Вот как Анна репетировала с Трухановой. «Подождите! Почему вы это делаете так? – вопрошала она Наталью. – А я бы сделала это вот как!» Тут она вскакивала, с головокружительной быстротой что-либо исполняла и, не довершив движения, бухалась без сил на стул: «Вот!» – «Не поняла, – отвечала ей озадаченная Труханова. – Слишком быстро. Разложи
от как Анна репетировала с Трухановой. «Подождите! Почему вы это делаете так? – вопрошала она Наталью. – А я бы сделала это вот как!» Тут она вскакивала, с головокружительной быстротой что-либо исполняла и, не довершив движения, бухалась без сил на стул: «Вот!» – «Не поняла, – отвечала ей озадаченная Труханова. – Слишком быстро. Разложи
Она никогда ни у кого ничего не просила и к меценатам не обращалась, занимаясь своим делом исключительно на свои средства и свой страх и риск, была гордой женщиной, следующей формуле Михаила Булгакова: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!». И действительно, предлагали и давали, но Анна не брала
Хрупкая на сцене, она была подобно динамо: постоянно отдавая энергию, возобновляла ее изнутри. – Это свидетельство пианиста и дирижера Уолфорда Хайдена. – Болезненная с виду, она не была болезненной: хрупкое сложение сочеталось с крепкими мускулами. Но то, что она делала, было бы невозможно даже для самого мускулистого атлета без ее сверхъестественной нервной силы. В течение более двадцати лет она, почти не отдыхая, день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем давала по восемь-девять спектаклей в неделю, сопровождавшихся репетициями. Неустанно путешествуя, иногда даже не высыпаясь, она выполняла большую физическую работу, чем можно ожидать от самой сильной женщины».
Среди забот и тягостей современного существования, среди трудной сутолоки нашего времени настоящее счастье укрыться на мгновение в этом оазисе чистой поэзии…»
«Монахиня от балета» В настоящее время, глядя на фото новомодных исполнителей в глянцевых журналах, на «раскрученных» звезд шоу-бизнеса и на те поступки, которые они совершают ради того, чтобы в очередной раз мелькнуть где-нибудь на страницах светской хроники, невольно ловишь себя на мысли, каким целомудренным и морально одухотворенным было общество в прошлом.
Когда на даче в Лигово, что в двадцати пяти верстах от Петербурга, у владелицы прачечной Любови Федоровны Павловой 31 января (12 февраля по новому стилю) 1881 года, раньше срока родилась желанная дочь, никто не верил, что семимесячный ребенок выживет
которое олицетворяет собой эта божественная женщина, поэтому он намерен говорить исключительно по-китайски. С этими словами Чаплин, имитируя китайскую речь, поцеловал руку Павловой. Анна смеялась и, казалось, была счастлива. Они потом долго дружили, и Чаплин выступал в роли консультанта Анны при записи ее номеров на кинопленку; он действительно хотел бы разделить с ней не только общую страсть к искусству, но и всю жизнь. А Павлова? Ах… сердцу не прикажешь. Как писал великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин в своем известном романе в стихах «Евгений Онегин»: «Но я другому отдана и буду век ему верна». А кто знает, чем бы все закончилось, если бы Анна тогда ответила «да» этому великому комику…
Как известно, Чарли Чаплин был большим поклонником Анны Павловой. Поговаривали, что великий актер был по-настоящему влюблен в красавицу балерину и даже делал ей предложение руки и сердца. «Мы похожи с вами, Анна! – как-то сказал Чаплин. – Я – бродяга, Вы – сильфида. Кому мы нужны? Вот нас и гонят…» Впервые они встретились на банкете, устроенном в честь Анны Павловой. Эксцентричный Чаплин уверенно подошел к Павловой и сообщил, что английский язык не может передать те чувства, которые он к ней испытывает, и выразить то величие, ко
Анны была цель – доказать, что классический балет – это не вид элитарного искусства, доступного лишь избранным, это воплощение абсолютной красоты, для которой не существует границ.
