– О великие боги! Вы не можете так со мной поступить! Не в этот раз! Я больше не хочу в этом участвовать! Я целую жизнь был послушной марионеткой в ваших руках, я заслужил право выбора! Заслужил не вмешиваться в происходящее! Зачем вы посылаете мне всех этих людей одного за другим?
– О великие боги, – пробормотал он. – Одну мою жизнь уже уничтожил помешанный на спасении мира старик. Не хватало мне еще одного!
– Гедоскетизм – это учение, которое предполагает отказ от ложных, временных удовольствий. Которые сделают вас несчастными в долгосрочной перспективе. Отказавшись от этих удовольствий, вы освободитесь и станете по-настоящему счастливыми. И тогда мы наконец-то доведем Гедонис до утопии.
Наш план строился на моей наблюдательности (правда, глаза уже подводили), богатом опыте работы (покрытом пылью двадцати пенсионных лет) и напарнике (который то и дело грохался в обморок), словом – на соплях.
Мы разучились радоваться мелочам из-за воцарившегося изобилия. И мы стали слепы к настоящим ценностям. Красоте заката, улыбкам людей, возможности думать, слышать, видеть…
Великий Раций, можно мне просто в космос от всего этого? Курлыканье голубей за окном ратуши и то было приятней слушать.
«На каждую рыбку есть своя наживка. Все на что-нибудь клюют».
– Н-на встречке! – в ужасе выдохнул Финард. – Мы врежемся!
– Не дрейфь! Это наоборот хорошо! Они нас пропустят! Не придется самим стрелку переводить!
На самом деле я уже понял по цветам сигнального столба, что ручной перевод заблокирован. Оставалось только одно.
– М-мы врежемся! Тормозите!
– Не врежемся! Диспетчер этого не допустит, если он хоть чего-то стоит в своей работе! – Я нарочно говорил это во включенную рацию.
– М-мы столкнемся и рухнем в воду!
– Затормозить все равно не успеем! Скорость слишком большая!
Локомотивная сигнализация залила весь салон кроваво-красным. Я захлебывался от горького дыма, задувавшего в кабину через разбитое окно. Финард зажмурился, сжавшись в комок на полу. Я продолжал смотреть на узор пересекающихся монорельсов, крича неведомому диспетчеру:
– Ну давай же!!!
Мы почти поцеловались с блокирующим путь составом, но резко вильнули влево, на межостровной мост.
– Спасибо тебе, кто бы ты ни был! – расхохотался я в рацию. – Ты только что спас не две жизни, а сотни несчастных стариков и больных деменцией детей! Благодаря тебе мы расскажем миру правду!
И наш подвижной состав помчался в утренние сумерки гудящей электрической молнией.
И он благополучно унес свою беленую шкуру, гнусные мысли и чужой скальп подальше от меня.
– О великий Раций! – сказала я, чувствуя, как слезы подступают к моим глазам. – Хонди выпала честь посетить твой оплот! Прости же, что мои грешные ноги ступают по лону твоему!
Я несколько раз поцеловала камни, а когда поднялась, Эванс стал как будто еще в два раза белее.
– В-вот. – Он осторожно протянул мне узорчатую тряпицу. – Это… Для ваших губ. Плитку, разумеется, моют два раза в день, но все же она довольно грязная…
– Ты посмел назвать оплот великого Рация грязным?! – тут же вскинулась я. Эванс испуганно отскочил. – И хватит говорить со мной, как будто меня две штуки! – Раз уж все равно открыла рот, то решила и это ему высказать. – Называй меня Хонди.
