Но напор нахальства на деликатную душу – своеобразный гипноз. В силе напора как бы подразумеваются знания, которых нет у деликатной души, и она покоряется напору как превосходству больших знаний.
Другой заменитель живого огня – алкоголь. Очаг опасно перенесен на обеденный стол: в бутылке – мокрый огонь. И он действительно развязывает языки, как когда-то языки огня развязывали человеческий язык.
Господи, как скучна диктатура развлечений!
Пафосом одноразовости определялась и вся жизнь человека, и все его действия (заработал – пропил) – вплоть до лишения жизни столетнего плодоносящего дерева ради того, чтобы собрать с него один урожай.
Но главное тупиковое противоречие его жизни было в том, что благодаря слабостям государства он и ему подобные люди скопили большие богатства, но, чтобы сохранить эти богатства, им теперь нужно было более сильное и более жесткое государство.
И часто человеку в родном доме неуютно, ему тоскливо, ему чего-то не хватает, а не хватает ему объединяющего семью горящего очага. Озаренная очагом, обдаваемая волнами тепла, ловя это тепло лицом и растопыренными ладонями, семья делилась у очага своими радостями и горестями, своими воспоминаниями и своими мыслями. Общение у очажного костра требовало от человека духовной работы, невольно развивало в нем мастерство общения, этику понимания собеседника. Тысячи народных пословиц и поговорок, все сказки и легенды создавались и тысячелетиями оттачивались у домашнего очага.
Врачи ничего не могли понять. Скорее всего, это была глубочайшая депрессия. Клятва, данная умирающему мужу, была ею невольно нарушена, и прервалась духовная связь с ним, поддерживавшая ее великую жизненную энергию.
а потом в коллективизацию потерял почти все, но не впал в уныние, потому что главного у него никто не мог отнять при жизни – его богатырской, пьянящей радости любви к труду. Вот что может один человек – как бы кричала вся его жизнь.
Софичка подняла свои кроткие, лучистые глаза.
– Я постыдилась потому, – сказала Софичка, – что ты у меня в доме принял хлеб-соль, а люди твоего дома мучили меня… Я как-то соединила это все вместе, и мне стало стыдно… Они плюнули и на мой хлеб-соль, и на тебя, и на меня…
Так устроен человек. Однажды примирившись с противоестественностью своего труда, он поневоле начинает искать оправдание ему, создавая для себя столь необходимую для человека иллюзию его нужности.
