Оглавление

На обложке — фото реки Ушача из личного архива

автора.

Авторские права © 2017 Татьяна Катушонок

Все права зарегистрированы.

Мистический роман.

В 2-х книгах.

Книга 1-я.

ГЛАВА 1

Мы окружены чудесами, но, слепые, не видим их.

Николай Рерих

Ничто так не характерно для чуда, как невозможность объяснить его природу естественными причинами.

Жорж-Луи Бюффон

Есть только два способа прожить жизнь. Первый — будто чудес не существует. Второй — будто кругом одни чудеса.

Альберт Эйнштейн

ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ к вечеру… Изнуряющая жара начала понемногу спадать. Анастасия довязала очередной сноп льна и бросила взгляд на работавших рядом девчат. Потемневшие от загара, возмужавшие за лето, они выглядели значительно повзрослевшими. Даже Фаина, зимой казавшаяся нескладным подростком, налилась телом, похорошела и догнала сверстниц по росту. Глядя на подруг, Анастасия озорно улыбнулась и, подмигнув Тамаре, заметила:

— Кто-то не верил, что мы сможем закончить работу до заката солнца…

— Отвяжись! — промокнув пот на лице, отмахнулась девушка.

— Что-то не слышу энтузиазма в голосе, — разогнув спину, усмехнулась Фаина, — надо понимать, что на танцы ты сегодня не идешь… — девушка поставила на землю сноп льна и окинула взглядом убранное поле.

— Гляньте, сколько льна мы убрали… — произнесла Настя и с гордостью посмотрела на одноклассниц.

«Какие они замечательные…» — подумала девушка. Она прекрасно понимала, что ни одна из подруг по возвращении домой не выкажет усталости, но будет слезно упрашивать родителей, чтоб они позволили хотя бы на часок сбегать на танцы. И как бы ни укоряли Анастасию родители, что рано ей ходить на вечеринки, все приводимые ими доводы казались девушке незначительными, а укоры — незаслуженными. Ощущение весны, проснувшееся в душе Насти, было настолько ярким, что замечание родителей, что мала еще, болью отзывалась в девичьем сердце. Да и откуда ей было знать, что наступившая юность будет быстротечной по причине суровости времени, в котором ей выпало жить? Как она могла считать себя маленькой, если прошедшей весной ей миновало четырнадцать, а работу по дому и в поле девушка выполняла наравне с матерью и другими сельскими женщинами? По причине того, что мать Анастасии не отличалась крепким здоровьем, забота о семье часто ложилась на хрупкие плечи девушки. Ее отчим, Степан Федорович Устиненко, был человеком степенным, работящим, но на ласку скупым — потому и росла девушка не по годам рассудительной и сдержанной.

Большеглазая, темноволосая, она, на первый взгляд, ничем не отличалась от сверстниц, но было в ней нечто — в выражении лица, жестах рук, горделивой осанке, что выделяло ее в их среде. Все, за что бы ни бралась Настя, спорилось в ее руках, выходило ловко и проворно, казалось, что ее маленькие изящные ручки способны творить настоящие чудеса, а редкая природная выносливость никак не сочеталась с внешней хрупкостью. Эти редкие качества девушки не остались незамеченными у односельчан.

Как-то вечером к Устиненко наведался сосед дед Антось и, застав Настю за уборкой дома, заметил матери:

— Помощница у тебя, Пелагея, хоть куда! Такая дочь — как клад, ее беречь надо, за что ни возьмется — все у нее ладно выходит, деревенские девчата за ней гонятся, она у них вроде командира: указывать не указывает, а они к слову ее прислушиваются. Чудно…

— Прав ты, Антось, дочка у меня — золото! Только какая судьба ее ждет? Сам знаешь, какое у меня здоровье… Кроме нее у меня еще Павлик да Светланка, те совсем малые дети, вот и получается, что Настя как старше, так у нее и забот больше…

— Лето, хвала Провидению, в этом году выдалось на славу! — заметил старик. — Мужикам хватило времени запастись кормами для скотины, да и у вас, я гляжу, урожай удался во славу. Утром в воскресенье видел, как вы с Настей шли с ведрами в сторону леса, а через некоторое время заприметил тебя у вас на подворье. Неужто ничего не собрали? Уж очень быстро вернулись…

— Отчего же… Дочку я в лесу оставила, а сама домой поспешила и домашними делами занялась. Настя к полудню два ведра брусники насобирала и после обеда еще столько же, настырная… Пока доверху ведра ягодой не наполнила — домой не шла. А брусника в этом году крупная… Наварили варенья с сахарной свеклой — будем зимой пировать, мои любят горячей картошки с брусничным вареньем отведать, да и пироги с ней у нас хорошо идут…

— Молодец, дивчина! И не лень ей днями в лесу сидеть, а брусничку я и сам люблю, особливо когда моя хозяйка ее с игрушами готовит…

— Не с игрушами, а с грушами, — поправила старика Светланка. — Я их тоже люблю, особенно желтые, с розовым бочком, Павлик мне их из колхозного сада приносит… — и, как бы в подтверждение своих слов, девочка обозначила в воздухе явно преувеличенный размер описанного плода.

— Как из колхозного сада?.. — ахнула Пелагея и сердито глянула на сына, старательно складывавшего поленья под навесом сарая. — Я тебе сколько раз, Павлик, говорила, чтоб не смел этого делать? Чтоб я больше этого не слышала!.. Отец узнает — он тебе покажет, как по казенным садам шастать!

— Я не шастаю, — насупился мальчик, — это Юрка Стригунов меня угостил…

— Что творят, бесенята… — вздохнула Пелагея. — Разве за всем уследишь? Кроме троих детей и работы в колхозе, на мне еще дом да скотина. Степан только к ночи с работы возвращается, за день так нагуляется вдоль железнодорожных путей с инструментом в руках, что к вечеру ноги едва волочет, а тут еще хлев на угол просел, крыша над коровником прохудилась, подошва на обуви у детей стопталась… Что говорить — мужу работы по хозяйству хватает…

— У мужика в деревне завсегда работы много, — кивнул дед Антось. — Скоро ваш Павлик подрастет, помощником станет…

— Когда то будет… — вздохнула хозяйка. — А пока за ним глаз да глаз нужен… С тех пор, как погиб ваш Демьян, вы со Степанидой одни живете, с одной стороны — беда, когда родители своих детей переживают, а с другой — были б вы спокойны, если б он где-нибудь в Сибири на рудниках спину гнул да плесневелый хлеб ел…

Глаза деда Антося потускнели, он вспомнил о сыне, трагически погибшем во время пожара на маслоприемном пункте, произошедшем в ночь с 6 на 7 июля 1935 года. Сельчане, весело встречавшие праздник Ивана Купалы, из-за пылавших костров не обратили внимания на зарево за рекой, а когда спохватились — было уже поздно, огонь превратил постройки маслопункта в груду обуглившихся бревен, среди которых был найден труп Демьяна Корзуна. Сотрудникам НКВД не удалось установить причину возгорания и выяснить, был ли это несчастный случай или умышленный поджог. Что произошло той роковой ночью — так и осталось загадкой, из-за отсутствия улик дело закрыли, списав убытки на погибшего в огне ночного сторожа. Это обстоятельство пагубно сказалось на репутации семьи Корзунов, кто-то из сельчан верил в причастность Демьяна к пожару, кто-то — нет, из-за невыясненных обстоятельств дела семья деда Антося попала в список неблагонадежных, по этой причине многие в деревне старались избегать с ним контактов. Тех, кто сохранил к этой семье доброе доверительное отношение, осталось немного, среди них Степан и Пелагея Устиненко значились в первых рядах.

— Прости, Антось! — спохватилась Пелагея. — Правду говорят, что у женщин волос длинный, а ум короткий. Не хотела я причинить тебе боль, сама не знаю, как с языка сорвалось — не по злобе твою боль растревожила. Я мать и знаю, как тяжело растить детей и, уж не приведи Господь, их потерять…

Глаза деда Антося заволокли слезы, сколько лет прошло с момента гибели сына, а рана в душе старика не заживала.

— Что поделать, — тяжело вздохнул Антось, — жизнь есть жизнь, никто не знает, что его ждет…

— Это верно, — кивнула хозяйка, — время нынче не простое, не первый год говорят о войне — волей-неволей задумываться станешь…

— Не волнуйся — у нас с Германией договор о ненападении. Я хоть человек и не воинского призыва, однако политикой партии интересуюсь. Не верь слухам, вранье все это, живи и не думай о плохом. Ладно, пойду я, а за напоминание о Демьяне я на тебя не сержусь, это как страница из книги жизни — ее не вырвешь, эту боль во мне только смерть может унять… — старик поднялся с лавки, оперся на палку и пошел к калитке.

На какое-то время во дворе дома воцарилась тишина. Перестал громыхать поленьями Павлик, петь колыбельную песню куклам Светланка, а Настя, поставив на крыльцо ведро с водой, с тревогой глянула на мать.

— Ты чего? — поинтересовалась Пелагея.

— Правда — наша страна самая лучшая в мире?.. — дрогнувшим голосом произнесла Анастасия. — Хорошо, что мы живем в Советском Союзе. Абрам Романович рассказывал, что за границей многие люди голодают, не имеют крыши над головой, а дети в малолетнем возрасте тысячами умирают от голода и нищеты. У нас все иначе… Наша страна богатая, обо всех нас заботится партия и товарищ Сталин. В отличие от зарубежных детей, мы знаем, что такое счастливое детство… Как здорово, что я родилась в Советском Союзе! Страшно подумать, что это могло произойти где-нибудь в Америке или в другой стране… — на глазах Анастасии выступили слезы.

— А бабушка Дуня сушит сухарики на черный день, — отложив в сторону тряпичную куклу, поведала Светланка. — Они маленькие и черненькие… Только я не знаю, что это за день и когда он наступит…

— Когда он придет, дочка, всем тяжело будет, — с грустью произнесла Пелагея, — бабушка Дуня знает об этом, вот и готовится. Даст Бог, он еще не скоро наступит, — вздохнула женщина, — по крайней мере, нам так говорят.

Пелагея поцеловала дочку и вернулась к домашним делам, за хлопотами она не заметила, как пришло время встречать скот, вернувшийся с пастбища. По заведенной традиции хозяева встречали своих питомцев на центральной деревенской дороге и оттуда разводили по подворьям. Самые большие хлопоты у пастухов были с овцами. На выпасе они норовили разбрестись по полю, словно горох по тарелке, а по возвращении в деревню их приходилось силой загонять в переулки — тут и начиналась настоящая чехарда: начнут хозяева пересчитывать в хлеву овец и находят, что одна или несколько — чужие. Чтобы избежать подобной путаницы, домашний скот метили. Кто-то использовал для этих целей сажу, кто-то — синьку, иные мазали бока и спины животных красными или зелеными чернилами. Ввиду того, что скот выгоняли на выпас до восхода солнца, когда трава была влажной от росы, метки на животных расплывались, вследствие чего деревенское стадо напоминало разноцветную палитру художника, вышедшего на природу на этюды.

Услышав мычание коров, Пелагея засуетилась, кликнула Настю и наказала встретить корову. «С овцами будь внимательней, в прошлый раз из-за разговоров с Тамарой овцу Речинцевых в хлев загнала, — напомнила женщина, — мне Павлика со Светланой вымыть нужно и чистое белье отцу приготовить — после работы наверняка захочет обмыться…»

— А можно я потом на танцы схожу? — робея, спросила Настя.

— Иди за скотиной — потом поговорим… — сердито произнесла Пелагея и, взяв на руки Светланку, пошла в баню.

«Как это понимать?.. — расстроилась Анастасия. — А с Томкой нужно что-то делать — достала она меня своей ревностью, взяла моду провожать меня после танцев… Это она специально, чтоб никто из мальчишек меня не провожал. Зря переживает — мне никто не нравится, разве только Костик Николайчук, да и то — самую малость…»

Настя повесила на забор тряпку, вылила под плетень воду из ведра и отправилась встречать Пальку. Выйдя на большак, она встретилась с одноклассниками. Колька Седельский и Виктор Рыжаков, которого за огненно-рыжие кудри в селе прозвали Рыжиком, были закадычными друзьями, где находился один — там и другой, это обстоятельство было весьма на руку сельчанам, но зачастую подводило ребят. Увидев девушку, парни оживились, и Рыжик с театральной наигранностью произнес: «Ззз… драсте!» Колька толкнул друга плечом, сорвал с его головы кепку, прижал ее к своей груди и, отвесив девушке поклон, выпалил: «Наше вам с кисточкой!..»

Настя залилась румянцем, отбросила за спину длинные тугие косы, поздоровалась с парнями и прошмыгнула вперед.

— Своего верного Санчо Пансо ищешь — Тамарку? Она на мосту… — проводив девушку взглядом, произнес Виктор и, глянув искоса на друга, cпросил: — Ты придешь сегодня на танцы? Приходи… я тебе груш принесу, а если согласишься, то на лодке покатаю…

— Вот еще! — фыркнула Настя. — Стану я с тобой на лодке кататься… И вообще, что ты ко мне привязался?.. — девушка увидела Коржакову и поспешила ей навстречу.

— Что Рыжику от тебя надо? — подбежав к подруге, воинственно произнесла Тамара. — Давно я его кудри не прорежала… Сейчас я ему покажу, как к девчонкам цепляться! Тоже мне — ухажер нашелся… — ладони девушки сжались в кулаки, готовые вцепиться в пышную шевелюру одноклассника.

Колька Седельский и Виктор Рыжаков, осведомленные о задиристом нраве Коржаковой, стали медленно отступать к реке, надеясь, что в зарослях прибрежного кустарника девушке не с руки будет вести боевые действия.

— И надо было тебе трогать Настьку… — обращаясь к Виктору, недовольно буркнул Колька. — Знаешь ведь Коржакову — никогда не угадаешь, что может выкинуть эта сумасшедшая…

Но Тамару было уже не остановить: разозлившись, что на ее любимую подругу осмелились взглянуть парни, девушка потеряла над собой контроль — она проявляла нетерпимость к любому, кто одаривал Настю своим вниманием. Гнев Коржаковой проявлялся столь бурно и стихийно, что дерзнувшим посмотреть на Настю предпринять что-либо в свою защиту было сложно. Вот и сейчас Тамара быстро нарвала крапивы у обочины дороги и с яростью бросилась на одноклассников. Не давая парням опомниться, она хлестала их жгучкой и пинала ногами.

— Малохольная, ты что — с цепи сорвалась? Чего завелась? — защищаясь, кричали мальчишки, пытаясь увернуться от тумаков девушки.

Сельчане, встречавшие у моста домашний скот, в изумлении наблюдали, как Тамара мутузила парней, сбив Рыжакова с ног, девушка хлестала его крапивой, пытаясь засунуть пучок жгучки парню в рот. Колька Седельский, старавшийся оттащить разъяренную одноклассницу от друга, зацепился ногой о пень и ринулся носом в землю.

— Прекрати! Слышишь?.. — попыталась образумить подругу Анастасия. — Ты же пионерка! Возьми себя в руки! Ты подумала, что будет, если об этом узнает бабушка Дуня? Теперь она точно не пустит тебя на танцы… — видя, что Тамара не обращает на ее слова внимания, девушка отошла в сторону и в сердцах произнесла: — Ну, тебя, Томка, от тебя одни неприятности, не смей больше ко мне подходить!

В это время к мосту подошло деревенское стадо. Впереди, не спеша, шла корова Коржаковых, ее большое, полное молока вымя мерно покачивалось из стороны в сторону, почти касаясь земли. Иссиня-черная окраска шерсти и высоко поднятые рога Красавки внушали страх. Более десяти лет она радовала хозяйку большими надоями молока, которое по результатам замеров на молокопункте было признано самым жирным в деревне. Тамара глянула на мост, прекратила драться с парнями, отряхнула испачканное платье и побежала встречать кормилицу. Красавка свернула в переулок, замычала и направилась к дому, за ней последовала Палька, а за коровами, наскакивая друг на друга, побежали овцы.

«Глупые животные, — заметила Настя, — возвращаются домой, а ведут себя, будто их на эшафот гонят. Чего сгрудились?..» Девушка прошла вперед и ласково позвала: «Овульки, овульки!..» Услышав знакомый голос, овцы перестали тыкать носами в чужой плетень и побежали к дому, еще минута, и Анастасия загнала их в хлев. «Надеюсь, теперь меня пустят на танцы…» — подумала девушка.

— Вот ты где! — услышала она голос Тамары. — Ну, так как — идем?..

Настя обернулась и увидела одноклассницу.

— Не знаю… — пожала плечами девушка.

— Что значит — не знаешь? Мы же договаривались…

— Пока ничего определенного сказать не могу.

— Брось, пошли к твоим родителям…

Девушки поднялись по ступенькам крыльца и вошли в дом.

— Добрый вечер! — поздоровалась с хозяевами Тамара.

— И тебе не хворать… — улыбнулась Пелагея. — Ты ужинала?

— Да.

— А мы вот только собираемся…

— Мам! Мы сегодня все сделали? — спросила Анастасия.

— Вроде, да. А что?

— Можно я схожу на танцы?

— Каждый раз одно и то же… — недовольно буркнула Пелагея. — Побыла бы дома, отдохнула… Чего молчишь, Степан?

Мужчина отложил в сторону починенный сандалий Светланки и произнес:

— Мать права, за свою жизнь еще напляшешься…

Пелагея с благодарностью глянула на мужа. «Молодец, — мысленно похвалила она мужчину. — Меня уважил и девчат не обидел. Не каждый родной отец сумел бы найти нужные слова, а он — отчим, однако же Настю любит и, как может, о ней заботится…»

— Послушай отца, дочка, прав он… — вслух произнесла хозяйка.

Анастасия не ждала другого ответа. «Как всегда… — с горечью подумала девушка, — работай с утра до вечера, а отдыхай, лежа на завалинке…»

— Пелагея Михайловна, Степан Федорович… — вступилась за подругу Тамара. — Отпустите Настю, во сколько скажете — во столько и вернемся, обещаю проводить ее до дома…

«Кто бы сомневался», — мысленно ухмыльнулась Анастасия.

— Ты кого угодно уговоришь, — сдалась Пелагея. — Идите, только чтоб к полуночи были дома!

Тамара ликовала, она незаметно ущипнула подругу и, подтолкнув ее плечом к двери, шепнула:

— Давай скорее! Я тебя на улице подожду.

Опасаясь, что мать передумает, Анастасия открыла шкаф, сняла с плечиков любимое платье и выбежала на веранду. Переодевшись, девушка глянула в зеркало и подумала, что ни у одной девчонки в деревне нет такого красивого наряда. Светло-салатовое, с темно-зеленой каймой по краю пышной юбки, платье прекрасно сочеталось с загорелой кожей и выразительными, словно спелые вишни, глазами девушки. Сшитое по последней моде, оно плотно облегало ее стройную фигуру, а ажурный белый воротничок подчеркивал ее лебединую шею. Поправив юбку, Настя вспомнила историю, связанную с появлением в ее гардеробе этого наряда, платье попало в руки отчима случайно…

Как-то вечером, завершив обход путей, Степан возвращался в контору, путь пролегал мимо железнодорожного вокзала. Мужчина обратил внимание на молодую женщину, искавшую что-то в сумочке.

«Видно, городская…» — подумал Степан.

Вечерело. На станции, кроме незнакомки, других пассажиров не было. Заметив на лице женщины слезы, Степан подошел к ней и поинтересовался, что случилось. Тронутая участием незнакомого человека, женщина поведала, что была в местном Доме отдыха и по окончании путевки хотела уехать домой. На станции выяснилось, что деньги, отложенные на обратный путь, пропали. В отчаянье незнакомка призналась, что не знает — возвращаться ли ей в Дом отдыха, чтобы одолжить необходимую сумму денег или… Женщина с надеждой взглянула на Степана и предложила купить что-либо из ее гардероба. Мужчина растерялся, но затем, подумав, согласился. Незнакомка раскрыла чемодан и предложила новое платье, сшитое накануне отъезда в отпуск. Степану наряд пришелся по нраву, он решил, что платье подойдет Анастасии. Заплатив незнакомке, мужчина оставил в конторе рабочий инструмент и поспешил домой. Посоветовавшись с женой, он решил подарить платье падчерице на день рожденья. Так в гардеробе девушки появился модный наряд.

Настя очередной раз взглянула в зеркало, поправила косы и выбежала на улицу, Коржакова окинула подругу придирчивым взглядом и, покачав головой, произнесла:

— Королевна!

— Да, ну тебя, Томка, — смутилась Настя.

— Девчонки лопнут от зависти…

— Тебе нравится?

— Еще бы! Мне б такое платье — я была бы вне конкуренции… — Тамара посмотрела на свое простенькое ситцевое платье, заметно полинявшее от стирки и, затянув потуже поясок, выпалила: — Не вещь красит человека…

— Верно, — кивнула Настя, — на тебя что ни надень — во всем хороша…

— Вот мы какие… — улыбнулась Коржакова. — Ну, что — пошли?

— Пошли…

Девчата взялись за руки и побежали на вечеринку.

ГЛАВА 2

ГУЩИНСКИЙ ДОМ ОТДЫХА был организован в 1918 году на базе национализированной панской усадьбы. Вплоть до 1917 года она являлась родовым поместьем Родкевичей, проект усадьбы был разработан итальянскими зодчими и воспроизведен мастеровыми руками крестьян и ремесленников под руководством иностранных специалистов. Дом был построен на живописном берегу Болотянки — это было легкое просторное двухэтажное здание, с трех сторон окруженное лесопарком. Фасад дома украшали беломраморные колонны, верхний этаж был увенчан куполом, перед парадным входом была разбита клумба, в центре которой располагался фонтан. От клумбы, словно лучи от солнечного диска, отходили тенистые аллеи. В центре лесопарка был выкопан пруд, посреди которого возвышался небольшой островок. В пруду разводили зеркального карпа, а для любителей водных прогулок была оборудована лодочная станция. Искусственный водоем сообщался с рекой узким каналом, по живописным берегам которого росли плакучие ивы и сребролистые лозы. Уютные лавочки, беседки и цветники радовали глаз по всей территории парка, что делало прогулки под тенистыми сводами вековых деревьев приятными и незабываемыми. С первых дней существования Дом отдыха стал центром общественной и культурной жизни области, а к концу тридцатых годов слава о гущинской здравнице вышла за пределы области и привлекла внимание руководства и специалистов других регионов. Особой популярностью она пользовалась у местной молодежи из-за проводимых здесь вечеров отдыха. Увлекательные игры и конкурсы, проводимые массовиками-затейниками, популярные киноленты, демонстрируемые в летнее время на открытом воздухе, привлекали молодежь из близлежащих деревень. Время от времени между местными жителями и отдыхающими завязывалась крепкая дружба, а порою вспыхивала любовь. Одна из таких удивительных историй произошла с матерью Анастасии.

Приехав в Гущино на отдых, Пелагея и не предполагала, что это событие в корне изменит ее судьбу. С первых же дней ей начал симпатизировать завхоз Дома отдыха — Степан Устиненко. Молодая женщина нравилась многим мужчинам, но сердце ее ответило взаимностью только Степану. Пелагее было тридцать шесть лет, она была разведена с мужем и воспитывала дочку. Работать в колхозе и вести домашнее хозяйство было нелегко, но связать судьбу с кем-либо из тех, кто на ее родине предлагал ей замужество, она не решалась — горький опыт неудачного замужества сделал женщину недоверчивой и осторожной в выборе спутника жизни. Степан Устиненко был старше Пелагеи на два года и до этого в браке не состоял. Завидный жених в деревне так и не встретил ту единственную, ради которой согласился бы расстаться с холостяцкой жизнью. Кто знает, сколько бы еще он прожил бобылем, если бы судьбе не было угодно свести его и Пелагею в Доме отдыха. Работа завхозом требовала от мужчины внимательного отношения к нуждам отдыхающих. Ответственно относясь к порученному делу, Степан много времени уделял изучению условий жизни приезжих, их нужд и проблем, что давало ему возможность встречаться и беседовать с персоналом здравницы и теми, кто приезжал отдыхать по путевкам. С первой же встречи Пелагея произвела на Степана неизгладимое впечатление, он не знал, что притягивало его к этой женщине, но дело обернулось так, что мужчина, которого в деревне считали заядлым холостяком, потерял голову и покой из-за незнакомки, что бы он ни делал — все мысли были только о ней.

Пелагее тоже понравился молодой мужчина и то, с каким вниманием и заботой он относился к людям. Женщина сожалела, что придет время покинуть Гущино, ей нравилось разговаривать со Степаном, слушать его мудрые речи, смотреть в его бездонные синие, словно озера, глаза и чувствовать себя понятой и защищенной. Даже из короткого знакомства стало ясно, что Степан — тот редкий мужчина, который способен сделать счастливой любую женщину. Степан тоже переживал, что придется расстаться с понравившейся ему женщиной, он не представлял свою жизнь без нее, днями и ночами мучился, не решаясь сказать Пелагее о своих чувствах. Сколько бы это продолжалось — неизвестно, все решил отъезд женщины домой. Когда срок пребывания Пелагеи в Доме отдыха истек, Степан предложил ей выйти за него замуж и переехать жить в Гущино. Сначала Пелагея растерялась… Оставить насиженное место, расстаться с дорогими ее сердцу людьми и переехать жить в незнакомую местность — на это было решиться трудно, однако, взвесив все за и против, женщина решила рискнуть — больно уж запал ей в сердце расторопный и внимательный завхоз. Пелагея понимала, что другой такой возможности изменить свою жизнь может не представиться, поэтому, подумав, согласилась и с того момента ни разу не пожалела о принятом решении. Степан оправдал надежды женщины — он стал добрым мужем и заботливым отцом детям. Настю Степан принял, как родную, и никогда не давал девочке повода усомниться в искренности его чувств. Даже тогда, когда у Степана и Пелагеи появились совместные дети, мужчина не разделял их на своих и чужих. С тех пор прошло много лет, жители Гущино с равным уважением относились к Степану, его молодой жене и традициям, которые отец и мать пытались привить своим детям. После переезда в Гущино Пелагея несколько лет работала в прачечной Дома отдыха, работа была тяжелой, изнурительной, поэтому, когда Степан решил стать путевым мастером на железной дороге, Пелагея устроилась на работу в колхоз, чтобы иметь положенный при этом земельный участок. Работа на земле была знакома женщине. С раннего утра до позднего вечера она трудилась, чтобы заработать трудодни, которые местный бригадир со скрупулезной педантичностью отмечал в журнале в виде простых палочек. Когда Анастасия подросла, мать стала приобщать ее к коллективному труду. К этому времени здоровье Пелагеи стало давать сбой, по этой причине руки матери на общественных работах в колхозе и по дому все чаще стали заменять проворные руки старшей дочери. Пелагея понимала, что, переложив на плечи девушки часть своего труда, она лишала ее детства, потому при всей строгости воспитания делала Насте поблажки.

В летнее время танцевальные вечера в Доме отдыха проводились в лесопарке. Вот и в этот раз в ожидании начала вечера вокруг вымощенной досками площадки собрались любители потанцевать, а чуть поодаль, на деревянных лавках, устроились отдыхающие преклонного возраста и свободный от работы персонал здравницы. Закончив краткую вступительную речь, массовик-затейник объявил первый танец. Патефон скользнул иглой по пластинке и издал первые звуки, по которым легко было узнать мелодию хорошо всем известного вальса. Мужчины засуетились и двинулись в направлении ожидавших приглашения женщин. Среди парней выделялся механик местной МТС Иван Варенков, который вопреки запретам руководства Дома отдыха регулярно посещал вечера отдыха. С ним были трое его друзей: Леонид Баренцев, а также Федор и Антон Кругловы. Ловкие и быстрые в работе, они столь же хорошо преуспевали на любовном фронте. Вслед за известными в округе кавалерами поспешили сделать приглашение на танец другие мужчины. Манерно отвесив поклоны своим избранницам, кавалеры проводили дам на площадку и закружили их в вальсе. Легкие женские юбки и платья заколыхались в такт звучащей музыки. В этот момент к забору Дома отдыха, запыхавшись, подбежали Тамара и Анастасия. Одноклассницы, заждавшись подруг, недовольно заметили:

— Наконец-то! Мы уж думали — вы не придете… Опять Настькиных родителей упрашивали? Предлагали ведь зайти за вами…

— А чего не зашли? Думаете, мне приятно каждый раз штурмовать этот бастион? — буркнула Тамара.

— Из-за вас чуть самое интересное не пропустили, — с укором бросила Фаина.

Подруги прильнули к забору и стали наблюдать за происходящим на танцплощадке.

— Будь мы там — весь расклад мог быть другим… — прошептала Фаина.

— Что толку от твоих мечтаний? — хмыкнула Коржакова. — Если бы, да кабы — айда на танцплощадку! Вон как там светло и весело — это вам не сельский клуб, где из-за темноты ни зги не видно.

— Брось, Томка, опять ты за свое, — попыталась образумить подругу Зинаида, — знаешь ведь, что нам нагорит, если мы тебя послушаем…

— А может, и вправду махнем?.. — поддержала Коржакову Фаина. — Вон как пары красиво кружатся — так и пишут, так и пишут! А музыка… не то, что наш деревенский гармонист пилюкает…

— Бросьте, девчонки! — попыталась образумить подруг Анастасия. — Знаете же, что нам туда нельзя… — девушка неодобрительно глянула на одноклассниц, но по выражению их лиц поняла, что остановить их будет трудно.

Пытаясь воспрепятствовать проникновению подруг на территорию Дома отдыха, Настя закрыла спиной дыру в заборе. Тамара властным движением руки оттолкнула ее, схватила девушку за руку и потащила к танцплощадке, за ними на территорию лесопарка проникли Роза, Фаина и Зинаида. Пробравшись сквозь густые заросли акации, обрамлявшей деревянный настил, девушки остановились под раскидистой кроной вяза и с нескрываемым интересом стали наблюдать за происходящим.

— Гляньте, Варенков опять с той же кралей танцует — похоже, всерьез на нее глаз положил… — заметила Зинаида. — Смотрите, как он на нее смотрит…

— А она ничего… Прическа, как у артистки, и кофточка модная… Красивая! — рассматривая зазнобу земляка, произнесла Фаина. — Только, что толку — все равно уедет.

— Жаль Ваньку, — вздохнула Зинаида, — такая красавица не скоро забудется…

— Ты за него не беспокойся — еще посмотрим, кто по ком сохнуть будет, — переживая за брата, ответила Роза.

— А Ленька Баренцев… Только посмотрите, сколько галантности — никогда б не подумала… — удивилась Тамара.

— Да ну вас, девчонки, до всего вам дело, будто поговорить больше не о чем… — фыркнула Настя.

Игла патефона соскользнула с пластинки, вальсирующие пары остановились и с досадой посмотрели на массовика, ожидая, что он исправит ситуацию.

— Извините, маленькая неувязочка… — смутился мужчина и попробовал завести патефон, однако у него ничего не вышло. — Приносим извинения, сейчас все исправим… — засуетился ведущий.

Кавалеры поблагодарили дам за танец, откланялись и, отойдя в сторонку, завели оживленный разговор. То тут, то там на фоне зелени лесопарка вспыхивали и медленно гасли огоньки их папирос, народ отдыхал в ожидании следующего танца…

— А теперь — кадриль! — торжественно провозгласил массовик-затейник. — Прошу желающих на площадку…

Фаина и Тамара переглянулись, в глазах девушек загорелись озорные огоньки.

— Девчонки, покажем приезжим, как надо танцевать! — подзадорила подруг Рудакова.

— Пошли! — поддержала подругу Зинаида.

На дощатый помост устремились танцоры, в этот момент из зарослей акации вышли деревенские мальчишки.

— Одноклассники… — шепнула девчатам Тамара. — Что сейчас будет…

— Уймись! — приструнила подругу Анастасия.

— Добрый вечер! — проходя мимо девчат, поздоровались парни.

— Добрый, коли не шутите… — ответила Фаина.

Зазвучала музыка, танцующие парами двинулись по кругу… Легкой поступью, в такт зажигательной мелодии танцевали женщины и девушки. Слегка чопорно, расправив плечи, притопывали ногами о деревянный настил мужчины и парни. По мере продолжения танца все озорнее и смелее поглядывали друг на друга партнеры, пары менялись местами, кавалеры засыпали дам комплиментами. Настя с завистью смотрела на танцующих и с трудом сдерживала себя, чтобы не пуститься в пляс. «Счастливые… — думала девушка, — как бы я хотела быть на их месте!» Она любила танцевать, в такие моменты в ее бездонных глазах будто загорались таинственные огни. В минуты вдохновения и радости девушка словно светилась изнутри, её глаза, как зеркала, отражали внутренний настрой. Настя обладала удивительной способностью настраивать на возвышенную волну окружающих, вот и сейчас, сама того не сознавая, она привлекла к себе всеобщее внимание. Пышное модное платье и гибкий стан подчеркивали ее природную статность и очарование. Женщины, сидевшие на лавочках по периметру танцплощадки, c нескрываемым любопытством рассматривали присутствующих и мирно вели беседу.

— Гляньте, как повзрослела старшая Пелагеи… Настоящая красавица, — заметила повариха Дома отдыха Акулина.

— Есть в кого — Пелагея в молодости тоже писаной красавицей была, если б не ее недуг, она бы и сегодня многим фору дала, уж дюже прыткая была — оттого, видать, силенки и надорвала… — поддержала разговор прачка Надежда Быстрова. — Настена дивчина ладная, послушная и в учебе, говорят, смышленая. По окончании семилетки хочет в педагогический техникум поступить — на учительницу выучиться…

— А что — это дело! Из нее хорошая учительница выйдет! Что в этом деле главное? Чтоб педагог хорошим человеком был, предмет свой досконально знал, мог детей к себе расположить, дарования в них разглядеть и по нужному пути направить… — высказалась Акулина.

— Что и говорить… — вздохнула уборщица Дома отдыха Ольга Игнатьева. — От учителя, и впрямь, многое зависит. Взять, к примеру, нашего физика — Георгия Константиновича Рогозина — редкий человек: культурный, интеллигентный, ученый… Мой Санька его предмет страсть как любит, книжку по физике от корки до корки прочитал, а имя учителя с языка не спускает, только и слышу: «Георгий Константинович сказал… Георгий Константинович сделал…» После уроков в школьной мастерской подолгу задерживается, все какие-то опыты по физике ставит, что-то мастерит… — женщина поправила на голове платок и стала рассматривать девушку, с которой танцевал Варенков.

— Этот Рогозин — чудаковатый… — хихикнула Надежда. — Сама не раз видела, как он по школе какие-то блестящие шары на палках таскает, а давеча в актовом зале что-то похожее на тарелку повесил, говорят — радио, ученики старших классов под руководством физика его из разных деталей собрали, теперь на большой перемене Москву слушают…

— Вот и получается, что ученье — свет!.. Эх, если б я была моложе — обязательно бы на библиотекаршу выучилась… — высказала вслух свою давнюю мечту Ольга. — Страсть как люблю книжки читать, только времени на это не хватает…

— Что и говорить — бабья доля нелегкая, некогда нам было, соседушки, учиться… Время такое на наш век выпало, может, хоть нашим детям повезет — выучатся, в город уедут, иную жизнь узнают… — вздохнула Акулина.

За беседой женщины не заметили, как закончилась кадриль, и массовик-затейник объявил «Барыню». Баянист Дома отдыха достал из чехла инструмент, сел на табурет, поставил баян на колени и занес ладони над рядами глянцевых кнопочек. Сделав небольшой проигрыш, мужчина стал наигрывать мелодию. На помост, игриво поглядывая на кавалеров, вышли три молодые женщины и, грациозно взмахнув платочками, пустились в пляс, гармонист оживился и прибавил темп, его черный завитый чуб то опадал на широкие изломленные брови, то прикрывал прихваченный сединой висок. «Барыня ты моя, сударыня барыня…» — хлопая в ладоши, подпевали отдыхающие, исполнительницы вовлекали в танец все новых и новых участниц, и вскоре «Барыню» лихо выплясывали почти все присутствующие.

— Активнее, товарищи, активнее!.. — подзадоривал отдыхающих массовик-затейник.

Дух веселья охватил всех присутствующих, казалось, даже вечерняя прохлада отступила. Анастасия, словно завороженная, смотрела на танцплощадку…

— Эх, была — не была! — решительно произнесла Коржакова.

— Ты, что, Томка, не дури… — схватила ее за руку Фаина.

— Отвяжись! И потанцевать нельзя…

— Танцуй сколько угодно, только не здесь, знаешь, что будет, если Гольдман узнает…

Тамара насупилась и гневно глянула на подругу:

— Отпусти! — пригрозила она девушке.

— А то что?

— Сейчас узнаешь, — Тамара толкнула одноклассницу в грудь и с силой дернула за косу.

— Ай! — вскрикнула Фаина и ударила обидчицу по руке.

— Ну, держись! — сквозь зубы процедила Коржакова и вцепилась руками в волосы подруги.

— Девчонки, вы что?.. — опешила Настя и бросилась разнимать одноклассниц, Роза и Зинаида присоединились к ней.

Раззадоренный весельем ведущий объявил «Польку», затем «Подыспань» и под занавес вечера — «Краковяк», однако все это осталось для девчат за кадром. Одноклассники с ухмылкой посматривали на кусты акации, где под пологом сгустившейся ночи подруги пытались урезонить разбушевавшуюся Тамару.

— Коржакова в своем репертуаре, — заметил Седельский, — видно, ей сегодня не хватило…

— Да ну ее… Давно можно было разобраться — не хочется связываться с девчонкой, — махнул рукой Юрий Стригунов, которого в деревне за его живой непоседливый нрав звали Стригунком.

— Пацаны, сторож идет! — шепнул Рыжик и скрылся в кустах сирени.

Парни пригнули спины, юркнули в кусты, добежали до забора и, крикнув одноклассницам «Атас!», бросились врассыпную. Анастасия и Зинаида растащили подруг и, увидев приближающегося сторожа, последовали за одноклассниками.

Девчата покидали территорию Дома отдыха без настроения, ссора, затеянная Коржаковой, испортила впечатление от вечера.

— Отдохнули… — приглаживая растрепанные волосы и недовольно поглядывая на Тамару, буркнула Фаина. — Устроила вечеринку — нечего сказать… Что ты все оглядываешься?

— Седельского ищу… — ответила Коржакова и внимательно осмотрелась по сторонам.

— Дался тебе этот Колька… Зачем он тебе? — поинтересовалась Зинаида.

— Должок отдать…

— Уймись, тебя в деревне за девчонку не считают… — укорила подругу Анастасия.

— Что вы ко мне привязались?.. — огрызнулась Тамара. — Бабка с утра до ночи воспитывает, учителя в школе — теперь вы! Что я такого сделала? Подумаешь — подралась с мальчишками… Ну и что, за дело досталось, чтоб не лезли, куда не след… Я за вас — в огонь и в воду, синяк вон на ноге посадила… — девушка подняла подол платья и показала одноклассницам свое боевое ранение.

На правой ноге девушки чуть выше колена красовался синяк размером с кулак — следствие драки с Седельским и Рыжаковым.

— Ничего себе! — ахнула Фаина. — Бабе Дуне что скажешь?

— Ничего.

— Больно?.. — поинтересовалась Зинаида. — Нужно лист подорожника приложить — мне бабушка советовала.

— Знаем мы твою бабку! Не зря ее знахаркой зовут, — одернув платье, произнесла Коржакова.

— Нечего сплетни разносить! — приструнила ее Анастасия.

— А это не сплетни… — возразила Тамара. — Я сама видела, как кузнец свою жену к ней на телеге привез, спрыгнул с воза и как закричит: «Спасай, Федосья! Помирает Клавдия, змея ужалила в руку…» Гляжу — а в телеге жена кузнеца лежит, лицо испариной покрылось, рука и губы посинели, опухли, думала, впрямь помирает… Баба Федосья выбежала из дома, пальцы к ее шее приложила и говорит: «Еле поспел ты… Если б чуть позже привез — ей бы уже никто не помог, а так — не переживай, выходим мы твою Клавдию, не голоси по живой, как по покойнице, не к добру это…» А потом увидела меня и давай со двора гнать, а я любопытная… За калитку выбежала и за куст калины спряталась. Вижу — бабка Федосья над Клавдией склонилась и безымянным пальцем вокруг укуса змеи круг чертит, а сама что-то тихонько нашептывает, потом плюнула трижды через левое плечо и пошла в дом, принесла бутылку с черной жидкостью и рану Клавдии ею намазала, а поверху льняной тряпицей повязала. Кликнула она кузнеца и говорит: «Я свое дело сделала, теперь пусть природа свою работу выполнит… Будь с ней рядом и наблюдай, если глаза до заката солнца не откроет — пошли за мной, а сейчас ступай, мне отдохнуть надо — стара я стала, силы уже не те…» С тем Иван и уехал, а о том, что дальше произошло, я от своей бабушки узнала. Она в тот вечер трижды к кузнецу наведывалась — все о здоровье Клавдии справлялась, так вот, моя бабушка рассказывала, что как только солнце стало садиться, Клавдии стало лучше, а ты говоришь — сплетни…

— И я об этом слышала, — кивнула Роза.

— Мама говорила, что бабушка Федосья многим в деревне помогла, даже жизнь спасла… — добавила Фая.

— Тоже мне, защитницы… — хмыкнула Анастасия. — А еще заявление о приеме в комсомол писать хотите, комсомольцы должны быть убежденными ленинцами и разъяснять политику партии, а она, как вам известно, против суеверий. Эх, вы… Мне за вас стыдно! Несете всякий вздор…

— Зря ты так, Настя! Я со своей бабкой с самого рождения под одной крышей живу, потому лучше тебя знаю — сказки это или нет, — вступилась за родственницу Зинаида. — Вот скажи, кто лучше ее в колхозе знает, что пришла пора сеять в землю зерна различных сельскохозяйственных культур? Даже агроном с ней советуется! И ветеринар наш частенько к ней захаживает, а когда у наших женщин роды с осложнениями бывают — к кому за помощью спешат? К моей бабке…

— Не знаю… — покачала головой Анастасия.

— То-то! Мы на жизнь глаза не закрываем и тебе не советуем, а то знаешь, как бывает — кто от чего зарекается, тот с тем и сталкивается. Мне бабушка об этом неоднократно говорила…

— Что вы взялись меня агитировать? Не знаю, чему вы там были свидетелями, только в моем доме я таких разговоров не слыхала! Ну вас… — махнула рукой Анастасия и поспешила домой.

Девушки растерялись, они не ожидали, что так выйдет.

— Нехорошо как-то… Настька по-своему права. Не дело нам подобные слухи распространять… Что, коли до директора школы дойдет? Из пионерской организации исключить могут и в комсомол рекомендации не дадут, а без комсомола сейчас никуда… — забеспокоилась Фаина.

— А кто хотел, чтоб так получилось? Просто моя бабушка на самом деле много знает…

— А правда, что она в Бога верит? — поинтересовалась Тамара.

— Верит или нет — точно не скажу, мне она об этом не докладывает, а травы различные и много чего другого — знает… «Природа, — говорит бабушка, — хранит в себе много тайн. Только открывает она их самым пытливым и добрым. Надо, — говорит, — жизнью заслужить доверие Природы, потому что она читает сердца человеческие, как мы — книги…»

— Тебя послушать, так твоя бабка умнее профессора, — ухмыльнулась Коржакова.

— Она, конечно, не профессор, но толк в жизни знает… — ответила Зинаида.

Разговаривая, девушки не заметили, как дошли до перекрестка. Полная луна, словно зажженный фонарь, горела на усеянном звездами небе и заливала округу серебристо-голубым светом, придавая природе торжественную таинственность. Где-то за рекой тихо играла гармонь, ветер доносил до слуха девчат женские и мужские голоса, весело исполнявшие частушки. Порой усиливающиеся порывы ветра и шум листвы вековых дубов, росших вдоль дороги, прерывали звуки, отчего создавалось впечатление, что гармонист играет, а певцы поют с перебоями.

— Ну что — прощаемся? — зевнув, спросила Фаина.

— А может, махнем в Заречье — там вечеринка только начинается… — предложила Тамара.

— Угомонись! — попыталась образумить подругу Зинаида. — Сейчас ты готова до утра плясать, а завтра будешь носом на уроках клевать…

— Ну их, Розка, пойдем вдвоем! Сами потом будут завидовать… — продолжала провоцировать Коржакова. — А поют-то как, поют…

— Поют на самом деле хорошо, — вздохнула Роза, — только я — домой, не хватало еще утром проспать — тогда точно неприятностей не оберешься…

— Тебе, Томка, не мешало бы вспомнить, как ты заснула на уроке географии и, падая, опрокинула чернильницу на спину Розе, — напомнила Фая. — Из-за того, что ты всю ночь гуляла — пришлось потом краснеть перед всем классом, так что ты — как хочешь, а я — домой.

~~◊~~

Девушка попрощалась с подругами и свернула в свой переулок, она сердилась на Зинаиду из-за того, что ей пришлось одной идти по темному переулку. Фая с опаской посматривала по сторонам и уговаривала себя сохранять спокойствие. Деревья и кустарники, росшие вдоль дорожки, отбрасывали на землю извилистые тени, которые в лучах ночной странницы казались враждебными. Тяжелые кучевые облака, словно потерявшие гавань корабли, медленно проплывали по небу, время от времени закрывая диск ночного светила, Фая прибавила шагу и постаралась побороть страх. «Чего мне бояться? Я не в лесу… — успокаивала себя девушка. — Еще немного — и буду дома…» В этот момент в памяти Фаины всплыл рассказ Стригунка о кладбищенских привидениях, девушка съежилась и побежала по переулку. Когда до дома оставалось метров пятьдесят, из-за пышного куста жасмина, росшего у плетня, выскочил всклокоченный черный кот и с диким воплем бросился ей под ноги. «Ай!» — вскрикнула девушка и, зажмурив глаза, отскочила в сторону, шерсть на животном встала дыбом, кот зашипел, словно змей, и замер. В этот момент из темноты выскочил серый кот, прыгнул на спину сородичу и стал кусать и безжалостно рвать его когтями, издавая душераздирающие звуки, отнюдь не похожие на кошачье мяуканье.

— Тьфу, окаянные! — выругалась Фаина. — Прочь с дороги!.. — девушка подняла с земли сухую ветку жасмина и хлестнула котов по всклокоченным спинам, ошарашенные животные прекратили драться, испуганно посмотрели на обидчицу и, прижав уши, побежали прочь, наполняя гулкий ночной воздух диким воплем.

Расчистив себе путь, Фаина побежала к дому, однако не успела она прийти в себя, как услышала впереди рык.

— Что это?.. — съежилась девушка и отпрянула назад.

— Чего кричишь?.. — услышала она голос Стригунка.

Увидев вышедшего из-за дерева одноклассника, Фаина с облегчением вздохнула.

— Ну и напугал же ты меня… — покачала головой девушка. — Шляешься по ночам, словно привидение…

— Прости, не думал, что ты так испугаешься, — виновато произнес парень.

— Что мне от твоих извинений…

— Я просто хотел пошутить… — стал оправдываться Юрка.

— Ничего себе — шуточки, я чуть не умерла от страха…

— Ну, не умерла же.

— Думай, что говоришь… — пристыдила одноклассника Фая.

Юрка расстроился, что ему не удалось произвести должного впечатления на соседку.

— Лучше б я с тобой не связывался! — насупился парень. — Думал, дождусь — посидим, поговорим…

— Вот еще!.. — фыркнула девушка. — Дня мало? А ну, выкладывай, что тебе нужно…

— Что, что… Ничего! — насупился Юрка.

— Твое дело, не хочешь говорить — не говори, в следующий раз, прежде чем приставать с разговорами, приведи себя в порядок — стоишь передо мной с пиджаком на голове, будто пугало в огороде!.. — высказав юноше все, что она о нем думала, Фаина гордо прошла мимо и направилась к калитке своего дома.

— Дуреха! — донеслось до ее слуха.

— Сам такой! — бросила на прощанье Фаина и вошла в дом.

ГЛАВА 3

ЮРКА ПРОВОДИЛ ДЕВУШКУ взглядом и побрел к реке, настроение у парня было испорчено. Погрузившись в думы, он не заметил, как дошел до моста. Выползшая из-за туч луна бросила ленивый взгляд на сонную землю и снова скрылась в облачной выси. Стригунок присмотрелся и заметил на середине моста два силуэта. «Кто бы это мог быть?..» — задумался юноша и, присмотревшись, узнал Виктора Рыжакова и Николая Седельского. Парни сидели на мосту, свесив ноги вниз, и тихо о чем-то беседовали. Увидев друга, Рыжик поинтересовался:

— Что — не спится?

— Угу, — кивнул Юрка.

— Понимаем… — заметил Колька.

— Хватит язвить, лучше выкладывайте, что замышляете…

— Какой ты сообразительный, — ухмыльнулся Рыжик.

— Ну так что?..

Парни перестали махать босыми ногами, переглянулись, и Колька заговорщицки произнес:

— Проучить кое-кого думаем…

— Это вы о Коржаковой? — уточнил Юрка.

— Догадливый… — улыбнулся Виктор.

— Зачем вам сдалась эта малохольная? Подумаешь, надавала тумаков… Делов-то… Не первый год ее знаете…

— Ну уж нет! — покачал головой Колька. — У нас с ней давние счеты! Надо ее как следует проучить… Ты с нами?

— Смотря что вы задумали… — уклончиво ответил Юрка.

— Хочешь знать наш план?

— Конечно.

— Тогда — садись…

Юрка сел рядом с одноклассниками и стал внимательно слушать, что они придумали. Изложив в подробных деталях план, Колька поинтересовался:

— Ну, как?

— Класс!!! — улыбнулся Стригунок.

— Значит, одобряешь?..

— Конечно.

Близилась полночь… Звуки гармони за рекой стали отчетливей, по витиеватым переборам музыкального инструмента можно было догадаться, что в Заречье начались танцы. Деревня разделилась на два лагеря: одна часть ее жителей мирно спала, восстанавливая силы после трудового дня, другая — бодрствовала и веселилась. Глядя на мирно текущие воды Болотянки, ребята словно выпали из времени, сколько длилось это состояние — они не знали, очнувшись, они вспомнили о своем плане и приступили к его реализации. Перейдя через мост, заговорщики отправились к дому Коржаковых, настроение у парней было боевое. «Наконец я сочтусь с Томкой, — радовался Колька, — посмотрю — будет ли у нее после этого желание докучать мне…» Было за полночь, время от времени ночную тишину нарушали лай деревенских собак и звук гармони за рекой. Рыжик шлепал босыми ногами по прохладному дорожному песку и тихо насвистывал мелодию популярного танго. Дойдя до нужного переулка, Колька остановился и предусмотрительно заметил:

— Здесь у Пантюшиных собака… Не кобель, а настоящий зверь, так что давайте тише… Витька, прекрати свистеть, всех собак в округе раздразнил…

— Все, могила! — заверил друга Рыжик.

— В целях конспирации действуем без лишних слов… — предупредил Колька.

Парни проскользнули в переулок, но не успели сделать и нескольких шагов, как из-за высокого забора усадьбы Пантюшиных раздался оглушительный собачий лай. Пес неистово бросался на забор, и казалось, вот-вот разорвет цепь, которой был привязан к будке. При каждом очередном рывке цепь с грохотом ударялась о деревянную стену собачьего жилища, гремя о погнутую железную миску.

— Елки зеленые… — растерялся Рыжик, — так он всех на ноги поставит…

— А то! — ухмыльнулся Юрка. — Это же Гром, его потому так и зовут — за его грозный нрав.

— Зверюга… — с опаской поглядывая на забор, прошептал Колька. — Этот и мыши мимо не пропустит. Говорил вам — не дышите…

В этот момент дверь дома Пантюшиных открылась, и на крыльцо в исподнем вышел хозяин усадьбы.

— Кто тут? — спросил старый охотник. — Тише, Гром! Всю деревню разбудишь…

При виде хозяина пес радостно заскулил, завилял хвостом и снова поднял лай. Старик спустился с крыльца, обошел с винтовкой подворье, проверил замок на хлеву и подошел к Грому.

— Чего поднял переполох? — недовольно произнес мужчина. — А ну — тихо!

Однако пес не унимался…

Парни пригнули спины и, осторожно ступая, хотели прошмыгнуть мимо плетня, но в самый неподходящий момент под ногой Виктора предательски хрустнула ветка, хозяин дома насторожился и подумал, что зря упрекнул своего охранника.

— А ведь ты, Гром, прав, есть за забором кто-то… — заметил старый охотник. — Посмотрим, кто не дает спать по ночам добрым людям…

Парни переполошились, выпрямились во весь рост и что было прыти бросились бежать по переулку. Пантюшин открыл калитку и увидел мелькающие в темноте тени.

— Вот сорванцы… — покачал головой старик, — дознаться б, кто это был…

Добежав до дома Анастасии, ребята отдышались и пошли шагом — до дома Тамары было рукой подать. Усадьба Коржаковых располагалась в конце переулка, на живописном берегу Болотянки, сразу за избой река делала крутой поворот, что делало ее местоположение немного обособленным. Дом был построен мастеровыми руками Ивана Коржакова, деда Тамары, на месте сгоревшей в революцию картонной фабрики. Подойдя к калитке дома, парни остановились. Достав из кармана брюк увесистую картофелину, Виктор обвязал ее длинной шерстяной ниткой и сунул в карман брюк, затем отломал сучок от дерева и сделал рогатину. Николай Седельский и Юрий Стригунов с любопытством наблюдали за действиями друга.

— Готово!.. — закончив приготовления, оповестил одноклассников Виктор. — Я закреплю рогатину над окном, а вы спрячьтесь в кустах и ждите, как вернусь — начнем.

— Давай! — кивнул Колька.

Виктор пробрался к дому Тамары и, воткнув рогатину в расщелину между бревнами, перебросил через нее нить с закрепленной на конце картофелиной. Убедившись, что конструкция держится прочно, юноша протянул нить к кустам черемухи, где скрывались одноклассники.

— Можем начинать… — шепнул Рыжик.

— Сначала спрячьтесь как следует, — посоветовал Колька.

Рыжик пригнул голову, проверил подвижность нити и подал знак о начале операции.

Лунный свет клубящимся столбом проникал сквозь окна дома, наполняя внутреннее пространство серебристо-голубоватым светом. От незамысловатой хозяйской утвари по полу, потолку и стенам скользили длинные черно-серые тени. Тамара спала безмятежным сном, ее кровать, устеленная мягкой периной, стояла у окна дома. Лежанка бабы Дуни располагалась в глубине жилища, от общего пространства ее отделяла ситцевая занавеска. Посреди комнаты на покрытом ажурной скатертью столе стояли глиняная крынка с молоком и тарелка с ноздреватыми пышными блинами, накрытые рушником. Рыжая кошка Муська, словно меховая подушка, лежала поверху одеяла молодой хозяйки. Внезапно она повела ушами, открыла глаза и испуганно глянула на окно.

— Ш-ш!.. — зашипела кошка и, подняв шерсть дыбом, сверкнула желтыми глазами.

— Бум, бум, бум… — раздался странный стук.

Кошка прижала уши и, спрыгнув на пол, забралась под кровать, Тамара проснулась, подбила руками подушку и, зевнув, повернулась на другой бок.

— Муська, иди ко мне, — позвала любимицу девушка.

«Бум, бум, бум…» — донеслось до слуха Тамары.

— Ш-ш!.. — зашипела под кроватью кошка.

«Что это?» — насторожилась девушка. На душе у Тамары стало неуютно.

«Бум, бум, бум…» — возобновился стук. Ветер за окном, шелест листвы и храп бабы Дуни не давали девушке возможности определить, откуда он исходит.

«Бум, бум, бум…» — снова донеслось до слуха Тамары, на этот раз девушке показалось, что звук идет из глубины дома, все естество ее обратилось в слух, невольно в памяти девушки стали всплывать рассказы деревенской детворы о домовых, оборотнях и злых духах, по телу Тамары пробежали мурашки…

— Бабуля! — ежась от страха, позвала девушка, но вместо ответа услышала громкий храп старухи.

— Бабушка, слышишь?.. — повторила девушка, но в ответ откуда-то сверху послышался таинственный стук.

На этот раз Тамаре показалось, что кто-то ходит по чердаку, кошка выбежала из-под кровати и, мяукнув, скрылась за ситцевой занавеской.

— Мусенька! — натянув выше одеяло, позвала девушка, но кошка проигнорировала зов хозяйки и забралась на печь.

Тамара выскользнула из-под одеяла и, шлепая босыми ногами по холодному деревянному полу, побежала к печке.

— Бабуля, проснись!.. — тронув старуху за плечо, дрожа от страха, произнесла девушка.

Храп женщины прервался, и она сонным голосом спросила:

— Внучка — ты? Неужто еще не ложилась?

— Да нет, спала я…

— Случилось что? Я, как легла, еще глаз не сомкнула… — эта фраза потрясла Тамару до глубины души — совсем недавно девушка не могла разбудить опекуншу.

«Бум, бум, бум…» — снова прозвучало в тишине.

— Слышишь этот стук? — спросила Тамара.

— Не шепчи! Знаешь ведь, что я глухая… Что стряслось?

— Такой странный стук… Мне кажется — у нас на чердаке кто-то ходит… — высказала опасение девушка.

— Кому там быть? — махнула рукой старуха. — Может, мышь, может — пацюк, а может — твоя Муська промышляет…

— Да нет же! Стук такой глуховатый, периодически повторяющийся — это не мышь и не коты… Муська на печке сидит, ей этот звук тоже не нравится, чует она кого-то, пугается, значит — неспроста…

— Ну, не Муська, так другой кот под стреху забрался. Спи, чего гадать?

— Нет, бабуля, это что-то другое. Стук какой-то странный…

— Тьфу ты, заладила — дался тебе этот стук. Спи — завтра рано вставать.

— А может, это домовой?.. — с опаской поглядывая по сторонам, высказала предположение Тамара.

— Свят, свят!.. — всплеснула руками женщина. — Это от кого ж ты такой ерунды набралась? Чему только вас в школе учат? Вот я сейчас этому домовому покажу… — сердито произнесла старуха.

— Что ты, бабуля! — переполошилась Тамара. — Девчонки говорят, что его нельзя гневить, а то покоя в доме не будет…

— Успокойся, иди спи — сейчас все прояснится…

— Я бы хотела заснуть — только из-за этого стука разные дурные мысли в голову лезут… — дрожащим голосом произнесла Тамара.

— А ты прочь их гони! Пустое это, сдается мне, что я знаю, что за домовой у нас завелся…

— Как ты можешь его знать — он же невидимый? — оторопела Тамара.

Баба Дуня сняла со спинки стула вязанный шерстяной платок, набросила поверху длиной ночной рубахи и, шаркая ногами по полу, направилась к входной двери. Тамара сняла с гвоздя на стене вязаную кофту и, на ходу надев ее, поспешила за женщиной, вслед за ними спрыгнула с печи кошка. Выйдя в сени, баба Дуня сняла со стены длинный хлыст и, недовольно глянув на внучку, произнесла:

— А ты куда собралась? Будь дома, поди, не лето…

— Что ты, бабуля, мне не холодно, — стуча зубами от страха, ответила девушка.

— Вижу я, как тебе не холодно, вон, дрожишь вся…

— И вовсе это не от холода! Я не знаю, почему меня трясет…

— Ты не знаешь — зато я знаю! — укутавшись в теплый платок, ответила старуха.

Женщина открыла входную дверь и, перешагнув через порог, вышла на улицу. Минуту-другую она осматривалась по сторонам, затем запрокинула голову, вдохнула прохладный ночной воздух и, зачарованная красотой ночи, восторженно произнесла:

— Луна какая сегодня — светло, будто днем. Я такой красоты давно не видала…

Тамара выглянула из-за плеча женщины и с удивлением посмотрела на опекуншу. Порывы ветра на время стихли, и в ночном воздухе воцарилась тишина. Одинокие звезды мирно мерцали на темном небосводе, покрытом белесыми пятнами облаков.

— Любота!.. — восторженно произнесла баба Дуня, сделала несколько глубоких вдохов и, словно напитав свое старческое тело лучами полнокровной Луны, медленно двинулась вдоль стены дома.

Тамара последовала за ней, Муська прыгнула в траву и направилась в глубину палисадника. Увидев из своего укрытия бабу Дуню с хлыстом в руке, парни переглянулись и пригнули головы к земле.

— Замрите! — шепнул Рыжик.

Заговорщики всматривались в темноту, пытаясь угадать, как будут развиваться события дальше. Смекнув, что старуха идет к окну, над которым была закреплена картофелина, ребята замерли — дело принимало нежелательный оборот. Тем временем Муська продолжала осторожно красться к кусту черемухи, где скрывались парни, она почти ползла на животе, медленно переставляя лапки и не отводя глаз от цели. Желая лучше рассмотреть, что происходит возле дома, Николай Седельский отогнул закрывавшую ему обзор ветку и выглянул из куста. В этот момент кошка сделала прыжок и вцепилась когтями в нос парня. Колька взревел от боли и, перепрыгнув через плетень, пустился наутек. Прикрыв расцарапанный нос рукой, парень бежал прочь от дома Коржаковых. Муська подняла хвост трубой и, мяукая, понеслась вслед за ним. Баба Дуня от неожиданности вскрикнула и прижалась спиной к бревнам дома. Тамара услышала крик женщины, вой кого-то, выскочившего из темноты, и тоже закричала.

— А!.. — кричали перепуганные женщины.

— А-а… а-а!.. — вторило им эхо над сонной рекой.

Ошарашенные произошедшим, вслед за исчезнувшим в темноте другом из палисадника выбежали Рыжик и Стригунок. Перескочив через плетень, парни бросились бежать по переулку, шлепая босыми пятками по влажному от росы песку. Вдогонку им неслась раскатистая брань бабы Дуни.

— Ах вы, ироды! Это, кто же вас надоумил людей пугать? Ну, дознаюсь я, кто это был… — угрожающе трясла хлыстом старуха.

Через некоторое время в начале переулка раздался оглушительный лай Грома, эстафету которого подхватили деревенские собаки.

— Всю деревню на ноги поставили, — покачала головой баба Дуня.

Тамара смотрела на свою опекуншу и не могла понять, что случилось, сердце девушки билось с такой силой, что едва не выпрыгивало из груди.

— Это все твои ухажеры… Мало им дня, так они уже ночью повадились ходить… — ворчала старуха.

— С чего ты взяла? Мало ли кому в голову взбрело… — пыталась оправдаться Тамара.

— Говорила я, что твои драки добром не закончатся — не слушала меня…

Тамара не могла взять в толк, почему женщина связала ночное происшествие с ее счетами с одноклассниками. По мере того, как девушка приходила в себя, к ней вернулось самообладание, она в деталях припомнила события ночи и пришла к выводу, что это проделки злых духов, о которых так много рассказывали деревенские ребята. Ярость бабы Дуни понемногу утихла, и вскоре женщины вернулись в дом.

— Ну как, внучка, видела своего домового? — прикрыв входную дверь на крючок, спросила старуха.

— Угу… — кивнула девушка.

— А ведь мы эту загадку благодаря Муське разгадали, это она твоих ухажеров выследила — редкая кошка… Пацюка не каждый кот возьмет, а Муська троих вчера задавила. Кто-кто, а она свой хлеб добросовестно отрабатывает… — баба Дуня посмотрела на пушистую героиню и улыбнулась. — У котов особое зрение, они в темноте видят то, что мы не замечаем — любую добычу выследят, а уж коли когти в ход пустят — тут вовсе несдобровать… Хорошая кошка ни одной собаке не уступит. Сколько раз видела: прыгнет разъяренная кошка кобелю на загривок и давай его кусать и драть когтями, ездит на нем, как наездница — кобелю белый свет не мил, а сбросить кошку не может… Правду говорят: нет зверя страшнее кошки! Так что домовому твоему я не завидую — все лицо ему Муська расцарапала, по этой отметине мы его и узнаем, ложись спать, может, еще заснешь…

Тамара взглянула на опекуншу — только сейчас девушка поняла, как ей хочется спать, послушав совет бабки, она сняла кофту и юркнула под пуховое одеяло. Светло-каштановые волосы девушки рассыпались по подушке, она закрыла глаза и дала себе слово во что бы то ни стало посчитаться с обидчиками. Тамара усердно пыталась заснуть, но мысли, роившиеся в ее голове, не давали покоя, в ее памяти всплывали картины минувшей ночи, заставляя вновь и вновь пережить все заново. «Надо успокоиться… — уговаривала себя девушка. — Не дело — не спать из-за чьей-то дурной выходки». Веки девушки потяжелели, мысли начали путаться, и вскоре, сама того не заметив, она уснула.

Светало, ночь уступала права новому дню, над рекой клубился белесый туман, певчие птицы мелодичными трелями возвещали о восходе дневного светила, баба Дуня приготовила завтрак и стала будить внучку.

— Вставай, гулена, в школу пора… — суетясь у стола, произнесла женщина.

Тамара потянулась, глянула на часы и снова заснула.

— Говорю же, вставай! — сквозь сон услышала девушка.

«Неужели утро? Как хочется спать… — подумала Тамара. — Кто придумал эту школу? Учат, учат с утра до вечера, а я, может, спать хочу, не пойду на занятия, и все тут…» — девушка натянула на голову одеяло и засопела.

— Вставай, внучка, не то опоздаешь! — сердито произнесла баба Дуня.

Тамара знала, что женщина не отступит, и, отбросив одеяло, встала и пошла умываться.

ГЛАВА 4

ШКОЛА В ГУЩИНО располагалась в одной из хозяйственных построек, входивших некогда в состав усадьбы Родкевичей. Это был большой, добротный дом