Оглавление

Йозеф фон Эйхендорф

Предчувствие и действительность

Книга первая

Глава 1

Великолепное солнце взошло в тот момент, когда корабль отправился в плавание по Дунаю вдоль берегов, покрытых зелеными горами и лесами. На палубе расположилась веселая компания студентов. Они сопровождали молодого графа Фридриха, который покинул на время университет, чтобы отправиться в путешествие. Некоторые из них растянулись тут же на палубе, разостлав плащи, и играли в кости. Другие отдавали честь и салютовали замкам, мимо которых они проплывали, а те в свою очередь возвращали приветствие эхом, и поэтому те были постоянно заняты, заряжая и разряжая свои винтовки. Третьи практиковали свое остроумие над всеми, кто имел несчастье оказаться в это время в поле зрения на берегу, и этот импровизированный разговор обыкновенно заканчивался забавными оскорблениями, которые продолжались до тех пор, пока обе стороны не переставали слышать друг друга. В центре этого шумного сборища стоял граф Фридрих, погруженный в тихую радость. Он был крупнее всех остальных и отличался от других какой-то особой свободной простотой и наружностью, напоминавшей благородных рыцарей прошлого. Сам он говорил мало, просто наслаждался общим весельем; обычный человеческий разум легко счел бы его простоватым. С обоих берегов реки, поросших лесом, доносилось пенье птиц, далеко в горах отдавались эхом веселые возгласы и стрельба, дул свежий ветер. Так и плыли студенты в своих красочных фантастических костюмах, словно корабль аргонавтов. Как свежа молодость! Не верь, что на земле будет иначе. Наши радостные мысли никогда не постареют, а молодость вечна.

Любой, кто путешествовал по Дунаю из Регенсбурга, знает прекрасное место под названием Вирбель. Высокие горные ущелья окружают это чудесное место. Посреди реки стоит причудливой формы скала, с вершины которой смотрит тихо и мирно вниз высокий крест, прямо в пучину негодующих волн. Здесь не видно ни одного человека, не слышно пенья птиц, и только лес, покрывающий горы да страшный, увлекающий в свою пропасть все живое круг, продолжает затягивать в свою воронку столетия. Темное устье водоворота время от времени открывается, как око смерти. Человек вдруг чувствует себя брошенным во власть враждебной, неведомой стихии, и крест на скале предстает здесь в своем самом святом и величайшем значении. Все замолчали при виде этого зрелища и глубоко вздохнули под шум волн. Тут другой странный корабль, долгое время следовавший за ними с большого расстояния, вдруг завернул за угол скалы позади них. Высокая молодая женская фигура, стоя на палубе, не отрывала взгляда от водоворота. Студенты, пораженные неожиданным появлением женщины в этой темно-зеленой пустыне, единодушно грянули радостное «Ура», которое разнеслось эхом по всей округе. Девушка повернула голову и ее глаза встретились со взглядом Фридриха. Он весь внутренне сжался. Потому что их взгляды внезапно открыли в его сердце новый мир цветущего чуда, древних воспоминаний и доселе неведомых желаний. Он долго стоял, поглощенный их видом, и едва заметил, как река снова стала спокойнее и с обеих сторон проносились красивые замки, деревни и луга, откуда ветер доносил перезвон колокольчиков пасущихся стад.

Они как раз проплывали мимо маленького городка. Прямо к берегу примыкали аллеи для променада. Дамы и господа вышли на прогулку под ручку в своих лучших нарядах, улыбаясь и приветствуя друг друга, отовсюду слышалась веселая музыка. Корабль, на палубе которого стояла прекрасная незнакомка, следовал все также за нашими путешественниками, держась на определенном расстоянии от них. Тогда один из студентов взял в руки гитару и запел веселую песню специально для молодой девушки:

Они заметили, что красавица смотрит на них, и их сердца и взгляды устремились к ней как паруса. И вот уже корабль с незнакомкой почти вплотную приблизился к их судну. «А ведь она и вправду очень красива!» вскрикнули некоторые, а студент продолжил песню:

Оба судна вновь подошли близко друг к другу. Красавица сидела уже впереди и не осмеливалась оглянуться. Она отвернулась в другую сторону и что-то чертила пальчиком по палубе. Ветер доносил до нее звуки, и она ясно слышала все слова песни, которую пел студент:

Наконец наступил вечер, и лодочники направились к берегу. Все вышли и пошли в сторону гостиницы, стоявшей на холме прямо на берегу Дуная. Студенты выбрали этот пункт местом своего прощания. Здесь они планировали завтра утром оставить графа и снова отправиться обратно. Они сразу заняли просторную комнату, окна которой выходили на Дунай. Фридрих последовал за ними чуть позже. Когда он поднимался по лестнице, сбоку открылась дверь, и из освещенной комнаты вышла неизвестная красавица, которая тоже остановилась на ночлег в этой же гостинице.. Они оба, казалось, были шокированы встречей. Фридрих поздоровался с ней, она опустила глаза и быстро вернулась в комнату.

Тем временем весельчаки уже расположились в своей комнате. Там в полном беспорядке валялись куртки, шляпы, плюмажи, курительные трубки и обнаженные мечи. Все смешалось в пеструю кучу, а горничная с тайным страхом ходила среди диких гостей, полуодетых лежавших на кроватях, столах и стульях, как солдаты после кровавой битвы. Вскоре было доставлено вино. Молодые люди сели в круг, пели и пили за здоровье графа. Фридрих чувствовал себя сегодня странно. Он за несколько лет привык к такому образу жизни, и сердце его всегда согревалось тем, как смело и мужественно смотрела ему в лицо эта свободная молодежь. И вот теперь он должен был проститься с ними со всеми, возможно, навсегда. Он чувствовал себя словно гостем на веселом бале-маскараде, который вдруг он должен покинуть и выйти на улицу, по которой идут мимо него трезвые люди. Он незаметно проскользнул из комнаты на балкон, который одним крылом выходил на Дунай. Пение студентов, иногда прерывалось звоном бокалов, доносившимся из окон, которые отбрасывали в долину длинный свет. Ночь была темная. Когда он прислонился к перилам, ему почудилось, что рядом кто-то есть. Он потянулся в сторону и схватил маленькую нежную ручку. Он притянул к себе мягкую ручку и встретился в кромешной тьме взглядом с двумя сверкающими глазами. По высокой статной фигурке он узнал красавицу, которая находилась на соседнем судне. Он стоял к ней настолько близко, что ощущал ее дыхание. Она не сопротивлялась. Он притянул ее к себе, и они поцеловались.

— Как Вас зовут? — спросил, наконец, Фридрих.

— Роза, — тихо сказала она и закрыла лицо руками.

В это мгновенье дверь распахнулась и наружу вылился мутный поток света, перемешанный с табачным дымом и ревущими голосами. Девушка тут же исчезла, и Фридрих не успел ее удержать. Только много времени спустя он вернулся в свою комнату. Но там было уже тихо. Свечи выгорели до основания и бросали иногда еще мерцающий, мимолетный свет на комнату и на студентов, лежавших и спящих, как мертвецы, среди выкуренных табачных трубок. Фридрих осторожно прикрыл дверь и снова отправился на балкон, решив провести там остаток ночи. Он посмотрел на тихую местность, с восторгом вдыхая ее всеми органами чувств.

— Просто летите, облака, — кричал он, — просто шуршите и волнуйтесь, вы, леса! А когда всё на земле спит, мне не спится и хочется танцевать!

Он бросился на каменную скамейку, где сидела девушка, прислонился лбом к перилам и тихонько стал напевать про себя разные старинные песни, и каждая из них сегодня ему нравилась больше, чем раньше и заново трогала его. Бег ручья и плывущие облака наполнили его счастливыми мыслями, все огни в доме давно уже погасли. А волны, продолжавшие также размеренно ударяться о каменный берег внизу, навевая приятные грезы, наконец, убаюкали его.

Глава 2

Когда первые лучи солнца заглянули в окна, студенты один за другим поднялись с жесткой кровати, распахнули окна и потянулись, приветствуя свежее утро. Фридрих уже тоже был вместе с ними, ведь соловей, который перед домом всю ночь напролет без устали пел, разбудил его, к тому же прохлада утреннего воздуха заставила его вернуться в теплое помещение. Пенье, смех и ободряющие речи вскоре вновь наполнили комнату. Фридрих мысленно возвращался к ночному происшествию. Ему казалось, будто он очнулся от оцепенения, словно прекрасная Роза, ее поцелуй и вообще все было только сном.

В комнату вошел хозяин постоялого двора со счетом.

— Кто была та женщина, которая вчера вечером вместе с нами прибыла сюда? — спросил Фридрих.

— Я не знаю ее, но по всему ясно, что она знатная дама. Рано утром за ней приехала карета, запряженная четверкой лошадей в сопровождении слуг, в которой она уехала.

При этих словах Фридрих посмотрел через открытое окно на реку, на горы, которые сегодня ночью были свидетелями его блаженства. Сейчас снаружи все выглядело иначе, и неописуемая тревога охватила его сердце.

Лошади, которых студенты заказали, чтоб отправиться в обратный путь верхом, ждали их уже со вчерашнего вечера. Фридрих тоже купил себе красивого статного коня, на котором он собирался продолжить свое путешествие, но уже в полном одиночестве. Дорожные узлы были быстро связаны вместе, длинные шпоры пристегнуты, все оседлали коней. Студенты решили сопровождать графа еще немного вглубь страны, и вся разношерстная компания отправилась навстречу ясному утру. На перекрестке они, наконец, остановились и попрощались.

— Прощай, — сказал Фридриху один из студентов — ты отправляешься теперь в чужие страны, будешь жить среди чужих людей и, может быть, мы уже никогда больше не увидимся. Не забывай нас! И, когда однажды ты будешь жить в своем поместье, в своем замке, не будь таким, какими становятся многие — печальным, благообразным, скучным обывателем. Что касается меня, то я считаю, что ты был самым лучшим и смелым среди всех нас. Езжай с Богом!

После этого, не спешившись с коня, каждый пожал руку графа, и они разъехались в противоположные стороны. Когда Фридрих проехал некоторое расстояние, он оглянулся и увидел удаляющуюся в горы компанию с пестрым плюмажем на шляпах. Они пели хором известную студенческую песню:

Рог, в рог, в охотничий рог…

Это были последние слова, которые донес ветер.

— Прощайте, мои славные товарищи, — воскликнул граф, тронутый до глубины души, — прощай и ты, прекрасная вольная жизнь!

Перед его глазами пламенело великолепное утро. Он пришпорил коня, чтобы не слышать больше волнующие звуки песни и поскакал так быстро, что только ветер свистел в ушах.

Тот, кто видел студентов в походах, когда они рано утром выходили из темных ворот и махали шляпами на свежем воздухе, когда они весело и беззаботно шли по зеленой земле и, как в их бездонных глазах отражалась голубизна неба, лес и скалы, тому захотелось бы сопровождать нашего графа в его путешествии по горам. Теперь он ехал уже медленней. Крестьяне занимались земледелием, пастухи гнали стада на пастбище. Весеннее солнце ласково согревало землю, от которой шел пар. Блестящие капельки росы на деревьях, траве и цветах, словно глазки смотрели на мир, бесчисленные жаворонки взмывали в воздух. На душе у Фридриха было радостно! Тысячи воспоминаний, планов и надежд переполняли его словно игра теней. Образ красавицы Розы снова и снова оживал перед ним в обрамлении всех красок утра. Солнечный свет, ласковый ветерок и пенье жаворонков смешались в одно целое, и в его поющем от счастья сердце возникла песенка, которую он все время про себя напевал:

Песенка так ему понравилась, что он тут же достал свою тетрадь для записей, чтобы записать ее. Едва он начал записывать, как все слова вдруг улетели, ведь он больше не пел, слова исчезли…. Он рассмеялся и стер все, что начал было записывать. Тем временем полдень пролетел почти незаметно, гуляя по прохладным лесным оврагам. Тут Фридрих увидел высокую гористую площадку, которую ему рекомендовали как известное место развлечений в этой местности. Разноцветные летние домики, предназначенные для отдыха, смотрели вниз с темной вершины в долину. Вокруг горы вилась тропа, по которой шли женщины, мужчины и дети. На женщинах были разноцветные шали, все шествие было красочным и привлекательным. Поэтому Фридрих развернул коня и поскакал за веселой процессией, наслаждаясь обзором местности. Он был еще более приятно удивлен, когда наконец достиг горной вершины. На широкой, красивой и прохладной лужайке сидели за маленькими столиками на открытом воздухе разные компании, наслаждаясь трапезой и приятной беседой. Дети играли на лужайке, какой-то старик-музыкант играл на арфе и пел. Фридрих в одиночестве заказал обед в летнем домике, стоявшем на склоне горы. Он широко открыл все окна, чтобы воздух струился отовсюду, и он мог видеть пейзаж и голубое небо. На столе стояло прохладное вино, а рядом блестели чистые гранёные бокалы. Он выпил за своих далеких друзей и за свою Розу. Потом подошел вплотную к окну. Отсюда были хорошо видны горы. Куда-то вниз бежал ручей, а параллельно с ним бежала вниз ярко освещенная широкая горная тропа. Горячие солнечные лучи словно пронизывали долину, а вся местность внизу была охвачена душным покоем. Снаружи перед открытой дверью все еще играл на арфе и пел старик. Фридрих наблюдал за облаками, паруса которых уплывали куда-то в другие края.

— О жизнь! О странствия! Как вы прекрасны! — радостно воскликнул он, снял с пальца перстень с бриллиантом и нацарапал им на оконном стекле имя Розы.

Вскоре после этого он заметил внизу группу всадников, быстро мчавшихся по горной дороге. Он не сводил с них глаз. Девушка, высокая и стройная, ехала впереди остальных, и вдруг она взглянула на гору, прямо на то место, где стоял Фридрих. Гора была высокая, расстояние и скорость большими; но ему показалось, что она узнала его с первого взгляда, это была Роза. Как внезапный солнечный луч, эта мысль радостно пронеслась в его голове. Он быстро расплатился, вскочил на лошадь и как только мог быстро помчался по извилистой горной тропе; глаза и мысли его летели вперед, как орлы с высот. Когда он, наконец, выбрался на дорогу и смог свободно вздохнуть, всадников уже и след простыл. Он пришпорил коня и продолжил погоню. Тропа привела его к лесу. По свежим следам конских копыт он понял, что всадники поехали по ней. Поэтому он тоже последовал за ними. Когда он проехал достаточно большое расстояние, дорога снова стала делиться на несколько разных направлений, но никаких следов на твердой почве различить было уже невозможно. От нетерпения, ругаясь и смеясь одновременно, он остановился, подумал, хладнокровно выбрал дорогу, которая ему показалась самой подходящей, и отправился по ней дальше. Лес между тем становился все темней и дремучей, тропа все более узкой и дикой. Наконец, он добрался до темно-зеленого прохладного места, окруженного скалами и высоченными деревьями. Это уединенное место так ему понравилось, что он решил там передохнуть. Он спешился, ласково потрепал лошадь по холке, снял с нее узду и отпустил пастись на лужайку. Сам же лег на спину и стал наблюдать за движением облаков. Солнце стало клониться к закату, и его косые лучи просвечивали через темные кроны деревьев, которые, шелестя, покачивались на ветру. Бесчисленные лесные пташки весело и беззаботно щебетали. Он так устал, что не заметил, как уснул. Сквозь дрему ему иногда чудилось, как будто он слышит звук рога, но он никак не мог выйти из забытья и снова погружался в сон.

Когда он проснулся, то не на шутку испугался, так как наступила ночь, мрачная и молчаливая, вокруг было тихо и пустынно. Вдруг он услышал голоса мужчин, которые разговаривали где-то совсем рядом. Он окликнул их, но ему никто не ответил, и все снова погрузилось в тишину. Он оседлал лошадь и продолжил путь наудачу. С трудом пробираясь через черную ночь из леса, он очутился наконец на горном хребте, поросшем мелким кустарником. Луна была яркой и взгляд, брошенный в бесконечное небо, его обрадовал и придал ему сил. Вероятно, ровное место, на котором он оказался, находилось где-то очень высоко, так как вокруг себя он видел только темное кольцо гор. С одной стороны, издалека доносились однообразные удары кузнечного молота. Фридрих направился именно в ту сторону. По мере того как он продвигался вперед, тени его и его лошади проносились по пустоши перед ними, словно темные великаны, и лошадь, часто фыркая и, пугаясь, часто вздрагивала. «Итак, — рассуждал Фридрих, чье сердце было довольным и открытым. — Вот что, должно быть, чувствовали рыцари много сотен лет назад, когда они шли по этим горам в тишине ночи и думали о славе и великих делах. Кто-то, возможно, смотрел сверху вниз на эти леса и горы, и был охвачен благородными помыслами. Эти чувства и мысли никуда не исчезли, они хранятся тут же, где и возникли. Сколько усилий мы вкладываем в свои лучшие годы, учась, шлифуя себя, чтобы превратиться в настоящих людей, как будто мы боимся или стыдимся себя, и поэтому хотим спрятаться и отвлечься за всякими умениями, вместо того, чтобы собраться внутренне для принятия высоких решений и добродетельного поведения. Ибо поистине, тихая, смелая, деловая и рыцарская жизнь необходима каждому человеку и сейчас, как это было когда-то. Поэтому каждое дитя этого бренного мира должно проводить хотя бы одну ночь в месяц в одиночестве на открытом воздухе, чтобы оставить свои напрасные усилия и потуги в искусствах, и укрепиться духовно, вырасти в своей вере. Как я счастлив и бодр! Дай Бог мне только благодати и сил, чтобы эта рука однажды смогла совершить что-то поистине праведное в этом мире!»

Погруженный в подобные мысли, он продолжал путь. Тем временем тропа спускалась все ниже и ниже и, наконец, он увидел свет, мерцающий из долины. Он поспешил на огонек, который привел его к старенькому, одинокому дому. Он заглянул в комнату через маленькое окно. Вокруг стола сидела и пила горячительное кучка оборванцев с бородатыми, жуликоватыми лицами. По углам горницы стояли ружья. У яркого камина, бросавшего отвратительный свет на толпу людей, сидела, сгорбившись, старуха и переворачивала на огне окровавленные кишки. Графа охватил ужас при виде этого ужасного зрелища; он быстро сел на лошадь и помчался через поле. Шорох и шум, исходивший от лесной мельницы, подсказывали ему направление. Там, во дворе мельницы, его встретила огромная собака. Фридрих и его лошадь слишком устали, чтобы идти дальше, поэтому он постучал в дверь. Изнутри ответил хриплый голос. Вскоре дверь открылась, и на крыльцо вышел высокий, худой мужчина. Он оглядел Фридриха с ног до головы, и, когда тот попросил у него пристанища, взял лошадь под уздцы и молча повел ее в конюшню. Фридрих вошел в комнату. Женщина, находившаяся внутри, разжигала огонь. Во вспышках искр он заметил молодое и красивое лицо девушки. Она зажгла свечу и взглянула на графа с радостным изумлением, от которого, казалось, у нее чуть не перехватило дыхание. Затем она схватила свечу и, не говоря ни слова, повела его вверх по лестнице в просторную комнату с несколькими кроватями. Она шла босиком, и Фридрих заметил, что на ней из одежды была одна рубашка, а грудь была почти совсем обнажена. Его раздражала наглость такого нежного и юного создания. Когда они оказались в комнате, расположенной наверху, девушка остановилась и испуганно посмотрела на графа.

— Иди, — сказал он добродушно, — иди спать, милое дитя.

Она оглянулась на дверь, затем снова на Фридриха.

— Ах, Боже мой! — сказала она, наконец, и, прижав руку к сердцу, медленно вышла из комнаты. Фридриху ее поведение показалось странным, ведь от него не скрылось то, что, уходя, она дрожала всем телом.

Полночь уже миновала. Фридрих был перевозбужден и не мог уснуть из-за всех событий, с которыми он столкнулся за такой короткий период времени. Он присел к открытому окну. Было слышно, как где-то впереди вода переливалась через плотину. Луна выглядывала странно и жутковато из-за темных облаков, быстро летевших по небу. Он запел:

Вероятно, он просидел так около часа, как вдруг во дворе залаял пес. Ему показалось, что снаружи доносятся голоса. Он прислушался, но вокруг снова стало тихо. Им овладело непонятное беспокойство. Он отошел от окна. Проверил свои пистолеты и положил на стол саблю. В этот миг дверь распахнулась и на пороге появилась группа разбойников. Они явно были в замешательстве, так как не рассчитывали увидеть графа бодрствующим. Он узнал шайку разбойников, которых видел в домике в лесу, а также узнал долговязого мельника, приютившего его на ночлег. Он первый взял себя в руки и вдруг выстрелил в графа из пистолета. Пуля попала в стену рядом с его головой…

— Промахнулся, коварный пес, — крикнул вне себя от гнева граф и прострелил разбойнику голову.

Потом он схватил саблю, бросился в толпу, расталкивая разбойников направо и налево, сбежал по ступенькам вниз, оглядываясь вокруг с надвинутой на глаза шляпой. В разгар резни ему показалось, что он снова увидел прекрасную дочку мельника. Она держала в руке меч, которым ловко владела, отбиваясь от разбойников и защищая графа. Наконец, у подножия лестницы, он упал без сознания, изнемогая от множества ран и кровопотери, поскольку все, кто еще был на ногах, разбежались.

Глава 3

Когда Фридрих, придя в себя, вновь смог открыть глаза и посмотреть на белый свет, он обнаружил, что находится в незнакомой, красивой и богатой комнате. Утреннее солнце освещало шелковые занавески его кровати; его голова была забинтована. В ногах кровати, прислонившись к ней, сидел красивый мальчик, обхватив голову руками, и спал.

Фридрих не понимал и не помнил, что с ним произошло. Однако, та ужасная ночь на мельнице с лицами убийц все-таки стояла у него перед глазами достаточно ясно, а все остальное было как в тумане. Разные чужие образы, встречавшиеся ему в последнее время, мелькали, как тени, и были почти неразличимы. Однако одна единственная картина стояла у него перед глазами и была ему очень приятна. Она все время стояла у него перед глазами. Ему казалось, что над ним склонился прекрасный ангел. Он был так близко, что длинные роскошные локоны касались его лица, а слова, которые он произносил, звучали, как музыка.

Поскольку он чувствовал себя значительно лучше, он встал с кровати и подошел к окну. Он увидел, что находится в большом замке. Окна выходили в сад, который располагался внизу. Было еще тихо, только птицы порхали по пустынным прохладным аллеям. Утро было бодрым.

Мальчик, спавший возле кровати, между тем проснулся.

— Слава Богу! — воскликнул он, открыв глаза и увидев графа, стоявшего перед окном.

Фридриху показалось его лицо знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он мог его видеть.

— Где я? — спросил он, наконец, удивленно.

— Слава Богу! — снова повторил мальчик и посмотрел на него большими радостными глазами.

Он не отводил взгляд от графа, словно произошло чудо, будто он не мог поверить в то, что граф выжил. Фридрих подошел к нему и попросил его объяснить всю эту странную историю, которая с ним произошла. Мальчик собрался с мыслями и начал рассказ:

— Рано утром вчера я пошел в лес и увидел тебя без признаков жизни лежащим на дороге. Из головы текла кровь. Я перебинтовал рану своим платком, как смог. Но кровь не останавливалась, и я не мог ничего сделать, чтоб остановить ее. Я стал звать на помощь, бегал неподалеку и кричал от страха и беспомощности, молился, плакал и снова звал на помощь. И вдруг на дороге появилась карета. Какая-то дама увидела нас и приказала кучеру остановиться. Слуги очень ловко сделали тебе перевязку. Дама была очень напугана и удивлена, мне так показалось. Потом она взяла нас обоих в карету и привезла в этот замок. Графиня не спала почти всю ночь и дежурила у твоей постели.

Фридрих сразу подумал об Ангеле, которого он видел, склонившимся над ним. Это снова привело его в замешательство.

— Но кто ты? — снова спросил он мальчика.

— У меня нет больше родителей, — ответил он и опустил глаза, — я хожу по стране в поисках работы.

Фридрих взял испуганного ребенка за руки:

— Хочешь остаться со мной?

— Да! Навсегда, господин! — воскликнул мальчик с готовностью, которая бросилась в глаза.

Фридрих полностью оделся и вышел из своей комнаты, чтобы получить хоть какую-то достоверную информацию о замке, в котором он находился. Он был поражен готической (древне-франкской) архитектурой замка и его обстановки. Все переходы имели стрельчатое арочное строение, остроконечные окна были вмурованы в толстые темные стены и украшены круглыми розетками. Изумительные витражи дополняли оконные перемычки: они сверкали самыми пестрыми красками в лучах утреннего солнца. В замке было тихо. Фридрих выглянул через окно во двор. Замок располагался на склоне горы, которая, как и равнина была покрыта лесом, из которого доносились звуки ударов топора, которым орудовали одиночки-дровосеки. Прямо у окна над головокружительной пропастью стоял рыцарь гигантского размера, высеченный в стене, держа в сложенных руках меч, напоминая каменного Роланда. Фридрих каждую минуту ждал, что вот-вот в коридоре появится хозяйка замка, красивую головку которой будет обрамлять высокий стоячий кружевной воротник. В таком странном настроении он стал спускаться по лестнице вниз, направляясь через подъемный мостик в сад. Здесь, на широком открытом пространстве, росли диковинные заморские цветы, собранные в фантастические композиции. Искусственные фонтаны то и дело взмывали ввысь, сверкая в прохладном утреннем воздухе. По зеленой лужайке прогуливались павлины, пощипывая травку и горделиво демонстрируя свои красочные, похожие на веер хвосты. На заднем плане на одной ноге сидел аист и меланхолично смотрел вдаль. Наслаждаясь великолепным зрелищем свежего утра, Фридрих увидел на некотором расстоянии перед собой человека, сидевшего у шпалеры за маленьким столиком, заваленным бумагами. Он писал, иногда поглядывал вокруг и снова продолжал усердно писать. Фридрих хотел уйти с дороги, чтобы не беспокоить его, но это был единственный путь, и незнакомец уже увидел его. Поэтому он подошел к нему и поприветствовал его. Писец, возможно, опасался долгого разговора.

— Я действительно вас не знаю, — сказал он наполовину сердито, наполовину смеясь, — но, если бы даже вы сами были бы Александром Великим, мне бы пришлось попросить вас не заслонять мне солнце.

Фридрих чрезвычайно удивился поведению этого невежливого новоиспеченного Диогена и оставил странного человека, который тут же снова продолжил писать.

Теперь он подошел к выходу из сада, где росла веселенькая лиственная роща. На опушке леса стоял охотничий домик, украшенный со всех сторон оленьими рогами. На небольшой полянке перед домом посреди леса красивая девушка лет пятнадцати сидела на чем-то похожем на только что убитого оленя, гладила шкурку и пела:

Молодой охотник, который стоял в сторонке, прислонившись к дереву, сопровождал ее пение на валторне, и тут же отвечал ей в ритме ее мелодии:

Она:

Он:

При этом она вскочила со своего оленя, потому что лошади, собаки, охотники и звуки валторны с шумом и гамом вырвались из леса и в красочном беспорядке рассыпались по лугу. Очень красивый молодой человек в охотничьей одежде со свисающим шейным платком, бесшабашно спрыгнул с коня, и к нему со всех сторон дружно подскочила свора больших собак. С первого взгляда Фридрих был поражен большим сходством его со старшим братом, которого он не видел с детства, и который отличался от незнакомца только тем, что незнакомец был свежее и веселее на вид. Он сразу же подошел к нему.

— Я рад, — сказал он, — видеть тебя в добром здравии. Моя сестра встретила тебя по дороге в плачевном состоянии и вчера вечером привезла тебя в мой замок. Она уехала сегодня еще до рассвета. Оставайся с нами. Обещаю, компания будет веселая!

Пока Фридрих благодарил его за доброту и гостеприимство, ветер внезапно принес из сада несколько листов бумаги, которые летели высоко над их головами к ближайшему водоему. После этого сверху послышался голос: «Держите, держите, держите!», и человек, которого Фридрих застал пишущим в саду, быстро подбежал к ним. Леонтин, так звали молодого графа, владевшего этим замком, быстро взвел курок и выстрелил по разлетающимся листам бумаги.

— Это глупо, — сказал запыхавшийся человек, подсевший к ним, когда собирал грязные, продырявленные пулями листки, на которых были написаны стихи. Красивая девочка, которая только что пела на лугу, хихикала у него за спиной. Он быстро обернулся и хотел поцеловать ее, но она увернулась, отпрыгнула и скрылась в охотничьем домике, выглядывая со смехом из полуоткрытой двери.

— Это наш поэт Фабер, — сказал Леонтин графу, представляя обиженного.

Фридрих вздрогнул, услышав это имя. Он читал много его сочинений, многие ему совсем не нравились, но были и такие, которые захватывали его настолько, что он не мог себе представить, как один и тот же человек мог создавать такие разные по красоте произведения. И теперь, когда этот удивительный человек стоял перед ним собственной персоной, он смотрел на него во все глаза, как будто хотел прочитать в его лице все стихи, которые ему больше всего нравились. Но он не обнаружил в нем ничего особенного. Фридрих представлял его себе совсем другим, и многое бы дал, чтобы таковым оказался живой и веселый Леонтин, при одном взгляде на которого сердце радовалось. Фабер со смехом рассказывал о том, как своим появлением в саду его ошеломил Фридрих.

— Вы сюда удачно приехали, — сказал Леонтин Фридриху, — потому что там господин Фабер сидит, как львица, над своим детенышем, готовая встать на его защиту.

— Так должен писать стихи каждый поэт, — сказал Фридрих, — на рассвете, под открытым небом, в раю, в прекрасном краю, душа бодра, и как только зашумят деревья, запоют птицы, и охотник от удовольствия затрубит в рог, тогда поэт должен писать стихи.

— Вы натуралист в поэзии, — ответил Фабер с несколько двусмысленным выражением лица.

— Я бы хотел, — перебил его Леонтин, — чтобы вы предпочитали каждое утро кататься со мной, дорогой Фабер. Утро сияет перед тобой, как прекрасная любовница, а ты мажешь ее прекрасное лицо чернилами.

Фабер засмеялся, вытащил маленькую флейту и начал на ней играть. Фридрих нашел его в эту минуту очень любезным. Леонтин попросил графа поехать с ним к сестре, если он чувствует, что у него для этого достаточно сил. Фридрих с радостью согласился, и вскоре оба они мчались верхом. Местность была живописной. Они ехали по широкому зеленому лугу. В это прекрасное утро Фридрих совершенно пришел в себя, и был в восторге от изящного Леонтина, под которым, грациозно выгнув шею, танцевала лошадь.

— Сестра моя, — сказал по дороге Леонтин и со скрытым смехом посмотрел на графа, — сестра моя намного старше меня, и я должен предупредить, что она очень некрасива.

— Вот как! — сказал Фридрих медленно, ведь в душе он втайне лелеял совсем другие надежды.

Больше он ничего не сказал; Леонтин рассмеялся и стал насвистывать веселую песенку. Наконец, вдали показался новый красивый замок, выраставший из огромного парка. Это был замок сестры Леонтина.

Они спешились внизу у входа в парк и стали пешком подниматься наверх. Сад был обустроен по последнему слову тогдашнего времени. Небольшие, извилистые коридоры, густые заросли заморских кустарников, между которыми весело извивались легкие мостики из белой березы, были довольно приятным зрелищем. Они вошли в дворцовый зал, который располагался между несколькими тонкими колоннами. Это было большое крашеное помещение с блестящим полом; с потолка свисала хрустальная люстра, а вдоль стен стояли оттоманки, обитые дорогими тканями. Высокая стеклянная дверь выходила в сад. Поскольку было еще рано, во всем ряду великолепных комнат, примыкавших к этой, никого не было видно. Утреннее солнце, светившее через стеклянную дверь, наполняло прекрасную комнату таинственной светотенью и осветило гитару, лежавшую на маленьком столике. Леонтин взял ее и снова вышел. Фридрих остался стоять в дверях, а Леонтин стоял снаружи под окном, перебирал струны и пел:

Фридрих не был расположен знакомиться с постаревшей красоткой, он спокойно остался стоять у двери. Он услышал, как сверху отворилось окно.

— С добрым утром, милый брат! — раздался приятный голос.

Леонтин снова запел:

— Раз ты так скверно поешь, — произнес сверху приятный голос, — то я снова пойду спать.

Фридрих заметил белоснежную, пухлую ручку у окна, а Леонтин продолжил петь:

Фридрих вышел из своего укрытия и с изумлением увидел у окна — свою Розу. На ней был легкий пеньюар, она протянула руки навстречу свежему утру. И когда она вдруг случайно заметила Фридриха, то резко опустила руки, захлопнула окно и исчезла.

Леонтин тут же ушел, чтобы порезвиться с новой лошадью сестры, а Фридрих остался в саду один. Вскоре вниз спустилась графиня Роза в белом утреннем платье. Она поздоровалась с графом со скромностью, которая делала ее неотразимо прекрасной. Длинные темные кудри ниспадали с обеих сторон на плечи и ослепительно белую грудь. Иногда сквозь полные красные губы можно было увидеть прекрасные белые зубки. Она все еще дышала теплом ночи; такое великолепие и красоту Фридрих никогда еще не встречал. Они пошли бок о бок в сад. Утро сверкало по всей округе, бесчисленные птицы пели на каждой ветке. Они сели на травянистый берег под кроной дерева. Фридрих поблагодарил ее за сострадание и рассказал о своем чудесном путешествии по Дунаю. Пока он говорил, графиня сидела молча, едва дыша, опустив длинные ресницы. Когда он наконец упомянул о своей ране, она внезапно открыла свои большие красивые глаза, чтобы посмотреть на рану. Ее глаза, кудри и грудь приблизились к нему так близко, что их губы почти соприкоснулись. Он поцеловал ее, и она ответила на поцелуй. Потом он обнял ее и стал целовать бесчисленное количество раз, и все радости мира смешались в это одно мгновение, которое уже никогда не повторится. Роза наконец вырвалась, вскочила и побежала к замку. Ей навстречу шел Леонтин. В полном смятении она бросилась в его объятья. Он поцеловал ее и направился к Фридриху, чтобы вместе отправиться домой.

Когда Фридрих снова сел на коня, он вдруг осознал всю глубину своего счастья. С неописуемым восторгом он смотрел на мир, который раскинулся перед ним в роскошном утреннем убранстве. «Она моя!» — повторял он про себя, «она моя!». Леонтин со смехом вновь напоминал ему описание своей «страшненькой» сестры перед приездом их в замок Розы. Потом он погнал лошадь вперед, перепрыгивая через ямы и прочие препятствия с поразительной легкостью и смелостью, выделывая при этом всевозможные трюки. Когда они подъехали к замку Леонтина, еще издали они услышали какой-то непонятный шум. Кто-то трубил бессвязно и фальшиво в лесной рог, а в паузах слышалась беспрерывная ругань.

— Опять Фабер что-то натворил, — сказал Леонтин.

Так оно и было. Господин Фабер во время их отсутствия надумал сочинять стихи про эхо, которое оставляет лесной рог. К сожалению, в это же время одному из охотников Леонтина пришло в голову неподалеку действительно потрубить в рог. Фаберу мешала его игра, поэтому он нетерпеливо крикнул охотнику, чтобы тот прекратил. Но того, как почти всех людей Леонтина, всегда раздражала личность господина Фабера из-за того, что он всегда комично выглядел с пером за ухом. Поэтому он не слушал его. Тогда Фабер вскочил и стал осыпать его оскорблениями. Чтобы заглушить поток брани и вместо ответа, охотник «вылил» на него из рога целый поток резких и фальшивых звуков, а Фабер с красным от гнева лицом стоял перед ним и жестикулировал. Когда охотник увидел своего хозяина, он прекратил веселое издевательство и убрался восвояси. Фабер, однако, несмотря на то, как бы злобно он ни выглядел во время перепалки, вдруг успокоился. Гнев его уже давно покинул; в разгар ярости ему пришло на ум множество смешных ругательных слов и комических грубостей, и он продолжал смело ругаться, уже не думая об охотнике и, наконец, разразился громким смехом, к которому сердечно присоединились Леонтин и Фридрих.

Вечером Леонтин, Фридрих и Фабер сидели вместе под открытым небом за столиком, который стоял на лужайке перед охотничьим домиком и мирно ужинали. Закат сиял, просвечивая через верхушки елового леса, который окружал лужайку. Вино развязало им языки, и они разговаривали как старые добрые приятели.

— Вот это и есть настоящая жизнь поэта, господин Фабер! — довольно произнес Фридрих.

— Абсолютно с Вами согласен, — несколько патетически произнес Фабер. — Я часто слышу, как смешивают жизнь и поэзию.

— Да, да, добрейший, господин Фабер, — перебил его Леонтин, для которого любой серьезный дискурс о поэзии был как нож в сердце, потому что он в этом ничего не понимал. Он имел обыкновение вклиниваться в разговор с шутками, беспечной болтовней, вот и сейчас, перебивая собеседников, он продолжал:

— Вы так все запутываете своим словоблудием, что, под конец сам себя уже не понимаешь. Я когда-то на полном серьезе верил, что я — душа мира, теперь я не знаю, есть ли у меня душа или наоборот. Но жизнь, мой дорогой господин Фабер, с ее красочными картинами предстает поэту, как бесконечная необозримая иероглифическая книга, переведенная с неизвестного, давно утраченного исходного языка. Из века в век сидят и читают эту книгу без устали самые честные, добродушные дураки и поэты этого мира. Но старые чудесные шифры, толкующие слова, утеряны, а ветер так быстро развевает по воздуху и спутывает листы великой книги, что глаза не успевают их прочитать.

Фридрих с удивлением посмотрел на Леонтина, ведь в его словах было что-то серьезное; Фабер, однако, для которого Леонтин, казалось, говорил слишком быстро, спокойно возобновил свою прежнюю речь:

— Вы считаете поэзию очень легким делом, потому что она как бы сама собой льется из-под пера, но никому не приходит в голову думать о ней, как о ребенке: может быть уже много лет его образ витает в воздухе, затем питается и формируется в утробе матери с радостями и болью, прежде чем приветствует радостный дневной свет из тихого дома.

— Это скучный ребенок, — бодро перебил его Леонтин, — если б я был той самой беременной женщиной, как вы изволили сказать, я бы рассмеялся, как Филина* перед зеркалом (речь идет о произведении Гёте «Вильгельм Мейстер» — прим. переводчика), прежде, чем на меня сошли бы первые строки.

Тут он заметил стопку бумаг, которая торчала из кармана сюртука Фабера. На одном из листов была надпись: «К немцам». Леонтин попросил его прочитать это сочинение. Фабер достал его и прочел. В стихотворении говорилось о смертельно раненом рыцаре, который обратился к врагам немецкого народа с вызовом. И Леонтин, и Фридрих удивились мастерству изложения и глубине мысли этого романса и были от него в восторге. Кто мог бы поверить, что господин Фабер написал этот романс в то самое время, когда он бежал, чтобы его не заставили пойти на войну против французов? Тогда Фабер взял в руки еще один листок и прочел им стихотворение, в котором он представил себя самого в высшей степени комическом образе, в некоей трусливой метафоре, в которой среди смешных шуток, сквозила глубокая серьезность, с примесью благочестия в глазах, которые смотрели спокойно и трогательно. Каждое слово этого стихотворения проходило в молчании через сердце Фридриха. Теперь ему вдруг стало ясно, почему столько позиций и взглядов в сочинениях Фабера остались ему совершенно чужды.

— Одному мне дано делать, писать, — сказал Фабер, когда он закончил читать. — Быть поэтичным и быть поэтом, — продолжал он, — это разные вещи, и о них можно говорить все, что угодно. В последней из них, как признает даже наш великий мастер Гете, всегда присутствует какая-то ловкость рук, хождение по канату и т. д.

— Это не тот случай, — серьезно и уверенно сказал Фридрих, — а если бы это было так, то я бы никогда не стал писать стихи. Как же вы хотите, чтобы люди уважали ваши произведения, проникались ими и верили им, если вы сами не верите в то, о чем пишете красивыми словами, к тому же искусственными мыслями пытаетесь перехитрить Бога и людей? Это тщеславная и бесполезная игра, вам это не поможет, потому что в этом нет глубины и величия, которые свойственны простому сердцу. Правду говорят, что это все равно, что дать кинжал, против божественной поэзии в руки дьяволу подлости, который всегда начеку и высматривает жертву в толпе. Где же должны найти прибежище правильные, простые обычаи, верные поступки, прекрасная любовь, немецкая честь и вся прежняя великолепная красота, если их рыцари — поэты, не выполняют этот поистине честный, искренний долг, как и подобает рыцарю? Что я особенно ненавижу до смерти, так это те вечные жалобы, которые слезливыми сонетами пытаются вернуть нас в старые добрые времена и, как вспыхнувшая солома, ни плохие не уничтожают, ни хорошие не согревают. Ибо как мало людей, у которых сердца разрываются, оттого, что все происходит так глупо, и если у меня не хватает смелости быть лучше своего времени, то я должен просто перестать жаловаться, потому что нет времени на осуждение плохого. Святые мученики, вот пример для подражания! Они во весь голос исповедовались своему Спасителю, бросались в пламя смерти с воздетыми руками — это настоящие братья поэта, и он должен следовать их примеру; ибо они выражали вечный Дух Божий на земле делами, так пусть поэт искренно возвещает и прославляет Имя Его в сложные враждебные времена правильными словами и божественными мыслями. Толпа, интересы которой сосредоточены только на мирских вещах, рассеянная и вялая, сидит, сгорбившись и, будучи слепой, греется снаружи под теплыми солнечными лучами и наивно тянется к вечному свету, которого она никогда не увидит. Поэт в одиночестве открывает свои прекрасные глаза; со смирением и радостью смотрит на небо и землю, изумляясь сам, и сердце его открыто природе, ее буйству, и он воспевает мир, который, как картина Мемнона, полная немого смысла, снова и снова откликается на зов, когда Аврора соединяется с поэтом родственными лучами.

Леонтин радостно обнял графа.

— Красиво, особенно красиво сказано в конце, — сказал Фабер и горячо пожал ему руку.

«Оба они так не считают. Никто из них меня не поддерживает в душе» — с грустью думал Фридрих.

Между тем становилось уже темно. Вечерняя звезда сверкнула в небе, осветив лес. Потом их разговор был прерван забавным образом. Маленькая Мари, которая утром пела с охотником на лугу, была одета как мальчик — охотник. Охотники преследовали ее по лугу, но поймать ее не удавалось, поскольку, по ее словам, от них пахло табачным дымом. Наконец, она прошла мимо стола, как испуганный олень. Леонтин поймал ее и посади себе на колени. Он откинул волосы с ее оживленных глаз и дал ей выпить из своего стакана. Она много пила и скоро стала необыкновенно разговорчивой, так что все были в восторге от ее живости. Леонтин стал делать намеки на ее спальню и другие легкомысленные замечания, а когда он наконец поцеловал ее, она обхватила его шею обеими руками. Вся эта игра причиняла Фридриху столько же боли, сколько Фаберу удовольствия, и он громко говорил о соблазнах. Мари спрыгнула с колен Леонтина, озорными глазами посмотрела на всех, пожелала всем спокойной ночи и прыгнула в дом охотника. Леонтин с улыбкой подал Фридриху руку, и все трое отправились отдыхать. Уходя, Фабер сказал, что душа его сегодня настолько проснулась, что ему захотелось продолжать работу над начатым великим стихотворением до поздней ночи. Когда Фридрих пришел в свою спальню, он некоторое время стоял у открытого окна. С другой стороны замка одинокий свет мерцал из комнаты Фабера. Трудолюбие Фабера тронуло графа, и в эту минуту он показался ему высшим существом.

— Великолепно, — говорил он, — парить вот так с божественными мыслями над широким, молчаливым пространством земли. Только бодрствуй, думай и твори, счастливая душа, когда все остальные люди спят! Бог с тобою в твоем одиночестве, и только он один знает, чего искренне хочет поэт, даже если о нем никто не заботится.

Луна сияла прямо над древней башней замка, внизу в безмолвном спокойствии лежал черный лес. Окна выходили на местность, где жила за лесом графиня Роза. Фридрих принес с собой гитару Леонтина. Он взял ее в руки и запел: