Оглавление

1. Белый Ковель
2. Пролог
3. 2007 год, декабрь
4. 1707 год, декабрь
5. 2008 год, июнь
6. 1708 год, июнь
7. 2008 год, июль
8. 1708 год, июль
9. 2008 год, август
10. 1708 год, август
11. 2008 год, декабрь
12. 1708 год, декабрь
13. 2008 год, декабрь, Рождество
14. 1708 год, декабрь, Рождество

Пролог

— Майка, тихо! Не реви, кому я сказала!

Худенькая большеглазая невестка и не думала рыдать, но на всякий случай Антонина прикрикнула еще раз. Чтобы успокоить собственные нервы. Хотя уж лучше бы та заплакала, а то, похоже, она от ужаса даже пошевелиться не может, не то, что рот раскрыть. Забилась в угол и вцепилась в ребенка так, что даже пальцы побелели

— Майя. Майя! Успокойся, прошу тебя! Пока еще ничего не случилось, никого не убили.

Так, об этом она, кажется, зря упомянула. Сейчас девчонка и вовсе в обморок грохнется. Субтильная и тоненькая до замужества с Антоном, после тяжелых родов она и вовсе стала прозрачной. Димке уже пять месяцев, а эта бедолага все никак не оправится. Дунь — и упадет.

— Майечка, детка, — голос Антонины стал мягким, обволакивающим, — послушай, у нас не так много времени. Прошу тебя, положи Димочку в кроватку, помоги мне собраться.

Слова достигали сознания невестки с явным трудом. Может, слишком сложно? Ладно, попробуем по одному действию за раз.

— Майечка, они ушли, больше не придут, все в порядке.

От напоминания о недавнем визите, та только сильнее вцепилась в ребенка. Ох ты, Господи!

— Майя, вставай.

О! Так лучше! Подействовало. Антонина помогла невестке подняться и добраться до детской кроватки.

— Положи Димку, пускай поспит. Вот так. Молодец.

Усадив, наконец-то, молодую женщину за стол, она метнулась к аптечке. Сердечное? Успокоительное? А, к черту! Схватила бутылку сливовки и щедро плеснула в чашку. Может, хоть это приведет ее в чувство? Дождавшись, пока щеки Майи чуть порозовели, а глаза стали более осмысленными — из них уже не плескал через край давешний ужас — Антонина принялась втолковывать:

— На улице мы не останемся, об этом и речи не идет. В городе полно пустующих домов, надо только выбрать подходящий. Этим я сейчас и займусь. Подыщу небольшой деревянный домик на окраине. Тройная выгода: оттуда нас точно никто не выселит — раз, там абсолютно нечего бомбить — это два, и самое главное — огород! Что теперь будет с продуктами — совершенно не ясно, так что лучше иметь собственное хозяйство.

Невестка явно оживала — во всяком случае, уже согласно кивала. Воспользовавшись достигнутым успехом, Антонина принялась деловито отдавать указания:

— Я пойду, а ты начинай собирать вещи. Документы, деньги, ваши кольца, мамины сережки — бери все, что имеет хоть какую-нибудь ценность. Детское. Зимние вещи — обязательно, кто знает, как дело пойдет. Упаковывай в узлы, смотри, чтобы мы их с тобой могли донести — все-таки далековато. Посуду, белье — в последнюю очередь. Думаю, люди покидали город в такой спешке, что это добро с собой не увозили — найдем и на месте. Все поняла?

— Все.

Ну, слава Богу! Раз голос прорезался, значит, действительно ачуняла[1].

Антонина накинула темный платок и выскользнула за дверь. Надо торопиться — эти гады дали на выселение двадцать четыре часа. Вроде немало. Только вот большая часть из отпущенного времени приходится на ночь! Еще не хватало по темноте ходить — искать дополнительной беды на свои головы. Она быстро шагала по деревянному тротуару, пытаясь успокоить теперь уже саму себя. Ничего. Не может быть, чтобы это надолго. Наши просто растерялись от такого вероломства. Неделя-другая — и они придут в себя, погонят этих прочь. Надо только перетерпеть. И — выжить! Сейчас это самое главное — найти укромную нору, забиться, затаиться. «Запастись едой! — сделала она себе зарубку в памяти, — сменять на муку, крупу все, что только получится!». А ведь как хорошо год начинался! Димка родился! Майка, конечно, девчонка совсем — едва девятнадцать стукнуло, так ведь и Антон не старик, всего двадцать два. Наоборот, хорошо — успеют побольше детишек нарожать! И где Антошка сейчас? Как в первый же день на призывной пункт ушел, так больше и не видели. Нет, не думать об этом!

Кирпичные дома сменились деревянными, и она принялась заглядывать в палисадники, стараясь по внешнему виду двора определить, покинули хозяева это жилище или нет. Некоторые дома выглядели обитаемыми — тут тяжело свисает с веревок только что выстиранное белье. Вдоль соседнего забора вышагивают озабоченные куры. На другом крыльце, рядом с мисочкой, старательно вылизывает заднюю лапу кошка. А что ей? Не умываться что ли, раз война началась?

Другая часть хат — большая — была явно оставлена. Антонина озирала свидетельства той спешки, с которой люди покидали свое жилье. Распахнутые и мерно стукающиеся о стену дома двери. Одинокий — видимо, выроненный из тюка да незамеченный в суете — башмак. Занавеска, выдернутая ветром из окна и зацепившаяся ажурным краем за кровлю, так и висит безвольно, и некому ее отцепить. Антонина поеживалась — заходить в такие хаты не хотелось, смотришь — и тоска смертная охватывает. Мимо побыстрее б пройти, а не то что жить там!

Антонина свернула в следующий переулок, неожиданно оказавшийся коротеньким тупичком — противоположный его конец перекрывал высокий крепкий забор. Привстав на цыпочки, она с трудом заглянула поверх плотно пригнанных досок. Вот! То, что надо! Дом нежилой, это сразу чувствуется. Но покидал его рачительный хозяин. Ставни старательно закрыты и даже заложены брусом, дверь украшает солидного вида замок. Даже горшки с комнатными цветами выставлены во двор — увезти их явно не было возможности, но и в комнатах погибать не оставили, вынесли под солнце и дождик — авось выживут.

Украдкой озирнувшись — заодно определив, что соседние дома тоже выглядят покинутыми — женщина откинула щеколду на калитке и быстро пересекла мощеный булыжником двор. Ключ лежал там, где ему и положено быть — под крыльцом.

Платок у Антонины был повязан по-деревенски — под подбородком, и юбка одета до земли. Тут такое дело — чем неприметнее ты выглядишь, тем спокойнее дойдешь. Но вот улыбку ей убрать с лица все никак не удавалось. Нет, какая все-таки Майка молодец! Кто бы мог подумать, что непонятно зачем сунутые в тюк с Димкиной одеждой модельные лодочки — совершенно бесполезные по нынешним временам предметы! — удастся выменять на базаре на целых два десятка яиц и приличный кусок сала?! Да теперь две недели жить можно!

Вдалеке мелькнули выстроившиеся полукругом белоснежные колонны, и ноги сами понесли Антонину знакомым маршрутом — немного не тем, что вел к их теперешнему обиталищу. Чтобы сократить путь, она свернула на тропку, ведущую через небольшой скверик к правому крылу Академии наук — именно там размещался Исторический архив. Место ее работы. В прошлой жизни, не в этой. Впрочем, до архива дойти она не успела. Да и незачем было — его тоже переселили. В 24 часа. И теперь архивные документы валялись прямо на земле. Прошитые и пронумерованные дела свалены покосившимися стопками, деревянные ящики громоздятся друг на друга, и ветер заигрывает с разлетевшейся во все стороны бумагой, как с желтоватой опавшей листвой. Антонина машинально подняла бумажку, прибившуюся к ее подолу. Господи, архив Радзивиллов! Его и разобрать-то толком не успели! Отставив кошелку в сторону, она принялась торопливо подбирать листы.

— Эй! Ты чего там копаешься?

Грубый окрик заставил ее мгновенно надеть на лицо подобострастную маску.

— Так я ж для печки! Смотрю, листы ненужные валяются — дай, думаю, подберу. И мне хорошо, и панам-офицерам чисто!

Антонина инстинктивно подпустила простоватости в манеру речи и даже пару раз присела. Мол, простая деревенская баба, неграмотная, бумажки ей нужны вовсе не для чтения. Не задумываясь при этом, что автоматически ответила фрицу на хохдойче. А когда сообразила, то чуть было не расхохоталась. Еле успела себе рот зажать. Но солдата, слава Богу, эта несуразность вовсе не обеспокоила. Действительно, чему тут удивляться? Не ему ж учить тарабарщину, на которой туземцы общаются. Во всяком случае, молодой немец еще пару секунд потоптался на месте, а затем потопал назад, к бывшему архиву. Но расслабляться все равно не стоит. И фриц может передумать, да и не унесет она много — о папках или ящиках и речи быть не может. И Антонина принялась сноровисто подбирать листы, наметанным глазом мгновенно определяя наиболее древние.

Да уж, невестка даром времени не теряла — все принесенное разобрано, рассортировано и разложено. Окошки открыты и, кажется, даже пол помыт. Антонина потянула носом и сунулась на кухню. Точно! И картошку уже нажарила! Антонина поставила кошелку на пол и тяжело опустилась на стул вместе с остальной своей ношей. Майка тут же примостилась напротив и перегнулась через стол:

— Это что у тебя?

— В Академии наук тоже немцы расположились, весь архив на улице. Смотри, что мне удалось собрать! Письма канцлера Станислава Радзивилла! Переписка князя Кароля Сангушко!

— У нас керосин кончается, а печку топить нечем, я все задворки облазила — никаких запасов дров.

— Ты на что намекаешь? Жарить блины на документах, которым два с половиной века? Совсем с ума сошла?! Да в городе половина домов заброшена! Одними заборами всю зиму топить можно!

И бережно прижимая к груди свои драгоценные находки, Антонина поспешила на чердак — спрятать от греха подальше!

— Тонь… — донесся снизу голос невестки. — Эти объявили, что всем надо вернуться на рабочие места. Ты пойдешь?

Антонина свесилась в чердачный люк:

— Майка, ты меня совсем не слушала? В архиве — немцы! Куда мне идти? Стол под елочками поставить и сидеть там, как гриб?

— Тонь, ты не сердись… Они обещали всем работающим выдавать продовольственные карточки…

Антонина спустилась по лестнице, тщательно задвинула засов на крышке и только тогда задумчиво ответила:

— Так это, может, тем, кто в мастерских работает. Или на заводах. Там реальная продукция, которая и немцам пригодится, а с меня какой толк?

Антонина с тревогой поглядывала на небо и все ускоряла шаг. Смешно. Как будто можно обогнать самолет. Хорошо, конечно, что наши на подходе. Однако когда на тебя падает бомба — все равно не будешь встречать ее с раскрытыми объятиями только потому, что она советская. Честно говоря, страшно до жути. Чтобы отвлечься от мысли об участившихся бомбежках, она принялась составлять в уме список необходимых дел. «Карточки сегодня отоварить надо. Правда, опять дадут только хлеб и сироп. Картошка у нас есть. А огурцов мы с Майкой еще в сорок первом насолили, целую бочку. Народ склады растаскивал, а Майка увидела и не растерялась, платок с головы сдернула да прямо туда соли и насыпала. Так в узелке и принесла. Я ее отругала, а теперь вон как оно вышло — только рассолом от тех огурцов еду и приправляем. Завтра зарплата. Сорок рейхсмарок. Масла бы купить — Димке хорошо! И яиц. Гауляйтер Кубе цены заморозил — на одну рейхсмарку полагается два десятка. Только где ж их взять, эти два десятка? А на черном рынке курс один к одному. В смысле, за одну немецкую марку — одно яйцо».

Антонина свернула на Панцерштрассе и не удержалась — припустила бегом. Как всегда в последние дни. И перевела дух только когда тяжелые двери дома номер шесть, в котором теперь размещался Исторический архив Академии, надежно отгородили ее от улицы.

— Доброе утро, пани Антонина. Опять бежали?

— Доброе утро, пан директор.

Сверкнул очками. Заметил, значит, что проигнорировала его вопрос. Но ничего не сказал, усмехнулся только и опять уткнулся в бумаги. Антонина покривилась. И чего ему назад в Вильно не едется? Вот честное слово, даже доктор Буткус — уж фриц из фрицев — и тот приятнее! А этот… Бывший директор Виленского архива, фонды которого в начале сорокового передали в Академию наук БССР. Весной сорок второго прибыл, как им объявили, для разборки документов и возвращения их в Литву. Хорошо, допустим. Работы там действительно было не меряно — после вандализма первых оккупационных дней Виленские акты были равномерно перемешаны с архивом Радзивиллов и бумагами Академии наук. Но концу сорок второго все найденное было отправлено обратно в Прибалтику, прошло еще полгода — май на дворе! — а этот все тут! Ух! Так и хочется дать по голове чем-нибудь тяжелым!

Антонина принялась за работу, но не удержалась, еще раз покосилась в сторону директора. И в который раз зацепилась взглядом за массивную печатку на его пальце. И что это за украшение у него? Как-то не вяжется со всем его обликом… Она тихонько хмыкнула своим мыслям: «Вот поди ж ты, в тайне горжусь дворянским происхождением, хоть и скрываю его, а от привитых представлений о нормах облика советского человека уже никуда не деться! В каком-нибудь семнадцатом веке чем только не украшали себя мужчины! Да и в начале двадцатого не стеснялись драгоценностей. А для меня побрякушки на мужике уже смотрятся странновато. Но что же этот его рисунок означает? Почему-то напоминает свастику… Точно! Это же их свастика, только разобранная! Как будто у ножниц вынули скрепляющий их гвоздик и две разделенные части положили параллельно друг другу!».

— Да, кстати…

Вздрогнув от неожиданности, Антонина поспешила изобразить внимание.

— Антонина Адамовна, составлялась ли подробная опись переданных из Несвижа фондов?

Вот уж не думала, что немцев и иже с ними интересует Радзивилловский архив! Ладно бы канцелярия губернатора или там Минское дворянское депутатское собрание, к примеру… А то — переписка давно почивших князей! Она покачала головой:

— Мы только начали систематизировать. Ведь документы были переданы почти перед самой войной, осенью тридцать девятого.

— А лично вы с ними работали?

— Да.

— Пожалуйста, составьте мне как можно более полный список. Укажите все, что попадало вам в руки.

— Хорошо, — она слегка пожала плечами. — А вы ищете что-то конкретное? Нам ведь досталась не так много, основную часть после революции Радзивиллы вывезли в Варшаву.

— Нет, нет! — он даже руками замахал. — Это я так…

Антонина незаметно хмыкнула: «А вот здесь ты, пожалуй, врешь! Знать бы только, зачем?». Она попыталась углубиться в классификацию документов, но мысли скатывалась к только что услышанным вопросам. В итоге — две бумажки отправились не в ту папку, а третья и вовсе спланировала на пол. Нет, так дело не пойдет. Надо разобраться сначала с чем-то одним. Например, с директором. Ну-ка, попытаемся для начала вспомнить, чем именно обычно завален соседний стол? Антонина прикрыла глаза, дабы облегчить задачу зрительной памяти, и минут через пять пришла к однозначному выводу: судя по всему, директора интересуют исключительно документы рубежа 17—18 веков. И далеко не все подряд! Инвентарные описи, личные послания… «А не то ли ты ищешь, что случайно попало в мои руки?! Навряд ли… Хотя… Почему бы и нет? Каких только совпадений не бывает!» И внезапно уверившись в своей правоте, Антонина с усмешкой глянула на директора: «Любопытно только — ты ученый, наткнувшийся на хвостик тайны или — не приведи Господь! — можешь оказаться моим дальним родственником?! Вот было бы забавно глянуть на твою родословную — наверняка ведь составлял!».

Нарастающий гул давил на уши, но, занятая своими мыслями, она опомнилась лишь услышав голос директора:

— Антонина Адамовна! В бомбоубежище!

Антонина спешила домой, невольно улыбаясь. Замечательный день! Наши бомбят все чаще — хоть и страшно, а все же, значит, погонят немцев скоро! Димке опять же сандалеты выменяла просто за фантастическую цену — всего за полмарки! Оно и понятно — люди все больше пропитанием озабочены, не до одежек сейчас. А Димка и так всю зиму в хате просидел, носа на улицу не казал. Ну, и про документы вспомнила — тоже, конечно, приятно! Когда мама им с Антошкой легенды рассказывала, им все больше это сказкой представлялось. Кто бы мог подумать, что именно ей посчастливиться найти в архиве подтверждение маминым байкам?! Ух, рассказать бы Антону! Она-то уже большая была, во всяких заколдованных принцесс да несметные сокровища не очень-то верила, а вот младшенький всегда открыв рот слушал. Да только где братика сейчас сыщешь?

Антонина свернула в уже ставший родным переулок. Споткнувшись о невесть откуда взявшиеся комья земли, подумала — кому это здесь понадобилось копать? — и еще успела машинально сделать пару шагов, прежде чем обессилено рухнула вниз. Во всех окрестных домах выбиты стекла. Привычно замыкающего тупичок высокого забора не было вовсе. Вместо их дома зиял провал.

[1] Ачуняць (бел.) — выздороветь, поправиться; (перен.) — придти в себя.

2007 год, декабрь

Пожилая проводница заучено улыбнулась щуплому пожилому господину, только что вышедшему из ее вагона, и тут же неодобрительно проводила его взглядом. Одет, кончено, моднее некуда. Для тех, кто ездит в заграницу еще на поезде, а не уже на личном самолете. А ведет, ведет-то себя как?! Ну, чисто мальчишка — подпрыгивает, руками зачем-то размахивает. Трещит, что твой будильник! Никакой солидности! Впрочем, кто нынче только за рубеж не отправляется. Это раньше все были почти под копирку. Только и отличай, что ежели у мужика костюм в плечах трещит, да рукава до локтей задираются — то командировочный, в Польшу первый раз едет. И по этому знаменательному случаю вытащил костюм, что еще к своей свадьбе шил. Такие, ясное дело — тоже благонадежные и проверенные-перепроверенные, но все же не настолько, как другие, у которых пиджаки всегда тютелька в тютельку по размеру. А сегодняшние… Эх!

Профессор Крашевский, совершенно не чувствуя осуждающего взгляда, что сверлил ему спину, остановился на перроне в некотором раздумье. Зачем-то глянул на часы. Как будто и так не понятно, что если сто четвертый скорый Варшава-Минск прибыл по расписанию в 8:04 — а он таки прибыл! — то сейчас никак не больше четверти девятого. И по этому поводу встает вопрос — что сейчас делать? Сразу на работу? Или заехать домой переодеться? Ай, только время терять! И профессор споро зашагал к подземному туннелю.

Выбравшись спустя четверть часа из метро, он поеживаясь пробежал мимо колонн Президиума и нырнул в холл Института истории и культуры Беларуси. На втором этаже, освещаемым единственным окном в конце коридора, как всегда царил полумрак. Впрочем, свою кафедру он и с закрытыми глазами обнаружит! Профессор повернул ручку нужной двери:

— Приветствую, молодые люди! Не ждали?

Судя по синхронно дернувшимся мышкам — угадал. Небось, по сайтам с какой-нибудь «клубничкой» шарили! А теперь вот дергаются!

Через смежную комнату, занятую его собственными — и довольно нерадивыми, надо сказать! — аспирантами он прошел в свой кабинет и закрыл дверь. На ключ. А то сейчас начнут хором демонстрировать усердие! Только вот соберутся с мыслями, чтобы придумать какой-нибудь умный вопрос. А ему так хочется сразу сличить документы!

Он нетерпеливо принялся выуживать из портфеля тоненькие цветные скоросшиватели. Общий результат, конечно, ясен — прямых доказательств обнаружить так и не удалось. После тщательного исследования белорусских и литовских архивных фондов, Главной архив древних актов Польши оставался, практически, последней надеждой. Нет, есть, конечно, отдельные документы и в России, и в Украине, даже в Германии кое-что осталось, но это такая толика, что найти там что-либо существенное крайне маловероятно. Значит, не судьба. Хотя ясно, что эти письма существовали. Документы в Несвиже содержались в образцовом порядке. И ежели в описи отмечена «Переписка по личным делам Екатерины Радзивилл, урожд. Сангушко с кн. Каролем Сангушко», стало быть, она имелась в наличии. По крайней мере, в середине девятнадцатого века, когда составлялись описи. А вот с косвенными доказательствами — получше!

Профессор выудил, наконец, нужную папку и вытряхнул на стол целую стопку отксерокопированных страниц. Еще одну небольшую пачку листов, по внешнему виду очень схожих с первыми, он извлек из недр солидного сейфа. Нет, конечно, он и сразу по прочтении уже мог сделать выводы. Но все же очень хочется сравнить поточнее! С карандашом в руке, так сказать!

1707 год, декабрь

…Катерина подняла с ковра индийскую саблю и осторожно покатала пальчиками холодные, идеально ровные жемчужины. Как удалось вставить их подвижным образом в прорезь лезвия и при этом ни одной не повредить?! Загадка! Она передала клинок брату, и один из самых ценных экспонатов их коллекции тут же исчез в мягкой ткани. А Катерина, не поднимаясь с колен, сделала пометку на листе бумаги, разложенном на низеньком столике.

Следом в длинный деревянный ящик отправилась так же бережно упакованная чудесная персидская сабля с рукоятью из слоновой кости. Турецкий ятаган с резными кораллами. Карабела, украшенная пластинками из черепахового панциря. Несколько дамасских клинков, безошибочно узнаваемых по отсвечивающим на поверхности линиям и спиралям. Кинжалы.

— Я решил, что скарбницу вскрывать не будем, — нарушил долгое молчание Кароль. — Она запечатана, хорошо сокрыта — пускай так и остается.

Катерина с сомнением оглядела с десяток уже заколоченных ящиков с оружием и картинами. Прилично. А ведь еще столовое серебро. И драгоценный фарфор, только-только начинающий входить в моду! И… Словом, куда же это все, если не в подземелье?

— В подвалы, — успокаивающе кивнул брат, отвечая на невысказанный вопрос. — Но, во-первых, ценности лучше разделить — больше шансов сохранить хоть какую-то их часть. А во-вторых, сейчас только я знаю о точном расположении сокровищницы. Вот пусть так и остается. Ни к чему нам лишние свидетели. А для этого, — он еще раз махнул головой, объединяя все громоздившееся вокруг них, — я выбрал небольшой тупиковый ход. Там всего два погреба, и те не используются. Сначала заложим бутом само помещение, а потом замуруем и весь ход. Через пару месяцев кладку будет не отличить от старой, и кто угодно там пройдет мимо, даже не заподозрив о существовании прохода.

— Пару месяцев?

— Я думаю, у нас они есть. Карл XII только в начале января собирается выступать в направлении Гродно. А дойдет ли до нас — вообще не известно.

— Откуда такая уверенность в его планах?

Кароль промолчал, и Катерина, по опыту зная, что настаивать бесполезно, задала следующий вопрос:

— Кто будет знать о новом тайнике?

— Никто. Каменщиков я заведу и выведу сам. Предварительно, естественно, хорошенько попетляв по ходам.

Усмехнувшись, он добавил:

— Им даже глаза завязывать не придется.

Катерина молча кивнула и, проследив за руками брата, сделала очередную пометку. Что верно, то верно. В темноте Кароль видит как кошка, а весь подземный лабиринт знает, как свои пять пальцев.

— За ночь управимся, — продолжал, между тем, Кароль. — С рассветом я хочу выехать. Ты тоже не задерживайся. Для твоего сундука я велел вырыть яму. Постарайся отобрать туда самое ценное.

Да уж. В принципе, в подвалах и подземных ходах Белого Ковеля можно без проблем разместить все его убранство, включая особо громоздкую мебель. Но брат справедливо рассудил, что, ежели замок будет захвачен, то лучше пожертвовать малым, чем пустыми комнатами сподвигнуть грабителей на тщательные поиски и потерять потом все.

— Примету ты знаешь, — Кароль приладил крышку к последнему ящику, — но лучше выучить последовательность поворотов наизусть. Сейчас закончим и спустимся вниз, поупражняешься, чтобы и с закрытыми глазами могла найти нужное место.

Забив еще несколько гвоздей, он ловко вскочил на ноги и протянул ей руку:

— Проследи, чтобы ларец несли вниз те, кого ты потом заберешь с собой. И у кого здесь нет никакой родни. Не стоит лишний раз рисковать.

…Профессор поставил последнюю галочку и удовлетворенно глянул на оставшиеся чистыми строки. Все, как он и предполагал. Инвентарные описи Смолянского замка, сделанные до Северной войны и после нее, неоспоримо свидетельствуют о том, что часть княжеских сокровищ, предположительно опущенных в подвалы перед самым приходом шведов, бесследно исчезла во время войны и больше никогда нигде не упоминалась. Допустим, многое могло погибнуть, когда замок был захвачен. Ковры, гобелены, зеркала… Но вот свою сокровищницу Сангушки нашли нетронутой — тут им повезло! — и позднее благополучно вывезли. Только вот уникальные фамильные драгоценности там почему-то не значатся! Очень маловероятно, что их решили презентовать шведам. А в сочетании с легендой это дает неплохой шанс!

Крашевский в волнении подскочил и пробежал туда-сюда по кабинету — на сколько позволяли более чем скромные размеры последнего. Потом остановился и стиснул ладони, как будто их хаотичное движение мешало ему сосредоточиться. «Значит, так! Что у нас на дворе? Декабрь. За зиму как раз хватит времени написать заявку, подобрать литературу и аргументировано доказать необходимость раскопок. Это первое. Провести через все инстанции, получить подписи. Это второе. Слава Богу — большинство членов Ученого совета настолько древние, что отлично помнят, как я начинал археологом!». Профессор хихикнул: «А к кому маразм подкрался поближе, так и вовсе забыли, какой именно кафедрой я руковожу последние двенадцать лет. И как только снег сойдет — можно приступать!».

Он подбежал к столу и вытащил из портфеля еще пару листов, аккуратно склеенных скотчем в один большой. Тщетно поискав свободное место нужного размера, профессор опустился прямо на пол. «Так, судя по сохранившимся описаниям, под продовольственные склады использовали это крыло и это. Сюда, — он машинально провел карандашом по чертежу, — попасть будет полегче. В эту часть… — Крашевский крякнул и озабочено почесал в затылке. — Тут все будет зависеть от состояния подземных ходов. Крупно повезет, если дело обойдется без разбора обвалов».

2008 год, июнь

Костик медленно ехал вдоль тротуара, всей своей кожей ощущая, как он выделяется на фоне несущихся машин. Как бухая улитка! Которая еще спьяну и домик в красненький цвет покрасила! Блин, надо было тачку понеприметней брать! А еще лучше — подарить жене эту. Тогда и голову бы не ломал, как за ней дальше следить. Сейчас нырнет в метро — и что ты будешь делать? Точно, к «Кунцевщине» топает!

Костик зарулил на стоянку к Западному рынку, пипикнул сигнализацией и бегом бросился следом. Особо и не скрывался — по утреннему времени в метро народа столько, что, даже ища кого-нибудь специально — фиг его заметишь, а уж случайно… Но на всякий случай сел в соседний вагон. А что? Риск потерять ее — минимальный, такой наряд можно рассмотреть через весь поезд! Хотя, конечно, хороша! Алое платье с прилично — или неприлично? — оголенной спиной, наводит на мысль о посещении бала или как минимум ресторана. Шелковистые концы шарфика из той же материи свешиваются на спину и чуть шевелятся на сквознячке подземки, делая картинку уж вовсе эротичной. Но вот заканчивается платье, мягко говоря, высоковато для вечернего наряда. Да и для дневного тоже. Зато открывает стройные ножки на умопомрачительных шпильках!

Яркое пламя в переднем вагоне двинулось к выходу, и замешкавшийся Костик едва успел выскочить следом. Пристроился сзади на эскалаторе, настолько близко, что в нос пахнуло знакомыми духами. Еще недавно сказал бы — родными. Родными, как и многое другое, казавшееся незыблемым, постоянным, отданным ему на веки вечные.

Этот привычный аромат мгновенно довел его до кипения — как будто раньше он был спокоен! — и Костик с бешенством уставился в затылок, украшенный замысловато уложенными локонами. «Ну, сколько ты еще будешь бегать? Надеюсь, здесь марафон закончится, и я, наконец-то, расставлю все точки над „i“? Честно говоря, даже хочется разобраться с этим побыстрее. Чтобы наступила хоть какая-то определенность».

Выскочив вслед за женой из метро, он успел заметить, как та нырнула в припаркованный буквально в двух шагах автомобиль. Довольно новый красный «Фиат» тут же тронулся с места, Костик машинально дернул из кармана ключи и тут же обалдело уставился на них. Ключики-то есть, только вот машинка — тю-тю! На другом конце города! Он резво закрутил головой по сторонам. И где, спрашивается, таксист? Который, согласно всем правилам науки преследования, должен находится в нужном месте, в нужное время и быть всегда готовым мчаться «вон за тем авто»? Костик кинулся к остановке. Может, там хоть какой-нибудь частник скучает? Ибо если в течение ближайших двух минут машина не словится, то дальше можно и не напрягаться. Ехать будет просто не за кем.

Не словилась. Костик с досадой швырнул сигарету в урну — и когда только успел закурить? — и пошел назад в метро. Ладно, следующий раз поступим хитрее. Со станцией теперь все ясно, так что можно приехать на машине прямо сюда. И посмотрим, кто кого. Хотя, конечно, жаль, что не успел хотя бы водилу разглядеть.

Светлана плюхнулась в машину и тяжело бухнула дверцей. Мужчина, сидящий на месте водителя чуть заметно поморщился. Вот и не сказал же ничего, а настроение все равно испортилось. И кто придумал эти маломерные импортные машинки, на которые и дунуть-то нельзя, не то что с толком усесться?

Отъехав на некоторое расстояние — достаточное, впрочем, чтобы лишние глаза не увидели их встречи, они припарковали машину в тени. Светлана тут же принялась копаться в своей необъятной сумке. Через минуту она выудила оттуда цветной скоросшиватель и протянула водителю. Мужчина бегло просмотрел содержимое папки, удовлетворенно кивнул и передал ей взамен конверт. Ну, конечно же, с деньгами. Не с борзыми же щенками! В отличие от своего спутника, просматривать содержимое Светлана не стала. Не принято.

— Поедем куда-нибудь пообедаем?

Пообедаем? Это что-то новенькое в их отношениях! Видя ее недоумение, мужчина пояснил:

— Я хочу поговорить с тобой.

Светлана неуверенно кивнула, и водитель тронул машину.

Смотреть на стоящие перед ней тарелочки без отвращения было невозможно. И чего, спрашивается, надо было выпендриваться? Заказала бы по-простому отбивнушечку прожаренную, да с гарнирчиком — глядишь, сейчас бы наслаждалась жизнью! Так нет же, стукнуло что-то в голову, захотелось поизображать из себя утонченную леди! А теперь из тарелки с «Морским ассорти» того и гляди выползет на скатерть какая-нибудь каракатица. Салат «Воздушный», на состав которого она не обратила внимания, на поверку оказался мелко настроганной капустой. Фаршированные баклажаны были очень даже ничего. Но чеснока там было столько, что позволить себе полакомиться ими вдоволь она не могла. Светлана вздохнула и отодвинула от себя тарелки. Стараясь, чтобы смесь из морских гадов оказалась вообще вне поля зрения.

— Я хотел от тебя следующее…

По мере того, как ее визави развивал свою мысль, лицо Светланы каменело. Что ж, можно было предположить, что этим все и закончится — аппетит приходит во время еды и так далее. Тьфу ты, вот уж не ко времени пословица! И что теперь прикажете делать? Соглашаться — это означает совать свою собственную голову в петлю, которая рано или поздно затянется. А отказ он навряд ли простит. Не тот случай и не то предложение, после которого можно спокойно жить дальше: нет? ну и не надо, забудем. Такое не прокатит.

— Светлана Николаевна…

Она вздрогнула. И от нарочито-официального обращения — они уже сто лет «на ты», и от вкрадчивого тона, которым было произнесено ее имя. А ее собеседник отодвинул опустевшую тарелку, тщательно промокнул рот салфеткой и сцепил руки в замок.

— Прежде, чем отказываться, послушай о каких суммах речь идет.

Павел скосил глаз на лежащую рядом женщину и хмыкнул:

— Мы с тобой прямо как в голливудском фильме!

— В смысле?

— А кто-то подметил, что там одеяла всегда треугольной формы — чтобы мужик имел возможность продемонстрировать накачанный торс, а дамочка — спрятать свои прелести.

— Так лучше?

Простынка юркнула вниз, открывая упругую загорелую грудь без малейшего следа от купальника и подтянутый животик с крохотным фианитиком в пупке.

— О! Значительно!

Павел провел кончиками пальцев по гладкой коже, и та мгновенно отозвалась россыпью пупырышков.

— Неужели холодно?! Согреть еще раз?

— Кстати! На счет хорошенько погреться! Я уже провела всю подготовительную работу. Так что на следующей неделе можем выезжать. В Турцию и Египет уже появились горящие путевки. Например, Аланья на неделю всего по двести десять долларов. Но там вылет из Москвы. Есть Болгария на двенадцать дней. Автобус из Минска. Двести двадцать евро и плюс еще шестьдесят за визу. — Она немного помолчала и добавила с едва различимой ноткой упрека: — Хотя, честно говоря, больше всего на свете хочется в нормальную цивилизованную Грецию.

— На Грецию мы с тобой, радость моя, пока не заработали. И кстати по этому поводу…

— Греции?

— Нет, денег. Поездку пока придется отложить.

— Ты что, с ума сошел?! — она резко подскочила на диване. — Я уже легенду придумала, до нужных ушей донесла и с подругами договорилась! Как я теперь переиграю?!

— Вот-вот, и о легендах тоже. Я хочу присоединиться к шефу. Что-то он интересное затеял. Я тут литературку почитал, покумекал, и очень мне любопытно стало. Особенно в свете некоторых твоих давних рассказов. Я о них, признаться, и забыл, а теперь вот всплыло. Ну-ка поведай мне еще раз эти свои байки.

— Они не мои!

— Ты не ворчи, а вспомни лучше все, что сможешь. С подробностями и деталями, пускай даже самыми незначительными.

Антон сердито оттолкнулся от стола обеими руками. И согласно всем законам физики тут же впечатался в стену. Вместе со своим креслом на колесиках. Черт бы побрал эти новые приобретения! То ли дело раньше: пихнешься хорошенько — и допотопный стул с визгом скрипит по паркету, сообщая всем окружающим о глубине твоего возмущения. А сейчас? Хорошо хоть голову научился пригибать. А то первое время затылку ощутимо доставалось. Нет, надо избавляться от дурацкой привычки.

— Что вызвало гнев у надежды и оплота всей нашей науки?

Характерно, что при этом Вовка даже не обернулся. То есть уже привык к новым звуковым эффектам и идентифицирует их совершенно однозначно. Антон слегка усмехнулся, но ответил все равно сердито:

— Да ерунда полная с этими раскопками получается! Вот ты можешь сказать, что, что нам там делать?! Я даже не знаю, с какого боку за эту проблему взяться!

— Вот и научишься. Тебе же шеф сказал — в жизни все пригодится, и навыки работы на раскопе тоже. Мало ли чем потом захочешь заняться! А тебе даже открытый лист по форме два не дадут, если пару сезонов под опытным руководством не поработаешь. И по такой жаре, — Вовка демонстративно обмахнулся первой попавшейся под руку бумажкой, — уж точно лучше где-нибудь на природе расслабляться, чем киснуть в пыльном архиве.

— Не нужен мне твой открытый лист! Ни по какой форме! Мне диссертацию заканчивать надо, статистики не хватает! Мне бы как раз в архив, а не в какой-то идиотский раскоп!

— Да ни фига тебе не надо в архив! Откосить от армии, получить прописку и перекантоваться пару лет, пока нормальную работу не найдем. За приличные бабки, а не как здесь. Вот и все, что нам надо!

— Я вообще-то планирую связать свою жизнь с наукой.

— Ой, только не надо тут строить из себя великого ученого и нобелевского лауреата! Что, вот что можно нарыть нового в этих складах целлюлозы?! Все давно описано, проштамповано и учтено! А такие, как ты, только и делают, что бумажечки туда-сюда перекладывают! Сложили четные — готов диссер! Сложили нечетные — готов еще один!

Прежде чем ответить, Антон искоса глянул на Вовку. Так и есть — вскочил, кулаки сжаты и веснушки уже побелели. Значит, сейчас будет бить копытом и пускать пар из ушей.

— Вовк, а ты делаешь что-то другое?

Вроде, достаточно миролюбиво получилось? Нет, оказывается, не вполне. Во всяком случае, Вовка окончательно приобрел сходство с молодым крутолобым бычком.

— Да то же самое! Только не изображаю из себя чистоплюя! И у меня все по-простому. До тех пор, пока я нигде не пристроился, мне надо удерживаться здесь, в этом гребаном институте! А чтобы тут заякориться нужен диссер. Кровь из носу! Так что если для защиты надо будет хоть шефу на замке порыться, хоть у половины Совета в огороде покопаться — мне пофиг! — покопаюсь, не переломлюсь!

Вовка так грохнул дверью, что пару листочков с ближайшего стола спланировали на пол.

— Мне в отличие от тебя минская прописка не нужна, — пробормотал Антон в пустоту.

А, нет, не совсем — в проеме снова показалась конопатая физиономия. Значит, услышал.

— Ну да, конечно! Мы же минчане! У нас и папа профессор, и мама! И должности у них — о-го-го! Они сыночку и на работку по душе пристроят, а что на работке совсем денежек не платят, так это ничего — мама с папой джинсики купят, чтобы сыночке было что задницей протирать! А я не желаю назад в колхоз! Мне, может, девки до третьего курса не давали! А я все понять не мог, чего выкобениваются! Оказывается, у них тут в городе принято дезодорантами под мышками мазать! А я и не знал, что за хрень такая, де-зо-до-рант!

Антон ошарашено пробормотал:

— Вовк, ты что, рекламы по телевизору никогда не видел?

Вовка целиком всунулся в комнату и рухнул на стул. Вдруг оказалось, что никакой он не разъяренный и злобный, а грустный.

— А… — он махнул рукой. — Как батя пропил телек, так я его только с пацанами у кого-нибудь на хате и смотрел. А там все больше видик включали — чтоб боевик какой или порнушку. А ты тоже хорош, — опять вскочил он, видимо, передумав сдавать позиции. — Ведь все равно поедешь и слова поперек не скажешь, а? Поедешь ведь?

— Поеду.

— Вот то-то! Выделываешься только!

И Вовка еще раз закрыл за собой дверь, победоносно, но уже не так громко, а Антон уставился в монитор своего компьютера. Там, подтверждая правоту Вовки и как будто издеваясь над Антоном висели скачанные с сайта Государственного исторического архива Литвы описания фондов.

Архивный шифр: LT LVIA Ф. 1280 оп. 1 д. 137

Заголовок: Переписка по имущественным и финансовым делам кн. Кароля Станислава Радзивилла и его родственников кн. Сангушко

Дата: 1718—1719

Размер: 3 листа

Язык: пол., лат.

Потом следующая запись: архивный шифр, заголовок, дата… И снова: шифр, заголовок, дата…

Все описано, систематизировано и учтено, как и говорил Вовка. И что он хотел здесь нового обнаружить? Хотя — вопреки сказанному Вовке — именно сейчас он занимался поисками вовсе не тех материалов, что хорошо укладывались бы в концепцию его диссертации и подводили бы под нее достаточную доказательную базу. Гораздо больше в данный момент его интересовала необъяснимая с его точки зрения постановка задачи на лето. Да еще сразу с таким серьезным подходом — с получением разрешения по первой форме, которая позволяет изучать выбранный объект буквально вдоль и поперек. И вглубь.

Антон раздраженно захлопал мышкой, закрывая все висящие окна с многочисленными, но бесполезными ссылками, выданными гуглом. Нет, ну что-то же должно было подвигнуть шефа именно в эту степь? Про степь — это, конечно, фигурально выражаясь, судя по найденным описаниям там как раз болото-болотом.

Немного подумав, он извлек из недр компьютерной памяти длиннющий список профессорских работ. Честно говоря, он и дочитать-то его до конца так и не удосужился, не то что просмотреть сами статьи, хотя шеф и рекомендовал весьма настойчиво совершить этот подвиг.

Как оказалось — очень даже зря. В смысле, не прочитал зря. Где-то в середине шестого десятка пронумерованных печатных трудов в комнате прозвучало простецкое «Ни фига себе!!!», весьма любимое Вовкой и куда реже употребляемое Антоном по причине того, что «у нас и папа профессор, и мама». Юноша еще с минуту посидел за столом, разглядывая выделенные курсивом слова. И даже зачем-то провел по экрану пальцами. Жидкокристаллический дисплей отозвался веселенькими радужными разводами, что несколько привело молодого человека в чувство. По крайней мере, за дверь выскочил он очень поспешно, только и успев, что подхватить с пола небольшой стильный рюкзачок.

Утренний кофе с творогом, свежими ягодами и обязательно с книгой — это их устоявшаяся традиция. Или теперь надо говорить не так? Кажется, россияне недавно провели реформу своего великого и могучего языка, и кофе теперь следует считать словом среднего рода?

Ольга посмотрела на мужа, который прихлебывал это среднее кофе, не отрывая глаз от любимого Тома Клэнси.

— Ромка… — потянула она, — а тебе еще много страничек дочитывать?

Муж заглянул в конец книги и произвел несложный подсчет.

— Двадцать три. А что?

— А у тебя консультация сегодня во сколько? — вопросом на вопрос ответила Ольга, сосредоточенно закапывая клубнику в кучку творога со сметаной.

— Все ясно, — усмехнулся Рома, снова уткнувшись в книгу, — ты все прочитала и тебе срочно надо в библиотеку за новой порцией любимых детективчиков. Сходим, не волнуйся, — успокоил он жену, — студенты к половине четвертого придут, так что успеем.

— Я по такому случаю даже посуду помою, чтоб тебе быстрее читалось! — с самоотверженным энтузиазмом вызвалась Ольга и утвердительно покивала головой в ответ на насмешливо поднятые брови мужа — мыть посуду она ну очень не любила.

Ольга вытирала тарелки, незаметно поглядывая на мужа. Кого не послушаешь, так одни и те же жалобы! Муж не слушает! Муж не понимает! И тэ-дэ, и тэ-пэ. Побывали б они в ее шкуре, когда супруг в девяносто девяти процентах случаев понимает ее не только с полуслова, но еще и на два-три хода вперед! Нет, она, конечно, восхищается его прозорливостью и все такое… Но ведь и беспокоится тоже! Тревожащую ее дилемму можно было сформулировать так — это муж у нее слишком умный или она у мужа совсем примитивная? Вот надоест ему жена глупая и предсказуемая и пойдет себе искать умницу-красавицу! Хотя Ромка и утверждает, что просто очень хорошо ее знает. Настроение, как обычно в этом месте, слегка омрачилось, и Ольга, промокнув руки, подхватила с пола сынишку.

— Солнышко мамино! — она расцеловала щечки своего полуторагодовалого малыша, — мама тебя любит! Сильно-сильно!

Глебка насупился и принялся выкручиваться из ее объятий — в данный момент коллекция маминых кастрюль интересовала его несколько больше маминых же нежностей. А Роман тут же сообщил ей:

— Олюнь, ты самая умная жена на свете.

При этом даже глаз не поднял от очередной страницы! Нет, ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет! У нее что, не лицо, а раскрытая книга? Хотя в духе современности, наверное, надо говорить открытый файл? Ольга рассмеялась придуманному фразеологизму и сообщила мужу:

— Мистер всезнайка в наказание сам помоет свою тарелку!

Часа через полтора они уже подходили к библиотеке.

— Подождете здесь? А то прошлый раз я его с собой взяла, так парень категорически отказался сидеть в коляске. Я потом только и делала, что бегала по библиотеке и засовывала назад то книжки вынутые, то указатели.

Роман согласно кивнул и медленно покатил прогулочную коляску по тротуару, а Ольга нырнула в прохладное книгохранилище. Мимо классики проходим, не оглядываясь. Мимо фантастики и любовных историек — тем более! Где тут наши любимые детективчики?! О, вот они! Она быстро схватила с полки стопку мягких книжек и просмотрела в поисках еще нечитанного. И не надо намекать на примитивность ее вкусов! Детектив с трогательной романтической историей внутри и каким-нибудь «настоящим полковником» в качестве принца на белом коне — что может быть лучше?! По ее глубокому убеждению — ни-че-го!

Ольга выпорхнула из библиотеки, весело размахивая рюкзачком сразу с тремя новыми приобретениями.

— Т-с-с! — тут же засигнализировал ей муж.

— Вы зачем так рано уснули?! — Ольга даже руками всплеснула. — Медв