с Кукольником и его таинственном друге. Всё это время Вергилий ходил кругами по комнате, смотрел на меня испепеляющим взглядом из-под светловолосой чёлки и подавлял в себе эмоции, которые уже когда-то сгубили человека, стоящего перед ним.

— Как? Скажи мне, как можно тебе верить? — повторил свою просьбу Хранитель.

— Я рассказал всё, что знаю, — печально ответил я.

С той самой минуты, как меня с силой впихнули в кабинет высшего Стража, я встал посередине комнаты, не двигался и почти не дышал, но при этом старался держаться уверенно и прямо. Вергилий кружил вокруг меня белым волком, сопел, сжимал зубы и клацал ими время от времени, предвкушая вкусную жертву. Именно такие чувства у меня вызывал тогда мой непосредственный начальник.

— Проклятье, Стил! — Хранитель вцепился пальцами в свои волосы. — Ты хоть понимаешь, что до сих пор жив только по одной причине? Кое-кто на самом верху покровительствует тебе, и я не до конца понимаю его мотивов. Скажу честно, тебя не пристрелили… извини… не отключили от Системы только по личному распоряжению Верховного Стража. Не знаю, чем ты ему приглянулся, но в данный момент в твоих непосредственных интересах говорить правду и только правду! Ты понимаешь меня?

Хранитель с каждым словом повышал тон своего голоса, говорил всё быстрее, сумбурнее, проглатывал окончания слов и всё больше давал волю своим эмоциям, а его жестикуляция становилась всё более резкой и открытой.

— Повторюсь ещё раз, я обещал найти Кукольника, и я его нашёл, даже хотел его отключить, когда другие Палачи ворвались в здание склада. Разве это ничего не значит? — с раздражением спросил я.

— Никто не знает, что произошло между вами на том складе, почему вы вернулись туда, где однажды встретились. Зато Стражи знают, что ты стал эмоционально неуравновешен в последнее время, хотел защитить Отступника, отключённого «Хароном», знают о массовом насилии и разрушениях, что следуют по твоим пятам. А также знают, что ты сбежал из квартиры Сергея Икарова после нахождения его цифровой оболочки, скрылся и в тот же момент оказался вместе с главным врагом Системы. Все считают тебя Отступником, Стил.

— Даже вы? Наверняка тоже жалеете о том, что вам запретили казнить меня на месте, — ответил я очень грубо и дерзко.

Я прекрасно понимал, что в такой сложный момент мне следовало держать язык за зубами, проявить капельку смирения и вымаливать для себя прощение… но я не мог. Накопившаяся усталость вперемешку с гневом застелили мне глаза. Я стоял неподвижно, но внутри разгорался настоящий вулкан, мысли перемешались и кипели в моей голове, стремясь выплеснуться обжигающим ядом из моих уст. И я выстрелил, отчеканил острые на язык слова, и они достигли самого сердца Вергилия, отчего тот рассвирепел, оскорбился в самых лучших чувствах, отринул стоящее рядом с ним кожаное кресло и одним рывком подскочил ко мне. Всего пару быстрых шагов понадобилось ему, чтобы налитые злостью глаза остановились в метре от меня и в шаге от той черты, когда быстрым и смертоносным ударом Хранитель выбьет из меня эту дерзость и прервёт моё пребывание в стране кошмаров, даже вопреки воле Верховного Стража.

Но Вергилий оказался более сдержанным, чем я, он лишь ткнул в мою сторону пальцем и процедил сквозь зубы:

— Да как ты смеешь?! Ты… Ты… Я пытался помочь тебе, терпел все эти выходки, твоё отвратительное поведение, недостойное Стража! Я смотрел сквозь пальцы на все глупости и ошибки, покрывал тебя, давал новый шанс, снова и снова, поскольку видел в тебе своё отражение, понимал тебя, как никто другой. Я был таким же когда-то, но провёл уже, кажется, целую вечность на посту Хранителя, в одиночестве, в отречении от всех и себя, и бросил всё, что любил, когда согласился принять эту должность. Нет, я не жалею о своём выборе, это величайшая ответственность, святой долг и почётная обязанность, но после стольких лет жизни в башне, в полном забвении, в окружении двух молчаливых и нелюдимых Хранителей, всё, что у меня оставалось, — это мой пост на самой вершине башни и Система, простирающаяся далеко внизу. Когда меня назначили вместо Икарова, я был счастлив. Да, представь себе, впервые за долгое время я был счастлив вернуться сюда, к вам, пусть меня и считали каким-то монстром, недостижимым и непонятным небожителем, спустившимся с Олимпа. Пусть меня боялись и ненавидели, зато я был рад снова оказаться среди людей. Я такой же человек, как и ты, и даже пытался стать тебе другом, пускай неуклюже, но хотел. А ты? Ты…

— Другом? — изумился я и попытался вклиниться в его эмоциональный монолог.

Я никогда не видел Вергилия таким.

— Заткнись, Стил, прошу, заткнись! Ты уже сказал всё, что мог. Единственное, о чём я сейчас жалею, что доверился тебе. Я подарил тебе свой меч, я покрывал тебя, выслушивал твои бредни о призраках, о бесплотных людях, что выдерживают очереди из автомата, я видел, как ты теряешь контроль над собой, как постепенно эмоции порабощают твой разум, и посмотри теперь, кем ты стал? Отступником! Это было закономерно. Когда засыпает разум, то в буре страстей рождаются монстры, эти идейные уродцы, что извращают человека и заставляют выбрать путь отступничества. Как ты мог, Стил, как ты мог?!

Вергилий выдохся, закашлялся от пересохшего горла, опустил руки и обречённо побрёл к своему рабочему месту. Затем расслабленно упал в глубокое кресло и склонился над столом, обхватив голову руками.

— Когда я узнал о твоём предательстве, об этом сговоре с самым опасным Отступником в Системе, я не мог поверить своим ушам, — тихо пробормотал он, не отрывая взгляда от поверхности стола. — Тебя можно много в чём винить: в твоём неуёмном характере, неумении управлять собственными эмоциями, безрассудстве и недальновидности… наконец, в твоей невероятной способности устраивать хаос везде, где бы ты ни находился! Но это?! Кукольник? — Вергилий поднял голову и печально посмотрел на меня. — Предательство? Нет! Ты, скорее, недотёпа с наивной добродетелью в глазах, слон, мечтающий стать хорошим продавцом в посудной лавке… но не Отступник. Я ведь даже пошёл к Верховному Стражу, хотел выбить тебе ещё пару дней жизни, чтобы ты мог объясниться и мы могли во всём разобраться. Но меня опередили. Другие Хранители сообщили, что Верховный Страж знает об этом и даёт тебе своё покровительство, по одному ему ведомой причине. Возможно, это к лучшему, иначе сейчас мне было бы невероятно больно и обидно за свою минутную слабость в желании помочь тебе.

— Вергилий, извини, я… — В эту минуту мне стало нестерпимо стыдно за свои горячие и поспешные слова, которые я так любил раздавать всем подряд в порыве внутреннего ветра.

— А ты оказался просто злобным сукиным сыном! Возможно, я ошибся, и ты действительно тот, кем тебя все считают.

В комнате наступила гнетущая тишина, во сто крат усиленная пронзительным взглядом Вергилия в мою сторону, в котором уже не было той непримиримой злости от ощущения предательства или невыносимой боли разочарования, а скорее он источал сочувствие и сожаление. Весь его гнев иссяк вместе с его горячим, но искренним монологом, он выплеснул всё, что скрывал долгое время. Сейчас же наступила такая тишина, что если захотеть, то можно услышать, как тикают настенные часы, которых тут никогда не существовало, но их непременно следовало бы придумать, чтобы хоть немного разбавить этот кисельный туман из плотно натянутых между нами душевных струн. Спустя минуту тяжёлых раздумий, показавшейся мне вечностью в ожидании страшной казни, Вергилий нарушил это тревожное молчание.

— Всё, что ты рассказал мне сейчас, это правда? То есть все эти «призраки» на складе и прочее? — устало спросил Хранитель.

Я с виноватым видом в подтверждение кивнул, после чего он с тяжестью выдохнул, провёл двумя пальцами по металлической пластине на столе, и перед ним в загадочном оранжевом сиянии появилось небольшое окно Консоли. Вергилий выбрал там пару пунктов меню, и через некоторое время я услышал со стороны окна взволнованный женский голос.

— Да, господин Хранитель? — спросил знакомый мне голос.

— Марин, это Вергилий, — зачем-то уточнил он. — Пригласи ко мне Плотникова, да побыстрее.

— Конечно-конечно, сейчас, — затараторила Марина.

И экран Консоли растворился в воздухе.

Больше мы не проронили ни слова. Вергилий в томительном ожидании откинулся на спинку своего кресла и уставился в одну точку где-то в дальнем верхнем углу комнаты, глубоко о чём-то задумавшись. А в моей голове плясал целый парад глупых и несуразных мыслей. Они водили хороводы вокруг моей растерянности, сталкивались, сливались и крутились с бешеной скоростью. Слова Вергилия о друге всё никак не выходили из моей головы и не давали покоя. Высшие Стражи всегда оставались для меня чем-то непонятным, неким непостижимым образом великих защитников Системы, могучих воинов, настоящей элитой Стражей. Они всегда вызывали во мне подобострастный трепет и желание быть похожим на них. Всё это время я старался равняться на Вергилия, хотел быть таким же смелым, сильным и непоколебимым, я бежал от себя самого, видел в них непокорных и властительных небожителей, настоящих повелителей наших судеб. Я всегда хотел быть похожим на этот образ, что выдумал для себя сам. Но все наши стереотипы — только ширма, черта, которую мы сами проводим между собой и другими. Люди, кем бы они ни были, всегда похожи друг на друга. Простые горожане или Стражи, что спрятались от себя самих за стеной отречения, спрятали свои эмоции — все они всего лишь люди, которые хотят жить, любить, творить, ощущать себя нужными обществу, общаться и делиться. Каждый стремится разделить своё Я на сотни людей вокруг, вплести свою душу в этот общий комок человеческого бытия, быть единым и быть счастливым. Вергилий нашёл во мне то единственное, что любил сам, нашёл единомышленника и, сам не осознавая того, вцепился в эту первую за многие годы возможность разделить частичку своей души, поделиться с кем-то радостью. Подарив свой меч, он отдал частицу себя, связал нас невидимой нитью, которую в нормальном мире называют дружбой. Тем самым он обязался защищать меня, свой неосознанный выбор, оправдывать его и покрывать, ведь разочарование в собственном выборе ведёт к потере части самого себя, той самой, что мы безвозвратно вручаем человеку, когда доверяемся ему.

Пока я продолжал неподвижно стоять в центре комнаты, ожидая своей участи и думая о том, как же сильно затекли ноги, то не сразу заметил, как в кабинете очень тихо отворилась входная дверь и внутрь беззвучно и осторожно просочился Плотников. Он окинул нас с Хранителем немного сонным и озадаченным взглядом, затем обошёл меня, разглядывая со всех сторон, и встал неподалёку.

— Ты тоже по ночам работаешь? — зачем-то негромко спросил я у Плотникова.

И тот на секунду даже растерялся от такого вопроса.

— Н-не совсем… вызвали срочно, тут т-такое творится…

— О, Плотников, наконец-то, — перебил его Вергилий, очнувшись от собственного транса.

Старший Техник встрепенулся как ужаленный и моментально встал по стойке смирно.

— Вы что-то хотели, господин Хранитель? — отчеканил он бодро и резво.

Вергилий сам, следуя примеру Плотникова, сел прямо, расправил плечи, сделал серьёзное и суровое лицо, будто принимал деловых партнёров, а на кону были миллионы алчных инвестиций.

— Страж Стил, — обратился ко мне Хранитель с сухим, словно ветер пустыни, обращением. — Мы попали в крайне сложную и беспрецедентную ситуацию. Учитывая всё катастрофическое положение, сложившееся в Системе, а также ваши заслуги перед обществом, важность каждого кадра, особенно в высших эшелонах иерархии Стражей, Верховным Стражем Системы было приказано сохранить вам жизнь до полного разбора всей ситуации. Но пока, в связи с данными обстоятельствами, мы вынуждены отстранить вас от всякой оперативной деятельности и лишить вас звания Стража до завершения следствия. Ваше оружие будет изъято, вы будете понижены в правах до обычного жителя Системы и лишены всех причитающихся привилегий. Вам есть, что сказать?

Только я открыл рот и хотел проронить хоть слово, как Вергилий поднял ладонь в запретительном жесте и помотал головой.

— Не надо, Стил. Это я так, для проформы сказал… положено. Тем более молчал бы уж! — уже более расслабленно произнёс Хранитель и затем обратился к старшему Технику: — Плотников! Чего стоишь? Я для чего тебя позвал? Исполняй решение Верховного Стража!

— А, да-да, извините, — вдруг засуетился Костя.

Плотников быстро подошёл ко мне, схватил мою правую руку, замешкался на секунду и посмотрел виноватым взглядом.

— Ты это, п-прости, Стил, будет немного больно и некомфортно. Мне придётся отключить несколько связующих с Системой нитей, отвечающих за глубокое проникновение твоих функциональных способностей. Всё это напрямую связано с функционированием мозга, поэтому при обрыве нейронных связей могут возникнуть фантомные боли в разных частях тела. И, в общем, вот… это нормально, так что не пугайся.

— Не умеешь ты успокаивать, Костя. Делай уже, что должен.

Плотников грустно пискнул себе под нос, затем провёл пальцами по трём полоскам на моём запястье и открыл специальное окно технической Консоли, связанной с моим чипом. Задумывался ли я над тем, что чувствуют Призраки, когда их, словно больной зуб, вырывают из заботливого лона Системы? О чём я тогда думал, когда Шолохову вырезали чип из его запястья? Мог ли я представить ту боль, что ощущает человек, которого буквально отрезают от обыденной реальности, когда все его закостенелые связи рвутся, а в его разуме и душе разрастается дыра, поглощая его прошлую личность? Можно ли научиться жить без привычного мира вокруг, без ощущения связи с ним? Можно ли жить и знать, что ты только прах, временно собранный вместе, который развеется одним неосторожным движением, а после твоей смерти всё, что делало тебя человеком, моментально исчезнет, сотрётся из Системы? В глубине души я мечтал найти ответы на эти вопросы, пройти через эту невыносимую боль, почувствовать свободу от всего на свете, ощутить себя существом без поводка и условностей жизни. Чтобы заглянуть за эту завесу хотя бы одним глазком, я был готов пройти через любую боль. Но сейчас… сейчас была только одинокая бессердечная боль, без сладкой конфетки за спиной. Из меня постепенно вырывали всю жизнь, кусочек за кусочком, безжалостно и методично.

В связи со своим специфическим родом деятельности, я многое знал о всевозможных физических страданиях, нас готовили лицом к лицу встречать опасности, смотреть в глаза смерти и не страшиться отдать свою и чужие жизни во имя всеобщей Мечты. Вергилий прав, я слишком вспыльчив, недальновиден, я ввязывался в драки, исход которых был неочевиден, и слишком буквально понимал учение о бесстрашии, играл со своей жизнью, с судьбами многих людей, что окружали меня. Даже тогда, когда меня действительно сковывал страх, когда разум во весь голос вопил об отступлении, я старался закрывать глаза и бросался под пули Отступников. Ведь нас учили не бояться, призывали быть опорой для людей, их бравым заступником, незримым стражем, а поступать «правильно» для меня превыше собственного страха и даже выше голоса разума. Поэтому я не боялся боли, которой меня пугал Костя, я столько раз получал ранения и прощался с жизнью без шанса на спасение, что боль стала для меня главным спутником и напарником на этом пути.

Но Костя слукавил. Пока он быстро перебирал пальцами в плавающем окне Консоли, внезапный удар пришёл с неожиданной стороны, откуда получить его было больнее всего. Вся моя жизнь и все мои действия были направлены только для одной цели — служить Системе, защищать людей и вести их дорогой к светлому будущему, которое мы все заслужили после стольких лет блужданий по котлам ада. Я ценил свою роль незримого проводника больше всего в жизни. Пока я стоял в кабинете Вергилия и смотрел на его рассерженное лицо, пока ждал смерти, как мне тогда казалось, неотвратимой, я всё равно был скорее разочарован всем случившимся, чем напуган. Я столько раз смотрел в бездну и чувствовал на себе холодное дыхание смерти, что где-то там, на той стороне нашего существования, в мрачной холодной пустоте уже и не надеялись на жаркое рандеву со мной. Поэтому я был спокоен. Но когда Плотников стал отрывать от меня то единственное, что я любил и ценил в этой жизни, только тогда пришла настоящая боль, которая была намного хуже боли физической, и только тогда пришёл настоящий страх. Шёлковые цепи моего долга рвались в сознании, и с каждой порванной струной, связывающей меня со Стражами, во мне умирала частичка души, та единственная, что ещё могла любить. Это ужасное чувство, будто бездушный хирург засунул в меня свою руку и медленно, с жестоким садизмом вырывал из моей груди всё, что делало меня человеком. Они забирали то единственное, ради чего я жил: мой долг, моё служение и силу. Взамен они предлагали только пожирающую меня изнутри пустоту, к которой невозможно привыкнуть. Они сделали меня сиротой. Мой мозг, как безутешная кошка, что ищет своих утопленных котят, он буйствовал, алкал свою потерянную часть и молил меня вернуть утраченное. Да, я действительно осознал, что на самом деле чувствовал Икаров, и лучше бы я погиб, сражаясь за свои идеалы, чем вот так оказаться выброшенным на улицу ещё одной бесполезной единицей общества.

— Вот и всё, можешь выдохнуть, — сказал Плотников и отошёл в сторону. — Т-ты как, живой?

В глазах у меня всё плыло, голова обиженно гудела, а ноги налились свинцовым грузом, но при этом я старался выглядеть непоколебимым.

— Всё нормально, — прохрипел я от пересохшего горла.

— Вот и отлично, — с небольшой неловкостью сказал Вергилий со своего места и ободряюще хлопнул ладонями по столу. — Тогда не тяни, Стил, и расскажи старшему Технику про свои видения и новых призраков.

Плотников резко изменился в лице, округлил глаза от испуга и в изумлении поднял брови.

— Что, опять?! — воскликнул он.

Но я в это время мало понимал, что от меня хотят. Я плавал в киселе из собственных мыслей, охваченных настоящим бунтом против своего хозяина, пытался совладать с нагрянувшим тягучим и липким ощущением безудержного страха и беспомощности, я боролся с желанием сделать какую-нибудь невероятную глупость. Я поднял правую руку, посмотрел сквозь мутную пелену перед глазами на своё запястье, откуда исчезли три полоски, что были единственной отличительной чертой Палача, моим пропуском в будущее, и меня повело назад под грузом собственного отчаяния, я пошатнулся и чуть не повалился на спину.

— Стил! — Хранитель вскочил с кресла и затем рявкнул Плотникову: — Что с ним?

— Я сейчас, всё нормально… голова кружится, — в пустоту ответил я, пытаясь прийти в себя.

— Это, н-нормально, — заикаясь, подтвердил Плотников. — Так бывает после нейрораспределительного вмешательства. Мозгу нужно время, чтобы смириться с утратой части связей, свыкнуться со своим новым положением.

Старший Техник виновато отошёл в сторону и одёрнул воротник своего халата, чтобы скрыть замешательство и стеснение.

— Да всё нормально, говорю же, — прохрипел я, после чего попытался взять себя в руки, встрепенулся, размял ладони и встал обратно рядом с Плотниковым.

— Ну, коли так… — Вергилий несколько успокоился и сел обратно в своё кресло.

— Так что там с этими… с привидениями? — нетерпеливо спросил меня Плотников, сверкая глазами.

Я безучастно посмотрел на сгорающего от любопытства Плотникова, потом поймал на себе взгляд Вергилия, вновь ставший холодным и отрешённым, и тяжело вздохнул, перебарывая в душе стойкое желание выбежать из кабинета и уйти туда, где я буду один, где мне дадут время поразмыслить, осознать пережитое и смириться со своей участью. С другой стороны, мне рьяно хотелось покончить со всем этим, сбросить с себя тяжкий груз предательства, это тяжкое бремя человека, которого все ненавидят и порицают. Поэтому с маленькой искоркой энтузиазма в общем пожарище пренебрежения я решил рассказать всё, что знал сам.

— Когда я зашёл на склад, — тихо начал я, моё горло всё ещё хрипело от сухости, — то сначала застал там только Кукольника и был точно уверен, что на складе больше никого нет.

— Прости, а почему ты был так уверен? — поинтересовался Плотников, но потом осёкся, увидев мой ненавидящий взгляд в ответ. — Всё-всё, понял, п-продолжай. Что дальше?

— Дальше он сообщил, что со мной хочет поговорить кто-то, кого он представил как своего начальника или главного, не помню точно. Он сказал, что этот человек стоит за всем происходящим в Системе. После этого из темноты внезапно появился юноша, молодой такой, почти, как ты, Костя.

Плотников недовольно скривился.

— А почему он решил с тобой встретиться? Почему именно тебя решили представить своему главарю?

— Да не знаю я! — воскликнул я, потом повернулся к Вергилию и повторил снова: — Не знаю! Это же Кукольник, я сам не понимаю его игр и тайных замыслов. Возможно, он решил меня подставить, воспользовался моментом слабости.

— Так зачем ты один туда попёрся? — не выдержал Костя и выпалил главный вопрос, который его волновал всю дорогу до кабинета. — Почему не сообщил, не позвал на помощь?

— Этого я тоже не знаю, — ответил я и поник головой. — Может, хотел стать героем, доказать свою нужность, а может, эгоистично желал добиться чего-то сам, ощутить вкус собственного величия и самолично узнать все секреты.

— Ладно, ладно… так что это был за юноша, опиши его?

— Сложно сказать, Костя. С виду он как мальчик с обложки дешёвых девчачьих журналов. Ну этих, ты знаешь… Где обычно показывают улыбающихся мужчин в престижных костюмах, что манят заблудшие женские души. Вот этот парень был таким же, с постоянной улыбкой, вечно всем довольный, эти розовые щёчки, накрахмаленная рубашка, брюки, ботинки, вся эта снисходительная стать офисного короля. Такие бывают разве что в этих самых журналах о красивой жизни в офисной неволе или в фильмах про бытие планктона. Он был словно искусственный, неживой, как красивая картонная реклама у входа в бизнес-центр. Какой из него предводитель Кукловодов? Он скорее сам был похож на…

Я замолчал, обрывая свой монолог на полуслове, и задумался.

— На куклу? — осторожно предложил свою догадку Плотников.

— На куклу, да-а, точно… — в сомнениях протянул я, поднимая глаза на старшего Техника. — Но самое странное — это когда он заговорил. Это даже сложно назвать разговором, он скорее вещал, понимаешь, Костя?

— Вещал? Что ты имеешь в виду? — Плотников поднял от удивления брови.

— Будто радио. Когда он заговорил, то из его уст донеслись не его слова, а словно чьи-то чужие, частички чужих диалогов, жизней, вырванных из контекста. Он изрекал отдельные и малосвязанные фразы, менял тональность своего голоса, а то и вовсе пол. Он обращался ко мне то от лица взрослой женщины, то от какого-то респектабельного мужчины. Это было очень странно и жутко.

— Хм, этот твой… призрак, он пытался спародировать этих людей? — Костя внезапно побледнел и облизнул высохшие губы.

— Нет же, — возмутился я. — Говорю тебе, он шевелил губами, но при этом изрекал не свои слова, он звучал совсем иными голосами, а лицо его при этом оставалось безучастным, неживым. Он продолжал источать всё тот же глупый наивный вид. Тьфу!

— И что же он тебе сказал чужими голосами?

— Эх, если бы я знал. Какую-то бессвязную кучу слов, какофонию чужих жизней. Что-то про сбежавших детей и горюющую мать. Разве я мог запомнить? В тот момент я был настолько потрясён увиденным, что мало осознавал, что лепечет этот сумасшедший.

Плотников снова загадочно хмыкнул, затем уставился в одну точку и о чём-то задумался.

— А потом я в него выстрелил, — зачем-то добавил я, разбавляя тягучие размышления Кости.

Плотников моментально вышел из ступора и даже подпрыгнул на месте.

— Ты что сделал? — старший Техник резко повысил голос и сделал шаг в мою сторону. — Ты убил его?

— Как сказать «убил»? Пытался, да. Я выстрелил ему прямо в голову, но это непонятное существо даже не дрогнуло, не сменилось в лице, только его цифровая оболочка слегка замерцала. Потом он как ни в чём не бывало вытащил пулю руками из своей черепушки и растёр её в пыль. Он просто посмеялся надо мной и всеми Стражами. Это было очень жутко. Вот как это можно объяснить?

Чем больше я рассказывал, тем ярче Плотников источал тревогу и беспокойство, он окончательно побелел, занервничал, начал переминаться с ноги на ногу и чаще уходить в себя. Он будто отрешался от мира, общался с кем-то внутри себя, советовался, размышлял, а потом вновь возвращался в привычный мир. После слов о попытке отключения этого непонятного существа старший Техник задёргался и стал ходить кругами по комнате, что-то вереща себе под нос:

— Частичное нейронное проникновение… ментальный синтез… переходящий механизм… да, да, прямая проекция, но как же оно…

До меня долетали только обрывки его отдельных фраз.

Вергилий всё это время не вмешивался в наш диалог, с любопытством наблюдая за происходящим со своего рабочего места, но сейчас обеспокоенный реакцией Плотникова он привстал с кресла и обратился к увлечённому своими мыслями старшему Технику.

— Плотников, что случилось? Ты что-то понял? — с тревогой спросил Хранитель.

— Да-да, прямая проекция, точно! — громко воскликнул Костя, поворачиваясь то к Вергилию, то ко мне. — Если Стил не врёт, то это очень похоже на прямую проекцию, но… это невозможно.

— Что за прямая проекция? Говори чётче! — требовательно попросил Вергилий.

Плотников прекратил бегать по комнате и на секунду завис, глядя в сторону Хранителя.

— Т-тут вот какая штука. Все эти симптомы, так сказать, или скорее проявления очень похожи на так называемую прямую проекцию человеческого сознания в виртуальную систему. Если объяснить проще, то данную технологию связи человеческого мозга с центральным ядром пытались применять на ранних этапах проектирования нашей Системы. Я об этом читал как-то давным-давно, когда изучал теорию нейронных сетей и историю возникновения Системы. Так вот, изначально предпринимались попытки внедрить человека, а точнее его сознание, без глубокого проникновения в его мозг и без полного переподчинения всех его нейронных связей.

После этих слов Костя снова ушёл в себя и отключился от мира.

— Плотников, давай ещё точнее, — просил Вергилий.

— Иначе говоря, изначально тестировали подключение к Системе на простой основе, поверхностной, чтобы человек мог легко и просто входить и выходить из неё в любой момент. Это была как игра, виртуальная реальность, в которую можно ходить, как на работу, совершать простые вещи, играть в хорошую жизнь, а вечером возвращаться назад.

— Но Творцам-основателям эта идея не понравилась, так? — спросил я, перебивая Костю.

— Дело даже не в этом, Стил. Изначально это была лишь идея, первая намётка, технология подключения к миру грёз. Ей не дали хода, к тому же эта технология несла много издержек и сложностей, в ней оставалось очень много недоработок. Я уж молчу про общее желание построить новый мир, изменить людей, переселить их полностью, избавить от кошмара настоящего. Поэтому от идеи простой прямой проекции части сознания было решено отказаться в пользу полного и глубокого подключения тела к Системе и поставить его на полное самообеспечение, чтобы больше не было нужды выходить наружу. При этом было использовано ядро Системы в качестве посредника, которое полностью поглощало все сигналы мозга, заменяло их уже обработанными и возвращало назад. Тем самым полностью заменяя существующую для нашего тела реальность.

— Плотников, мы все учились в школе Стражей и отлично это знаем. Объясни, как это связано с рассказом Стила? — настороженно спросил Вергилий.

— А в-вот тут самое интересное. Из того, что я почерпнул о самых ранних попытках прямой проекции, я особенно запомнил о недостатках и побочных действиях, которые описывались особенно подробно. Человеческие образы, спроецированные только частью нашего мышления, были не больше, чем наши куклы, в этой реальности, мёртвые образы нас самих, одна только тень, осколок души, проникнувший за завесу реальности. Люди не жили в Системе, они лишь играли свои роли, и у них это получалось слишком отрешённо, неестественно, будто дитя играет в куклы, где всё натянуто и лицемерно. Но главная проблема оказалась в способности передать человеческую речь. Казалось бы, что проще? Но передать свои осмысленные действия, свою речь посредством мозговой активности оказалось невыполнимой задачей без полного проникновения в наше сознание. То, что мы говорим, — это сложная работа, разветвлённый механизм связных действий всего мозга. Вся обработка информации, составление осмысленных и связных ответов, по сути, результат этой всеобщей работы. При таком поверхностном подходе в прямой проекции, это оказалось невыполнимой задачей. Применялись даже попытки создать синтезатор речи, представлявший собой архив заранее записанных готовых фраз, которые соответствовали активности того или иного участка нейронной сети. При сканировании этих активных участков синтезатор подставлял готовые шаблоны. Но вы сами понимаете, общаться шаблонами у людей не очень получалось, да и выходила всё больше, как выразился Стил, какофония из разных фраз и кусков готовых предложений.

— Постой, — догадался Вергилий. — Ты хочешь сказать, что это привидение, которое видел Стил, похоже на эту самую прямую проекцию? Но как…

— Н-не знаю, господин Хранитель, — пожал плечами Плотников. — Симптомы очень похожи, но это, как я сказал ранее, невозможно. Для этого им понадобилось бы подключиться к Системе извне.

Плотников осёкся, испугавшись своей догадки, а Вергилий вытаращил глаза, чередуя на своём лице все эмоции от удивления до тревоги и страха, после чего рухнул обратно в кресло.

— Извне? — внезапно охрипшим голосом спросил Хранитель.

Но старший Техник не успел ответить, как дверь в бывший кабинет Икарова с грохотом и бесцеремонно распахнулась, и в помещение ввалился злой и взъерошенный Харви. Он мельком бросил на меня ненавидящий взгляд и потом повернулся к Вергилию.

— Господин Хранитель, — взревел Харви. — Там этот… эта сволочь не желает с нами разговаривать, ни в какую, он требует вот этого предателя! — прокричал он и указал пальцем в нашу с Костей сторону.

— М-меня? — пискнул Костя.

— Да не тебя, придурок, — зло гаркнул Харви. — А подельничка своего. Говорит, что общаться будет только с ним.

— Что, так и сказал: «Подельничка»? — укорительно и с интересом спросил Вергилий.

— Ну, это… нет, вроде. Просто сказал, что требует того Стража со склада, — промямлил Харви.

— Хм, ладно, — ответил Хранитель, потирая свой подбородок, а потом встал и вышел из-за стола. — Стил, пойдёшь с нами!

— А как же… — растерялся Костя.

— А ты, Плотников, срочно напиши мне отчёт со всеми своими мыслями и идеями. Про проекции эти поподробнее и как можно скорее. Спать не отпущу, пока не закончишь, — отрезал Вергилий, направляясь к выходу из кабинета.

В последний раз заглянув в белёсое и испуганное лицо Кости, я ободряюще покивал ему и вышел из кабинета вслед за Харви и Хранителем. Мы в два счёта достигли дверей лифта и уже через минуту втроём поднимались на двадцать четвёртый этаж, где находилась комната для допросов. Всё это время я молча стоял позади Вергилия и за широкой спиной Харви, который всю дорогу до лифта оборачивался и как-то не по-доброму бросал мимолётные взгляды.

— Почему предатель всё ещё жив? — глубоким басом спросил Харви у Хранителя, каждый раз делая явный акцент на слово «предатель», прекрасно понимая, что я это слышу.

— Верховный Страж предпочитает не делать необдуманных и поспешных выводов в наше нелёгкое время, когда каждый, пусть даже плохой, Страж на счету. Стилу будет гарантировано место в Системе до вынесения вердикта самим Верховным Стражем.

Харви недовольно фыркнул на эти слова, снова на секунду обернулся, чтобы посмотреть на меня, и, встретив мой ненавидящий взгляд, злобно скривился в ухмылке.

— О-ох уж эта политика… — протянул Харви.

Кабина лифта чуть заметно дёрнулась, и двери перед нами распахнулись.

— За мной! — скомандовал Вергилий, пулей вылетая наружу.

В несколько быстрых шагов мы оказались у боковой двери коридора, которая вела в уже знакомую мне комнату для проведения допросов. Вергилий остановился у входа и повернулся ко мне.

— Хочешь что-то доказать, Стил? Это твой шанс, — довольно сухо произнёс Хранитель. — Узнай, кто он такой, чего хочет и кто был этот непонятный призрак рядом с ним. Узнай как можно больше, воспользуйся его странной заинтересованностью тобой. Никаких лишних вопросов и разговоров, делай всё по инструкции и помни: мы будем наблюдать за вашим диалогом из смотровой комнаты. Тебе всё понятно, Стил?

Забавно было наблюдать, как Хранитель на бегу меняет маски, как умело скрывает ото всех, кто он есть на самом деле, что чувствует и желает. Совсем недавно он раскрыл передо мной свою слабую сторону, показал свои пороки, эмоции, иначе говоря, всё то, что теперь вменяют мне как предательство наших идеалов. Но сейчас, рядом с Харви, он вновь включил свою старую роль холодного прямолинейного прагматичного лидера и руководителя. Будто и не было того эмоционального срыва и душераздирающего монолога у него в кабинете, словно две грани одного человека, как доктор Джекилл и мистер Хайд, они не знают друг о друге и предпочитают не замечать. Лишь изредка мы выпускаем на волю наших внутренних монстров, кого потом стыдливо пытаемся упрятать обратно. Но не мне судить Вергилия, когда сам давно запутался в своих бесчисленных Я, и уже забыл, что значит быть Стражем, но пока ещё не вспомнил, как быть человеком. Я метущийся дух между миром живых и мёртвых, я тянусь к свету, источая тьму, и сам же сгораю в этих стремлениях.

— Я понял, — тихо ответил я.

— Вот и отлично! Пошли!

Вергилий услужливо открыл нам дверь, и я вошёл внутрь, проследовал прямо по небольшому коридору и заглянул в допросную, пока в это время Хранитель с Харви прошмыгнули в соседнее помещение смотровой комнаты. Когда я вошёл в небольшую и хорошо освещённую комнату и вновь увидел этот стол с двумя стульями, то сразу вспомнил ту женщину Призрака, что сидела здесь, на том же самом месте, где сейчас находился Кукольник. Я вспомнил её заплаканное лицо и звук выстрела, который повис тяжким