ДОБРОВОЛЕЦ
Осенний, теплый, золотистый вечер 1982 года. Я усталый шагаю по уютным улочкам с работы и ловлю себя на мысли, что терпенье лопнуло. Не хочу больше видеть ненавистную стройплощадку. Глядя на рабочих бригады, которым далеко за пятьдесят, боюсь даже представить себя на их месте.
Мат — перемат — водка рекой.
День похож один на другой.
Всё, я решился изменить ситуацию и вырваться из рукавиц каменщика третьего разряда. Хотя, как молодому специалисту это было практически невозможно. Три года жизни после техникума я должен был отдать стране, или отслужить два в Советской Армии. Арифметика проста, а считать я умел. И тогда мне казалось, что это был единственный выход к моей свободе, на котором красовалась вывеска «ВОЕНКОМАТ»
— Что хотел? — спросил меня точеный офицер, в зеленой рубашке.
— Возьмите меня в армию! — неуверенно сказал я и покосил глазами, на плакат с бравым десантником наперевес с автоматом.
— В ааааармию? — потянул, с явной иронией хозяин кабинета.
— Хочу отдать долг Родине!
— Какой еще долг?
— Желательно интернациональный! — неуверенно улыбнулся я.
Военный ухмыльнулся усами и, небрежно перебирая листки на столе, сказал:
— Принесешь справку из психушки, тогда поговорим! — и я очутился на улице.
Я шёл расстроенный и оскорблённый, от досады, пиная пожухлую листву. Разве по мне не было видно, что я нормальный?! И рост, и вообще…
Взяв справку в больнице, на следующий день, уже с утра, как часовой, я стоял перед дверьми комиссара. А!! Вот и он! Наконец-то!
— Опять ты? — улыбнулся подполковник.
— Вот справка! я нормальный! — хлопая глазами, прошептал я. Военком мельком посмотрел в мою сторону.
— Принесёшь ещё одну из милиции, что на учете не состоишь, и грешков за тобой нет. Понял? Выполняй! — делать было нечего, как выполнять.
С полной решимостью я зашагал на улицу Пионерскую, где находилось УВД.
Потом я приносил справки из загса, домоуправления, поликлиники и ещё откуда-то, но начальник не унимался. К счастью, фантазия военных имеет предел, и всё закончилось. Я победил в своём первом неравном бою. Подполковник выкинул белый флаг в виде списка фамилий и адресов. И пухлой пачки повесток.
В восьмидесятые годы служили практически все, не служить было позорно (западло). Ни одна девчонка не воспринимала парня полноценным, если он не служил в армии. Одним из первых вопросов при знакомстве был:
— Служил, не служил? Служба в Армии была почётна и давала много привилегий и для поступления в институт, и на хорошую работу. Слово «уклонист» еще не применялось, в широком смысле. А «ДОБРОВОЛЕЦ» звучало гордо.
— Вот.… Всё сделал! — я протянул список военкому, встретившемуся при входе в здание.
— Иди на медкомиссию, там по коридору, увидишь! — офицер скрылся в темноте кабинета. Через несколько минут я окунулся в живой поток из голых тел. Поток бурлил в зашарпанных коридорах военкомата. Разноперая масса шипела, матюгалась, шевелилась, хихикала, переговаривалась…
Кабинеты, коричневыми ртами дверей, не разбирая, глотали мальчишек и тут же выплевывали с тоненькими папками дел, на которых синел штамп — «ГОДЕН»!
Заключительный аккорд. Я стою перед призывной комиссией в семейных трусах и жду приговора. Сейчас решится дальнейшая судьба. Волнение, громыхание сердца, холодок по спине…. — Что меня ждет???
— В диверсанты! — рыкнул председатель комиссии, небрежно листая мое дело.
— Какие диверсанты? — почти шёпотом простонал я.
— Узнаешь! — не поднимая головы, гавкнул повелитель судеб.
— Разве есть такие войска? — я сдулся. В голове проносилось:
— Придурок! Кто тебя дёрнул! Доигрался? Доброволец, мать твою!!!
— Мне еще пятОк таких пацанчиков надо! — кому-то невидимому, цедя сквозь зубы, констатировал полковник. Ноги мои подкосились, как я не упал?
— Шутите! — вслух подумал я. Скорее всего, это из-за моего роста (метр девяносто шесть). Какой из меня диверсант — я худой и десяти раз не подтянусь! — защебетал я птичьим голосом.
— Научат! Какие шутки, а мясо нарастет! — устало выдохнул председатель.
Я прикрыл глаза. В голове замелькали отрывки из военных фильмов. Вот я закладываю взрывчатку под железнодорожный мост, беру языка и, жертвуя собой, взрываю немецкого генерала…
— Ему нельзя в диверсанты и в десантники, и в пограничники, и тем более на флот! — женский голос пронесся по кабинету, как песня ангела хранителя. Через очки на меня смотрела женщина средних лет в белом халате и указывала пальцем в медицинские бумаги. По всему виду врач.
— У него хронический отит.
— Какой ещё отит?! — вспылил комиссар. Повисла пауза… Полковник недовольно повертел личное дело, на обложке которого красовалась печать «ГОДЕН», поелозил на стуле и процедил: — СВЯЗЬ! СПЕЦСВЯЗЬ!
Два солдата, морды в грязи…
— Вы от куда?
— Мы из связи!
