Павел Мельников, многие годы изучавший староверов в Нижегородской губернии, в своем объемном отчете Министерству внутренних дел в 1854 г. утверждал (как и многие другие), что староверы с их неприязнью к танцам и пению были совсем не русскими.
При этом он считал старообрядцев наиболее заслуживающими доверия крестьянами (имея в виду, по всей видимости, их склонность исправно выполнять свои повинности) и беспокоился, что, став православными, они могут перестать таковыми быть.
126–129, 267–396. Хорошее краткое изложение: Paert I. Old Believers, Religious Dissent and Gender in Russia, 1760–1850. Manchester: Manchester University Press. Р. 47–49; Paert I. Regulating Old Believer Marriage: Ritual, Legality, and Conversion in Nicholas I’s Russia // Slavic Review. 2004. Autumn. Vol. 63. № 3. Р. 558–561. В данном издании дается краткий обзор брачных обычаев поповских и беспоповских староверческих согласий. По противоборству между руководителями выговских и московских поморцев: Хвальковский А. В., Юхименко Е. М. Поморское староверье в Москве // Старообрядчество в России (XVII–XX вв.). М.: Языки русской культуры, 1999. С. 314–343; Юхименко Е. М. Поморское староверье в Москве и храм в Токмаковом переулке. М.: ВИНИТИ, 2008. С. 1–27.
Когда молодые женщины из Спасовых общин уже в третьей четверти XVIII в. приобрели право решать, выходить им замуж или нет и даже за кого выходить, они нанесли удар по традиционному крестьянскому укладу. Но это была лишь одна часть более широкого — хотя необязательно сознательного — покушения на основы основ традиционного крестьянского общества. Распад общей культурной матрицы должен был, в свою очередь, облегчить возможность или даже создать необходимость для того, чтобы молодые женщины брали на себя принятие брачных решений.
Решали ли отцы и матери из Спасова согласия, какой дочери выходить замуж, а какой нет? Мне кажется гораздо более вероятным, что в религиозной общине, где по какой бы то ни было причине наблюдалось растущее сопротивление замужеству, родители, возможно, не приветствовали вступление дочерей в брак, но — как свидетельствуют ревизские сказки — все-таки позволяли им или же просто не могли воспрепятствовать браку некоторых дочерей.
Брачные решения спасовок, явно пользовавшиеся поддержкой со стороны мужчин их дворов, столь кардинально противоречили крестьянскому здравому смыслу и социоэкономическим интересам, что только убеждения или идеология — религиозная вера — могут послужить им объяснением. Историки склонны по вполне понятным причинам искать материалистические обоснования поведению крестьян. В спасовском сопротивлении браку мы сталкиваемся со случаем, когда вера взяла верх над крестьянским прагматизмом не только в рамках местного и временного отклонения от нормы, а среди солидной части населения с охватом многих губерний и на протяжении по меньшей мере полутора веков.
Спасовцы проявили себя как отдельное беспоповское согласие в конце XVII в. и в некоторых отношениях оказались более радикальны, чем другие согласия: они настаивали, что без попов не могут совершаться никакие таинства (даже крещение и исповедь), что Бог лишил мир Своей благодати и что христиане уже ничего не могут сделать для своего спасения. По меньшей мере до 1730 г. брак они однозначно запрещали. К концу XVIII в., однако, они решительно пересмотрели свою брачную доктрину и постановили, что члены согласия могут заключать браки в православных церквях и что православные священники могут также крестить их детей. Поскольку православная церковь требовала, чтобы молодые перед венчанием исповедовались и причащались, брачующиеся спасовцы совершал
В приходе с. Купля дело обстояло явно не так: на 1795 г. в деревне Случково 44% женщин старше 25 лет были не замужем. Даже эта цифра сильно преуменьшает сопротивление случковских женщин браку: ревизские сказки показывают, что из всех женщин, родившихся в этой деревне и достигших возраста 25 лет в период между 1763 и 1795 гг., целых 70% остались незамужними. Случковские же мужчины почти все были женатыми, но подавляющее большинство их жен были родом из других деревень. Дальнейшее исследование показало, что, хотя случковские женщины отказывались от брака в процентном соотношении чаще, чем женщины в других деревнях данного района, в этой части Гороховецкого уезда в конце XVIII в. среди уроженок этих деревень процент воздержавшихся от брака колеблется от 20 до 40%. Ничто из прочитанного мной о крестьянском браке или крестьянской культуре в России не предвосхищало и не объясняло обнаруженной ситуации в приходе с. Купля.
