Оглавление

1. Мои университеты
2. Гори, гори ясно
3. Сначала получи ремесло
4. ССО
5. Мы видели твоего Гиппократа…
6. Эх, прокачу, если надо полечу
7. Моё первое трехсуточное дежурство
8. Военка
9. Большой палец
10. Как мне однажды повезло…
11. Мои университеты
12. Дед
13. …а мы крепчаем
14. АстагфируЛлах! Калхоз ише бетмяс!
15. Салфетка
16. Дары доверчивых прихожан
17. Амбулаторный остеосинтез
18. 1993
19. Даша
20. Творцы нашего века
21. Ода лошади
22. Хелонотерапия
23. Сходил в гости
24. Анонимка
25. Не делайте нам больно, господа
26. Божий промысел

Гори, гори ясно

Серое январское утро 1974. Новогодние каникулы закончились. В школу надо было идти ко второму уроку. Страшно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла и бежать по морозу на занятия. Глянув на окно в спальне у меня появилась надежда на продолжение каникул. Оконное стекло было сплошь покрыто причудливым ледяным узором. Этот факт свидетельствовал о том, что за окном ниже 20 градусов, а может и все 30, а значит пятиклашки, коим я был, могут оставаться дома. С надеждой прильнул к репродуктору. Услышанное моментально развеяло мои иллюзии и заставило одеваться:

— Температура воздуха -27С°, учащиеся с первого по четвертый класс могут не идти в школу.

Обречённо натянув на себя побольше теплых вещей я столкнулся на выходе со старшим братом, у которого в отличие от меня был первый урок по расписанию, но он почему-то вернулся.

— Ложись спасть. Школа сгорела, — пробубнил он и сам отправился спасть.

Дурацкая шутка, подумал я и отправился на учебу.

Школа находилась в километре от дома. Я, как обычно, побежал, чтоб не замерзнуть. Уже на полпути в морозном воздухе появился какой-то до боли знакомый запах, и моё сердечко как-то радостно забилось в предчувствии… Выйдя на финишную прямую я в свинцовом небе увидел зарево. Нет, это не было открытое пламя, а скорее радостный полет ярких искр догорающего пламени.

Вокруг школы было какое-то оживление. Пожарники, учителя, директор с грустно-напуганными глазами и школьники суетились во дворе. Сама школа представляла унылое зрелище. Пятый и четвертый этаж, а вернее то, что от них осталось, выглядели так, будто в крышу нашей школы угодила авиабомба. Я такое видел в фильмах про Сталинград. Все верхние этажи были густо покрыты сажей и полностью прогорели. Оконных стекол и рам не было. Крыша здания отсутствовала полностью.

Мои одноклассники, взявшись в хороводе за руки, дружно распевали:

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло…

Я не без удовольствия присоединился к ним.

Позже выяснилось, что в школе ночью произошло замыкание проводки аудиоаппаратуры, которую старшеклассники забыли выключить после репетиции.

В течение последующих двух месяцев мы принимали посильное участие в ремонте школы, любимым занятием при этом был моментально придуманный аттракцион — катание с пятого по первый этаж по обледенелым лестничным пролётам. Дело в том, что во время тушения пожара полопались радиаторы отопления, да и сама пена брандспойтов немало помогла выравниванию ступенек.

Так неожиданно зимние каникулы у нас продлились на целых два месяца, а мечта, которой грезило большинство учащихся всех времён и народов, неожиданным образом воплотилась у нас.

Сначала получи ремесло

Помню, незадолго до окончания общеобразовательной школы я с гордостью принёс своей маме рекомендательное письмо от заслуженного художника РФ и просто хорошего человека С. для поступления в Ленинградскую Художественную Академию. Мама внимательно прочла письмо и решительным движением отложила бумагу на край стола со словами:

— Это всё замечательно, но улым*, получи сначала образование и профессию, а потом рисуй и лепи, сколько тебе влезет.

Эти слова моей мамы, сказанные в нужное время в нужном месте, сыграли ключевую роль в моей жизни. Я поступил и успешно закончил мединститут и ни разу не жалел, что послушал её тогда…

Впечатление от мединститута, когда попадаешь в него сразу со школьной скамьи в неполные 17 лет можно наиболее ёмко выразить всего одним предложением: ощущение рыбы, попавшей в свою родную стихию… Лично я испытал невероятный эмоциональный и физический подъём от свидания с неизведанным морем или нет, океаном знаний…

Вкратце отмечу, что вступительные экзамены сдал на три пятёрки и четвёрку по сочинению. Как сейчас помню тему того сочинения: «Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими». Ну, раз название в рифму, значит, и сочинение надо писать стихами, решил я и написал. «Сваял» довольно быстро и стал потихоньку приглядываться по сторонам и знакомиться с аудиторией от нечего делать. Зал был устроен амфитеатром и располагался в 3-х этажном здании послевоенной постройки, которая называлась Биокорпусом. Прямо над нами я обнаружил тетку бальзаковского возраста, которая пристально озиралась по сторонам. Я решил, эта бабушка специально посажена наблюдать за абитуриентами, и толкнул соседа в локоть. Он беззастенчиво списывал. Я незаметно показал на неё. Он жутко испугался и был вынужден дальше писать сам. Когда мы поступили и увидели эту «бабушку» в параллельной группе — сильно смеялись. Моё сочинение видимо не сильно понравилось комиссии, но с другой стороны пятёрок никто не получил, а были в основном трояки и бананы, да и в купе я перебрал 2 балла выше проходного.

В списках у деканата лечфака своей группы к удивлению обнаружил себя первым в ряду с записью — староста группы. После знакомства с группой понял, что это была чудовищная ошибка. Больше половины группы 25-ти летние «ребята и девчата», умудренные жизненным опытом рабфаковцы, люди, прошедшие через горнила армейской службы и тут — я, столичный мальчишка, которому буквально на днях исполнилось только 17 лет. Не удивительно, что с первых дней учебы я столкнулся с тем, что эти ребята попросту игнорировали меня, напрочь не воспринимая меня в качестве старосты группы. Помню, на лекции буквально в первый месяц учебы декан лечфака по прозвищу Болонка объявляет: «Все студенты мужеского пола должны явиться после занятий в аудиторию Биокорпуса для „проверки голосов“, отбирать будут представители Башфилармонии. Стопроцентную явку обеспечить старостам группы». Как я только не убеждал и не уговаривал, удалось привести только одного одногруппника — ровесника Р. Мы каждый спели а капелла то, что нам подсунули филармонисты. Я обратил внимание, что напротив моей фамилии почему-то тут же появилась жирная «галка», а из всего потока (это более 300 чел., ребят конечно меньше половины) выбрали меня и ещё одного студента. Что тут началось… Во время каждой лекции староста курса стал объявлять мою фамилию с указанием незамедлительно явиться к назначенному часу в Филармонию. Поначалу я попросту игнорировал эти указания, но не тут то было. Тучи постепенно сгущались над моей головой. Вскоре узнаю, что меня вызывают на комсомольское собрание нашего курса. На повестке дня первым пунктом — исключение из рядов ВЛКСМ комсомольца Г. в связи с систематическим игнорированием решений руководства курса и деканата. Исключение из рядов ВЛКСМ в те времена означало автоматическое отчисление из института. Помню, на этом собрании, когда дали мне слово для объяснения своего «антиобщественного» поведения, ничего лучше не нашел сказать, как то, что я поступил в мединститут не петь а капелла, а получать знания и специальность врача, а если бы хотел стать певцом, поступал бы в соответствующий ВУЗ. Это вызвало бурю негодования всех членов «благородного собрания» и ещё больше настроило секретаря ВЛКСМ против меня. Мне тогда дали трехдневный срок на обдумывание, и если я не изменю своего поведения, на следующем собрании меня исключат. Спасти мою судьбу могло только чудо. И оно произошло и как всегда в лице моей Мамы, моего ангела хранителя. Узнав о моей проблеме, она решительно посоветовала пойти на приём сразу к секретарю парторганизации института доценту А. и всё как есть рассказать. Добавила, что знает его, как очень хорошего и порядочного человека. Мама проработала более 50 лет в медицине, была заслуженным и уважаемым специалистом в мед. кругах и даже была отмечена орденом за добросовестный труд. А еще она была живым воплощением феномена «абсолютной грамотности», и ей даже для коррекции сам министр здравоохранения посылал правительственные письма, перед тем как отправлять в Москву. И я пошел и попал на приём. Доктор А. внимательно выслушал меня и сказал только одну фразу: «Иди и учись спокойно». И был только один звонок декану лечфака, как я узнал потом, и всё скатилось на тормозах до нашей комс. организации. А ведь всё могло закончиться и не так.

Вспоминается другой роковой случай, произошедший с нашим однокурсником студентом Александром Чистовым. Это был от природы невероятно одарённый и разносторонний молодой человек. Рослый, красивый парень. Уже на втором курсе у него были научные работы. Но у него был один «недостаток». Он «систематически игнорировал Колхозы и ССО». В результате его исключили в конце второго курса из ВЛКСМ и автоматом института. Он ушел в Советскую Армию, попал в Афганистан и при транспортировке бойца заразился гепатитом и скончался… Его маму хорошо знала моя мама и очень плакала, когда узнала о его гибели. Он был единственным сыном у матери… Даже в царские времена берегли единственных сыновей, а казаки, если и брали на службу единственного сына из семьи, помечали специальными цветными лентами отличия их и на передовую никогда не брали… Вот так систематически, целенаправленно и изощренно истреблялся наш генофонд…

(* Сынок)

ССО

Это произошло при первом «свидании» с ССО (студенческим строительным отрядом), так сказать, прелюдия всех последующих длительных отношений с обязательствами. Всего таких трудовых подвигов было пять, четыре в студенческие годы и один раз — будучи в аспирантуре в Москве (ездил в Сибирь строить избы плотником). А в самый первый раз Мы строили НЗАС — Нефтекамский Завод автосамосвалов. Мы были кровельщиками, как сейчас, сказали бы сертифицированными 2 — 3-го разряда, кажется. Даже удостоверение сохранилось, где-то валяется. Настоящее, действительное удостоверение. Надо будет повесить у себя в кабинете на работе в рамке. Пусть видят мои пациенты, с кем имеют дело… Вот я сейчас расскажу, то, во что сам уже почти не верю. А тем не менее это было. Представьте — стройплощадка размерами в добрый десяток футбольных полей. На ней высоченные фермы — скелет будущего завода, собранный из мощных металлических двутавровых балок. Крыша, вернее каркас под неё — рамы. Лестница наверх и мы, без страховок лазающие по этому зияющему «подобию крыши» со здоровенными перфораторами с кошачьей ловкостью — высверливающие отверстия под будущие окна крыши. Эту работу, совершенно лишенную всяких правил и основ ТБ (технике безопасности) можно было заставить делать только таких болванов, как мы. Ответственного по ТБ стройки и всё, как сейчас бы сказали, коррумпированное руководство нашего ССО, следовало отдать под суд, что собственно и произошло по прошествии лет.

Но это уже другая история. Так мы батрачили с раннего утра и до позднего вечера с часовым перерывом на обед. Работать приходилось постоянно сидя на корточках, периодически вжимаясь в металлические опоры при каждом порыве ветра. За день так уставали, что приезжая в лагерь валились с ног замертво. Кормили нас традиционно, червивым супом… Мы были постоянно голодными, поскольку не были приучены к такой «пищи» и, пожалуй, не смогли бы протянуть и недели, когда бы ни предприимчивый однокурсник и наш товарищ и студент К. Каждый вечер К. возвращался в лагерь с щедрой «добычей» и говорил, что это доверчивые поселяне благодарят его за оказанные им услуги хавчиком и даже давали для голодной студенческой братвы. О, это были замечательные «кулацкие» разносолы, консервы, копчености и пр., сделанные с фантазией и любовью исключительно для себя. Это продолжалось некоторое время пока… пока не явилась в наш лагерь милиция и не устроила обыск в почивальне с пристрастным допросом каждого бойца:

— Кто из вас потрошил погреба в соседней деревне и забрал все продукты? Сознавайтесь! Отпирательство бесполезно! Следы ведут к вам!

Мы довольно быстро сообразили, о чём идёт речь. Ребята были неглупые, все хорошисты и отличники. В памяти сразу всплыли странные просьбы К. — «съедать все быстро и не оставлять за собой следов, в смысле мусора»… «Соратника» никто не сдал. Спасло и то, что мы тщательно выполняли его наста