переменившемуся южному ветру: он дул с континента и был мягким и нежным, словно свежее сливочное масло, намазываемое на кусок теплого хрустящего хлеба.
В голове роилось много нерешенных вопросов, но Аня позволила себе отложить их. У нее не было ни обратного билета в Москву, ни понимания того, где и как она будет жить осенью. Но впервые эта неопределенность ее не страшила, скорее интриговала, манила. Она постепенно находила дорогу к самой себе, осознавая свои желания.
Море гудело, негодовало, словно вторило ее мыслям. Как можно променять эту безупречную картину на бездушные бетонные муравейники? Никак нельзя.
Он обладал душевной глухотой, будто бы утратил способность слышать и понимать чувства других.
Отсеялась вся городская суета, бесконечные поездки по торговым центрам и кафе, нескончаемые встречи, пустые разговоры, лишние телодвижения, сотни и тысячи незнакомых людей вокруг. И стало ясно, что жители мегаполисов, испорченные и развращенные городом, легко попадали в зависимость от столичного ритма и стиля жизни, а как только лишались всего этого, как наркоманы, чувствовали себя ненужными, неприкаянными, истосковавшимися по толпе, по шуму, по беготне.
Аня ловила себя на мысли, что ей не так уж много нужно для жизни: немного еды, несколько хороших книг, неспешные прогулки вдоль моря.
«Далеко не каждый умеет быть счастливым и получать удовольствие от простых вещей»
«Далеко не каждый умеет быть счастливым и получать удовольствие от простых вещей»
«Почти тридцать» звучало как приговор. Клеймо, которое навешивают на девушку и тычут в него пальцем, напоминая о том, что ей пора бы уже давно выскочить замуж и нарожать детей.
Она была сыта по горло отношениями с неверными, выскальзывающими из рук мужчинами. Сколько раз она оказывалась рядом не с тем человеком! Примеряла на себя чужую роль, не понимая, что этот человек ей жмет, словно туфли не по размеру.