Оглавление

♔ Введение ♔

Во времена седой старины, в землях Лоулендских, что зовутся Низинами, смертные и твари диковинные жили в равновесии зыбком, словно путник на краю пропасти. И само Время, казалось, застыло, затаив дыханье в предчувствии судьбы грядущей. Тысячу зим минуло с той поры, как в Великой Битве низринули в пучину забвения тирана Мордаса и полчища драконов его огнедышащих. Но вот по свету, словно ветер зловещий, поползла молва: пробудится скоро Змей Грозный, Мордасом самим порождённый, да испепелит мироздание в пламени яростном.

В сердце Руссингаля, цветущей северной долины, что лежала за великими водами реки Лоулендс, на троне сидел Ричардимир, король, чья душа была крепка, как скала, а отвага и вера сияли путеводной звездой для его народа. Любимый подданными, печёлся он неусыпно о мире и процветании земли своей. Но тень древнего пророчества леденила его душу: ветхие свитки в чертогах дворца гласили, что в дни его правления грозный дракон Мордаса, пылая гневом неукротимым, обратит Лоулендс в пепельную пустыню.

Бросить вызов судьбе решив, послал Ричардимир дружину самых доблестных витязей к Ледяным пикам Севера, где, по сказаниям, укрылся змей после бегства своего в незапамятные времена. Но ни один из тех витязей не смог отыскать логовище чудовища…

Королевство Руссингальское, с лесами дремучими да нивами тучными, было ограждено стеной исполинской, что возвёл Ричардимир в предчувствии нашествия драконова. Но инная напасть на край обрушилась: за Чёрной Чащей, на полдне близком, Осборнский, король Украйгальский, чья гордыня крепче алмаза, а нрав лютей вьюги зимней, попрал завет мирный меж народами и раздул пламя брани на Руссингаль.

Не видя иного выхода, повёл Ричардимир дружины свои к опушке Чащи Тёмной, дабы прикрыть народ от врага вероломного. Но, столкнувшись с ратью несметной Осборнского, понёс уроны тяжкие, словно нива под серпом беспощадной судьбины.

В самый разгар той усобицы межусобной тень дракона Мордаса простерлась над обоими королевствами, словно покров зловещий. Пророчество, чей час грозный неумолимо близился, легло бременем тяжким на судьбы не только двух народов-соседей, но и всего сущего, что трепетало на краю погибели.

(подробное введение в конце романа)

Глава 1
Перемирие

Четыре года кряду пылала война, подобно неукротимому огню, что пожирал души и плоть в своём ненасытном горниле. Ричардимир, владыка Руссингаля, изнемогал под гнётом этой нескончаемой брани, истощавшей его дружины, словно вихрь безжалостный, что уносит жизнь в бездонную пучину. Мысль о прекращении кровопролития, о возвращении мира в его цветущие земли, зажгла в сердце его искру надежды. Но Осборнский, государь Украйгаля, чья душа была опалена свирепой жаждой господства, лелеял лишь одну мечту: перешагнуть сумрачные рубежи Чёрной Чащи и подчинить Руссингаль своей неумолимой воле, крепкой, как сталь закалённая.

Уразумев, что иного пути нет, Ричардимир призвал к себе Лафартова, верховного стратега и главу всех своих воинств.

— Ну… вещай, Лафартов, — молвил король, и глас его, тяжёлый, будто камень булыжный, гулко разнесся по светлицам, — какие вести несут гонцы с поля брани?

— Увы, государь, вести худые, лихом пахнущие, — отозвался Лафартов, низко челом бьющий. — Две тьмы (тысячи) воинов наших костьми полегли в сече лютой, тогда как Осборнский потерял всего пять сотен.

— Лихо горькое! — простонал Ричардимир, сжимая переносицу, словно желая изгнать из разума образ тысяч жизней, обращённых в прах. — И что же ты, мудрый советник, предлагаешь?

— Лишь единый путь способен укротить сие кровопролитие, государь, — молвил Лафартов с горечью. — Надлежит склонить Осборнского к подписанию договора о перемирии.

— Чего-о? А-ха-ха! — залился Ричардимир смехом горьким. — Неужто ты мнишь, что сей бесноватый, у коего в башке дым от спеси стоит, пред нею преклонится?

— Преклонится, государь, — твердо отвечал Лафартов. — Войско его, сколь бы грозно ни выглядело, против нашей рати — что мышь против льва. Силы их на исходе, и сам он то ведает.

— Сомневаюсь, что разум его, омрачённый, столь здравую думу вместит, — вздохнул Ричардимир, — да, видно, попытка — не пытка… устройте нам с сиим шутом встречу. Беседовать с ним — всё равно что на стену глухую речь вещать. Подвиг сий достоин песни скальдов!

Лафартов, ещё ниже челом склонившись, уже вознамерился удалиться, как вдруг в зал вступил воинством своим генерал, чей лик был омрачён тучею грозною.

— Сторожа северные воротились, государь, — возвестил он. — Обошли люди наши горы вдоль и поперёк, словно свахи невест ищут, но следов Дракона Мордаса, хоть глаз выколи, не сыскали.

— Что?! — яростно вскричал Ричардимир, и глас его, подобно громовой туче, потряс стены. — Сей змей лютый, коего тень над нами висит, там, несомненно! Рванёт он на нас в любой миг, а вы бредень свой пустой мне суёте, будто и не бывало его?! Он там, говорю!

— Продолжить поиски, государь? — спросил генерал, не смея поднять взор.

— Немедля! — повелел король. — И не смейте являться пред очами моими, покуда не отыщете и не низвергнете его!

Тут Лафартов, с присущей ему мудростью, осмелился возразить:

— Государь, позвольте напомнить вам молву, что меж простым людом ходит, — молвил сановник, низко голову склонив. — Гласит она, что сон чудовища того неглубок. Неужто, отыскивая его, мы рискуем пробудить то, чего страшимся? Не станут ли воины наши невольными слугами пророчества о конце времён?

— И что же ты предлагаешь, Лафартов? — вопросил Ричардимир, сурово хмуря брови. — Сидеть сложа руки? Ждать, пока монстр не восстанет из оцепенения и не обрушит на нас ярость свою?

— Сие, по нашему разумению, и есть решение самое мудрое, государь, — отозвался министр голосом медоточивым, но почтительным. — Смею предположить, что сей так называемый Дракон Мордаса — не более чем пустая байка, сказка древняя, чтобы пугать малых детей.

— Сказка?! — взревел Ричардимир, и голос его, полон праведного гнева, заставил придворных замереть. — Скажи сие предкам, люди чести, осязали когти сего зверя в плоть до Великой Битвы! Забыл, что я — Максвелл? Кровь доблестных праотцов течёт в жилах моих! Дракон существует, ведомо мне то в глубине души моей, и если восстанет он, то на пути его встану я — противник, ему под стать! Клянусь в том кровью своей и венцом!

Придворные хранили молчание, внимая речам повелителя с благоговением.

— Немедля шлите гонцов за гонцами в горы северные! — воззвал Ричардимир. — А зодчим передайте: пусть спина не разгибается, пока стены не поднимутся под самое небо! Укрепления должны стоять на диво крепко!

— Слушаемся, ваше величество, — хором ответили министры.

༺═──────────────═༻ ❀ ༺ ❀ ═──────────────═༻

Вдали от границ Руссингаля, в величественном замке Украйгаля, Осборнский пировал за длинным дубовым столом, окружённый визирями. Золотые кубки искрились в свете факелов, как вдруг пир прервал первый советник Осборнского, Хворм, мужчина, чьё низкорослое сложение не уступало в округлости, а голос был не громче почтительной дрожи.

— Г-государь… — начал он, заикаясь.

— Какой важный повод, Хворм, заставил тебя дерзнуть нарушить наш вкусный пир? — прогремел Осборнский, и взор его, подобный молнии, будто бы испепелил на месте дерзновенного. — Неужто не видишь, что мы заняты?

Хворм, склонив главу в почтении, промолвил:

— Не осмелились бы потревожить пиршество ваше, о, Государь Просвещённый, кабы не весть благая, кою спешим донести до слуха вашего: стены цитадели вашей ныне неприступны! Отныне ни единый дракон лютый не страшен нам!

— Сие… воистину радует! — отозвался Осборнский, и на устах его заиграла улыбка, полна торжества.

Хворм отступил, но Осборнский внезапно окликнул его:

— Постой! Какие вести несутся с поля брани?

— Вести паче всяких похвал, государь! — воскликнул Хворм с усмешкой лукавой. — Рать наша учинила супостатам побоище великое: две тьмы (тысячи) врагов повержены!

— А утраты наши?

— Лишь пять сотен, ваша светлость!

Услышав сие, Осборнский разразился хриплым смехом, подобным раскатам грома, и возгласил:

— Жребий брошен, Ричардимир! Падение твоё неминуемо!

Обратившись к собравшимся, он затянул победную песнь:

Хворму так и подмывало ввернуть пару слов, дабы блеснуть знатоком пред государем, — но, спохватившись, он прикусил язык и уступил место второму советнику. Тот, прочистив горло, точно трубу пред громовым раскатом, и заикаясь, словно школьник пред грозным учителем, вымолвил:

— Г… г… государь, военачальники наши б..б..бьют тревогу: численный перевес Ричардимира с… сулит нам пагубу. Сколь бы грозно ни было наше орудие, враг способен измотать нас… ежели не усовершенствуем орудие наше еще.

Осборнский в ярости пнул стол, опрокинув яства и кубки, и взревел:

— Проклятье! Немедля созывайте генералов!

Советник потупил взор и поспешил прочь.

— Государь… — промолвил Хворм, но высказаться ему не удалось: в зал вступили двое в военных мундирах. Осборнский метнул на них гневный взгляд и прогремел:

— Разве вы не усовершенствовали дронопульты?

— Усовершенствовали, государь, — пролепетал генерал, — да сил мало, казна оскудела, а воинство Ричардимира всё множится да множится!

— Как это казна оскудела? — взревел Осборнский, — разве союзники нас не снабжали?

— Наши союзники на грани разорения, государь… запад отказал нам!

— Отказал нам?! — изумился Осборнский.

— Государь… — просипел Хворм.

— Что? — рявкнул Осборнский.

— Есть путь получше, государь! — промолвил Хворм. — Путь, не зависящий от сих западных неудачников! В руки наши попала ценнейшая информация!

— Информация? — переспросил Осборнский, и очи его разгорелись гневом.

— Воистину, государь! — воскликнул Хворм и подал знак.

Вперёд выступил солдат с книгой в руках, передал её королю и отступил.

— Что сие? — озадаченно вопросил Осборнский.

— Дневники, государь, — отвечал Хворм, — принадлежащие девице по имени Элизабет. Взгляните на сию страницу…

Осборнский впился глазами в строки, и лик его озарился удивлением. Он тут же поднес дневник поближе к носу и принялся жадно листать.

— О, какая дивная информация! — воскликнул вдруг он, глаза его хитро блестели, а лицо озарилось злобной ухмылкой. — О, какая чу-у-дная информация! Созвать совет!

༺═──────────────═༻ ❀ ༺ ❀ ═──────────────═༻

Два дня спустя, на нейтральной поляне, под бдительными взорами свит своих, два короля встретились.

— Не мнится ли тебе, Осборнский, что пора унять сие безумие? — вопросил Ричардимир, и голос его, твёрдый, как скала, разрезал тишину.

— Напомню, Ричардимир, что ты начал сию воину, не я, — парировал Осборнский, и очи его сверкнули, точно клинки на солнце.

— Я? — ошеломлённо переспросил Ричардимир. — С каких это пор? Твои же солдаты напали на моих!

— Я ведаю о том, что было сто лет назад, Ричардимир! — отрезал Осборнский. — Тебе ли не знать о нашем былом что ли? Руссингаль был частью Ривенора, под скипетром Лаксли, покуда ваш предок, Максвелл, не предал короля и не отнял власть у пращура моего!

— Всякому ребёнку ведомо, Осборнскии, что твои предок был неудачником! — резко возразил Ричардимир. — Сей из-за него вспыхнула гражданская война в Ривеноре!

— Ложь и клевета! — взревел Осборнский, и голос его, подобно грому, сотряс шатёр. — Мой пращур был верным королём! Твои же плёл заговоры против моего, точно паук паутину!

— Послушай, — устало молвил Ричардимир, — никому более не интересны байки о наших пращурах и их знатных деньках. Народ наш жаждет лишь мира, чтобы вернуться к очагам своим!

— То твои народ, Ричардимир, жаждет вернуться к очагам своим! — парировал Осборнский, и улыбка его была холодна, как зимний ветер. — Мои же люди готовы лечь костьми за честь и отчизну!

— Ты ведёшь их к погибели! — воскликнул Ричардимир. — Сколь бы грозна ни была рать твоя, она падёт под натиском нашего превосходства!

Вдруг Осборнский хитро усмехнулся и произнес:

— Ах… вот как! Что ж… коль судьба такова… мне остаётся лишь покориться.

— Во истину, — согласился Ричардимир.

— Продолжать сию брань — безумие, — добавил Осборнский.

— Впервые ты изрекаешь мудрость, — подтвердил Ричардимир.

— Изъявляю волю на перемирие… — спокойно провозгласил Осборнский.

— Что? — изумился Ричардимир.

— Согласен, молвил! — ответил Осборнский. — Неужто слух твои ослаб от кликов победных?

— Без условий и прихотей? — спросил Ричардимир, всё ещё ошеломлённый.

— Мир, молвил я! — прогремел Осборнский. — Или ты, король Руссингаля, столь же слеп к дарам судьбы, как крот к солнцу?

На изумление всей честной компании, Осборнский приложил свою длань к договору, начертав закорючку, что звалась его именем. В ночь ту же рати обеих сторон отступили от краёв Чащи Чёрной, словно волки сытые. И водворился на землях мир — зыбкий, словно первый ледок на реке осенней.

Однако в сердцах тех, кто видел сие своими очами, затаилась червоточина сомнения: уж больно ласкова была лисица Осборнского нрава. Чуялось, за щедростью его пряталась ловушка, хитрая, словно змеиный извив, — тень лихая, что сползла на мир сей и не думала уходить.

༺═──────────────═༻ ❀ ༺ ❀ ═──────────────═༻

На самой опушке Чащи Чёрной, под призрачным светом месяца, два стражника короляРичардимира — один с самострелом, другой с мечом — завершив свой обход, толковали меж собой.

— Не чудится ли тебе, арбалетчик, сие делом диковинным?

— О чём толкуешь, меченосец?

— Как о чём? О перемирии сем, будь оно неладно! — отозвался меченосец. — Сей коварный Осборнский, что годы кряду жаждал брани, вдруг смирился да мир подписал? Не кроется ли тут, мол, некая свиная?

— Уйми ты свою тревогу, друг меченосец! — молвил арбалетчик. — Дело яснее ясного: примерил он нашу силушку богатырскую да познал свою худобу. Не видать ему победы, как своих ушей!

— А коли смирение сие — личина да обман, арбалетчик? — не унимался меченосец, понизив глас до шёпота. — Вдруг под покровом сего спокойствия он замышляет в тени леса окаянного недоброе? Иль ищет некое оружие потаённое, машину безымянную, что в книгах его значится как «158X-H9»? Тварь сию, чудищу подобную, что сулит ему власть над всем подлунным миром на блюдечке серебряном?

— Что за бредни ты городишь, меченосец? Белены, что ли, объелся? — возмутился арбалетчик. — Воинство Осборнского подняло бы гам на весь лес, покушаясь на сие «158X-H9»… Стой… Чу! — вдруг прошептал он, замирая. — Слышишь?

Прислушались они и уловили в ночи шелест да приглушённые речи.

— Во истину, голоса… — произнёс меченосец.

Два стража, крадучись, словно рыси, углубились в чащобу и укрылись, затаив дыхание, за корнями могучими древнего дуба. Просовывая головы сквозь листву густую, узрели они двух воинов вражьего стана: один с пикой, другой с копьём.

— Положение наше в сих краях шатко, пикинёр, — молвил один, и в голосе его слышалась тревога. — Шляться по сему лесу — явное нарушенье перемирья!

— Не для шляния мы здесь, олух, — отрезал другой. — Наша служба — сыскать сей «158X-H9» да доставить его ко двору его величества Осборнского.

— Да с чего это сударь сам не чешет лыжи на поиски, пикинёр?

— А потому что он царь, болван ты этакий! — фыркнул копейщик. — Не пристало королям марать руки в делах подлых. Наш удел — в грязи ковыряться, ему на потеху.

— Понимаю, пикинёр… — замялся первый. — Но стоит ли эта причина того, чтобы класть головы за сей «158X-H9»?

— Ещё как стоит! — со пылом воскликнул копейщик. — Сей артефакт даровал бы нам победу над Ричардимиром да власть над всей землёй!

— Стали бы мы неуязвимы?

— Само собой, ха-ха!.. А теперь тише… Дабы ни единая душа не проведала о «158X-H9»!

Но в кромешной тьме, где таились стражи Ричардимира, не проронили ни словечка. И едва враги скрылись из виду, помчались они что есть духу ко дворцу, дабы донести государю о подслушанной крамоле.

༺═──────────────═༻ ❀ ༺ ❀ ═──────────────═༻

— «158» чего? — громыхнул Ричардимир.

— «158X-H9», государь, — ответил Лафартов.

— И что сие такое? — переспросил Ричардимир.

— Говорят, сие новое средство для обретения мировой гегемонии, — пояснил министр.

— Чего?! — взревел Ричардимир, и гнев его, подобный морской буре, затопил палаты гридные. — Он мир подписал, да только для очей чужих, а сам замыслил его попрать, едва спина наша повернётся! Воспользовался он отводом рати нашей из Чащи, дабы усыпить бдительность нашу и творить там волю свою безнаказанно! Иуда предательский! Немедля созывать совет боярский!

Обратив очи свои к воеводам, примолвил:

— Низвергну я сего злодея в прах вместе с его «158X» окаянным! Но сперва надобно разуметь, что за диковина сия… снарядите в Чёрную Чащу ватагу лазутчиков лихих, да чтоб ни единая душа не проведала! Коли проведает он, что нам его умыслы тёмные ведомы, война вспыхнет пуще прежнего!

К вечеру отряд выступил. С первыми лучами зари он возвратился.

— Разгадали ли вы мрак тайн лесных? — вопросил Ричардимир.

— Увы, государь, — отвечал воевода, потупив очи долу. — Страх перед духами лесной сковал сердца ратников наших.

— Духами лесной?! — вскипел Ричардимир. — Воины Осборнского шатаются по тому лесу, словно по своему огороду, а мои — бегут, заслышав шорох мышиный? На смех меня, что ли, поднимаете?! Немедля ворочайтесь туда, сборище малодушное, не то кара вас лютая ждёт! И добыть мне вести… сие вам ясно, как день?

— Слушаемся, государь, — пробормотал воевода, ещё ниже склонив голову.

В тот же миг Фабьен, сын королевский, шагнул вперёд.

— Я сам возглавлю отряд, батюшка, — возвестил он, и глас его, тихий, но твёрдый, будто кремень, вселил в сердца надежду.

— Как?! — воскликнул Ричардимир, и очи его дивно расширились.

Глава 2
Принц Фабьен

Фабьен, единственный отпрыск Ричардимира и законный наследник престола Руссингаля, взращён был под неусыпным оком двора. Его мать, павшая жертвой таинственного проклятья, оставила юношу сиротой, и весь двор стремился восполнить сию утрату. К восемнадцати годам Ричардимир счёл сына достаточно возмужавшим, чтобы обрести супругу, и беседа о браке всплывала едва ли не с каждым восходом солнца.

— Сын мой, — молвил Ричардимир однажды за утренней трапезой, — не пора ли тебе избрать достойную невесту?

— Марья-то хрупка, что тростиночка, Прасковья мала ростом, а Меланья — трещит, словно сорока на заборе! — отвечал Фабьен, и в очах его сверкнула озорная искра.

— А как же Степанида, дочь Мактриевых? — вопросил Ричардимир. — Девица из рода славного, статна, умна, и богатство её дома велико. Воистину, она достойна тебе.

— Ни за что не возьму её в жёны, отец, — твёрдо отрезал Фабьен.

— Отчего же? — изумился король, и брови его сошлись в недоумении.

— Ибо она дочь Фреца, коему мы и без того обязаны многими милостями, — молвил Фабьен. — Брак с нею — не выбор сердца, но тяжкий долг.

— Богатство — не порок, сын мой! — возразил Ричардимир. — Мактриевые испокон веков хранили верность дому нашему, и справедливость велит воздать им по заслугам. Максвеллы во все времена скрепляли узы с влиятельными родами.

— Быть может, батюшка, но брак — союз сердец, — стоял на своём Фабьен. — Мне нет дела до богатства избранницы моей. Лишь бы от неё веяло благоуханием Сверкающей Розы, цветка, что сулит любовь истинную.

— Полно тебе, Фабьен! Сверкающая Роза… все сие пустые грёзы! — отмахнулся король.

— Нет, батюшка, — возразил принц, и голос его был полон решимости. — Я отыщу ту, что станет светом души моей, клянусь честью Максвеллов!

༺═──────────────═༻ ❀ ༺ ❀ ═──────────────═༻

Носился Фабьен в мечтах своих образом девы невиданной: той, что почитает мать-природу, вкушает яства лишь от земли-кормилицы, любы ей краски зелёные, как лес, жёлтые, как солнце, да лазурные, как небосвод, а пуще же всего — благоухает она, словно роза алая, что утренней росой сверкает. Степанида же дочь Мактриевых и б