Она призывно откинулась назад, покорно подняв руки над головой. А потом Чародей взял свою морскую царевну. Сильно, грубо. И, быть может, это была странная любовь. С поцелуями до крови на губах, с укусами, царапинами и ударами. С безумными криками и хриплыми, на грани смерти стонами. Но это была любовь, без сомнения, истинная. Такая, которой предстояло умирать еще долгие и долгие годы. Так же, как умирали в тот вечер несколько раз наследная царевна и ее Чародей. Умирали и возрождались вновь.
– Чародей. Хозяин топей с болотами и… Старик поклонился: – Сама наследная царевна морская, прекрасная Марья Моревна… И чего же ради вы такой пестрой братией в мой град пожаловали? Навряд ли дивом дивиться да питьем пьяниться… Хе-хе-хе…
– Знаешь, отец мой, Володыка истинный, говаривать любит, что каждый с тем живет, что по рожденью получил, и нечего над этим кручиниться. И не все у тебя так плохо, как думаешь.
– Ты… Душегубица! Человечья выслужка! – русалка, стараясь все ж не двигаться, тем не менее зашипела низко и злобно, точно рассерженная мурена. – А ну-ка цыц, чехонь облезлая, – Марья, ничуть не тронутая ее словами, равнодушно усмехнулась. – Ты лучше не зли меня…
Царевич, даже в трудные времена не унывающий, не лезущий за словом в карман, любящий добрую шутку, не чурающийся ее и не чувствующий себя при бессмертной морской деве иловым червем, а, напротив, держащийся с ней на равных, все больше был царевне люб
Поддавшись внезапному порыву, она вдруг привстала на цыпочки и поцеловала опешившего Чародея в щеку. То был робкий, осторожный, точно ранняя птаха, и колючий, как морской еж, поцелуй. Первый в жизни юной царевны. И, подарив его Чародею, она поняла, что абсолютно счастлива. Безмерно, бесконечно, необъятно. Как необъятен сам Море-Окиян, как необъятно бескрайнее, усыпанное самоцветами-звездами небо над их головами. Марья не знала, что будет дальше да как. Не желала ни о чем гадать да подгадывать, потому как в одном она в миг тот волшебный была уверена полностью – что теперь-то все у них с Чародеем будет хорошо
