Оглавление

1. Эпизоды, эпизоды…
2. Эпизод 1
3. Эпизод 2
4. Эпизод 3
5. Эпизод 4
6. Эпизод 5
7. Эпизод 6
8. Эпизод 7
9. Эпизод 8
10. Эпизод 9
11. Эпизод 10
12. Эпизод 11
13. Эпизод 12
14. Эпизод 13
15. Эпизод 14
16. Эпизод 15

Эпизод 1

На дороге лежала непролазная грязь. Плащ блестел под мелким дождем. Но он не замечал отвратительной погоды. Ему было приятно оттого, что дела идут лучше, чем он ожидал. Такого успеха он и сам не ожидал. Сейчас он посмеивался над нелепой, с его точки зрения, прошло­годней бумажкой, полученной от нее, в которой она ему писала о своих чувствах.

Было уже темно, когда он подошел к своей квартире. Войдя в кухню, он неторопливо снял плащ и пальто, отряхнул шапку.

Во время чая между ним и ей снова возник не­приятный и угнетающий разговор, одинаково волнующий как его, так и ее. Этот вечный вопрос, в котором они не могли прийти ни к какому соглашению, возникал между ними каждый раз, как только он приезжал домой. В глубине души он надеялся сегодня, впро­чем, как и во все предшествующие приезды, что она промолчит. Но она встретила его без­различно, не обрадовалась, была какая-то скучная и утомленная.

Разливая чай, сказала:

— Вчера видела одну нашу общую знакомую, спрашива­ла о тебе, кланялась…

— Спасибо, — сказал он и почувствовал, что она неспроста упомянула эту общую знакомую, не называя даже ее имени.

— Вернулись из Европы, — продолжала она, — два месяца пробыли…

— Ну и пусть, — буркнул он, — очень рад. Значит, есть деньги…

— Еще бы, — оживилась она, — он ведь бизнесмен… Хвалилась, будто роскошно отдохнули!..

— Ну, конечно! — усмехнулся он. — У бизнесменов всегда были приличные доходы, не то что…

— При чем тут доходы! — как бы обидевшись, перебила она. — Не только у бизнесменов, возьми других, все живут и все ездят по европам, и для этого вовсе нет нужды разлучаться с семьей, работать там, где платят гроши… Только ты один…

— Разумеется, — нахмурился он, — я только и думаю о том, как бы отделаться от тебя…

Она вдруг сжала губы, взглянула на него темным, беспокойным взглядом.

— Это не так смешно, как ты думаешь, — отрезала она, — а мне уже надоела такая жизнь… Я не могу больше и хочу решить вопрос окончательно и бесповоротно.

— Опять окончательно! — воскликнул он.

— Да, я хочу наконец услышать от тебя что-нибудь одно — да или нет… Мне надоело, я не могу больше… Ты обязан мне сказать: да или нет. Слышишь?

— Слышу, но ведь я тебе уже тысячу раз говорил и снова повторяю — да.

Наступило долгое молчание.

— И как только ты не можешь понять, — наконец обиженно заговорила она, — ведь такая жизнь для меня невыносима! Я больше не могу. Тебе, может быть, это нравится, ты счастлив, а я жить так больше не в силах. — Она задумалась на минуту и тяжело вздохнула.

Ему стало жалко ее, потому что жизнь идет уже не «на гору», а «под гору» и что ей хочется жить не так, как сейчас.

«Сколько лет пролетели — и не увидели, как пролетели», — подумал он и подошел к ней.

— Ну, перестань, — сказал он мягко. — Надо же быть выше этого… Это смешно. Ма­ло ли кто и куда едет? Ведь есть же прекрасный вы­ход… — И голос его окреп, прорвался какими-то заду­шевными нотками.

— Уйди, не прикасайся! — вдруг закричала она.

Он опустил голову и смущенно отошел и посмотрел на нее. Слезы жены когда-то трогали и волновали его. Сейчас же ему было лишь досадно оттого, что она сама расстраивается и расстраивает его, в сущ­ности, по такому ясному вопросу. Вечная борьба и в то же время единство противоположностей — диалектика развития.

Она вытерла глаза и снова приня­лась разливать чай и принялась говорить что-то обидное, но он уже не слушал. В нем поднялось нескрываемое ожесточение, заговорило достоинство мужчины. Затем быстро зашагал в кабинет, оделся и вышел на улицу.

Было темно. Кое-где в домах горел свет. Далеко, на другом конце улицы, слабо светился одинокий фо­нарь. Дождь перестал. Под ногами хлюпала грязь. Он шел, то и дело поскальзываясь и хватаясь за стены, что­бы не упасть. Все же на одном ухабе он споткнулся, упал. Жидкая грязь обдала пальто, забрызгала лицо. Он поднялся, побрел дальше.

Внезапно он увидел знакомого человека. С чубом, выбившимся из-под кепки, в расстегнутом пальто, улыбающийся, обрадованный, перед ним стоял его знакомый, который искренне обрадовался ему. Он почувствовал внезапную теплоту от этого искреннего, веселого голоса:

— А я иду и думаю: Вы или не Вы? Очень рад, что мы встретились. И теперь уж я Вас не отпущу. Вы куда-нибудь по делу?

— Нет, не по делу… Просто так… Погулять вышел.

— В такую-то погоду? — удивился знакомый.

Он промолчал и, вынув носовой платок, принял­ся вытирать вспотевший лоб. К чему объяснять, что у него произошел очередной неприятный разговор с женой?

От знакомого не ускользнуло странное настроение встреченного, но он сделал вид, будто не замечает расстрой­ства, и предложил:

— А знаете что?

— Нет, не знаю.

— Пойдемте ко мне. Ведь Вы у меня никогда не бывали.

«А ведь в самом деле, — подумал он, — на улице про­тивно, дома — тоже нехорошо».

— Что ж, пойдемте.

Пришли.

Это была небольшая квартирка, цветы на подоконниках, белые занавески на окнах — все это создавало хоть милый уют. Он опустился на шаткий диванчик, ему было приятно от осознания того, что на дворе осенняя сля­коть, темнота, а тут — тепло, тихо, чисто.

Знакомый налил, выпили, завязался незатейливый разговор.

— Вы, как я понял, человек простой, — начал знакомый.

— Как сказать, все относительно, батенька. Вот зашел к вам, хотя Вас совсем не знаю, а вдруг что-то будет не так.

— Обижаете, все будет хорошо!

— Тогда продолжим!

— Сделайте одолжение!

Эпизод 2

День был по-прежнему печальный. Опять шел дождь, лежал туман. Но идти бы­ло легче, чем вчера, в темноте.

Он шел и раздумывал… Личная жизнь… Была ли когда-нибудь у него личная жизнь? Мысль эта пришла ему только сейчас впервые за много лет. Жизнь пролетела с удивительной быстротой, невидимо, и на всем ее пути ни одного яркого, ни одного оставшегося в памяти огонька.

Он вновь бродил долго по безлюдным улицам. Дойдя до окраины, повернул обратно, пошел какой-то широкой улицей с редкими домиками и огромными дворами. Он увидел старинный, покривившийся дом с шестью окнами на улицу, с большим садом во дворе. Окна закры­ты наглухо, и только одно открыто.

И вот — отвисший подбородок, под глазами — мешки, морщины на щеках. Здравствуй, старость! То был его старый друг.

— Ты даже не представляешь, как я рад тебе, — та­щил его закадычный друг за рукав. — Все проказничаешь? — засмеялся он. — Проходи-ка вот сюда и садись, а я что-нибудь соображу. Погодка-то, — покосился он на окно.

На дворе шел дождь, нудный, унылый, точно из си­та. Лоснились огромные клены с редкими желтыми листьями на макушках.

Он снял пальто, повесил его рядом с печкой. Ему было приятно, что вот он случайно попал к старому приятелю. Его вдруг потянуло на откровенность. Ему захотелось поговорить с ним о том, о чем он никогда ни с кем не говорил, но тут же понял, что, в сущности, говорить-то не о чем.

Друг между тем скоро вернулся с тарелками в руках.

— Ты, вероятно, голоден? Признайся… Да и того, обогреться не мешает, — и посмотрел внимательно на своего старого товарища. — Надеюсь, не откажешься?

Он рав­нодушно относился к алкоголю. Но сейчас почувствовал, что он действительно промок, продрог и не откажется посидеть за рюмочкой. Кроме того, ему захотелось сделать это «назло» жене. Она не любит его хмельным. «Приду пьяный — любуйся».

— Закусон у меня как раз под водку, — друг оживленно сказал, — огурцы собственной засолки, и все маринады — собственные… Насобачился марино­вать — попробуй и оцени… Вот, например, грибки… Не люблю ничего рыночного.

Он застлал письменный стол газетами, уставил его закусками «собственного производства».

Наполнив две большие рюмки водкой, друг заявил:

— А ведь ты того, братец… сдаешь! А ничего не попишешь… Дело идет. Э-э, да черт с ним, — махнул он рукой. — Выпьем, старик!

Чокнулись, выпили.

— Ведь жизнь кончается — подумай только! А жить хочется! И хочется, чтоб на тебя девуш­ки посматривали, чтоб они улыбались тебе при встречах смущенно и чтобы ты чувствовал себя с ними юношей… Ведь страшно, когда тебя называют «дедушкой».

— Да разве в этом главное?

— А что главное, — махнул тот рукой.

Но друг будто не слышал и продолжал, за­ложив руки за спинку кресла:

— Ты когда-нибудь смотрел на себя в зеркало, ста­рик? Не смотрел? И не надо. Ей-богу. Ну его к черту, с этим зеркалом! А я смотрел. И знаешь, что я увидел там? Во-первых, я увидел вот это, — он оттянул отвисший подбородок. — Паршивая вещь. Подбородок, конечно, бы­вает и у молодых. Но у молодых выглядит не так, у них он приятно ласкает глаза, а у меня просто — «лишняя кожа». И губы уж не те, что были, и зубы — того… не те, не жемчуг… Потрогаешь рукой морду, а она рыхлая, по­тянешь кожу — оттопыривается. Один цирюльник как-то раз брил меня и говорит: «У вас много лишней кожи». Хотел наверное сказать, что мне пора, дескать, и на мыльную фабрику, а получилось мягко. И на глаза посмотришь — не тот блеск, и животик отвисает, а полго­да назад обнаружил, что даже нос раздался и покраснел. Грустно, старик, грустно, когда нет-нет да и от­кроешь что-нибудь новенькое из этой области… Старость, братец, старость…

За окном по-прежнему лил дождь. Кто-то прошел, звучно чавкая сапогами.

Друг снова наполнил рюмки.

— Впрочем, довольно, — решил он. — Ты лучше расскажи мне, как там у тебя дела?

— Да никак, все по-прежнему.

Как у ровесников, у них в жизни было много общего. В один и тот же год пошли в школу, учились по одним и тем же учебникам. Наступило время — надели солдатские шинели, научились держать в руках оружие. Возмужали. А потом демобилизация, и планы на будущее, и мечты — словом, все, что бывает у молодых людей в такие переходные моменты. Однако жизнь распределила все по-своему.

Раздражение — эмоциональная усталость, она проявляется по-разному. Он прислонился к столбу, закурил дешевую, непривыч­ную сигарету. В проводах надрывно гудел ветер. «Занесло меня сюда…» — чертыхнулся он, угрюмо глядя по сто­ронам. Все ему здесь не нравилось сейчас: ни люди, ни город. Даже погода. Чувство одиночества росло, теснило грудь, и ему вдруг стало жалко самого себя.

Эпизод 3