автордың кітабынан сөз тіркестері  Терапия творческим присутствием. Теория и практика

В.В. Ляшенко

важно иметь опыт испытания собственной тревогой, напряжением, болью, страданием, так как без опыта проживания боли (опыт её избегания имеют все), когда мы выходим из неё сильнее, полнее собой, мудрее, — без этого мы не можем действительно понимать другого человека. Нам нечем будет его слышать и понимать. А прожить боль — означает оставить её в своём сердце как особый орган чувств, которым ты стал зорче, чутче, глубже, больше.

Путь исцеления связан, в первую очередь, с необходимостью обнаружения себя такого. Когда я соприкасаюсь с собой таким, я имею возможность обнаружить то, ради чего я выбираю быть таким и жить так.

Если же мы выберем испугаться боли, если захотим её не чувствовать, — то этот выбор обязательно будет нагружен чем-то ещё. В этом случае к нашей естественной боли от утраты примешивается и другая боль — боль, связанная лично с нами, с тем, каким мы теперь переживаем себя и мир в связи с этой утратой: страшно и невыносимо больно оказаться вдруг вот таким, вот в таком мире, вот в таком положении.

Однако время лечит только тогда, когда мы лечимся. А когда не лечимся (избегаем боли), то боль становится хронической, а мы заболеваем.
Иначе говоря, когда мы живём, то все наши жизненные, наполненные нашим присутствием состояния преходящи, конечны. Изменчивость, текучесть, непрестанное обновление и возрождение — основное состояние жизни. А вот умирать (находиться в беспамятстве себя) можно бесконечно долго, и ничто этому помешать не может, кроме собственного желания жить.

Причиной именно такого переживания является то, что мы в произошедшем событии совершили некий вполне определённый выбор (себя самого и события). Например, мы можем чувствовать себя ненужными и никчёмными, беспомощными в опасном, равнодушном и бессмысленном мире без будущего[22].

Если же это состояние нами отвергается — мы не вникаем в причины и смысл происходящего, мы так и не узнаём своих потребностей, не научаемся их удовлетворять, не осваиваем новых обстоятельств, не открываем новых для себя потребностей и вместе с ними — новых перспектив жизни. Будущее становится для нас закрытым, и мы «тонем в депрессии», которая переходит в невротическую форму и затягивается на неопределённо долгое время.

Тревога является нормальной (полезной) реакцией, когда соответствует объективной угрозе и когда мы её переживаем, а не отстраняемся с помощью психологических защит. Нормальная тревога всегда присутствует в жизни, её признаками является общее беспокойство, насторожённость. Признаваемая тревога необходима для выстраивания эффективного поведения в новых внутренних и внешних обстоятельствах, то есть она является двигателем нормальной жизни.

Таким образом, и в случае тревоги, и в случае депрессии мы имеем дело с переживанием либо возможности утраты, либо свершившейся утраты чего-то ценного, без чего жизнь теряет или своё качество, или смысл. Возможно, поэтому тревожные и депрессивные расстройства и имеют такую частую сочетаемость: мы их можем считать различными фазами развития одного и того же состояния — «состояния невозможности».

чём состоит главное различие тревоги и депрессии? В том, что тревога сигнализирует об угрозе удовлетворению важных потребностей, в то время как депрессия — это переживание невозможности удовлетворения важных потребностей. В личностном смысле депрессия есть следствие принятого решения о том, что перспектив удовлетворения нет и не будет, когда человек сам себе сказал: «Всё кончено». В этом случае происходит подавление жизненной активности, что вызывает состояние тоски, апатии, моторной и идеаторной заторможенности — это и диагностируется как признаки «депрессии».

Напряжение, тревога, боль являются воплощением нашей жизненности: переживая тревогу и боль, но не цепенея в напряжении, а находя возможности его проявления, мы погружаемся в самую пучину жизни, в её максимальную плотность и сосредоточенность; избегая переживания, мы тем самым приостанавливаем течение жизни, теряем свою жизненность, становимся менее живыми, отделёнными от себя-и-мира, и ввергаем себя в страдание.
А вместе с этим создаём предпосылки для внутреннего разделения: ту «часть» себя, которая нас тревожит и требует внимания, мы отделяем от себя, стараясь изолировать, не замечать, убрать. При этом мы изолируем часть себя из своего осознавания. Эта «часть»[18] уже как бы не наша (не я сам), мы «её» (себя) отвергли, мы не хотим «её» знать и видеть.
Так мы теряем связь с собой и уходим из того места, где есть болеющий я, запираем тёмные комнаты своей души, становясь тюремщиками самих себя. Однако отчуждаясь от своего состояния (теряя чувствительность к самим себе), мы тем самым не устраняем причины нашего состояния, но напротив — усугубляем их.