что бы вы сами ни думали, никогда не говорите своим детям, что чудища, которых они видят, – всего лишь плод их собственного воображения. Потому что, даже если хотя бы крошечная часть этой истории – правда, этим вы можете подписать им смертный приговор.
Я хочу, чтобы ты вспомнил, какой ты хороший человек, Паркер, – сказала мне она. – Ты просто не понимаешь, что ты – это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Тебе невдомек, насколько свободной я себя с тобой чувствую. Насколько ощущаю себя самой собой, что бы с нами тогда ни случилось. А может, ты никогда и не поймешь. Но если сам не знаешь, что ты хороший человек, то как ты можешь доверять самому себе настолько, чтобы быть хорошим отцом? Кто знает – может, если ты расскажешь эту историю, то сумеешь наконец простить себя? А потом, разве хороший человек позволит миру оставаться в полном невежестве относительно вещей, которые тебе известны?
Одно из наиболее предсказуемых последствий какого-либо травмирующего опыта – это плохие сны, в которых вы опять его переживаете, особенно если ваш мозг еще находится в процессе развития, как у меня в момент того рокового столкновения с моей матерью.
Но в любой психбольнице, даже привыкшей к подобным пациентам, всегда есть по крайней мере один больной, стрёмный даже по меркам сумасшедшего дома. Я сейчас говорю про тех, от которых давно отказались даже врачи и от которых стараются держаться подальше даже самые опытные специалисты. Пациенты такого рода – определенно сумасшедшие, но никто не знает, как они дошли до жизни такой. Все, что вы знаете, однако, – это что вы сами сойдете с ума, если будете пытаться это выяснить
В первые же месяцы работы я на своем горьком опыте убедился, что не стоит и пытаться вложить реальность в головы людей, страдающих бредовыми расстройствами.
Слушая эти слова Джослин, я на какой-то миг вдруг увидел перед собой ту женщину, в которую некогда влюбился, – четко различил ее образ за той безумной, перекошенной улыбкой, которая не сходила с ее лица с того самого момента тяжелого испытания, выпавшего на ее долю. И вместе с этой вспышкой узнавания уже знал, что не смогу ей отказать.
– Я хочу, чтобы ты вспомнил, какой ты хороший человек, Паркер, – сказала мне она. – Ты просто не понимаешь, что ты – это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Тебе невдомек, насколько свободной я себя с тобой чувствую. Насколько ощущаю себя самой собой, что бы с нами тогда ни случилось. А может, ты никогда и не поймешь. Но если сам не знаешь, что ты хороший человек, то как ты можешь доверять самому себе настолько, чтобы быть хорошим отцом? Кто знает – может, если ты расскажешь эту историю, то сумеешь наконец простить себя? А потом, разве хороший человек позволит миру оставаться в полном невежестве относительно вещей, которые тебе известны?
К ее чести, она сразу поняла, что случилось что-то плохое и что я не готов говорить об этом. Так что просто налила мне стаканчик-другой, а потом держала меня в объятиях, пока мне наконец не удалось заснуть.
