автордың кітабын онлайн тегін оқу Прошлое и будущее российской интеллигенции
ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Сборник научных трудов
Под редакцией
доктора философских наук, профессора
А. Н. Чумакова
Информация о книге
УДК 1(075.8)
ББК 87я73
П78
Рецензенты:
Гиренок Ф. И., доктор философских наук, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова (Москва);
Устьянцев В. Б., доктор философских наук, профессор СГУ им. Н. Г. Чернышевского (Саратов).
Редакционная коллегия:
Чумаков А. Н., доктор философских наук, профессор, (отв. редактор);
Кишлакова Н. М., кандидат философских наук, профессор;
Махаматов Т. М., доктор философских наук, профессор;
Деникина З. Д., доктор философских наук, профессор;
Волобуев А. В., кандидат философских наук, доцент.
Основу сборника составляют статьи участников междисциплинарного круглого стола научной школы «Философия глобализации» Финансового университета. В центре внимания исследователей – сложная судьба интеллектуальной элиты России, рассматриваемая в историческом контексте. На фоне анализа конкретных проблем современной культуры России раскрываются основные причины творческих успехов и неудач российской интеллигенции, показаны возможные пути и способы преодоления препятствий на пути духовного развития российского общества.
Издание рассчитано на преподавателей философии, культурологии, социальных и гуманитарных наук, аспирантов, магистрантов и всех интересующихся проблемами философии и культуры в России.
Публикуется в авторской редакции.
УДК 1(075.8)
ББК 87я73
© Коллектив авторов, 2015
© ООО «Проспект», 2015
Чумаков А. Н.,
доктор философских наук, профессор,
заведующий кафедрой «Философия»
Финансового университета при Правительстве РФ
РОССИЯ В ГЛОБАЛЬНОМ МИРЕ И ЗАДАЧИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ1
Обсуждать проблемы России, не принимая во внимание мировой контекст общественного развития, сегодня не только не конструктивно, но и бесперспективно. Являясь частью глобального сообщества, мы вынуждены строить внутреннюю и внешнюю политику, равно как и отношения внутри страны, и с остальным миром, с учетом объективных тенденций современных процессов глобализации. К этому же побуждает и острая борьба интересов на международной арене, и все еще не преодоленный финансово-экономический кризис, затронувший Россию не меньше других стран и поставивший множество принципиальных вопросов. Кроются ли его причины только в экономической, деловой сфере или заключены также в области идеологии, политики, духовной сфере? Обусловлены ли они техническими просчетами или имеют системный характер? Какое место в финансово-экономических потрясениях занимает гуманитарная сфера, культура в целом? Наконец, как на все это должна реагировать российская интеллигенция и может ли она реально влиять на ход событий?
Имеется явное различие в подходах к пониманию сложившейся ситуации и поиску ответов на поставленные вопросы. Так, страны Западного мира и ориентирующиеся на подобный путь развития общественные системы основной упор делают на анализ экономических, финансовых, управленческих, административных и т. п. вопросов, обсуждая их на экономических форумах в Давосе, Рио-де-Жанейро, Санкт-Петербурге, Ярославле и др. Иной подход, основанный на первостепенном внимании к гуманитарной сфере, все более четко проявляется в странах, где техногенный тип развития не имеет глубоких корней и традиций. Китай, например, поступает именно так, и в этом есть своя логика, ибо кризис высветил не столько экономические ошибки и технические просчеты отдельных государств и соответствующих мировых структур, сколько проблемы культуры и духовности, нравственной составляющей на всех уровнях общественного развития2. Россия, пребывающая между Востоком и Западом, и обладающая серьезным духовным потенциалом, никак не может, не должна удовлетвориться техногенными решениями и сугубо экономическими подходами к решению современных проблем общественно го развития.
Отсюда, несомненно, возрастает роль интеллектуальной, высоконравственной части населения, именуемой интеллигенцией, поскольку, хотя глобализация имеет на первый взгляд экономические основания и политическую обусловленность, на самом деле она все больше обнаруживает первичность культуры на глобальном уровне. Именно поэтому воздействие культуры на глобализацию и глобализации на культуру, а также соотношение глобального и локального становится предметом особого внимания для многих ученых, прежде всего широко, гуманитарно мыслящих. Такой взгляд на общественное развитие получает все большее распространение, а для описания данного явления в современной глобалистике относительно недавно был предложен специальный термин «глокализация», который образовался путем совмещения слов «глобализация» и «локализация». Он отражает сложный процесс переплетения местных, локальных особенностей культурного развития отдельных народов и глобальных тенденций в развитии мирового сообщества. При этом важно подчеркнуть, что глобальный взгляд на мир вовсе не следует противопоставлять локальным представлениям и частному образу мыслей, о чем так часто любят дискутировать антиглобалисты всех мастей. Интеллектуальный подход к решению этой проблемы, равно как и взгляд с позиции не ангажированного интеллигента, заключается в том, что «глобальные и местные представления следует рассматривать как взаимосвязанные, а их особенности, универсальность нужно расценивать как неотделимые друг от друга»3.
И все-таки глобализация культуры, как и процессы глокализации, нередко вызывает серьезное беспокойство не только у представителей малых, но и многочисленных народов, которые опасаются растворения их самобытных культур в новых трендах мирового развития, направленность которым задается наиболее активными и агрессивно развивающимися культурами. В этом также усматривается угроза национальной идентичности и культурному разнообразию, особенно характерному, например, для России. Но, как справедливо пишет известный дагестанский философ М. И. Билалов: «Нельзя предпочитать ценности и традиции лишь потому, что они свои; надо находить им опору в поглощающих их родственных и исторически более перспективных народах»4. Конечно, это не единственное и не окончательное решение проблемы, но здесь важно определить общие для всех основания культурного развития, без чего единства действий не только в мире, но и в самой России не добиться.
К сожалению, до сегодняшнего дня Россия все еще не вписалась в мировой контекст так адекватно, как того требуют реальные обстоятельства. Если кратко сказать по каким параметрам мы не вписываемся в глобальный мир и, более того, буквально выламываемся из совокупного мирового пространства, то это прежде всего по культурно-цивилизационным параметрам5. Как показывает исторический опыт, преуспевающие, относительно благополучные страны — это в первую очередь те, где, так или иначе, получило развитие гражданское общество. Но именно в этой области как раз и заключено наиболее слабое место, «ахиллесова пята» современной России — проблема, к сожалению, еще не получившая должного внимания и обсуждения, за исключением разве что достаточно узкого слоя интеллигенции.
В начале 90-х годов в России активно обсуждались вопросы демократизации общества, с наступлением демократии было связано множество надежд6. Однако не только демократии не добились, но и сам термин оказался «опороченным». А ведь ни во что другое это и не могло вылиться. Почему? Потому что в отсутствие гражданского общества никакой демократии, т. е. власти народа, быть не может. Демократия — это функция, свойство гражданского общества. Она появляется там и тогда, в той мере и постольку, где, когда и поскольку появляется, вызревает гражданское общество, состоящее (в конечном счете) из свободных, состоятельных, действительно равных перед законом личностей, т. е. граждан, способных не только выбирать свою власть, но и нести ответственность за принимаемые ею решения. Но тогда самодостаточные в материальном и интеллектуальном отношении граждане должны прийти на смену подданным, а население должно стать народом в полном смысле этого слова. В этой связи интеллигенция и численно, и качественно должна стать определяющим элементом в структуре гражданского общества.
Имели ли мы это когда-нибудь в России? К сожалению, нет. Имеем ли сегодня? К сожалению, все еще нет. Более того, об этом даже не говорится должным образом, хотя и ресурсы, и возможности для формирования и становления гражданского общества в России есть. Здесь и кроются основные причины наших бед, ибо цели и задачи, которые в очередной раз ставятся без опоры на гражданское общество и системные представления о тесной взаимозависимости локальных, региональных и глобальных отношений, обречены на провал и скорее тормозят развитие страны, нежели продвигают ее вперед. Если мы и дальше с упорством, достойным лучшего применения, будем уповать на модернизацию, нанотехнологии, транжирить непомерные ресурсы на проведение всевозможных олимпиад, чемпионатов, саммитов, и т. п., вместо проведения действительно насущных социально политических и экономических реформ, то можем попросту надорвать страну и обречь ее на серьезное отставание, причем не только от наиболее развитых стран современного мира.
Перед вызовами глобализации в более выгодной ситуации оказываются те страны и народы, где первостепенное внимание уделяется культуре, образованию, гуманитарной сфере, что, несомненно, сказывается и на уровне развития гражданского общества, и на том, насколько эффективно оказываются задействованными новые технологии общественного управления, именуемые «мягкой силой». Отсюда особая ответственность ложится на российскую интеллигенцию, которая в ситуации практического отсутствия гражданского общества в стране только и может оказать наиболее заметное влияние на политиков и иных лиц, принимающих решения, направляя их осознание на то, что будущее закладывается сегодня, причем в первую очередь в духовной, гуманитарной сфере.
[2] Мировой культурный форум (World Cultural Forum [Taihu, China]) // Век глобализации. 2013. № 1 (11). С. 185.
[3] Naoshi Yamawaki. The Idea of Glocal Public Philosophy and Cosmopolitanism // XXII World Congress of Philosophy. Rethinking Philosophy Today. July 30–August 5, 2008 Seoul National University, Seoul, Korea, p. 31.
[4] Билалов М. И. Регионализация как альтернатива негативам глобализации // Россия: многообразие культур и глобализация. М.: Канон+, 2010. С. 341.
[5] Чумаков А. Н. Метафизика глобализации: культурно-цивилизационный контекст. М.: Канон+, 2006. С. 423–427.
[1] Статья подготовлена по результатам исследований, выполненных за счет бюджетных средств по государственному заданию Финансового университета при Правительстве РФ на 2014 г. № 795п–П17.
[6] Кишлакова Н. М., Махаматов Т. М. Гражданское общество и структура гражданства // Философия и культура. 2012. № 8. С. 46–53.
Раздел I. Ретроспектива
Самсонова Н Г.,
кандидат философских наук,
профессор кафедры «Философия»
Финансового университета при Правительстве РФ
Старченко Н. Н.
кандидат философских наук, профессор
кафедры «Философия»
Финансового университета
при Правительстве РФ
Российская интеллигенция прошлое и настоящее
Истоком термина «интеллигенция» является латинское intelligens, означающее «понимающий, смыслящий, обладающий способностью рассудочного восприятия реальности». Именно в этом смысле употреблял его М. Т. Цицерон. «Интеллигенция — это то, посредством чего душа познает каковы вещи, каков окружающий мир», — считал он7. Затем у А. М. С. Боэция и далее у схоластов термин использовался в значении «божественного разума», одновременно усваивающего как основы вещей, так и собственные основания. Такое истолкование стало обязательным и для европейской философии Нового времени. Новый акцент в трактовку понятия внес протестантизм с его учением о предопределении и представлением об уникальности взаимоотношений человека с Богом. Отсюда возможность появления в истории философии различных вариантов понимания проблемы, т. е. вопроса о согласовании детерминизма и моральной ответственности индивида. Термин «интеллигенция», безусловно, важен для Ф. В. Шеллинга, рассматривающего интеллигенцию как переход от мира природы к субъективному в познании. Она обеспечивает интеллектуально-эстетическое познание природы и Я. Он противопоставлял учение логицизму Г. В. Гегеля, у которого также интеллигенция означала способность духа сводить многообразие бытия непосредственно данного, обеспечивая возможность самопознания. Идеи Шеллинга имели значение для России не меньшее, чем для Германии, и в первую очередь благодаря деятельности любомудров, называвших Шеллинга «Колумбом XIX века», который в период «господства Локковых рапсодий… открыл человеку неизвестную часть его мира… — его душу»8. Стремясь выявить предназначение России, они видели свою задачу в разработке новой мировоззренческой основы национальной культуры, считая возможным создание синтетической теории, с помощью которой можно было бы удовлетворить все духовные потребности индивида, начертить проект совершенного общества9. Искания В. Ф. Одоевского, Д. В. Веневитинова и др. говорят о достаточно высоком уровне философской рефлексии интеллигенции, возникшей как социальный феномен во второй половине XVIII столетия вследствие реформ Петра I. Новые люди и были тем «окном, прорубленным в Европу, через которое к нам входит западный воздух одновременно и живительный, и ядовитый», — писал С. Н. Булгаков10. Веер оценок инициатив Петра с точки зрения судеб интеллигенции и народа весьма широк и неоднозначен: от негативной до восторженной. Но в любом случае деятельность Петра вызвала в образованной части общества интерес к общественным, государственным вопросам. Вместе с тем петровские реформы еще более оторвали от народа элиту общества. Петр создал знаменитую «Ученую дружину», кружок интеллектуалов, призванных помогать ему в организации новой государственности. Представления о реорганизации государственной власти были изложены Феофаном Прокоповичем, руководителем Святейшего синода, представителем Ученой дружины, ее теоретиком, который с 1709 года активно участвовал в разработке разного рода указов, регламентов, распоряжений-программ внутренней и внешней политики. Среди проектов реорганизации монастырской жизни у него содержались рассуждения о создании Петербургской Академии наук — это был церковный иерарх новой формации, отстаивавший идеи «секуляризации общественной мысли», «освобождения ее от богословского гнета», развивавший принципы «естественного права». Новые воззрения были обобщены им в двух книгах: «Слово о власти и чести царской» и «Духовный регламент».
Позиция Ф. Прокоповича сформулирована предельно емко: «Царь–владыка, повелитель, всему судья и высший авторитет»11. Он «ни канонам, ни законам не подвластный», — подчеркивал Феофан. Сторонник теории «общественного договора», он полагал возможным достижение пользы отечества путем гармонического сочетания интересов крестьянства и дворянства. «Монарх в России, — утверждал он, — должен уметь противостоять “стихии народной” и “многократии”, в которую входили знать боярская, аристократическая и “бунтующая чернь”». Как и у его единомышленников по ученой дружине, деятельность Ф. Прокоповича включала не только значительные теоретические наработки в дело просвещения страны, но и имела практическую сторону. Он не только разрабатывал комплекс рекомендаций, школьные программы для воспитания кадров, необходимых для реализации новых задач, рекомендовал и создал сам сеть образовательных школ, ремесленных училищ при церквях и монастырях. В них дети отбирались по принципу способностей, вне зависимости от сословной принадлежности. Деяния Феофановы продолжил его младший современник Василий Татищев, дав им обоснование в трактате «Разговор о пользе наук и училищ», где аргументировалась необходимость пошаговых действий по реорганизации общества в масштабах всей страны. Как указывал Г. В. Плеханов, «“разговор” Татищева дает гораздо больше, нежели обещает его заглавие. Это чуть не целая энциклопедия»12.
В ходе предпринятой модернизации и происходило выделение значительного слоя «среднего класса» — массы жалованного дворянства (не дворцовой элиты), городских ремесленников, защищенных царскими указами, мещан, «отпускных» крестьян, священников и чиновников, обедневших дворян, зажиточных казаков, отставных армейской и государственной службы людей, разночинцев. Из этой среды и набиралась российская интеллигенция: разнообразие социальной базы не препятствовало ее корпоративному единству. Формирующийся слой был внутренне дифференцирован, выражал чаяния различных социальных сил, например по национальному признаку. Мозаичность интересов была отражением сложности, многоплановости положения интеллигенции в обществе, воспроизводя противоречивую атмосферу культурной жизни России того времени в условиях многократно усиливающегося социального динамизма. Россия в XVIII веке оказалась в центре взаимопроникновения культур, и как форма философского отражения реалии и национального сознания философия России была преимущественно русской, хотя и получила развитие в произведениях людей не только русской национальности (А. Кантемир, Г. Бужинский, Г. Сковорода, Ф. Лопатинский, С. Яворский, П. Величковский и другие). Всех их объединяла приоритетная идея служения Отечеству, единство гражданских (в том числе и религиозных, нравственных требований, формирующих такие общезначимые черты характера, как честность, трудолюбие, ответственность, обязательность).
Новый слой общества отличался многочисленностью, отсутствием замкнутости. Главное — этот слой был одновременно и культурным, чего нельзя сказать, например, о служилом сословии XVII века. На становление интеллигенции, безусловно, оказала влияние и деятельность масонов, первых педагогов московского университета, способствовавших просветительским служением усвоению и адаптации европейского знания. Масонство — религиозно-этническое течение, возникшее в начале XVIII века в Англии, получило распространение во многих странах Европы, в том числе и в России. Оно активно заявило о себе в русском обществе с конца 50-х годов, вовлекая в орбиту не только представителей высших сословий, но и армейских офицеров, чиновников, мелкопоместное, жалованное и служивое дворянство. Несмотря на многообразие идеологических ориентаций, «вольные каменщики» в целом отстаивали идеалы наднационального духовного братства, веротерпимости, самоусовершенствования человека и человечества13.
К концу 70-х годов масонские ложи функционировали не только в Москве и Петербурге, но и во многих провинциальных городах. «Из пенящегося брожения столбовых атомов, тянущихся разными кривыми мнениями и завитками к трону и власти», — писал А. И. Герцен. Мартинисты (русские сторонники идей Сен-Мартен) выделялись тем, что они жили одной мыслью, «у них было осознание совокупного труда. Член союза, член тайного общества чувствует себя не одиноким сиротой, а живой частью живого организма»14. Из хаоса случайных, бесцельных существований его окружавших, он был выхвачен встречей с Новиковым. Последний считал знания реальным инструментом перевоспитания личности, понимая, что эффективно он может работать в России только в рамках масонства. Особую активность он достиг в 80-е годы, во время пребывания в ложе «Гармония» (М. Трубецкой, М. Херасков, И. Тургенев, И. Лопухин, С. Гамалея и др.), члены которой мало интересовались мистической атрибутикой, стремясь пропагандировать в своей деятельности программные положения, направленные на формирование всесторонне развитого, образованного человека, в определенной мере критически мыслящего, дистанцирующегося от политики правящих кругов. Пользуясь ситуацией, полуофициальным существованием масонства, «вольные каменщики» развернули значительную издательскую работу, печатая переводную и собственную литературу философского и религиозного характера.
Наиболее успешно реализовал эти возможности Н. И. Новиков: в эти годы возрастает его пропагандистская деятельность, так как с помощью И. Г. Шварца он в течение ряда лет владел типографией Московского университета, книжной лавкой и газетой «Московские ведомости». За время аренды (1779–1789) Новиковым были изданы более 700 книг. Значительными по тем временам тиражами выходили сочинения европейских и русских просветителей. Используя различные общества Московского университета, мыслитель издавал более трети всей книжной продукции страны. Это было уже не только усвоение европейских образцов, это — явления собственного интеллектуализма, поскольку просветители сумели приложить рационализм к условиям России.
Происходит весьма существенное расширение читательской аудитории: на место замкнутых салонов и лож пришла русская сатирическая журналистика (Н. Новиков, Д. Фонвизин и др.), великая русская публицистика, обращенная первоначально к университетской молодежи, а позднее – к универсальной аудитории всей России. Прежние формы интеллектуальной коммуникации не соответствуют новым потребностям зарождающейся интеллигенции. Появляются публичные лекции (преимущественно исторической тематики), их разрабатывали Т. Н. Грановский и К. Д. Кавелин, которые «сумели доказать наше право на умственную самостоятельность в сфере всеобщей истории», – отмечал Н. И. Кареев15.
Они достойно продолжали вклад Н. Новикова, уделявшего постоянное внимание вопросам историческим. Также реализовалась успешно и его убежденность в общественном значении науки, достаточно вспомнить шеленгианство (Д. М. Велланский, М. Г. Павлов, А. И. Галич и др.), значение кружка в становлении кадров России 30-х годов, они формировали новаторские идеи, заряжая аудиторию научным энтузиазмом.
Помимо кружка натурфилософов, следует упомянуть кружок социально-политической направленности (А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Х. Кетчер, Н. М. Сатин и др.), члены которого наряду с философскими вопросами затрагивали и обсуждали социалистические идеи Сен-Симона, события Французской революции16. ««Сенсимонизм лег в основу наших убеждений», – писал А. И. Герцен. Подобный устойчивый интерес к политике мог возникнуть только в универсальной среде, в его основании находится творчество С. Б. Десницкого, Н. Н. Поповского, И. А. Третьякова и других преподавателей Московского университета, сформировавших гуманистическую направленность разрабатываемых взглядов, их правовую базу.
В последнее десятилетие XVIII века появился слой образованных людей, воспринявших и усвоивших культурные ценности и европейскую систему знаний. Этих людей привлекала интеллектуальная деятельность сама по себе, а не как профессия или источник заработка, хотя содержание термина актуализировалось во второй половине 60-х годов. До этого он использовался редко. Так, например, термин «интеллигенция», ее функциональная роль могли быть усвоены молодежью из лекций И. Т. Шварца, который часто в просветительской ориентации воспроизводил этот термин. Им обозначалось «высшее состояние человека как умного существа, свободного от грубой, телесной материи, бессмертного и не ощутительно могущего влиять и действовать на все вещи»17. На формирование воззрений интеллигенции оказали влияние также и русские просветители, преподававшие в Московском университете (Д. С. Аничков, С. Е. Десницкий, И. А. Третьяков, Я. П. Козельский и др.). К 20-м годам XIX века интеллигентские настроения, сформулированные в творчестве любомудров, говорят о понимании интеллигенции как разумной интеллектуальной деятельности, реализуемой мыслящим слоем общества, осуществляющим его социальное и культурное развитие. Причем сам термин редко употребляется. Подобная ситуация наблюдается и в творчестве западников и славянофилов. Они представляют собой две стороны единого процесса пробуждения национального самосознания, стремящегося понять смысл исторической судьбы России. При этом западники, верно определив магистральное направление развития страны, связывали реформирование общества с идеями западноевропейской мысли. С другой стороны, славянофилы утверждали автономность, уникальность русской цивилизации, рассматривая народ в качестве субъекта истории, обладающего самобытностью18.
Полемика западников и славянофилов о путях модернизации России демонстрирует большие эвристические возможности философов, оригинальность их мышления. Но термин «интеллигенция» используется редко, хотя и присутствует в статье И. С. Аксакова «Отчужденность интеллигенции от народной стихии», где критикуется подражательный уровень культуры. Подобное, преимущественно частотное употребление термина можно относить не только к влиянию немецкой классической философии на мышление русского человека, но и к влиянию польского языка, в котором термин стал использоваться активно раньше, чем в русском19. Б. М. Маркевич – русский публицист, литературный критик, в «Очерках из прожитых дней» писал о духовной жизни России и ее интеллектуальных центрах, развивавшихся благодаря благотворному влиянию тогдашнего университета и образованной, независимой по средствам и духу среде, в которой слагалась ее интеллигенция20. Выдающийся деятель, педагог, автор толково-фразеологического словаря М. И. Михельсон также признавал слово «интеллигенция» заимствованным из польского21.
Введение в постоянное использование термина «интеллигенция» в России принято приписывать П. Д. Боборыкину, бытописателю-хроникеру, внимательно воспроизводившему реалии времени в многочисленных произведениях, называвших ее «высшим образованным слоем общества, выполняющим функции, предполагающие высокую степень развития интеллекта и профессиональной образованности» (1866). В русской, а затем в западноевропейской мысли слово быстро вытеснило понятие «нигилист», предложенное И. С. Тургеневым. Термин не закрепился, так как являлся отрицательным определением. Не получило хождения и понятие «мыслящий пролетариат», известное по статьям Д. И. Писарева. В данном случае слишком узкое по содержанию определение. В. И. Даль, составитель толкового словаря, определял интеллигенцию как «разумную, образованную, умственно развитую часть жителей»22. Обратим внимание, что данное понятие отсутствовало и в первом издании словаря, осуществленном в 1861–1868 годах. Его нет и в Настольном словаре для справок во всех отраслях знания23. Д. С. Мережковский полагал, что сила интеллигенции не в уме, а в сердце и в совести, подчеркивал ее социально-этические черты. Русские философы считали, что именно творческий, умственный труд в наиболее сложных и развитых формах во всех сферах деятельности, а также активная нравственная позиция определяют специфику интеллигенции. Она обладает несколькими признаками. Во-первых, это образованные люди, которые профессионально занимаются интеллектуальным трудом. Во-вторых, они делают это вне системы государственной службы. Особенностью русской интеллигенции были также социальные истоки, в качестве которых выделились две социальные группы: образованные и обедневшие дворяне (современники называли их «кающимися дворянами») и средние слои населения, получившие какое-либо образование (разночинцы). И те, и другие, по сути, отказались от прежнего сословия. Следовательно, еще одной чертой интеллигенции стала оторванность от других социальных групп, т. е. маргинальность. Это был первый общественный слой, в определенном стиле появившийся без ведома государственной власти, его отличием является дистанцированность от государства, радикально отличающая ее от прежних просветителей. Невостребованность интеллигенции в чиновничьей империи Николая I, бессилие изменить Россию к лучшему устройству общества вызывали у нее чувство вины и обостренную любовь к народу. Главным для русских интеллигентов стало не собственное знание, а знание на пользу народа. Позже Н. А. Бердяев писал, что в сознании интеллигенции «любовь к справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти, что уничтожила интерес к ней»24.
Приоритетность нравственных мотивов в интеллектуальной жизни стала еще одной чертой интеллигенции. Выдающийся российский культуролог Ю. М. Лотман видел суть интеллигентности в желании понять и интересы другого человека – проявление того чувства, которое просветители восемнадцатого века называли толерантностью, т. е. терпимостью и сочувствием. Другой чертой интеллигента Ю. М. Лотман считал отсутствие однозначности в суждениях, сомнения в правоте, способность учитывать чужие мнения. Традиционно русское понятие «интеллигент» существенно отличалось от западного «интеллектуал». В Британской энциклопедии понятие «интеллектуал» включает специальную часть – «русский интеллигент». Выделена она потому, что в западном употреблении «интеллектуал» – понятие профессиональное, и никаких принципов поведения роль интеллектуала не предполагает, точно так же, как она не связана с определенными политическими ориентациями, что же касается русского интеллектуала, то это скорее нравственное определение. Следует различать понятия «интеллигенция» и «интеллигентность». Интеллигенция – категория социально-профессиональная, в то время как интеллигентность – понятие нравственное, связанное с социально-личностными качествами людей. Это синтез нравственных принципов и цивилизованности человека. Понятия «интеллигенция» и «интеллигентность» этимологически близки, происходят от одного корня, но в действительности это не одно и то же. Интеллигенция есть, а интеллигентных людей единицы. Недостаток интеллигентности у интеллигенции болезненно переживается обществом. Особый смысл придавало этой проблеме народничество, в ней видели внесословное образование, служащее идеалу общественной правды и справедливости. Русская интеллигенция имеет целью преобразование общества и сознания в духе социалистического идеала. Радикальная интеллигенция, по мнению П. Н. Ткачева и Н. А. Морозова, должна использовать благоприятную для нее социальную ситуацию: буржуазия слаба, крестьянство пассивно, рабочий класс малочисленен, самодержавие «висит в воздухе», поэтому она должна взять на себя роль «застрельщика» социальной революции. Теоретическое обоснование этой идеи было развито в различных версиях народничества (в анархическом социализме М. А. Бакунина, в «вольном коммунизме» П. А. Кропоткина, террористически-революционных идеях Н. А. Морозова, которые противопоставлены революции с ее огромными человеческими жертвами). Идеализированное представление об интеллигенции, ее социальных функциях было подвергнуто резкой критике Н. Я. Данилевским и особенно К. Н. Леонтьевым, русскими неославянофилами. Русские интеллигенты, по определению К. Н. Леонтьева, самые наивные и доверчивые ко всему, что они считают новым. Он назвал их «обезьяны прогресса». Народничество было подвергнуто резкой критике в сборнике «Вехи» за идолопоклонничество перед народом, нетерпимость к чужому мнению и излишний романтизм. Русские марксисты подчеркивали зависимость интеллигенции от интересов и потребностей основных классов общества. После октябрьской революции 1917 года была формально признана прогрессивная роль старой интеллигенции в образовании и воспитании: преодоление вековой отсталости, безграмотности и малограмотности значительной части крестьянства. Интеллигенции навязывались каноны догматического мышления, инакомыслие пресекалось, отсюда процессы, репрессии, эмиграция части интеллигенции, появление диссидентов. Культурной политике, проводимой в период существования советской власти, были присущи недооценка интеллигенции, непонимание ее роли в социальном прогрессе. Методично она превращалась в нечто зависимое, существующее под ярлыком «прослойка». Интеллигент исполнял роль гонимого, страдающего морально и материально человека. Снижение социальной оценки интеллигенции сопровождалось завышением роли пролетариата. В конце 70-х – начале 80-х годов ХХ века особенно сильно проявился порок советского общества – абсолютизация количественных показателей экономических, социальных, культурных изменений и пренебрежение качественными параметрами. Как следствие этого, коэффициент интеллектуализации населения страны неуклонно падал. В мировой таблице ЮНЕСКО динамика этого процесса представлена следующими цифрами: в 50-е годы наша страна по этому коэффициенту занимала 3-е место в мире после США и Канады, в 60-е годы – 2–3-е место, а в 70-е годы она занимала 24-е место в мире. К концу 80-х годов Россия оказалась в середине пятого десятка стран. Сегодня мы занимаем примерно 45-е место. Результатом недооценки интеллигенции в советском обществе было наличие обширной внутренней миграции, диссидентского движения, в ходе которого многие представители научной и технической интеллигенции оказались на Западе. Этот факт зафиксирован в «Материалах для библиографии русских научных трудов за рубежом», выпущенных в Белграде в 1931 и 1941 годах. Там указывается, что за 20 учтенных к этому времени лет наши соотечественники за рубежом выпустили более 13 000 научных трудов по медицине, горному делу и т. д. В двух томах «Библиографии русской зарубежной литературы» указывается, что 40% всех американских математиков – русские по происхождению. Феномен «утечки мозгов» нанес урон российской культуре, обогатив интеллектуальный потенциал Западной Европы и США. В настоящее время в условиях НТР наблюдается быстрый рост технической интеллигенции вследствие механизации и автоматизации. В новейших отраслях промышленности: электронной, химической, ракетно-ядерной и других удельный вес ученых и инженерно-технических работников среди занятых достиг 30–50%. В связи с усложнением управления одной из крупнейших групп интеллигенции стали административно-управленческие работники. Развитие средств массовой информации и культуры породили целую индустрию сознания, а с ней широкие отряды интеллигенции: журналисты, специалисты кино, телевидения и радио, рекламы и т. д. Тенденцией современной интеллигенции в изменении ее положения является переход подавляющего ее большинства к работе по найму. По данной системе работает не только инженерно-техническая интеллигенция, но и большая часть таких традиционно «независимых специальностей» как: врачи, юристы, художники, литераторы и др. Меняется характер труда интеллигенции: работа в одиночку сменяется трудом по индустриальному образцу, в больших коллективах специализация массы работников умственного труда, как правило, сужается. Эти тенденции приводят к росту удельного веса специалистов среднего и низшего звена – техников, лаборантов, медсестер, рядовых конторских служащих, труд которых проходит по заданным программам и носит рутинный характер. В связи с этим многие социологи относят понятие интеллигенции лишь к верхнему ее слою, занимающемуся творческим трудом. Сегодня, когда знание и контроль над информацией означают обладание властью и возможность влияния на социум, сможет ли интеллигенция ответить на глобальные вызовы действительности, т. е. быть определяющей, движущей, обновляющей силой общества?
[7] Cic. Inv 2,53.
[8] Одоевский В. Ф. Сочинения: в 2 т. М., 1981. Т. 1. С. 41.
[9] Русская философия: Словарь / под ред. М. А. Маслина. М., 1985. с. 280.
[15] Философия истории в русской литературе. Собр. соч. СПб., 1912. Т. 2. с. 2.
[16] Русская философия: энциклопедия / под ред. М. А. Маслина. М., 2007. С. 119.
[13] История русской философии. М., 2001. с. 83.
[14] См.: Записки сенатора И. В. Лопухина. Предисловие. М., 1990. с. XIII.
[19] См.: Маркевич Б. М. Очерки из прожитых дней. Полн. собр. соч. Т. 11. М., 1912. с. 393.
[17] Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. с. 299.
[18] См.: История русской философии. М., 2007. С. 158.
[11] Книга Устав морской. СПб., 1720. С. 3.
[12] Г. В. Плеханов. Сочинения. М.; Л., 1925. Т. XXI. C. 64.
[10] Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 29.
[24] Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 12.
[22] Даль И. Толковый словарь. 2-е изд. М., 1881. С. 46.
[23] См.: Настольный словарь для справок во всех отраслях знания / под ред. Ф. Г. Толля, СПб., 1861.
[20] См.: Там же.
[21] См.: Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. М., 1903–1904.
Чернышова Л. И.,
кандидат философских наук,
доцент кафедры «Философия»
Финансового университета
при Правительстве РФ
Философские и социально духовно–нравственных политические идеи русской интеллигенции социальный радикализм шестидесятников
Русская интеллигенция и особенности ее мировоззрения
Возникновение интеллигенции как общественной группы, наделенной особым самосознанием, можно датировать не ранее второй половины ХIХ века. Именно к этому времени относится появление в русском языке самого термина «интеллигенция» (его ввел в оборот писатель П. Д. Боборыкин). Феномен интеллигенции – чисто русское явление, продукт специфических условий социального развития России. В Европе были люди «свободных профессий», люди умственного труда, но интеллигенции как особого социального слоя со своим миросозерцанием не было.
Формирование интеллигенции совпадает с началом нового периода в истории России, который был связан с окончанием «николаевской эпохи», закончившейся поражением в Крымской войне. Общество жило в ожидании перемен. Завершалось время жесткой цензуры, политических гонений на малейшее инакомыслие, запрещения изданий провинившихся журналов, изгнания из университетов провинившихся профессоров.
Общенациональный кризис, в первую очередь связанный с существованием крепостного права, с новой силой обострил социальный вопрос: «Что же делать?». В популярных журналах на первый план выходят наболевшие общественно-политические, нравственные проблемы. Философии в ту эпоху была отведена роль «мировоззренческого основания» суждений и оценок по социально-политическим и этическим вопросам.
Историю русской философии тех лет сложно понять, не уяснив того места, которое в общественной и культурной жизни России занимала интеллигенция, которая по своей идейной направленности представляла либерально-демократическую и революционно-демократическую оппозицию существующему строю.
Какие же признаки опре
...