Алла Ивановна Любченко

Рыжая чайка

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Корректор Екатерина Федорова

© Алла Ивановна Любченко, 2018

Перед вами история большой семьи. В жизни героев было многое: радостные открытия, досадные разочарования, предательства близких людей, горькие разлуки и, конечно же, настоящие чувства. Так тяжело возвращаться в места, где ты уже когда-то был, и встречать людей из своего прошлого. Так тяжело начинать всё с чистого листа… Но несмотря на удары судьбы, герои продолжают верить в то, что у каждого есть право на любовь и на счастье.

16+

ISBN 978-5-4493-1924-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Рыжая чайка
2. Глава первая. Дорога в прошлое
3. Глава вторая. Сюрпризы от мужчин
4. Глава третья. От греха подальше
5. Глава четвертая. Медведь
6. Глава пятая. Нежданные встречи
7. Глава шестая. Конец японским церемониям
8. Глава седьмая. Тихая «Обитель»
9. Глава восьмая. Птичий переполох
10. Глава девятая. Семья отца
11. Глава десятая. Любовь из Ирмино
12. Глава одиннадцатая. Дела семейные
13. Глава двенадцатая. Перелетная птица
14. Глава тринадцатая. Долгие проводы — лишние слезы
15. Глава четырнадцатая. Козни мачехи
16. Глава пятнадцатая. Черные дни
17. Глава шестнадцатая. Проверка временем

Глава первая.
Дорога в прошлое

Дождь, с утра заливавший город потоками воды неожиданно прекратился. О нем теперь напоминали лишь лужи на асфальте да тяжелые серые облака на мрачном, низко нависшем над домами небе. До отправления поезда Москва — Нижнереченск оставалось около получаса. Лара, легко поддавшись вокзальной суете, торопливо катила свой чемодан по мокрому асфальту перрона. На чемодане в неустойчивом равновесии громоздилась вместительная дорожная сумка, которую девушка то и дело поправляла и придерживала свободной рукой.

Готовый к отправлению состав вытянулся вдоль тре­тьего пути. Лариса подошла к своему вагону и встала в конце очереди пасса­жиров, столпившихся у одной из его дверей. Люди быстро продвигались вперед, и скоро девушка оказалась перед миловидной проводницей, одетой в темно синюю униформу. Поздоровавшись, она подала ей свой паспорт и билет.

— Добро пожаловать! — Лицо гостеприимной хозяйки вагона осветила дружелюбная улыбка. — Проходите, Ваше место в четвертом купе.

Поблагодарив вежливую служащую РЖД, Лара вошла в вагон, без труда нашла свое место и, разместив под нижней полкой чемодан с сумкой, удобно села у окна. Отсюда хорошо просматривалась часть перрона и быстро убывающая толпа людей перед вагоном. В купе заглянула пожилая женщина.

— Добрый день, — кивнула она Ларе. Затем, повернув голову в сторону коридора, прокричала кому-то, — проходи сюда, Ульяша, наши два места здесь.

Ульяша оказалась прехорошенькой девчушкой примерно четырна­дцати лет от роду, одетой в бледно — голубые джинсы и ярко — красную спор­тивную куртку, поверх которой вокруг шеи был намотан белый шерстяной шарф.

— Здравствуйте, — поздоровалась она. — Какая симпатичная у нас с тобой, бабуля, попутчица, — с интересом посмотрев на Лару, проговорила девочка.

Чтобы не мешать соседям, размещавшим в купе свою дорожную кладь, Лара вышла в коридор и с усилием приоткрыла фрамугу окна. В вагон ворвался свежий пахнущий осенней сыростью воздух, а вместе с ним — редкая морось вновь начавшегося дождя. Стал отчетливо слышен голос диктора, напоминающий по радио о скором отправлении поезда на Нижнереченск. Спустя несколько минут после радиосообщения вагон, подхватив запоздалых пассажиров, дернулся, тронулся с места и, оставляя позади себя перрон с провожающими, устремился вслед за локомотивом.

— Ну, счастливого пути, — тихо произнесла Лариса, глядя на появившиеся за окном светлые высотные здания нового спального района сто­лицы.

«Хорошеет и растет Москва», — подумала она и тут же нахмурила лоб. Вспомнилась толчея в столичном метро, ежедневные изматывающие душу пробки на дорогах. Лара еще раз мысленно поблагодарила своего шефа, выбравшего из всех сотрудников ее для поездки в Нижнереченск. Эта командировка позволяла на время отвлечься от надоевшей деловой рутины и проблем, так неожиданно свалившихся на голову Ларисы.

«Все будет хорошо, — успокаивала она себя, — смена среды обитания позволит мне отдохнуть в провинции от московской суеты, поможет вы­бросить из головы хотя бы на время мысли о Ермолине и проверить прочность его чувств ко мне».

Она вошла в купе, аккуратно повесила на вешалку свою куртку с шар­фом и, усаживаясь за стол напротив бабушки и внучки, с улыбкой произ­несла:

— Нам повезло, едем пока втроем.

— Такой компании как наша помешать уже никто не сможет, — засмеялась женщина. — Давайте знакомиться, — предложила она. — Меня зовут Глафира Леонидовна, я работаю в библиотеке. Моя внучка Ульяна — ученица девятого класса Нижнереченской гимназии. — Женщина с любопытством посмотрела на соседку. — А к Вам как обращаться? — чуть помедлив, спросила она.

— Лариса, я еду в Нижнереченск по служебным делам. — Удовлетво­рила Лара любопытство случайной попутчицы.

Однако Глафира Леонидовна оказалась женщиной не только любопыт­ной, но и словоохотливой. Она засыпала Лару ворохом вопросов, связанных с бытовыми проблемами москвичей. Ее интересовали столичные театры, из­вестные актеры и актрисы, работающие в них, причем больше всего за­нимала теневая сторона жизни московской артистической элиты. Будучи хо­рошо осведомленной о деятельности наиболее известных обитателей Ниж­нереченска, она легко и непринужденно стала посвящать в их тайны свою случайную попутчицу.

Беседа, ненадолго пре­рван­ная ужином и после него подогре­тая крепким чаем из вагон­ного котла, затянулась далеко за полночь. Их раз­гово­рам не мешала Ульяна, уснувшая на верх­ней полке. Второе место наверху к радо­сти обеих пассажирок так и осталось не заня­тым. Тесное общение соседок по купе продолжа­лось с неболь­шими пе­реры­вами на сон и еду весь следующий день и закончилось только утром, когда поезд, мед­ленно сбавляя скорость, стал подъезжать к пер­рону Нижнере­ченского вокзала.

Распрощавшись с Глафирой Леонидовной и Улья­ной, Лара вышла на привокзаль­ную пло­щадь и огля­де­ла ее в поисках такси. Заметив ряд желтых лег­кову­шек, направи­лась к ним.

— До гостиницы «Центральная» довезете? — спро­сила она у од­ного из водите­лей, про­тиравшего тряпкой лобовое стекло ма­шины.

— Без проблем, — улыбнулся тот, окинув Лару быстрым цепким взгля­дом. — Сади­тесь, девушка, в са­лон. Я сам помещу Ваш чемодан с сумкой в багажник.

До гостиницы доехали быстро. Она нахо­дилась в центре города на улице ранее но­сив­шей имя Ленина, а теперь переименованной в Губерн­скую.

Водитель такси, получив чаевые, услужливо пере­нес вещи Ларисы в гос­тиничный холл и оставил их у массивного ко­жаного кресла, рядом с ко­торым на стуле нес службу скучающий охранник.

Про­стившись с шо­фером, Лара подошла к девушке администратору. Та дежурно улыбнулась, быстро оформила сроки пребы­вания ее в гости­нице и вручила ключ от но­мера.

Поскольку номер находился на втором этаже, Лариса воспользо­ва­лась лифтом. Выйдя из его ка­бины, она с трудом пока­тила свой чемо­дан по длинному гостинич­ному коридору, пол кото­рого был спрятан под мягкой ковровой дорож­кой. Взгляд Лары сосредоточено заскользил по ше­ренге две­рей с бле­стящими латун­ными номерными знаками. У двери с номером двадцать семь девушка остановилась.

«Дошла наконец, — облегченно вздохнула она. — Слава Богу, дорож­ные мучения за­кончились!»

Комната, в которую она вошла, оставив свои вещи в маленькой узкой прихожей, уди­вила рисунком свежих обоев, но­виз­ной голу­бого стеганого покрывала на одноместной кровати и подобран­ных в тон ему легких штор. Мебель была не новой, но ухожен­ной, а пол из лами­ната по­крывал чи­стый бежевый палас. Подойдя к окну, Лара увидела на другой стороне улицы три этажа жи­лого дома доброт­ной сталинской постройки, возвышающихся над броской вывеской магазина и сквер рядом с домом, листву высоких дере­вьев кото­рого уже тронули желтизна и багря­нец осен­него увяда­ния.

«Нижнереченск почти не изменился, — глядя на ти­хий сквер, подумала девушка. — А ведь прошли годы после моего вынужденного бегства от­сюда».

Лара вспомнила, каким облупленным, грязным и унылым выглядел этот город в девяностые, когда она и ее мама приехали сюда на похороны тети Оли.

Сейчас он совсем другой. Исчезли с улиц много­числен­ные ларьки и палатки. Местные власти разо­гнали стихийные рынки с навяз­чивыми тор­говцами снедью и тря­пьем, подновили фа­сады старых зданий и, не щадя тощий городской бюджет, вы­мо­стили тро­туар­ной плиткой улицы централь­ной части города.

Глава вторая.
Сюрпризы от мужчин

В начале девяностых годов прошлого века вставшая на дыбы, разо­дранная и больная страна, пыта­ясь выжить, меняла ориентиры. На смену сдержи­ваю­щим людскую природу социа­листическим прихо­дили новые ры­ночные от­ношения, выстроенные зача­стую на обмане, произволе и насилии.

Мама Лары, Майя Владимировна, дол­гие годы за­ведовавшая сектором в одном из столичных НИИ, оказалась не у дел. Сначала ей несколько меся­цев не платили зар­плату, а потом, сокращая институтские штаты, уво­лили. Куда податься в таком случае? Ответ один — в торговлю. Другую работу, а тем более по специально­сти, в те вре­мена найти было очень трудно. Люди тор­го­вали бук­вально на каждом углу. Они выстраи­вались с товаром в длинные шеренги вдоль улиц, стояли в подземных пе­реходах, на люд­ных ме­стах у станций метро.

Мать и дочь Ружанские жили в десяти минутах ходьбы от станции метро «Спортив­ная», а там, как из­вестно, в знаменитых на всю страну «Лужниках» буше­вал людскими стра­стями огромный разноликий рынок. Он был до отказа набит польскими, китай­скими, турец­кими и корейскими това­рами на любой вкус и кошелек. Именно туда, в палатку к низкорос­лому, ко­ренастому, обросшему с ног до головы чер­ными волосами Ашоту, судьбе было угодно забросить неопытную в рыночных делах Майю Владимировну. Говорил ее хо­зяин по-русски с заметным кавказским акцентом, од­нако был сметлив и в меру умен. Он быстро по­нял нрав своего продавца и при­чины, побудив­шие ее стать у при­лавка, поэтому был немного­словен и держался в обще­нии с ней вежливо.

Майя Владимировна теперь вставала очень рано. В шесть часов надо было принять у Ашота товар, а по­том разложить и развесить его в палатке. В восемь от­крывались во­рота рынка и на узких проходах между рядами палаток по­являлись первые покупатели. Чуть позже эти проходы уже за­полнялись нескончаемым люд­ским потоком. Люди при­сматривались к ве­щам, ощупывали их, прице­нива­лись, торгова­лись, покупали или отходили прочь. Не­которые из ушедших возвращались вновь и за­бирали приглянувшиеся кофты, которыми торговала Майя оптом и в розницу.

Майе Владимировне до­ставался не­большой процент от продаж, поэтому она была заин­тере­сована в том, чтобы торговля была ак­тивной. Глав­ное в этом деле — считала женщина — не упустить по­купателя. Такие же пушистые корейские коф­точки дотошный клиент мог приобре­сти еще в не­скольких тор­говых точках огром­ного бойкого вещевого рынка. Доброт­ный и красивый товар Майи Владимировны пользо­вался спросом, да и сама торговка всем своим видом внушала людям дове­рие, поэтому кофты ее шли нарас­хват. Ве­чером после закрытия рынка она сдавала днев­ную выручку Ашоту. Он вни­мательно пересчитывал оставшийся непродан­ным товар и, довольный ре­зуль­татом дня, одаривал свою работ­ницу золотозубой улыбкой.

Получив от хо­зяина заработанные за день деньги, Майя Владими­ровна, уставшая до из­неможе­ния, возвращалась домой. Неторопливо съедала нехит­рый ужин, приготовленный Ларисой, и рано ложилась спать, чтобы на следую­щее утро начать все с начала. Шумные деятельные ры­ночные дни ее были как братья близнецы похожи друг на друга. С каждым из них уходила в небытие частица ее жизни, прожитая хоть и не напрасно, но совсем не так, как это было за­думано сначала ее роди­телями, а по­том и самой Майей.

Майя с детства обучалась музыке, танцам. Зани­малась с репетиторами английским языком. Учение в школе давалось ей легко и приносило чувство удовле­творения. Любые усилия ее на этом поприще возна­граждались за­служенными отличными оценками и по­хвалой родителей. Отец с матерью не жалели ни денег, ни времени для своего един­ственного ребенка. С ними Майя обошла все столичные музеи, побывала на мно­гих вы­ставках, про­смотрела спектакли лучших театров Москвы, много путешествовала по стране. Маечка не подвела родителей, оправдала их надежды. Она без осо­бого труда по­ступила в престижный московский вуз, после окончания ко­торого была распределена в НИИ.

Еще, будучи студенткой, Майя по­знако­ми­лась с очень интересным, как ей тогда каза­лось, моло­дым человеком. Вернее их с Олегом позна­комили роди­тели. Папа Майи и отец Олега были со­служивцами, проработавшими довольно долго бок о бок на ответ­ственных должностях в закрытом ведом­ственном учре­ждении. Олег, который был старше Майи на три года, сразу пришелся девушке по душе. Всегда модно и со вкусом одетый, с неизмен­ной лег­кой улыбкой на краси­вом лице он ка­зался Майе ска­зочным принцем, послан­ным ей судьбой. То, что пря­талось за улыбкой и гла­мурной одеждой Олега Майю мало интересовало. Уж очень внешне пригож был же­них. По­этому свое со­гла­сие на брак с ним Майя, пре­бывая в любовном угаре, дала без долгих раздумий.

Отрезвление наступило очень скоро, сразу после того, как она пере­ехала жить к мужу в его двухкомнат­ную кооперативную квартиру, подарен­ную родителями сыну пе­ред женитьбой. Муж, увидев неприспособлен­ность Майи к ведению хозяйства, решил сделать из нее умелую домохо­зяйку. Причем подошел он к решению этой нелегкой за­дачи жестко и слиш­ком болезненно для самолюбия жены. Он критиковал приготовлен­ную ею пищу, грубо указывал на недоработки в уборке квар­тиры, всеми способами пы­тался отлучить от дома по­друг Майи, стремился сузить ее жизненное про­стран­ство до размеров кухни и продуктового магазина.

Он с каким-то почти садистским наслажде­нием при­нижал любые успехи своей жены, ста­рался своими словами и действиями пода­вить ее волю. Олег стал за­прещать Майе пользоваться косметикой. Безжа­лостно выбра­сывал в оконную фор­точку попадавшиеся под руку средства, кото­рыми она, как и многие другие женщины, умеренно пользова­лась, чтобы придать своему мило­видному лицу модный современ­ный лоск. При малейших попытках жены сделать лег­кий, едва за­метный макияж он, несмотря на ее сопро­тивле­ние, грубо стирал косметику с лица первой по­павшейся под руку салфеткой или полотенцем. В при­сутствии своей ма­тери Олег любил, как бы шутя по­смеяться над же­ной, а однажды, не боясь ее обидеть, задал матери от­кро­венный вопрос

— Кого вы с отцом мне подсу­нули?

Мать Олега, не желая разжигать скандал, только с укоризной покачала головой, а Майя, обомлев от обиды и потеряв чувство реальности, выска­зала в сердцах Олегу все, что она о нем теперь думает.

— Ты самовлюбленный эгоист, — гневно бросила она мужу в лицо. — Ты с детства при­вык к всеобщему обожанию. Да ты смазлив, это у тебя не отни­мешь. Но за маской твоей привлекательности я не вижу души. Ты бездуш­ное бревно, которое не может понять и оце­нить того, кто находится с ним рядом. Порой мне ка­жется, что ты отличаешься от прочих людей слишком толстой кожей, лишенной рецепторов. Я хотела, но не смогла почувствовать в тебе тонкость души, внутрен­ний трепет и настрой, который позволяет людям со­страдать и по­нимать друг друга. Ты жесток особенно с теми, кто выше тебя ду­ховно и слабее физически. Та­кова твоя природа. — Майя пере­вела дух и, опершись ладо­нями о край стола, уже твердо и спокойно произ­несла. — Ты ничего в жизни не добился сам, все сделали за тебя ро­дители. Ленивого заносчивого троечника от­мазали от армии и по блату засунули в вуз. Используя связи отца, пристроили после окончания института на теп­лое ме­стечко с хорошей зарплатой и снабдили жи­льем. Стара­ниями родите­лей тебе досталась я. Ты, видя во мне без­ропотную овцу, все время пытался сломать меня, пре­вратить в молчаливую прислугу, которая по­корно при­ни­мала бы твои ночные домога­тельства и издева­тельства днем. — Майя с воз­мущением по­смотрела на Олега.

Он стоял перед ней, насупив брови, прищурив серые глаза, в которых билась злая и насмешливая мысль. Ты покричи, а я послушаю, — как бы го­во­рили его вырази­тельные глаза. — Я отыграюсь на тебе, как только мы оста­немся одни.

— Я не боюсь тебя, Олег, — глубоко вздохнув, про­изнесла Майя. — Я лю­била тебя, по­этому терпела все твои выходки. Но я не бессловесная скотина, которой можно бросать оскорбления в лицо, а человек, при­выкший пости­гать суть вещей. Твоя сущность мне те­перь понятна. Ты перестал интересо­вать меня как лич­ность. Мне такой муж не нужен. Я ухожу от тебя, Олег и освобождаю твой дом от своего присутствия.

— Далеко не уйдешь, вернешься как миленькая, — хрипло произнес Олег, — только смотри, чтобы поздно не было. Люди говорят, что «свято место пу­сто не бы­вает», — усмехнувшись, добавил он.

— Не жалеет он тебя, Маечка, — с горечью про­изнесла свекровь. — Не жалеет, — чуть помедлив со вздо­хом, добавила она. — Тут уж я бессильна.

В тот же день Майя, наспех уложив в чемодан свои вещи, ушла от мужа и пере­ехала жить к своим ро­дителям. Она не сказала Олегу о собы­тии, которое в корне могло бы изменить сложившиеся в их семье от­ноше­ния, не поставила его в известность о своей бере­менности, про которую узнала от врача только неделю назад. Зная Олега, она сомне­валась в том, что его отно­шение к ней после такого известия изменится к лучшему. Наоборот, понимая, что она теперь будет жертвовать всем ради блага ре­бенка, он поведет себя еще более жестко и деспотично. При малейшей ее по­пытке освободиться от его тирании он может начать борьбу с ней за ре­бенка. Так думала Майя, разрывая от­но­шения с Олегом. Но все оказалось намного проще. Ситуация полностью прояснилась, ко­гда через месяц после ухода Майи Олег подал в суд заявление о раз­воде. В зале суда Майя узнала еще одну тайну жизни быв­шего мужа. О ней не догадывались ни Майя, ни его ро­дители. У Олега на стороне была любовница из «пона­ехавших» и сын, которого эта жен­щина успела родить, когда Олег еще не был же­нат на Майе.

Майя осталась без мужа. Она, занятая учебой, окруженная подругами, сокурсни­ками и заботой роди­телей не чувствовала себя одиноко. Воспоми­нания об Олеге были вытеснены каждодневными институтскими и домаш­ними хлопотами, в которые Майя поспе­шила окунуться с головой. Жизнь с Олегом казалась ей те­перь дурным сном. Она заставляла себя не думать о нем, гасила в своем сознании любые мысли о бывшем муже и забыла бы его совсем, если б не живший в ней ребенок, который с каждым месяцем все яв­ственней напоминал о себе.

Вторую половину беременности Майя, взяв в ин­ституте академический отпуск, провела сначала в Москве, а потом с родителями на даче в Жаво­ронках. Дочь свою она родила ранним июльским утром и без долгих разду­мий назвала Ларисой.

Рождение ребенка окрасило быт Майи в новые тона, заставило ее пе­ресмотреть прежние представле­ния о жизненных ценностях. Огромный кра­сочный мир, окружаю­щий Майю, сконцентрировался теперь в маленьком беспомощном комочке жизни, ка­ким была ее дочь. Это кричащее по любому поводу су­щество, высасывающее из матери соки и громогласно заявля­ющее плачем о любом дискомфорте, требовало все большего вни­мания и отни­мало у Майи последние силы. Порой после бессонной ночи у кроватки до­чери Майя буквально валилась с ног и наверно дошла бы, в конце концов, до полного физиче­ского истощения, если бы не помощь родителей. Они переложили на свои плечи ре­ше­ние многих бытовых проблем, помогли материально. Только благодаря их заботе Майе удалось закончить обучение в институте, получить диплом и устроиться на работу по специальности в НИИ.

Мама Майи, Ксения Николаевна, все свое время посвящала внучке. Лара росла под присмотром ба­бушки и с каждым годом становилась все больше похо­жей на мать. Ее хо­рошенькое личико украшал та­кой же, как у матери ореол пышных тёмно-рыжих во­лос. Ма­теринскими были большие карие глаза, акку­ратный нос и врожденная мягкая гиб­кость худоща­вого тела. От отца она унаследовала лишь четкий кон­тур небольших губ, да тем­ную родинку у подбородка.

Дочь взрослела, а Майя медленно, но настойчиво продвигалась вверх по служебной лестнице, чему в не­малой степени способствовал растянув­шийся во вре­мени роман, слу­чившийся с ней на работе. Она по­лю­била сво­его начальника — Михаила Александровича Эй­дельмана — человека мягкого, по­рой даже нерешитель­ного, но обладающего обшир­ными, почти энциклопеди­ческими знаниями. Высоколобый светло­волосый — он был очень хорош собой. Его породистое лицо с вниматель­ными карими глазами обез­оруживало Майю и лишало ее воли. Их связь уже давно перестала быть тай­ной для сотрудников от­дела, руководителем которого был Эй­дельман.

Слухи об их запретной любви, без со­мнения, дошли до жены Миха­ила Алек­сандровича, которая, бу­дучи женщиной рассуди­тель­ной и не глу­пой, никогда при муже не упоминала о любовнице. Боясь потерять Ми­ха­ила, она не устраи­вала дома бурных сцен, не пред­принимала попыток встре­титься с Майей и вела себя так, будто ей ничего не известно о двойной жизни ее ненадежного супруга. Михаил Александрович же никак не мог сделать вы­бор между домом, где росли два сына — подростка, и Майей, с ко­торой его тесно связала постель и работа. Эйдель­мана вполне устраивали сложивши­еся отношения, при которых он имел крепкую семью с устроен­ным домо­ви­той женой бытом и молодую краси­вую любовницу. Майя, стра­шась разрыва любовных уз, не торопила Михаила Александровича. Она правильно оце­нила си­туацию и, позабыв о своем самолюбии, молча согла­силась на вто­рую роль в его хит­рой любов­ной игре.

В злосчастные для Майи восьмидесятые годы ушли из жизни ее роди­тели. Сначала, потерпев пораже­ние в борьбе с лейкемией, умерла Ксения Ни­колаевна. А через три года после ее смерти сердечный приступ свел в мо­гилу отца. Эйдельман не оставил ее в беде. Он по­мог в организации похо­рон, поддержал мо­рально и ма­териально.

В конце восемьдесят девятого года Михаил Александрович признался Майе, что планирует с се­мьей уехать на постоянное место жительства за ру­беж и уже начал сбор документов, необходимых для по­ездки. Он долго и убедительно говорил о надвигаю­щихся гло­бальных изменениях в экономике страны, о крушении в связи с этим его надежд на профессио­нальный рост, об отсутствии возможности в этом движущемся к пропасти сообществе государств дать своим сыновьям достойное образование. Он клялся Майе в любви, го