Оглавление

1. Вариации на тему бессмертия
2. Вступительное слово
3. Ладья Вечности
4. Кафе для облаков
5. Всезнающая
6. Орфей
7. Несколько штрихов к портрету ангела
8. Великий артист
9. Смерть Александра
   1. I
   2. II
   3. III
   4. IV
   5. V
   6. VI
   7. VII
10. Стеклянные шары
    1. I
    2. II
    3. III
    4. IV

Вступительное слово

Мысли о потустороннем мире и о смерти наводят тоску и ужас. Они лишают надежды.

Чаяния божественного мира, мира идеального, где царит вечное райское блаженство, рождают веру и погружают в мистический экстаз. Они даруют надежду.

Столкновение с прекрасным произведением искусства вызывает эстетический восторг.

Мир божественный реален и плотен в своем бытии, но так же и смерть неотвратимо реальна.

Искусство создает вымысел, уносящий нас в сферу воображения. Оно сладостно, как улетающий сон.

Все эти миры так различны! И все же не стоит ли задуматься о том, что все это — одно и то же?

Трансцендентное божество находится по ту сторону здешнего мира, метафизическая сфера идей взывает, словами Платона, к «упражнению в умирании», обещая блаженство за пределами жизни, в то время, как смерть окутывает ужасом и кажется полной хтонических чудищ. Однако сами чудища тоже находятся по ту сторону здешнего мира, только в них воплощается неким мифическим образом страх, а идеей светлого божества — надежда.

Критическое и рациональное мышление кричит нам: это все иллюзия! И миф превращает в искусство, в подобие сна. Искусство же возводит на пьедестал, утверждая, что здесь именно — корень совершенства, и в его творческом порыве — глубочайшее проявление человеческого и надежда на бессмертие.

Творческий порыв утверждает жизнь против всё сметающего вихря небытия, но только на фоне этого вихря жизнь оказывается чего-либо стоящей.

Круг замыкается, вымысел и реальность сливаются. Ужас смерти и чаяние бессмертия оказываются одним и тем же стремлением. И оно же влечет нас, словно Алису в кроличью нору, в мир фантазии. А фантазия увлекает от бренной жизни в жизнь вечную. Только смертное может быть бессмертным и только конечное может быть бесконечным.

Смерть, божество и искусство; потусторонний мир, фантастические духи и художественный вымысел; хтонические чудища, совершенный идеал и глубинная человеческая страсть к творчеству — вот три главные темы представленных здесь рассказов, три стороны одной и той же надежды, три вариации на тему бессмертия.

Ладья Вечности

(этюд из анти-кафкианского мира)

Мир не зависит от моей воли.

Даже если бы все, чего мы желаем, произошло,

все же это было бы только, так сказать, милостью судьбы,

так как нет никакой логической связи между волей и миром,

которая гарантировала бы это…

Л. Витгенштейн

Однажды К. умер. Он долго был болен, кругом ходили какие-то люди, они шумели, скрипели половицами, громыхали на улице, кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то настаивал на чем-то важном, кто-то за что-то кого-то корил. Женщина с изможденным лицом поправляла подушку. За окном моросило. В горле першило, и нестерпимо хотелось пить. Наконец, он не выдержал и умер.

Солнце робко проглянуло утром, позолотило старый паркет и заставило полыхнуть белизною накрахмаленную простыню. На столике у изголовья стоял стакан с водой, а в нем, как в большой линзе, играл лучик.

К. сел на постели и осмотрелся. Было тихо. Одежда лежала на тумбе, сложенная аккуратно. На дверце шкафа висел потертый, но тщательно вычищенный сюртук. Окно было запыленным: за его болезнью никому недосуг было вымыть. Но, что ли, свет падал так удачно: оно казалось гораздо прозрачнее. За его прямоугольником рыжел край крыши соседнего дома и был виден кусочек неба.

Ничего не болело. «Может, я умер?» — подумал К. Он оделся, обошел комнату, потом соседнюю, выглянул в окно и вышел. Крутая лестница была пуста и мягко поскрипывала от шага. Мостовая еще блестела от давешнего дождя. Дом напротив выглядел как-то незнакомо, должно быть, его успели перекрасить. Пустота и тишь начинали угнетать, но издали чуть слышно замурлыкала мелодия. Видимо, где-то включили граммофон. Он повернул за угол, сверху хлопнуло окно, за стеной кто-то рассмеялся, вдали пробежала, поджав хвост, собака. За оградой высокого дома чуть дальше шевелила листьями пара деревьев, на скамейке у входа спиной к К. сидел старик, из-за его шляпы кольцами вылетал голубоватый дым.

Напротив красовалась лаковыми буквами вывеска книжной лавки. Прежде ее здесь не было. Открыли за время его болезни?.. В большом окне толпились нарядные тома. Он заглянул сквозь стекло. Молоденькая девушка со светлой челкой сидела в углу, склонившись. Заметив фигуру в окне, она подняла взгляд и улыбнулась. Он зашел внутрь.

— Вас что-то интересует?

— Да. Всё…

Девушка улыбнулась снова. Он оглянулся, посмотрел на полки, задержался взглядом на нескольких знакомых, но неожиданных названиях.

— Что нового? — спросил он зачем-то.

— Нового? — она наклонила голову, отложила книгу, которую читала, и вышла к нему. — Вот это только вчера появилось, — она указала вперед. — Новая книга господина А., сборник стихов господина Б., рассказы господина В… И еще один роман господина К.

Он вздрогнул.

— Господина К.?

— Да, да! — девушка подала ему книжку.

Он взял, взглянул и сразу отдал обратно.

— И что же? — спросил он тихо.

Она приподняла бровки.

— Хороший роман? — пояснил он.

— О, очень! А вы его знаете, да?

— Знаю кого?

— Господина К.: вы читали у него что-нибудь?

Он покачал головою.

— Нет, нет… не знаю.

— Ах, ну конечно… Вы, наверное, недавно здесь?

— Где?

— Здесь… — она присела на край стола рядом с ним. — Ну, в смысле, вы недавно умерли? — спросила она просто.

Он медленно повернулся, посмотрел на нее, потом сквозь стекло витрины, потом снова на полки и снова на нее.

— Пожалуй, — промолвил он наконец. — А вы — давно?

— Года два уже, — девушка беспечно откинула назад непослушную челку.

Он оглядел ее внимательно. Тонкие девичьи ноготки играли о край стола.

— Надо же. А выглядите, как живая.

Она рассмеялась. Потом нахмурила бровки и указала на книжку.

— Очень хороший роман. Рекомендую.

Он как-то виновато сунул руку в карман, ничего не выудил, отступил на шаг.

— Я не знаю… Как у вас тут принято?

— А… Вот что! Кстати, вы можете покупать в кредит. Но так вам нужно пойти в муниципалитет: всем вновь прибывшим там положена вот такая большая сумма! — она широко развела руками. — Но эту книжку я вам подарю, хотите?

— О, нет, нет, спасибо! — проговорил он и скорее выбежал прочь на улицу.

Он выбежал, остановился, взглянул прямо вверх и метнулся куда-то в сторону. И бежал, пока не выбился из сил и не обнаружил себя на большой улице, по которой ползли, переваливаясь и постукивая, коляски и автомобили. Он сел на край тротуара и обхватил руками голову. «Если я умер, то могу делать все, что угодно», — мелькнула мысль. Однако несколько прохожих с другой стороны уже бросали на него не столько удивленные, сколько понимающие взгляды.

— Любезнейший! — мягко проговорил кто-то сзади.

К. обернулся, вскочил и опрометью бросился дальше.

«Нет, вы хотите сказать, что все эти люди — мертвы?» — думал он, все еще нервно шагая по ставшему вдруг незнакомым городу. Ему уже представлялось, что он видит разряженные скелеты, степенно и безмятежно продвигающиеся мимо него. Но прохожие поглядывали тепло и незлобиво, и он с трудом спасался от этих приветливых глаз. Народу вокруг стало явно больше, машины оживленно гудели, пугая осторожных лошадей. Клерки спешили на работу, дамы приподнимали воланы юбок, обходя поблескивающие лужи. Когда он вышел, было, должно быть, просто слишком рано. Теперь же улицы были усеяны разнообразными витринами, кафе, ресторанами, афишами, лавками и всем, чем могут жить улицы цветущего города. Справа махала оторванными краем размалеванная афиша цирка, слева зазывал к себе в широкие двери огромный кинотеатр.

«Они едят, пьют, работают и развлекаются», — думал К. Но самому ему ничего из перечисленного вовсе не хотелось. Ему хотелось лечь и умереть.

Однако он пробродил в недоумении по этим улицам так долго, что, когда вышел, наконец, почти случайно, на центральную площадь, часы на башенке впереди как раз грозились пробить шесть. Примыкая к этой башенке вплотную и венчая площадь своей старинной отделкой, сбоку возвышалось здание муниципальной конторы. Видимо, только это неуклонное движение стрелки к закрытию ее дверей заставило его решиться и зайти. По крайней мере он был уверен, что там уже некому его принять.

Внутри оказалось пусто, тихо и как-то слишком чисто, а лестница была словно слишком широкой. За дверью в углу ворковали голоса, но она была плотно закрыта. Он проскользнул мимо и поднялся этажом выше, прошел по коридору, слушая, как гулко поскрипывает пол, и осторожно потянул за ручку двери с золоченой витиеватой надписью. Она не поддалась, он вздохнул облегченно и отпустил.

— Войдите! — раздался изнутри чей-то голос.

Он подумал, что можно незаметно сбежать, но, в конце концов, он должен был понять… Он открыл дверь.

Напротив окна стояла перегородка, за перегородкой — стол, за столом сидел человек, на его носу иронически кривились круглые очки.

— Простите, — начал К. — Простите, я только хотел спросить…

— А, господин К.? — чиновник посмотрел поверх стекол.

— Да… Откуда…

— Я всех знаю, — пояснил чиновник, не слушая.

К. замолк.

— Так, сейчас посмотрим. Здесь только финансовые дела, — добавил он. — Надеюсь, вы получили причитающееся пособие?

— Н-нет… Какое?..

— Понятно. Вы рано ушли из дома?

К. молчал.

— Когда вы ушли? — казалось, полноватые губы чиновника заморщинились снисходительной улыбкой.

— Не знаю… Рано, правда.

— Курьеры работают с девяти. Получите завтра утром, а если документы с собой, то сейчас в бухгалтерии. Сейчас посмотрим, что у вас есть еще.

— Но…

— Так-так… Так с собой у вас документы?

К. ощупал карман.

— Да.

Чиновник протянул руку, не глядя.

— Давайте. Итак… Господин К… Адрес… Каков ваш род занятий?

— В смысле?

— Чем вы занимаетесь? — он посмотрел укоризненно.

«Интересно, если всех знать — зачем спрашивать?» — подумал К.

— Пишу.

Чиновник снова смерил его ироничным взглядом с ног до головы.

— Ага. Вижу-вижу. Итак, — он шуршал бумагами. — Двадцать тысяч гонорара за сборник рассказов, тридцать тысяч за первые два издание дебютного романа, еще… да… десять тысяч…

К. смотрел на окно. На подоконнике цвела герань. На раме сидел мотылек. К. зажмурил глаза. «Если я досчитаю до десяти, все исчезнет», — подумал он и стал считать. Вечернее солнце светило в небрежно вымытое стекло. Чиновник протянул бумагу.

— Если бухгалтерия открыта, вам откроют счет прямо там.

«Господи, зачем? Где я? Зачем они все это издали?» — бормотал К., спускаясь по лестнице. Внизу звякнул ключ, застучали каблучки. «Закрылась». Он остановился и помедлил, пока все не затихло, потом спустился. Женщина с высокой прической ниже пролетом копалась в сумочке. Услышав шаги, она обернулась.

— А-а-а! Вы, наверное, ко мне? — затараторила она вдруг. — А я-то уже собралась уходить! — снова достала ключ и заспешила к двери. — Проходите, проходите!

Она все оформила. Без вопросов, сама и быстро. Потом посмотрела на него внимательно и заговорила торопливо, словно давала секретный совет:

— Как вам тут, у нас? Чуть-чуть все по-другому, да? Да, да… Вот прически такие сейчас уже не в моде. Если не знаете, отсюда направо через одну улицу великолепная парикмахерская…

У него в ушах звенело. Совершенно уничтоженный, он с трудом добрался до своего переулка. Книжная лавка за углом была еще открыта, из-за ее застекленной двери вышел, почти столкнувшись с ним на ступеньках и вежливо раскланявшись, аккуратный старичок и направился, чуть шаркая, вдаль по улице. Когда К. вошел, молодая хозяйка лавки стояла, закинув вольно за голову руки, спиной к входу, и смотрела в окно с другой стороны. Но обернувшись, радостно заулыбалась ему.

— Ну как, освоились здесь? — спросила она весело.

Он пожал плечами.

— Простите, опять зашел к вам… Я просто живу на соседней улице… и ни с кем кроме вас сегодня… то есть, здесь… еще не говорил.

Она улыбалась по-прежнему.

— Живете рядом? Ах, замечательно, тогда заходите почаще, может, что-нибудь вас заинтересует, у нас много хорошего! Как, кстати, дошли до муниципалитета?

— Да, дошел… — он усмехнулся. — Знаете, оказался почти миллионером.

— Поздравляю! Это здесь бывает.

— Как-то странно: у меня никогда не было слишком много денег…

Девушка уже вытянула губки, желая что-то спросить, в этот момент дверь с шумом распахнулась, и в лавку вбежал на всех парах полноватый подросток, сразу, не обращая внимания на уже присутствующего посетителя, начавший быстро и не мигая круглыми глазами сообщать что-то снисходительно улыбающейся ему продавщице. К. отошел в сторону, присел на мягкую тумбу у столика, и стал разглядывать разбросанные по нему журналы.

Мальчуган выбежал так же стремительно и шумно, как и появился. Как только дверь захлопнулась за ним, тихо зазвенели часы на стене.

— Надо же, уже семь… — вздохнула девушка.

— Вы так долго работаете! — сказал К., вставая. — И совсем рано были открыты утром…

— Ах, это случайность: я просто оставалась здесь ночевать. Знаете, иногда остаюсь… Дома шумно, здесь можно посидеть, почитать в тишине…

— Скажите, вы называли сегодня несколько книг… кроме последней: я знал только двух авторов и ни одного названия. Скажите, здесь — тоже пишут?

— О да, конечно!

— Было бы интересно…

— Я могу посоветовать вам лучшее из того, что здесь написано, хотите?! — она забегала между полками. — Ну вот… Ну вот… Ах, всегда так трудно выбрать, но это — точно! — она остановилась, глядя на него своими ясными глазками, и положила перед ним несколько книг.

На этот раз он не стал медлить с покупкой.

— А господин К. вас все-таки не заинтересовал? Он пишет там, но там его, говорят, все еще мало кто знает.

— Нет, нет… — он запнулся на секунду. — Нет, я обманул вас… почему-то. На самом деле, так вышло, что я его читал.

Она снова приподняла бровки, но он уже заторопился к выходу, прижимая к себе только что купленную стопку завернутых в плотную бумагу книг. Однако в дверях помедлил и обернулся.

— Скажите еще… — произнес он. — Я вижу: здесь работают, развлекаются, едят, пьют, читают… пишут… Скажите: а умирают здесь?

Девушка наклонила головку и задумалась, моргнув немного удивленно.

— Не знаю… Как-то… Да… Наверное… — сказала она. — Да: ведь не живут же вечно?..

Он вернулся к себе, с некоторым трудом одной рукой открыл дверь и сгрузил, наконец, книги на стол. Теперь вся квартира казалась ему странной. Он еще раз обошел комнаты, открыл шкафы и выдвинул ящики. Там почти все было как будто на месте: какие-то бумажки, листочки, его черновики. Книги, разнообразные безделушки, даже несколько писем. Одежда, трость, новая шляпа, которую он купил как раз перед тем, как заболеть окончательно, и ни разу не успел надеть. Только какой-то ненужный хлам исчез. И все это — все это словно приведено было в какой-то порядок. Векселей не было и не было чеков, но они хранились, должно быть, у сестры, а она осталась там. На всякий случай он постучался в ее комнаты напротив, потом в комнату служанки, но никого не было и двери были плотно закрыты.

Он спустился на улицу и вновь пошел вперед в медленно нисходящих на город сумерках. Через два поворота наткнулся на приветливо зазывающее огоньками в окошках кафе. Внутри было довольно людно, но, на удивление, не слишком шумно. Голубоватый дымок сигар здесь и там змеился в неярком освещении. Таких кафе были тысячи и везде, но сейчас он оглядывал его с любопытством. Миновал столики, подошел к стойке бара. Чернобровый бармен с пухлыми, но проворными пальцами тут же обратился к нему, посверкивая маслянистыми глазами.

— Что желаете?

К. вспомнил, что за весь день не сделал даже глотка воды, и ощутил наконец мучительную жажду.

— Содовую воду.

— С виски? — бармен взглянул лукаво.

— О нет, нет, спасибо.

— А зря!

Он выпалил это так искренне, что К. пояснил немного ошарашено и неловко:

— Я не пью…

— Жаль. Вам бы, наверное, не помешало сейчас, — лицо бармена заморщинилось улыбкой.