в том-то и находилось величие великой советской литературы, что герою полагалось больше размышлять про то, как принести побольше жертв, а не про то, как доставить побольше пользы.
когда кого-то вдруг начинают ужасно как сильно жалеть, про кого до этого никогда ни разу не вспоминали, значит, дело идет к войне. После которой его обратно позабудут.
Даже его родной сынок-артист не нашелся сказать про третьего Мишеля ничего лучше, как папашка был добрый, добрый, добрый, добрый, добрый… Только прихвастнул, что в папашкино литнаследство он никогда не заглядывал.
Подосадовал мой дедушка когда-то, что хорошо бы, кто написал про самого Мишеля таким же шутливым манером, как он сам писывал про других никчемных интеллигентов, — вот я и написал.
Тоске, шипели они, надо придавать романтическое истолкование, иначе тебе же будет хуже. Тосковать все равно придется, а гордиться будет уже нечем. А чего это за жизнь, когда нечем, я извиняюсь, прихвастнуть?
