Одновременно я вроде бы ощущала шелест травы, дуновение ветра, запах земли, и все это мешалось с тем прямо клейким на ощупь ароматом, какой бывает иногда у проклюнувшихся почек. Потом я заметила, что ветер, который приносит все эти ощущения, кажется, дует мне в спину. В результате я вся покрылась мурашками, а землей запахло еще сильнее. И лампа, и свеча слегка пригасли – будто луна скрылась за облаком.
И тогда я чувствовала, как с моря налетают страшные бури. Было слышно, как воет ветер и как град хлещет деревья над головой, и ветви у них то и дело трещали и ломались. Я чувствовала, как длинные гряды грозовых туч тянутся от меня далеко-далеко в глубь суши и беснуются там, где я никогда не бывала. А когда прошло много-много лет, я подумала – если у меня хватает силы на все это, наверное, хватит сил и на то, чтобы выбраться отсюда.
Во-первых, это было словно какой-то частью сознания, в самой его глубине, я оказалась на улице. Да-да, ощущение открытого пространства. Там – то есть где-то в глубине сознания – было прохладно, и это напоминало листья, на которые я встала коленками в лесу.
После этого мы вернулись наверх, посидели при свечах на кровати у Криса и поговорили. То есть говорила я. А Крис смотрел, шевелил ушами и челюстями – это он показывал, что понимает меня. Это было почти как нормально разговаривать – почти, да не совсем, и мне было ясно, что Крису ужасно худо
нас сохранились кошмарные воспоминания о том, как мы туда ездили, когда были маленькие. Теперь-то, конечно, у нас другие причины. Вот вам бы захотелось поехать туда, куда не доехал ваш отец перед смертью, да еще и пожить там? Нет. Вот и я откладывала тетушку Марию на потом изо всех си
