Саваоф
Книга 2
Александр Мищенко

Автор сердечно благодарен за помощь в издании книги главе администрации Казанского района Т. А. Богдановой и руководителю фирмы «Маяк»

В. Л. Ташланову.

© Александр Мищенко, 2016

ISBN 978-5-4483-2072-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга-анонс

(Повести, рассказы, фрагменты – извлечения из романа «Спартак нашего времени»)

Опыт реминисцентной прозы

«Я считываю из космоса…»

Можно так смотреть на мир, что он есть мир бывалого и все, что в нем есть, все было: и Америка была до своего открытия, и атомы вертелись без нашего спроса до открытия атомной энергии, и так было решительно все, что у нас теперь есть. Однако через всю эту массу мира бывалого проходит у нас на земле свой особенный Млечный или Птичий путь к небывалому.

М. Пришвин, «Дневники».

Слякотный осенний день.

Еду к Бембелю в район Червишевского тракта. Остановка у многоэтажек. Радужные огни фонарей. Но вот я на нужном этаже. Роберт встречает, и через минуту я у него в кабинете. Громко сказано: показалась мне его квартирешка маленькой. Осматриваюсь. На стене цветная географическая карта полушарий. Бембель на стуле у стола, рядышком его неизменный костыль. Убийственный артефакт для демонстрации студентам эффекта силы земного притяжения, а если и покрутить в руке – для изображения тороидно-солитонного вихря. У Бембеля костыль может являть все сущее во Вселенной.Я на диванчике. Карта как бы раздвинула наши пределы в соответствии с темой разговора, о Земле и Солнечной системе, и кажется, что приветливо сияют нам звезды. Массивное лицо не хилого по комплекции профессора излучает радушие. Начало разговора задал сам хозяин, заявив, что еретик Бембель готов, спрашивайте, товарищ писатель.

– Ну, про еретика и разъясни, Роберт Михайлович, – прошу я.

Тот деловито и начинает:

– Я тебе так скажу. Я студентов своих по этому поводу спрашиваю: кто на базаре громче всех кричит: «Держи вора!» Да, сам вор и кричит. – И Бембель забулькал смешком. – О лженауке орут те, кто ею занимается. Если ты будешь доказывать, концепцию выдвигать и прочее, ты будешь настоящим ученым. А лженаука – это кричать, обзываться. Редиска, мол, ты и всякое такое прочее.Ставить клеймо на неугодных тебе. Так я и объясняю студентам. Так что быть лжеученым в нашем обществе почетно. Лжеучёные – лучшие друзья бездарных журналистов. Борис Авилов.Еретики ведь – это Джордано Бруно, Коперник, Галилей. Последний изумил меня совершенно прекрасным и главное справедливым изречением: «Авторитет, основанный на мнении тысячи, в вопросах науки не стоит искры разума у одного-единственного».И слушай-ка – здорово ж в этом ряду стоять! У меня волосы на голове от гордости пошевеливаются. – Опять смешок. – Приятно. Одного сожгли, а этих двух нет. Жаль, да?Причем Коперника признали еретиком после смерти посмертная слава.Единственный он, который живым ушел от костра, был Галилей. Будь сейчас Средневековье, Бембеля зажарили бы со специями.Он вынужден был унижаться, чтобы его не сожгли. Пообещал властям, что откажется от всех своих идей. На лекциях у меня звучит нередко: как относиться к произведениям Галилея? Я его одобряю. Одобрямс Бембеля многого стоит.Правильно он сделал. Надо было ему отказаться от идей дерзких, остаться в живых и продолжать работать. Подобная картина произошла с геологом Платоном Другиным, о котором нередко болит сердце Автора. Бесплодная, по сути, 15-летняя борьба обескровила его, и умер бесславно он.

С Самотлора Другин перебрался в Сызрань. Там и умер. Последней книгой, как говорят, которую он читал, была «Все люди – враги» Ричарда Олдингтона. В ней был подчеркнут карандашом этот фрагмент: «…если жить всеми чувствами, столько же плотью, сколько разумом, всеми своими непосредственными восприятиями вместо выдуманных, отвлеченных, тогда действительно все люди оказываются врагами». Незадолго перед смертью, как мне рассказали, Другин с горечью заявил: «Напрасно я боролся! Псу под хвост пятнадцать лет жизни выбросил, и пустота одна на душе осталась. Сухой остаток. Горький итог». Будто Ваня-электрон мой, прыгнул в бездну бескомпромиссной борьбы с Системой Другин. В этом разгадка многих трагедий на Руси, когда все ставят на кон, заявляя: «Погибну, а не подчинюсь!»

И проштыкиваются, не попав в хомут необходимости. Один ли он? Несть числа таким. В Сеть выложили неожиданные признания умирающих.

Бронни Уэр, медсестра, ухаживающая за умирающими, записала, о чем они больше всего сожалеют перед смертью. Позднее она написала книгу «Пять причин для сожалений перед смертью».

1.«Жаль, что у меня не было смелости жить своей жизнью, а не так, как от меня ожидали».По свидетельству Бронни, об этом люди сожалеют чаще всего.

2. «Жаль, что я так много работал».Бронни признается, что об этом упоминает каждый мужчина и часть женщин.

3. «Жаль, что у меня не было смелости выражать свои чувства».Бронни добавляет, что люди подавляют свои чувства, чтобы жить в мире с окружающими, но это мешает им стать теми, кем они могли бы стать.

4.«Жаль, что я не общался с друзьями».Многие теряют связь с друзьями со временем, и только когда они умирают, человек понимает, сколь многого он лишился.

5.«Я мог бы быть счастливее».Бронни с некоторым удивлением говорит, что это очень распространено. Только перед смертью люди осознают, что счастье – это выбор.

Хотя мог Другин при его-то мощном уме многого добиться в любимой им геологии. Он же променял ее на специальность правдоискателя. Так меняют ныне дело жизни на это иные из оголтелых протестников. И утираются потом, когда пуляют в них тортами, яйцами, отмахиваются, когда летят в них декоративные пачки долларов…

И вздохнёшь тут лишь: чтобы познать истину, надо прежде познать себя.А сожгли бы Галилея – кому что доказал бы он?

 

Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах.

 

В. Высоцкий. «Песня о вещей Кассандре»

Этим уркам все равно ведь ничего не докажешь. Ну, молоток Бембель. Пригвоздил: урки. А кто ж они еще?

Мощно и по существу говорил Бембель. Так думал я в минуту слушания его, так думаю и, переводя текст нашего разговора в литературную форму. И действительно, еретики двигают мир. И разговор о никогда не досужий. Пришел вот ко мне свежий номер «Литературной России» с рецензией дальневосточника Василия Авченко на книгу illuminationes («Озарения»). Лимонов взялся за создание новой религии, извлекая ее, строя собственную версию из понимания классических религиозных текстов. Критик одобряет искания ересиарха Эдуарда. «Книга цельна, – заявляет он, – и читать ее надо только полностью. Иначе ничего не выйдет, вырванные из контекста куски покажутся странным бредом. Да, это ересь – а весь Лимонов не ересь? Или, сказать по-другому, разве все интеллектальное развитие человечества – не ряд ересей, то дополняющих, а то опровергающих одна другую (выделение – А. М.)?» Такие еретики, движители мира всегда – вырвавшиеся из ряда себе подобных. В субботних «Вестях» Сергей Брилев устроил встречу с композитором Родионом Щедриным. Отталкиваясь от протестов и протестников, будоражащих ныне наше общество, журналист и задал вопрос собеседнику так, скажу вольно: есть мнение большинства, что являет собой как бы демократию, и есть мнение меньшинства, как на это смотреть. Да-да, как смотреть на ту же Новодворскую с вечным ее большевизмом? Особа ж это, которую разжигало само слово «революционер», пламенеющее во мгле тогдашней России, взбученной Перестройкой. Так, наверное, чувствовали его Овод, Гарибальди и другие подобного рода личности с огнем Спартака внутри, революция для которых являла собой метафизику бытия, как мог бы сказать А. И. Герцен. Р е в о л ю ц о н е р – что раскаленная поковка в горне. Но изменились условия, поковка остыла, и что? Поблекла Новодворская. Как и другие революционеры, ибо рождены такие для борьбы, иначе – для войны. Хотя ратуют вроде бы за мир, за благоденствие России и человечества. Однако, автоматом Калашникова не пишутся ни воззвания о мире, ни трактаты, ни всякие другие проповеди фарисейского толка. Другое дело – стихи в небе, писанные инверсионными следами самолета – прецеденты есть… Как пишут в Сети «революционер» станет скоро самой модной профессией. Ниспровергатель, упразднитель и новый «непоротый» человек. Устроитель протестных катаний в тележках из супермаркета по центральным улицам. А иначе как?..

И иное совсем дело, когда созидает пространства духа, острова культуры и интеллигентности в кипящем море самовлюбленного бизнеса и децибельных концертов для увлеченных поп-искусством недорослей ошеломительно обаятельная, «вольнодумной глубины» певица Елена Камбурова и в сообщества ее друзей естественно вливаются, изживаясь в них искренностью, с донца души идущей, Венеамин Смехов и Алеша Петренко, Александр Филлиппенко и Никита Высоцкий, Юрий Рост и Владимир Дашкевич, Инна Чурикова и Юрий Норштейн, Эльдар Рязанов и Дмитрий Харатьян, Андрей Макаревич и Константин Райкин, игуменья матушка Ксения и другие.

На интернет-холме, в Гайдпарке, то бишь, зазвучало надыси про ненавистное мне понятие «жлоб». Дружок у меня есть прелестный, ныне бурила Оскар Хабиденов, по мне самолучший казах-русист в Сибири из учителей родом. Не мог не вспомниться мне в этот момент Виктор Петрович Астафьев. Как разумею я, он являет собой живое подтверждение афоризма Уистена Хью Одена: «Только второстепенный писатель может быть идеальным джентльменом: крупный талант – всегда в некотором роде хам… Умение хорошо держаться – неопровержимый признак бездарности». А их – стаи, которые терзали писателя на закате его дней. Завидуя писателю, бездари тешили себя надеждой, что он плохо кончит… Тот же мог бы им крикнуть: «Не дождетесь!» Вот и упокоился Астафьев в Овсянке. И крест на его могилке вопиет будто б: «Не дождались, братья!» Достойно ушел в «вечный строй» писатель-фронтовик, недреманная совесть России.

Но что есть совесть, если основательно помыслить о ней в век, когда наше мышление все шире и дале, как говорится, проницает квантовые начала жизни? Совесть, как я мыслю о ней, вездесущна, как любовь, и как любовь же являет собой подобие нейтрино, предсказанных Паули Вольфгангом. Те веса не имеют, а являют собой основания Мироздания. Ученые открыли три вида нейтрино. Серьезная научная информаия. В обсуждении ее в Сети мне показались интересны два отзыва.Галина Бондаренко:«Всякая посредственность всегда опорочит то, что не входит в рамки её понимания»… И такое заявление прозвучало.Евгений прозвище Могила: «Науку двигают только лишь те, кто может мыслить в разных ракурсах». Я как топограф смею сказать: в геодезии (и в артиллерии, в частности) существует метод засечек объекта с трех точек. Это очень надежный репер для заявы о трех видах нейтрино и о трех ракурсах. Разные ракурсы дают познать объемность и глубину явления.Покоряя все возрасты и пространства, пронизывает совесть все наше бытие. Бессильны перед нею все препятствия. Законы, установления и декларации. В любой момент она может куснуть человека. Как рысь, висит всегда на загривке его. И если говорить о ней в связи с писательскими делами, то есть для меня лично читатель-совесть. Не могу избавиться от присутствия его даже в моем кабинете. Ходит он маятно будто б по комнате. На балкон выйдет. Не покурить (кажется, он не курит). Ждет просто. Вновь вернется назад. Ожидает, когда я ему приуготовленный какой-то кусок прочитаю. Поэтому и тревожусь. Неизбывно живет во мне этот вопрос: «А что скажет Валентин Распутин?» Хотя мне интересно знать, что скажет о романе и Оскар Хабиденов (самое то ему теперь жить в моем романе) помнишь, друже, как сочинили мы дуэтно: «Ходили чаши по рукам в день именин Оскара», что помыслят в лесостепном Приишимье, там, где вырастали, как березовые колки, ранние мои очерки и рассказы, его земляки, генерал ветеринарных дел Сергей Васильевич Деркач со свет-Катериной. Надевал я его фурагу с приговором: Тяжела-то шапка Мономаха, удержать не просто… А талантливый рыночник на крестьянской ниве Владимир Леонидович Ташланов, демократичнейшая душа и умница Владимир Иванович Барабанщиков. И Витя Курочкин еще, являющий собой эпоху «Аннушек». Только Курочкину с его отзывчивостью на боли всего живого доверяли возить цыплят. Он это гонялся за полярным сиянием на Ямале, и он повторил полет Чкалова под мостом через Иртыш у Тобольска. И ему за успехи Ишимского аэроклуба жал руку сам легендарный Покрышкин. Пошутил тогда Курочкин: «Неделю руку не буду мыть».

– Атлёт! – восхищенно сказал прославленный летчик. Это прекрасный финал шутки. Бывает же не до шуток после шуток. Вот реальный факт из жизни. Развод с женой по-быстрому? Нет ничего проще! Этот любитель внезапных и весьма сомнительных шуток добился разрыва отношений очень быстро. Нет, он не тратил свои нервы, доводя семейные ссоры до апогея, и не зевал часами в кабинете юриста. Все, что он сделал, – это подкрался на своем автомобиле к взятому на буксир грузовику и разбудил задремавшую жену криками «Черт!!! Эта фура летит прямо на нас!» Перченая шутка стоила этому парню кольца. И пары передних зубов в придачу…

Будто легкий ветер, шумит мотор, и в моем сознании вспыхивает, как взял меня Витя Курочкин в полет на спортивном самолетике ЯК-52.

И кувыркались мы с ним, как голуби-турпаны над Ишимом, над тысячеозерьем здешней лесостепи. Крутую музыку завел пилот Курочкин для друга-писателя. И выделывали мы фиоритуры в небесах, исполняя «абракадабру». Это славно, громадьяне. Но когда встречаешь подобное в литературе, в заумных творениях критиков, дрожь с холодком охватывают позвоночный столб, судите сами: «Обеспеченность литературной формы духом аксиологии своего народа, исповедальностью и ответственностью художника перед высшими силами и самим собой обеспечивают органику бытования канонических форм за пределами поэтики художественной модальности, которой, вопреки утверждениям исследователей (Н. В. Цимбалистенко), нет в культуре творчества первого послевоенного поколения ненцев и ханты. Защищая свою среду обитания, писатели защищают богов своей природы и свою связь с этими богами, наличествующими в мире родных для них территорий». Бред наукообразия тут явно наличествует, спору нет. Самое печальное, что процитирвал я тут своего товарища. Это он дал в мудрёной своей работе «Русский мир в отечественной литературе: этнофилологический аспект». Читаешь ее, и волосы дыбом встают. Думаешь, что голимый дурак ты, коль не разумеешь такую НАУКУ. Истинно, абракадабра.

Фигура это высшего пилотажа – во всех допустимых плоскостях, тут и штопор, и петля, и полупетля, и бочки правая и левая, и переворот через крыло, и поворот по вертикали, и перевернутый полет, и обратный штопор, и петля с бочкой, и бочка на тангенсе в 45 градусов, и бочка на снижение. Шли затем строго по нитке, не делая крена. Потом Витя энергично брал ручку на себя, и мы без задира взмывали вверх, выдерживая края на вираже. Думала нога пилота при вращении бочки на ноже. Потрясающим был коэффициент моего обалдения. Колесом крутились и переворачивались перед моими глазами вокзал, элеватор, центральная городская улица Карла Маркса с трехрядьем яблонь-кислиц по сторонам.

По этой улице по призвучию из хабаровского детства – Курлы-Мурлы я ехал на свадьбу свою. Здесь сфотографировался на экран моего зрения хвост пролетающей в окрестностях Земли кометы Галлея, которая летела и над головой Канта.

ПРИМЕР КАНТА

И напрасно ссылаться на пример Канта, никуда не выезжавшего, ничего не осматривавшего, не делавшего туристических заметок, не оставившего дневника путешественника, не делившегося с друзьями впечатлениями об увиденном, не составлявшего альбомы зарисовок. Фотография тогда еще не родилась, хотя уже родился Дагер, но если бы эти двое поспешили, ничего бы не изменилось. Кант все равно не сделал бы себе имени великого путешественника, и даже путешественником его было бы трудно назвать. Возможно, он совершал недолгие прогулки за городом, но этого мало, чтобы отнести человека к разряду путешественников. Слышал ли он во время одной из своих прогулок по берегу Балтийского моря крик? Слышал ли он вообще крики? Или его слух был настроен только на шепот, подобно тому, как его зрение было настроено на темноту, где он видел столько, сколько обычному человеку не увидеть и днем? О том, что он наблюдал комету Галлея, нет никаких сведений, хотя вероятность этого велика, ему было уже за тридцать, и он вполне мог испытывать интерес к небесным явлениям, подражая в этом своему сверстнику Иоганну Паличу. Неподражаемый Кант подражает крестьянину Паличу! Мог ли он подражать кому бы то ни было? Очень сомнительно. И лучше оставить эту гипотезу, приняв за факт, что Кант никогда не наблюдал комету Галлея, хотя она в течение трех дней стояла, висела, летела у него над головой. (Дюринг Евгений. След в след С. Беккету).

И церковь еще, собор, мэрия, квадраты жилых кварталов, пушки в военном городке, лента Ишима, зеркала озер. В вертикаль восстала водная гладь одного из них с карасем-городом очертаниями, совсем не случайно попавшим в герб его. Сартикулировалось в тот момент в моем сознании: «И уже вертикальны воды», встал на ребро будто знаемый мною Тихий океан в Апокалипсисе, опрокинулся в вертикаль, как у стартующей в космос ракеты, огненный хвост Галлеи в картинке сознания. Внутренности мои то опускались, то вдавливались в грудную клетку, то я их просто не чувствовал. В какой-то момент мы по вертикали поползли вверх. Вдруг словно оборвалось что-то: я перестал слышать натужный гул мотора. Стало тихо-тихо, у меня, кажется, исчез вес, я завис и стал будто б бесплотный, как ангел. Потом были свистящий штопор и бочка на птичьей уже высоте, после которой мы перешли в парящий полет и ощутил я себя чайкой. Плыл какой-то безмолвной музыкой, пела каждая клетка моего тела, и время вроде бы остановилось. Подобное почувствовал в себе и за штурвалом «тушки» некогда: я будто, превзойдя всевышнего, рулил временем и Эвклидовой геометрией и вьяви жил в биокомпьютерном будущем человечества. Дал тогда мне друг Володя Джугашвили, светлая ему память, порулить лайнером из левого кресла, а шли мы в полете большим кругом: Тюмень-Москва-Ухта-Ягельный-Тюмень…

Как не сказать о замечательном выученике Курочкина чемпионе мира по самолетному спорту Саше Мякишеве. Его слово о моей книге тоже будет знаковым: кто знает цену святому труду, тот знает и цену литературе. А «привычку к труду благородную» впитал он в свой кровоток с детства. Это естество его деревенское. Деревня на труде стоит, из труда и растет она. Отец у Саши был трактористом, то покосы, то пахота, все в поле. Поэтому мать сына в сельхозтехникум Ишимский за ручку, можно сказать, привела. А что в авиацию попал, то тут случилось по О Генри, который мудро сказал когда-то: «Не мы выбираем дороги, а они нас». В школе учился – так у парнишки было. Пришел домой. Первая задача – воды натаскать. А до колонки, он как-то замерял, 800 метров. Две фляги берешь, надо ж напоить корову, быка, овец и теленка…

А помимо названных сонмы еще людей в Ишимской лесостепи ждут моей книги. И думаю я: достучусь ли до них? Но – Распутин. Большой художник. Совесть России. Что скажет Распутин? (Хоть латинизируй это трехсловье, как крылатую ныне вопросность теледопросителя сотен «персон» Анатолия Омельчука Arent Omeltchuk Если б спросил Омельчук, я бы именно такой, «первозванный» термин употребил).И действительно, что? И мог бы он спросить, чего, мол, это вы, Александр Петрович, забеспокоились? Совесть нечиста, что ли? Я ответил бы: «Была бы спина, вина всегда найдется». «Тем грустнее вредное смешивание вины и беды, что различать эти две вещи очень легко» (Чернышевский, Русский человек на rendez-vous). И спросил бы в свою очередь: «Историю, а верней анекдот, который, говорят, очень любил Василь Макарыч Шукшин, знаете, Валентин Григорьевич?» И прозвучало б ответ: «Что же это за история-анекдот?» «Извольте». А я рассказал бы его, хоть уверен, что он-то знает, но тут случай такой, что не лишне его вспомнить еще раз.

Идет заседание суда. Судят какого-то мужика. Прокурор сурово выложил про его вину. Потом, в подхлест ему давай судья понужать мужика. Ну, чисто как Ипполит Кириллович в «Братьях Карамазовых», когда сотрясался он в обвинительной речи нервной дрожью, считая ее за chef d’ceuvr, за лебединую песнь свою. Такой, мол, ты сякой, разъедришкин, так твою мать. Так было в те времена, когда, по-фонвизински, была «так юстиция строга, что кто кого смога, так тот того в рога». И выносили помпадуры, живописанные Салтыковым-Щедриным, загадочные приговоры в таком роде примерно: «Нет, не виновен, но не заслуживает снисхожденья». И вдруг в зал судебного заседания входит одна старушка. Бледная такая, скукоженная, помятая, изжульканная, как рубль, зажатый в руке умирающего с похмела бомжа человека живущего в пространстве, и с поношенным таким лицом, если уж честно довершать ее представление. Идет это совершенно истасканное существо – часто встречаю такое на родной улице Холодильной – как старая морская швабра на допотопном судне (это пираты Аденского залива не «швабрят», новье с электроникой их посудины), прямо в первый ряд. Тут судья останавливает старушенцию, схмурил брови и вопрошает грозно, словно собирается ее прибить, как часто это звучит у судейских: «Вы кто такая?» «Совесть», – отвечает она тихим бескровным голосом. «Чья совесть?» – вопрошают ее грозные очи. «Его», – отвечает старушка и показывает рукой в сторону подсудимого. «Посторонним тут нельзя, бабушка», – смягчившись на момент, говорит судья, собираясь уж и предложить ей присесть. Но не на таковскую напал. Нахально так, как судье кажется, смотрит на него случайная гостья. «Освободите помещение!», – приказывает ей, начиная вскипать, судья. Старушка все также тихо говорит: «А я и ваша совесть». Ясно и понятно, громадьяне?

Вернусь, однако, к русисту нашему Оскару Хабиденову и прозвучавшему на интернет-холме про ненавистное мне понятие. Так скажу я по реченью Оскара, что мне, сиволапому, только и не хватало такой политграмоты, какой пришлось внимать, насчет жлоба. А судит о нем Александр Зеличенко просто и доходчиво. Жлобами он называет тех, у кого преобладают личные мотивы. Жлобы, по политграмоте Зеличенко, не делают революции, их делают революционеры. У Владимира Ильича Ленина был в роду один еврей, но вождь наш мало или почти не придавал этому значения. Для него звучало как национальность одно:революционеры.Участие жлобов в этом деле ограничивается только утаскиванием из разграбленной помещичьей усадьбы бархатных штор на платье жене а карателями на Украине – ценных вещей из квартир в Донбассе. Оттуда же угоняли они на воровские рынки легковые автомобили… Но все это – дорога в никуда. Верно ведь и глубоко, Саша. Но дале. А вот «честное государство», или «доброе государство», или «честное и доброе государство» годились бы. Точно, согласен. И такие идеи в среде сегодняшней оппозиции тоже есть. Но они пока только-только начинают просверкивать. Их оппозиции еще предстоит осознать. Ничего не скажешь: мудрые ребята выступают на интернет-холме. Ибо приходит время засучивать рукава и созидать, воткнув штыки в землю, – пахать, сеять, веять, строить, плотничать и прочее, но революционеры не у дел оказываются. И чего революционерить ныне, когда Президент наш В. В. Путин свершил самый гениальный, может быть, политический, государственный ход: жестко и решительно заявил, что медицина и образование в России будут бесплатными.А это ведь то завоевание социализма в СССР, чему завидовали во всём мире… Думаю теперь о будущем внука-десятиклассника Илюши, что, слава богу, не придется ему, оставшемуся без отца, Сереженьки нашего, безвременно покинувшего во цвете лет этот мир, платить за учебу в университете. И две у нас с женой ныне заботушки: судьба внука и возможность поскорее сделать памятник сыну. Полтора года прошло после его скоропостижной смерти, а Нинуля моя почти каждый день плачет, я же держась тверже, по-мужски каждодневно осознаю, как нелепо это и неестественно, противу природы, когда родители хоронят детей… Как бомжи политические: нет у них места жизни. Зато они «профессиональные патриоты», а это вам не фунт изюму. беспартийный дал в Сети такой отзыв: «Ну надо же, Удальцов революционером себя объявил! Ну конечно, бабки-то отрабатывать надо! Нашел себе занятие по-жизни – народ баламутить, чем не заработки! Нашим сегодняшним пенсионерам такие и не снились! Лучше бы на благо Родины поехал в Сибирь, город построил, добычу и переработку чего-нибудь затеял. А так, на публику работать, спина-то не гнется, а язык – без костей. Тьфу!» Вопрос серьезный. Видится человеку, ввязавшемуся в дискуссию, будущее революционера, «профессионального патриота» в труде на необъятных пространствах России. Там, скажем о том, где нашли себя и декабристы. На Сенатской же площади революционность, оппозиционность, протестность этой молодой поросли России не равна была их уму и вселенской предназначенности. А в литературе что?

Литература в оптике В. Огрызко и «Лит. России»…

Общаюсь с главным редактором «Литературной России» Вячеславом Огрызко. Товарищ наш классный, он в критике – беспощадный Базаров, не дай бог попасть под его скальпель. Другого такого я не знаю. Слава Огрызко знает это. ОГРЫЗКО. Истоки фамилии. Несмотря на свою очевидность, Огрызко, Огрызков, Огрызлов – фамилии не с одним значением. Бытовали прозвища Огрызко, Огрызок со значением «остаток, кусок чего-либо». Их могли получить либо нищие, питающиеся подаянием с чужих столов, либо выделенные из семьи за провинность на выселки. В других говорах, например, на Вологодчине, Огрызок – это тщедушный, низкорослый слабак, а в Смоленске так дразнили сварливого несговорчивого человека. Это вполне соответствовало другому прозвищу – Огрыза: грубиян, вечно всем недовольный, резкий, огрызающийся. Первые Огрызы превратились в Огрызовых, Огрызиных, Огрызинских. (Источник: «Энциклопедия русских фамилий. Тайны происхождения и значения.» Ведина Т. Ф., М.: АСТ, 2008.)Препарирует писателей Огрызко так, как что инда мороз по коже прохватит, подумаешь когда, что сам можешь попасть под нож его. Созвучен товарищ мой с виртуальным неким Малютой Скуратовым в отечественной литературе, что не может не внушать страха любому словеснику. Скажешь лишь тут, реминисцируя с Некрасовым:

 

В мире есть царь,

Этот царь беспощаден,

Огрызко названье ему…

 

Не раз убеждался я в том, что к генетике своей в прибавку имеет Огрызко доступ к «досье» разным и спецархивам, какими известен резидент «красной паутины» Александр Байгушев, но на этот счет домысливать ничего не буду.

Итак, общение с Огрызко.

– Пользуюсь случаем, Вячеслав Вячеславович, что ты в Тюмени, побывал в Тобольске. Ты – в Западной Сибири, где ныне – пассионарная вершина мира. Ты побывал на презентации «Сибирской книги» Омельчука. Ты – в пекле творческой жизни. Обращаюсь к тебе как столичному критику-эксперту: «Изрони золотое слово со слезою смешанное, в Литературный манифест Автора, пронизывающий так или иначе мой «Дом под звездами». Будем исходить из того, что «у нас была великая литература», как это прокламирует «ЛР». Прошу принять во внимание и мою собственную позицию на этот счет. Я могу сказать об отечественной литературе на рубеже двух тысячелетий: ты и убогая, ты и великая. Итак, вопрос: «Что ты можешь сказать о литературе нашего времени? Какой видишь литературу ХХ1 века?»

Деконструкция: долгоиграющий «эксперт». Увильнул от меня Огрызко по вполне извинительным обстоятельствам, жду от него ответа письмом уже в 2009 г. Но частичную экспертизу получил в свежем номере «Литературной России». Вячеслав издал Словарь «Кто сегодня делает литературу». Независимого обозревателя из Германии Юрия Осипова изумляет доскональное знание автором подноготной почти всех писателей, чьи имена сегодня на слуху. Выразительно и метко, в иных случаях прямо-таки пригвождая «подследственных», он словно булавкой нанизывает их в свой обширный и пестрый гербарий. Многоведущ и глубок критик, этот современный Карамзин, по представлению писателя из среды стратегических разведчиков Александра Байгушева. Итак, истинно в русском наотмашь разгуле своего критицизма:

«Гувернантка русского феминизма» (Мария Арбатова).

«Багаж из старых анекдотов» (Аркадий Арканов).

«Ошибка Твардовского» (Константин Ваншенкин).

«Бунт глянцевого персонажа» (Дмитрий Воденников).

«Не верьте подхалимам» (Владимир Гусев).

«Угадать партийный курс» (Леонид Зорин).

«Не докарабкавшись до вершин» (Владимир Костров).

«Человек с ружьем» (Андрей Немзер).

«Крамола смиренной послушницы» (Олеся Николаева).

«Игра в историю» (Эдвард Радзинский).

«Драйв и страсть казанской сорви-головы» (Анна Русс).

«Комсомольские активисты переквалифицировались в психоаналитики» (Мария Юденич) и прочая, прочая. Дарья Донцова первое место в рейтинге писателей. Базар-вокзал литературный.Это второй выпуск Словаря, будет и третий. Из них можно извлечь очень нужный сегодня указатель: что сегодня нужно читать, что не читать и как читать. Туда, может быть, войдет и обойма: Акунин, Гришковец, Лимонов, Мамлеев, Пелевин, Петрушевская, Садур, Сорокин, Толстая, Улицкая, Шишкин, съединенные интервью журналистки Кристины Роткирх в ее книге «Одиннадцать бесед о русской прозе» (2009). Печально воспринимаю я заявленное в ней Шишкиным: «Все мы живем не в своих словах…» Когда слова утрачивают свое значение, народ утрачивает свою свободу.Конфуций (версия перевода Ф. А. фон Хайека).Хотя родиной из Слова. Но кто мы тогда? И кто есть кто в родном своем слове? М-да, не в своих санях – еще куда ни шло… Говорить хорошо, когда за словами счастье, когда слова льются легко и свободно. А когда человек несчастлив, могут ли помочь ему такие неверные, ненадежные вещи, как слова? От них только тяжелее.Эрих Мария Ремарк. Возвращение.На первый вопрос, о литературе нашего времени, ответ как бы получен. Остался второй. Ждем-с, Вячеслав Вячеславович. Получится – до морковкиного заговенья – так тому и быть.

Ура-а! Получилось. Огрызко вновь в Тюмени, прибыл как эксперт на телевизионный смотр. Все завершилось, на этот раз «сессия» прошла в нефтяном Увате. Заловил Вячеслава. И вот в кабинетике зама телевизионного головы нашего Омельчука Светланы Назаровой. Она деликатно оставила нас, пригласив располагаться на диване. Я ж подставил диктофон мэтру-эксперту, слушаю моложавого в модной стрижке (готовили к эфиру и мастер-классу знатно) Огрызко:

– Ближайшие несколько десятилетий ожидать, что наша литература будет все также великая – это немножко самонадеянно. Будет готовиться поле для подъема ее, следующего взлета. Сейчас будут отдельные какие-то проблески, отдельные явления. Почему мы говорим, что в прошлом была великая литература? Потому что общество было уже во многом оторвано от культуры и в среднем было достаточно малообразованным. Насаждались ложные идеалы и в плане идеологии и в плане литературы и т. д. Ведь практически у нас люди не знали ни настоящей истории, ни настоящей философии. Знающих были единицы. И выросло несколько поколений, для которых шкала ценностей была с ног на голову перевернута.

– О смуте времен Перестройки только и скажешь, как и о Великой Отечественной войне как о времени «воющего набата».

– Считалось, что если человек занимает должность в руководстве Союзом Писателей как Георгий Мокеевич Марков там или Юрий Васильевич Бондарев, их книги и есть самая высокая и настоящая литература. На этой литературе как бы воспитывались. И что же мы после этого хотим?

– Ты прав, Вячеслав Вячеславович. Секретарская литература была фактом, яркий в этом плане тот же Вадим Кожевников. Я давно уже означил такие писания для себя чисто художественно как буйно цветущий в годы социализма осот на поле социалистического реализма, питательная среда этого – бюрократия, пронизавшая сверху донизу государство. Можно, язвя, назвать ее улялюмом чиновников.

– Ничего путного сейчас ждать не стоит. Сначала нужно изменить уровень общества, его сознание, шкалу ценностей, тогда действительно можно будет говорить о каком-то новом взлете. А сейчас мы имеем дело с малообразованными людьми, достаточно поверхностными. Для журналистики это, может быть, и сойдет. Но не для литературы. Зачастую пишут книги люди, которые претендуют считаться как бы совестью народа, исходя из ложных посылок: отталкиваются от проблемы. Проблемы действительно все важные. Плохо с экономикой там, плохо с нравственностью, плохо с сельским хозяйством и пр. Но при чем здесь литература? Не об этом же должно быть в ней, о том, что у нас плохо сеют там или пашут или плохо коровники строят. Этим пусть занимаются газеты, телевидение. Я даже не говорю сейчас о других вещах, о том, что безусловно будут какие-то новые формы. Соединение, например, литературы с телевидением роман-сайт, положим. Да мало ли чего еще. Новой «Войны и мира», однако, по определению уже не будет. Это естественно, Вячеслав Вячеславович, фронтир же, с какого человечество стартует в биокомпьютерное будущее.Потому хотя бы, что четыре тома сегодня никто не осилит.

– Мы не можем «Пирамиду» Леонова осилить. Я ее два года читал.

– О чем и речь. Должно быть нечто другое. Что это будет, аудиовизуальное нечто? Тексты, может, которые будут сочетать в себе и типографские способы, и аудиозаписи, видеоряд. Подобные книги выпускает ныне прекрасный наш родиновед, дерзающий тюменский письменник и телевизи онщик Анатолий Омельчук. Называет все это ПРОЕКТАМИ.Делают попытки некоторые. Вознесенский, к примеру. Он пытается идти в ногу с прогрессом. Но пока есть форма, но нет души.

– На мой взгляд, Слава, прорыва можно ждать на путях резкого сближения «физики» и «лирики». Это то, что я говорю обществу в новом моем романе: науку во главу угла!

– Это повторение 60-ых годов и ничего хорошего не даст.

– Нет-нет, тут содержание по сближению двух сфер другое, и мы на дискуссию отвлекаться не будем.

– Я не знаю, что это будет. Мифологический какой-то космос, продемонстрированный в поэзии, например, Юрием Кузнецовым. Парадокс, но в поэзии мы действительно имеем какой-то прорыв. Будущее в ней связано с именем Юрия Кузнецова, который обозначил какие-то вехи. В прозе такого прорывного не произошло, потому что, допустим, тот же Леонид Максимыч Леонов, он уловил какие-то многие важные существенные идеи, не до конца даже нами понятые, но…

– Счеты как-то сводил он со сталинизмом, когда это стало уже безопасно. Сталин, однако, в фаворе сейчас. И славословия ему не насаждаются с верхов, а идут как бы из недр народных. Массы так же могут заблуждаться, как и вожди. У Маркеса о подобном же самодержце. Судите сами, громадьяне, хорошо это или плохо: «Когда его оставили наедине с отечеством и властью, он решил, что не стоит портить себе кровь крючкотворными писаными законами, и стал править страной как Бог на душу положит, и стал вездесущ и непререкаем, проявляя на вершинах власти осмотрительность скалолаза и в то же время невероятную для своего возраста прыть, и вечно был осажден толпой прокаженных слепых и паралитиков, которые вымаливали у него щепотку соли, ибо считалось, что в его руках она становится целительной, и был окружен сонмищем дипломированных политиканов, наглых пройдох и подхалимов, провозглашавших его коррехидором землетрясений, небесных знамений, високосных годов и прочих ошибок Господа…» Сталину, однако, отдают и Сталиново.

В Чечне 23 февраля вспоминают жертв депортации чеченцев в 1944 году. Глава республики Рамзан Кадыров почтил их память на своей странице в Instagram.

«Сегодня во всей Чечне поминают именно жертв депортации. Мы не забудем трагическое прошлое, чтобы оно никогда не повторилось! Да смилостивится Аллах над всеми, кто остался лежать в бескрайних степях Казахстана, Средней Азии, а также в Сибири!» – написал он.

Кадыров добавил, что ответственность за депортацию жителей Чечни и Ингушетии лежит на Иосифе Сталине и Лаврентии Берии.

«Семьдесят два года назад Иосиф Сталин депортировал чеченский и ингушский народы. Операцией руководил Лаврентий Берия. И да будут они оба прокляты во веки веков!» – написал он.

Кадыров также напомнил о необходимости вспоминать героев и отдавать им дань уважения, а также пообещал не забывать трагическое прошлое своего народа.

– При всем том образе его писательской жизни и другие вопросы возникают. Он всю жизнь осторожничал. Те предыдущие его книги, увы, сегодня уже не востребованы. Они скушны. Какие-то книги вторичны. А ведь он великий мастер. Сгубили Леонова две вещи. Сверхосторожность и то, что, видимо, он так и не нашел своего героя. «Русский лес» – это все-таки книга о проблемах. Ведь не зря некоторые остряки еще тогда шутили: «Сколько леса он этим романом сгубил на производство бумаги для издания его многомиллионными тиражами!» Кто сегодня помнит, о ком и о чем это у него?

– Я фамилии героев не помню.

– Но ждать литературного взрыва, что это прямо сегодня случится, практически бесперспективно. Андрей Гусев:У русской литературы великое прошлое, тоскливое настоящее и, как это ни печально, туманное будущее.

– Два молодых эксперта «Литературной России», Беляков и Рудалев вели диалогически недавно разговор о современной литературе. И вот один из них заявил под занавес дискуссии, что может неожиданно случиться чудо с новым сочинением, которое взволнует общественность. И это будет или новый автор или, скорее всего, со стажем уже, но прежде мало известный. Ждут твои эксперты прорыва. Но о Рудалеве, Об одном из двух, что сердцем исследуют современную литературу. Рудалев мне нравится. Но вот его анализ Федора Абрамова. Староверка Соломея из рассказа писателя. Глубокодонная героиня из недр жизни, для которой, по мысли критика. «слово всегда оставалось высшей аксиологической категорией»…

– Все ждут прорыва. Но это не значит, что он случится завтра.

Сошлись с Огрызко на послезавтра.

– Для меня знаковый Деррида, – мое уже звучит, – блестящий представитель постмодерна. Я лично вижу такой роман будущего, какой прокламировали он и другие мыслители. Роман, открытый в бесконечность. По пушкински: такой, где есть «даль свободного романа». А дали не имеют конца, и потому токмо конёк-горбунок мой в писательстве – деконструкции, делают мой роман бесконечным, как Вселенная.Шлегель писал, Слава, что роман – изначальная форма романтической поэзии, что это – смешение форм. Я кровью, как может воспринять свободу раб, впитал в себя его мысль, что эта форма являет собой свободу от всех оков, неизбежных в поэзии в собственном смысле этого слова. Пережил в себе и могу сказать, что роман – форма бесстрашия. Не все, однако, готовы броситься на амбразуру. Да и вообще настрой бывает всякий. Идиллический, к примеру, в котором пребывает немало письменников, отводя душу в откликах разных в социальных сетях. Вот Фейсбук, из мирного течения писательской жизни.

Весеннее

Петр Алешкин, поместив ряд снимков.

В Москве на газонах траву пора косить, деревья вовсю зеленеют, а в Подмосковье, особенно у нас на Северо-Западе, в субботу ещё кое-где не растаял лёд возле домов.

У меня на даче вторую неделю цветет волчье лыко, зацвёл кустарник ещё на снегу. Цветут крокусы, мать-и-мачеха и ещё какие-то синенькие цветочки. Как зовут, не знаю.

В субботу сажал разные овощи, а возле меня всё время крутилась какая-то птичка, пыталась помочь, временами пела мне свои удивительные песни. Совершенно не опасалась, бегала по грядкам в метре от меня.

Людмила Щипахина. Как хорошо! Славно… Спокойно…

Вера Куприянова. Это незабудочки у Вас первые (синенькие, лесные красавицы). Поторопились к Вам, добрым людям скорее прорасти, чтобы не забыть Вас никогда.

Да-да, роман – форма бесстрашия. Я лично, по крайней мере, вижу это именно так. Таким вижу роман в стихах «Евгений Онегин». Вдохновение – это ведь устремление воли, когда такой порыв в себе ты таишь, что способен лететь без крыл. Та же реминисценция позволяет в любой момент выпорхнуть из заданности сюжета, когда ты СВОБОДЕН. И не беспокоишься, что не найдешь читателя. Читатель же, по Барту, это то пространство, где запечатляются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении, а в предназначении… Читатель – некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют… текст. Добавлю: если говорить о русском, перерастающем себя читателе: в нем живет ментальность русского народа, ищущего правды и только правды и не могущему жить без правды. Сегодня тем более, когда мы в «межцарствие» эпох низвергнуты, от социализма ушли и к капитализму не пришли. Никто не знает, что есть добро и зло, если он сам не есть созидающий (Ницше). Проблема, если поставить ее бескомпромиссно, в одном: есть ДЕЛАТЕЛИ и КРИВОСЛОВЫ. Понятно, кто ближе к истине… Так поэт-златник Вячеслав Иванов восклицал:

 

Он нужен, одинокий пыл

Неразделенного порыва!

 

– Все формы нужны, – сказал Огрызко. – Если их не будет, прекратится развитие. Другое дело, что не может превалировать одна форма. Постмодернистские приемы и постмодернизм десять лет устойчиво определяли литературные наши события. Но прорыва все равно не случилось.

В кабинет заглянула озабоченная Светлана Назарова, подсказала, что нужно уже уезжать в аэропорт, а то можно опоздать на рейс. Эксперт мой заторопился и свернул, извинившись, разговор.

– Один вопрос, Слава. Не находишь ли ты, что многие романы, если говорить о них, герметичны, закрытые они? До того закупорены в местечковость проблемы, места и сферы действия, в утилитарность, что дальше некуда. Тесно в них и писателю, и читателю. Истинно так. Не в бровь, а в глаз прозвучало это у Вячеслава Сухнева: «Мы живем в эпошку болотной литературы, когда вершины еще затянуты туманом и дождём. На осмысление наших гомеопатических достижений нужно время. А его-то и нет…» Отчего вырвался в «даль свободного романа» Пушкин и другим лыжню проложил? Токмо оттого.

 

Жить и сгорать у всех в обычае,

Но жизнь тогда лишь обессмертишь,

Когда ей к свету и величью

Своею жертвой путь прочертишь.

 

Б. Пастернак

Урезанный какой-то, кастрированный мир, и очень это угнетает, когда тусуется в конкурсах разных одна и та же колода карт. Прорывный писатель – белая ворона. Оттого много ощущается в такой литературе от мерина и меринов. По нашим особенно космическим временам.

Будто не вселенские мы, не из Млечного пути, не из Солнечной ситемы и даже не с планеты Земля. В бочке, сброшенной где-то в веси как в пушкинской сказке, чтоб болталась она по морям, по волнам… Селедочное нечто. Затоваренная бочкотара, если язвить до разгула.

Не мог не вспомнить я Достоевского, и вспомнил, конечно, Федора Михайловича, смешного его человека («Записки из подполья»), который задумался, поставив себя в такую необычную ситуацию Жил он, положим, на Луне или на Марсе. Свершил там срамной и бесчестный поступок. Поруган был, обесчещен так, что полыхался во сне даже. Кошмары его терзали. И попал вдруг на Землю. И спрашивает писатель (свои же собственные слова вложил Федор Михайлович в уста смешному человеку): «Продолжал бы я сохранять сознание о том, что сделал на другой планете, и, кроме того, знал бы, что уже туда ни за что и никогда не вернусь, то, смотря с земли на Луну, – было бы мне все равно или нет? Ощутил ли бы я за тот поступок стыд или нет?» Лично для меня, который носит с собой всегда флешку, сознавая, что там готовый практически роман «Дом под звездами», это вопрос не досужий. Мне бы в своем Доме было стыдно везде. Но это просквозило все в мыслях. В реальности я слушал Огрызко:

– Это уже все производные. Можно говорить о других каких-то частностях литературного процесса. О той же герметичности, о скудости ума и так далее. Основные магистрали мы с вами наметили. Мне пора.

– Отталкивались же от великой литературы, что у нас была. Наши предшественники вырастили русский язык, как сказал об этом Андрей Платонов, и не может этот лес что шумит как спелое золотое поле не продолжать свою полнокровную жизнь и в новом веке.

Огрызко согласно кивнул головой. Я пожелал товарищу хорошего полета.

Услышал он от меня и чисто летчицкое пожелание: чтоб число взлетов совпадало с числом посадок.

– Все, Александр Петрович, спасибо вам большое!

Под сурдинку с Огрызко дам и другого критика. Делая обзор литературы за 2012 год в «Лит. России», Алексей Татаринов находит, что пространство, где проявляет себя герой нынешний, в лучшем случае город. «Лимоновский Фауст зажат в промышленном районе стенами съемной квартиры… Чешется от аллергии офисный работник, попавший в цветущий сад, выращенный в романе Бояшова. Сидение в интернет-пространстве распространяет чуму нового типа – проклятие победившего урбанизма в трилере Иванова. Без цели и чувств ходит по улицам неназванного города безымянный герой, скучающий в любой точке мироздания» («Описание города» Д. Данилова)». Так прозябает в Лондоне беглый олигарх, ум которого охвачен скукой и апатией. Готов он улететь в космос, чтобы глянуть оттуда на «жалкую Землю».

Я так думаю по поводу одиозного этого господина, что улетел бы он подальше куда в какое-нибудь созвездие, чтоб не мозолила глаза ему планета-родина. Даю на ум ББ авторитетную заяву Джордано Бруно: «Есть без счета других Солнц и других Земель, обращающихся вокруг своих Солнц. Во Вселенной не счесть миров не хуже нашего и не менее населенных». Олигархов там, может, не хватает, как Жерара Депардье России.Но вновь слово критику: «В московских судорогах корчится грешная власть в романах Терехова и Козлова. В городе растет и крепнет дикий алкаголизм, оказывающийся главной и единственной волевой персоной в романе В. Попова «Плясать досмерти». Ну, и далее, выхватывая знаковое: «До трагедии в минувшем году никто не возвысился»; «Пожирать мир через женское тело – нормально, но хоть раз бы сердце героя загорелось огнем смертельной утраты!»; «Ушедший год – без героя, будто слизала его корова языком очередного апокалипсиса, рожденного в головах кислых журналистов». О «литературоподобном тексте» и славословиях «святомученику Иосифу», естественно, Сталину, говорить не будем… О кинематографе вообще помолчим. Вот презентация фильма «Метро», отзывы в Сети говорят сами за себя: «Этим звездам следовало бы спуститься в канализацию потому, что все российские фильмы реально катастрофы»; «Так глядишь и на земле окажутся, а то наверное уже и подзабыли какая она, РОДИНА…»

Наша Родина самая лучшая

И богатая самая.

Светлана Сырнева

 

Снова родину – вижу – малую,

Словно в космосе, необжитую.

Кто ломал её, кто обманывал

Мою родину, в лёт убитую?

Где преступники хитроумные,

Что смели её и скукожили?

Где правители полоумные

Что село моё уничтожили?

Не звенит оно, не осанится,

Не духмянится над покосами.

Сатанинский след в поле тянется

Не затянется светом-росами.

Ой, поля мои светлолицые,

Вы богатыми были самыми!

И гречихою, и пшеницею

В мире славились за Саянами.

Простиралась даль неоглядная,

де подсолнухи зрели жёлтые.

И стада коров благодатные

К дому с пастбища шли тяжёлые.

…Нынче мрёт земля убиенная,

Вся покрытая белым саваном.

Ой, ты, родина, моя бедная

И несчастная в мире самая…

В темноте глухой ей не дышится

Столько силушки в тьму уронено.

– Возродись-родись! —

В далях слышится, —

Всевеликая наша Родина!

 

Владимир Скиф

Чего не хватает нашей литературе? Пространства и созидательного труда.По чисто Авторскому произволу выделяю это жирным.

В разгар Перестройки жгуче-пламенно звучал призыв: «Больше света!» А человеку нужен свет. Человек должен жить на ярком, постоянном, беспощадном свету так, чтобы каждая тень была определенной, отчетливой, самобытной и неповторимой: тень его собственной личной чистоты или подлости. Все зло человечества рождалось в темноте, во мраке, там, где человека не преследует по пятам тень его собственной подлости (Уильям Фолкнер. Особняк).Ныне, пожалуй, более актуален другой клич: «Больше пространства!» Да-да, писать так ныне потребно, чтобы Россией, наконец, повеяло, всемилой нашей Родиной. ветрами Балтики и Тихого океана. Северного Ледовитого и Памира. А грезить о нобелевской премии – что ж, мечтать никому не возбраняется.Валерий Семенов мудро заявил в Сети: Время расставит всех нас, писателей и читателей по полочкам, по файлам, по флешкам, по помойкам… Именно пространств жаждали русские люди, что устремились на Восток по зову Столыпина. В великом пространстве Сибири свершали и свершают трудовой подвиг наши современники. «Белые пятна» пространств наполняет живым содержанием феерия искателей-натуралистов, о каких рассказываю я в этом своем романе. Сын соседского моего, покойного ныне дружка прекариат Стасик Больных, прослушав этот фрагмент, прореагировал весьма многозначительно: «Напиши, дядь Саша, что там, в Европах литературных – подобия людей, настоящие ж люди – за Уралом до океана». И острей, чем когда-либо, сознаешь, что деяния на мирной ниве – то вечное и всеобъемлющее, что являет собой эволюционный стержень предназначенности «человеческого вещества» в природе, самой содержательности этого вида энергии. А то Люцифер в юбке. А если с тяпкой? Как герой романа «Соки земли» Кнута Гамсуна, что живет вместе с землёй и небом и составляет с ними одно с этой ширью и неподвижностью. Человек и природа не палят друг в друга из пушек как украинцы ныне, они воздают друг другу должное, не конкурируют, не состязаются ни в чём, они следуют друг за другом. Они рождаются и производят, они необходимы на земле, как писано об этом в книге. На земле – нужно пахать. Человека можно оценить по делу. Так что мужуствуй, человек – паши! Революционерить – свергать? А если – творить. Читаю в «неизвестном дневнике бесстрашного солдата» Виктора Петровича Астафьева, который не осквернил сочинительством память свою о войне: «И если что о ней писать, то только так, как было… кувалда, которой я в свое время орудовал в литейном цехе, не брала столько здоровья и не выматывала так, как «легонькое» писательское перо. Но и, конечно же, ни одна работа не приносила мне столько счастья и восторга, как это литературное дело… А биографию надо написать. Пишут все и врут, либо нажимают на жалостливые и выигрышные моменты: «Тяжелое детство», «солдат», «рабочий», ай-люли, ай-люли, как мы его довели! Обрыдло все это. Так маскируют трагедию личности и литератора, значит, и всего общества, так охотно и поспешно теряющего нравственное и национальное достоинство… Даже единственную возможность – талант – и то нам не дают реализовать и употребить на пользу людям. Нас засупонивают все туже и туже. Мысль начинает работать вяло, покоряться. А чтобы творить, надо быть бунтарем… И жаль, что это ремесло невозможно бросить. Ей-богу, будь у меня побольше сил – бросил бы. В лес ушел бы и прожил остаток дней в радость себе. Неужели ж я не заслужил такой почести: жить хоть десяток лет для себя?! Неужели постоянно должен мучиться своими и чужими муками, никому ничего не дающими, кроме новых мук?!..

Хочется с кем-то поговорить. А с кем? Живу я все же в чужом краю, с чужими людьми. А где они, родные-то? И Родина где? Овсянка? Это уже не моя родина, это лишь ее тень, напоминание и могилы, заросшие крапивой, без догляду и слез оставленные. Я только и плачу еще про себя обо всем – о Родине, и о могилках родных. А сколько их, слез-то моих? Тут и моря мало, чтобы затопить все горе людское».Умный мужик, Родион Щедрин сказал о том, в переводе на мое мышление, что прежде всего любой художник – это собственное достоинство и внутренняя свобода. Тут можно говорить о Солженицыне, о Кабалевском, о Чехове (с его первоначальной постановкой «Чайки», которая была провалена) и о других. Не всегда понимали Чайковского и Щедрина. В случае с учеными равно мог бы зазвучать тут и «возмутитель спокойствия» Бембель, которому Автор заявил:

– Я тебе честно скажу, Роберт, что, будучи писателем, попытался основательно влезть в физику.

– Влез? Учился?

– Самоуком. Все о ней в Большой Советской энциклопедии проштудировал, проползал. Схемы атомов и молекул рисовал даже. Из гостиной к письменному столу с десяток томов энциклопедии стаскал. Ну, и еще много чего читал.

– Похвально.

– Беру быка за рога. Солнце мерзлое, Роберт?

– Интересно. Как ты дотумкал?

– С твоей подачи о нулевой температуре на солнечных пятнах. И еще компьютер помог. Задал я подобный же вопрос Интернету.

– И что? – вскинул брови Бембель.

– Пять ответов. Три к этому сходятся. Что со льдом оно, по крайней мере. Как Сатурн.

– Я знаю, что оно твердое. Исхожу из Ярковского и Гершеля. В книге В. И. Вернадского «Научная мысль как планетное явление», которую я проштудировал лет тридцать назад и всю исчеркал пометами, я прочел, что вслед за Левенгуком с его открытиями микромира организмов «В. Гершель своими открытиями вскрыл мир, лежащий за пределами нашей Солнечной системы. Но только сейчас становится ясным, когда научная теория охватила научно установленные факты, что дело здесь не о простом отличии величин, а о совершенно отличном подходе нашего мыслительного аппарата к реальности в ее атомном и космическом аспектах».Проанализировал я их, взвесил, и это оказалось очень убедительным с научной точки зрения. Есть у меня насчет твердости Солнца, Александр Петрович, и собственные аргументы. Я на офицера-артиллериста учился, осваивал баллистику. Экзамены сдавал. Так вот согласно теории баллистики, чтобы стрелять снарядом из пушки, надо иметь только твердый ствол. Не будет его – никакой снаряд не полетит. Толстая пушка почему? Казенник там… На него большая масса давит – и вылетает заряд. Солнце только потому и стреляет протуберанцами, что есть у него «стволы». Можно представить Солнце ежом с раскрытыми иголками, то есть многоствольной пушкой. Нет, совсем не зря электронировал я Цырину в Нью-Йорк, что Бембель – мирового класса ученый… Вдуматься только – чудо-то какое: Солнце и «пушки» … Приходит на ум реминисцентно сказочное:

 

Пушки на море палят…

 

– Оттого и вулканы, жерла?

– Да-да, это стрельба плевки его из обыкновенной пушки. Есть твердое, они, заряды, и летят. Было б Солнце жидкое, были б брызги, как от каши. А это не брызги шампанского… Ту же Луну возьми. В 2011 году немецкие специалисты обработали космоснимки ее, сделанные с высоты 50 метров. Огромное число выходов геосолитонов бросается в глаза! Луна словно переболела оспой… Прозвучало сейчас про ствол пушки, а ранее про солитонные трубки. Это же и столбы.

Столбы Мироздания

Долгие беседы вел с выдающимся ученым Робертом Бембелем Игорь Огнев, рассказывая о нем и его науке читателю. То же делаю я. В мартовском номере журнала «Сибирское богатство» в новом 2013 году открывает его прекрасная тюменская журналистка Людмила Барабанова. Соседствуют в нем мой рассказ о «герое нашего времени» Федотове и ее – о Бембеле, которого не исчерпать, потому что это – вселенная (впрочем, как и каждый человек). И не обойтись здесь без того, чтобы не заговорить о Сибири.

Что есть Сибирь?

 

Что за край!

Откройте атлас синий:

Вот лежит в короне нефтяной

Черная жемчужина России,

Область со страну величиной.

Оттого в названии Тюмень

Проступает ярче с каждым днем

Древнее заветное значенье:

Ведь «Тю-мень» – «сокровище моё»

 

Владимир Нечволода,

В дружеской версии Володан

Европа, переходящая в Азию через фронтир Урал-Камня. Та равнинная Евразия, где Россия – центральное «Солнце» ее (Н. Н. Алексеев). И Евразия именно являет собой особую часть света, особый континент, материковый размах, русскую широту, как отмечено это было в Евразийском манифесте (1926 г.). Товарищ мой пермяк Игорь Тюленев вроде бы далек от политики, но зрит в корень:

 

Шамбалу рифмуя с Беловодьем,

Ничего не бойся и не трусь.

Это Бога русского угодья,

Там, где в небо вытекает Русь.

 

Это мост в другой мир, восхождение в государство внутри человека. Надпись на фасаде церкви в Сен-Дени гласит, что «чувственной красоты душа возвышается к истинной красоте и от земли возносится к небесам». О том же у Гелдерлина:

 

Но нам подобает, о поэты,

Под божьей грозою стоять с головой непокрытой.

И луч отца, его свет ловить и скрытый в песне

Народу небесный дар приносить.

 

А формулировки его рождал патриарх евразийской теории и идеологии П. Н. Савицкий, к насыщению же и шлифовке приложили руку и ум почти все евразийцы-эмигранты. Подлинный евразиец, «Он до наивности прост и элементарен, как Л. Толстой, и вместе с тем сложен, изощрен и диалектичен, как Достоевский, и еще – хотя и редко – гармоничен, как Пушкин или Хомяков…» О Сибири говорить можно тьму. Сибирь – истинно золотое евразийское дно, золотое дно России она. На ней держалось теперь ее могущество.

Много беседовали мы с Федотовым в его кабинете однажды в ночные, можно сказать, послерабочие часы/ когда офис его размещался в центре города, на Минской. Стихало здание, стихал город, сияли в окно мириады звезд на небе. Не мог не привести Василий Петрович пророческих слов Михайлы Ломоносова о прирастании могущества страны нашей Сибирью. Долгий диалог у нас завязался. Я процитировал слова первостроителя Тобольского кремля, картографа и писателя Семена Ульяновича Ремезова. Добре уважали его в народе, хорошую память о себе оставил. Говорили о нем: «Щедр на труды был человек. От сердца умер, сердца много расходовал». А кто-то мало, значит, сердца расходовал и не щедр был на труды. Третьи же – посередине: ни много, ни мало и ни щедро, ни то, ни се, в общем. Как просто и мудро рассудил народ! И это именно, высота духа роднит и выученика Сергия Радонежского Павла, и Ремезова, и Н. В. Гоголя. Загоскин в «Юрии Милославском» о таком примерно писал: «Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего». Прекрасно то, в чем мы видим жизнь такою, какова она должна быть по нашим понятиям (вольно Чернышевский). В подхлест этой мысли звучит и ленинское о красоте, безмерно превосходящей все, о чем могли только мечтать в прошлом.Это и о нас, поколениях, что пересекли фронтир тысячелетий и движутся к России новой. И тоска наша сродни тоске Аввакума, заключенного в Пустозерскую яму.. Не знаю, когда я отзвоню свою обедню в литературе, но сейчас, по моим личным ощущениям – самый пик ее. Вовсе же не случайно на восьмом уже десятке лет – зазвенели весенней капелью новые года после юбилея – весело мне работается, весело, хорошо и пьяно. Самое главное – в душе нет ни грана захолустья, а это так ценно для пишущего, когда он чист, светел и ясен духом. В словаре своем я определил захолустье так: «Это – индивидуальное пространство пребывания души и ума каждого человека. У Серена Кьеркегора это была комнатка, где «захолустный гений», стоя у пульта, при свечах писал, опьяненный литературным творчеством: «Я пишу такие вещи, от которых должны рыдать камни…» И будут они рыдать у гения, суть которого формульно и донно-глубоко определил Борис Пастернак: «Гений есть кровно осязаемое право мерить все на свете по-своему, чувство короткости со вселенной, счастье фамильной близости с природой и доступности всего живого. Гений первичен и ненавязчив…» В моем романе-словаре жизнь есть, конечно, о том, что же есть гений.

Случай с пианино…

Гений это прежде всего заява на свою гениальность. Когда начинается он? В пять лет. Примеров этому я могу привести немало. Оглянитесь окрест себя на своих чад, громадьяне, и вы поймете это. Будьте только внимательны. Яркое тому свидетельство – эпизод из жизни одной из героинь романа Татьяны Малишевской «Татьянин день». Она заглавная из трех «героических» Татьян. Могут возразить мне оппоненты: так это ж художественная литература, придумать можно всякое. Но глянем на такое через оптику Михаила Веллера, заявившего, что основа литературы – факт, основа поэзии – чувство. И прав он. Что же касательно Малишевской, то книга ее рождена из факта и чувства. Знаю я доподлинно, что писала авторица заглавную Таньку с собственной персоны. И что же являла из себя эта персона в 5 лет? Послухайте.

Подтвердила она собственнорожденную аксиому: если чего-нибудь желать страстно, самозабвенно и приложить к этому свои усилия, то твое желание непременно исполнится. В жизни Танька убеждалась в этом много раз. Случай с пианино один чего стоит, когда, желая подарить радость мужу, она вдохновенный, как любимый ее композитор П. И. Чайковский, маэстро перемен в квартире, одна решила переставить пианино из детской комнаты в холл. Когда инструмент намертво застрял в дверях, несмотря на титанические попытки Таньки пропихнуть его всеми частями тела, пришло отрезвление, но ненадолго. От безысходности Танька села к инструменту боком и сыграла песню Петра Ильича из цикла «Времена года». А тут пришел на обед муж и звонит по домофону, что идет. 2 минуты ему подниматься, а сюрприза благоверному нетути. Вот возьму и переверну все вверх ногами (реплика из спектакля «На всякого мудреца довольно простоты»).Достаточно лба… Тогда Танька с отчаянием приговоренного к смерти, с нечеловеческой силой налетела на несчастный инструмент (представьте себе только эту картину – мчашейся пулей Малишевской с бешеным желанием чего-то хоть сделать в безвыходной ее ситуации), боднула его головой, и, вопреки законам физики (законы Малишевской – вот главное!), что-то произошло: то ли пианино сжалось, то ли дверной проем расширился, а может то и другое вместе, но, подчинившись страстному желанию Таньки, пианино как по маслу въехало в холл. Танька ж по инерции перелетела через него, набила шишку на голове, но была очень и преочень довольна, растерянно-довольна, но рада. А мы, громадьяне, и пуще того: знаем теперь, что тут была получена шишка гения,а это вам не хухры-мухры. Но – о главном, о заяве Автора, что гений начинается в 5 лет.

Так вот было так. Активничала Танька в детском саду в сольных выступлениях в детских утреннках, в танцевальных постановках и в хоровом пении. Обычная вроде бы девочка, ничем не выделяющаяся среди своих сверстниц, но зато желание выделяться, верховодить, блистать било из нее ключом. О таких говорят с восторгом и восхищением: «Звезда!» Возмутилась эта звезда однажды своими детсадовскими властями, ах, мол, такие вы сякие, ставите меня все время на задний план во время исполнения танца «Чунга-Чанга», с самым неказистым мальчиком, который и двигаться-то толком не умеет. Ну, что ж, посмотрим. И Танька начинает с неистовством танцевать эту самую «Чунга-Чангу» часами дома, иногда под музыку, а иногда под импровизированный стук тамтама в исполнении любимого папы. Увидев же в передаче «Клуб кинопутешественников» танец перед жертвоприношением каких-то совершенно диких племен, Танька поразилась именно страстности исполнения, необузданности телодвижений, зажигательной ритмике и пластике полуголых танцоров, а когда они стали испускать гортанные крики, она пришла в неописуемый восторг (эврика!) и непременно решила показать все это на выступлении в детском саду. Итак, сакраментальный момент настал. Генеральная репетиция утренника. Молоденькая учительница танцев, расставляя стулья, волнуется: ведь это у нее первая танцевальная группа, и ей хочется блеснуть перед заведующей синхронностью и выучкой своих питомцев. Таньку с ее назадачливым партнером она ставит, как всегда, в последнем ряду. Наивная, она и не предполагала, что вытворит эта щупленькая, как въетнамка, девочка. А та с первых же тактов музыки стала вытворять такое, что сначала офигел, вытаращив глаза, ее партнер, потом офигели те пары, которые ее видели, и, наконец, в зале танцевала только она. Танька и боле никого. Полный триумф ее душеньке. И что это был за танец! Будь это в джунглях, где жили дикие племена, показанные по телику, лианы бы все вострепетали, аплодируя Таньке, баобабы пустились бы в пляс. Это были не три притопа, три прихлопа, которым обучала их учительница, а нечто невообразимое. Танька показывала натуральный спектакль: вот она змеино крадется по диким джунглям, вот молит духов послать ей хорошую добычу, вот стреляет из лука, вот зовет соплеменников отпраздновать счастливую охоту. И все это в такт музыке, красиво, грациозно. Но последний гортанный, как у Маугли, крик, от которого у многих зашевелились волосы на голове – это было что-то. Автор вспомнил Федю Камалова из Ташкента, с которым подружился на семинаре молодых литераторов в Питере. Собрал озорную писательскую братву, самых выдающихся, неординарных молодых авторов (для детей надо ж писать только талантливо) журнал «Костер» во главе с чудным дяденькой, в нашем с Федей восприятии, Сахаровым Святославом Владимировичем. И на банкете по случаю завершения семинара, приветствуя «дяденьку» Славу, боевых его замов Гостомыслова Сашу, Балуева Германа и всех присутствующих, Федя издал такой пронзительный ирокезский крик, что явства с рюмками и столы перепугались за свою дальнейшую судьбу, а собравшиеся на банкет в страхе остолбенели. Я потом долго потешался над своим приятелем, говоря, что «Федя-бредя сьел медведя». Слал ему потом приветственные цидули в Ташкент с одним предисловием: «Федя-бредя, которого уже сьел ты медведя?». Что же касательно Таньки Малишевской, то она произвела такой фурор в детском садике, какой ни в сказке сказать, ни пером описать. Что значит гений. Питер или Ленинград ранее, друзья мои по литературной нашей ассамблее в «Костре» молнийно вспомнились мне, когда получил из Нью-Йорка от Юрия Цырина электронку с фотовидами города на Неве. Не замедлил ответить другу.

ВЫСОЦКИЙ, ПИТЕР И ПОЗНЕР…

От кого:Александр Мищенко

Кому: Yuriy Tsyrin

Так определю я, дорогой Юра, тему нашего виртуального мини-общения. «Весь Высоцкий!!!!», присланный тобой стал, вливаться в контекст моего романа. Спасибо. Фотовиды Питера воскресили в памяти три месяца моей жизни в этом легендном для нашего государства городе. Но главное в другом. Я лишний раз смог оценить, насколько ты мне важен в моей жизни. Я космолюдинно живу в России и за океаном, благодаря тебе. Ты делаешь для меня Земной шар ближе. Реалии дома под звездами становятся моей личной жизнью. Я космолюдин и потому внимательно вчитываюсь сейчас в строки книги Владимира Познера «Прощание с иллюзиями». Он и русский, и француз, и американец, стопроцентный космолюдин от роду. Уже улавливается кое-что, Юра, ценное для меня. Моя биография далека от сего. Но я живу естественной космолюдинной жизнью. Ты соавтор её и моего «Байкала». Славно!!!

Пришел и ответ:

Спасибо, дорогой мой Саша!

Здоровья тебе и новых успехов на радость мне и ещё многим-многим людям!

Позволь предложить твоему вниманию новую песню, которую создали мы с народным артистом Туркменистана Беном Исаковым (слова мои, музыка его). Нам хотелось, чтобы эта песня соединила в себе социальный пафос с неподдельной лиричностью. Думаем, она вполне актуальна для нашего беспокойного и совсем недоброго времени на родной планете. Ну, что получилось, то получилось… Конечно, нам ясно, что песня ничего не изменит в мире, но душа просила подарить ее людям…

Обнимаю.

Юрий

 

БУДЬТЕ ДОБРЫ!

   

Будьте добры!

Повезло нам, земляне, с планетой —

нам бы сберечь этот дар

драгоценный судьбы!

В шорохе листьев, и в звоне капели

встречайте рассветы —

и в добрый вам путь!..

   

Пусть новые песни

журчаньем свирели

весна вам исполнит…

Пожалуйста, будьте добры!

Люди планеты, будьте добры!

Мир создан для дружбы —

будем добры!

И пусть безмятежно, все дети

смеются на нашей планете…

Будьте добры!

И пусть безмятежно все дети

смеются в сиянье Вселенной!

Пожалуйста, будьте добры!

Будьте добры!

   

Согревайте душою планету!

Горе пускай не пройдет через ваши дворы,

юных влюбленных лишь пылкое сердце

посмеет тревожить в закатной тиши

а мудрая старость даст радость

покоя и праздник свершений…

Пожалуйста, будьте добры!

   

Люди планеты, будьте добры!

Мир создан для дружбы – будем добры!

И пусть безмятежно, все дети

смеются на нашей планете…

Будьте добры!

И пусть безмятежно все дети

смеются в сиянье Вселенной!

Пожалуйста, будьте добры!

 

Как передает ИТАР-ТАСС, четырехлетняя Хайди Хэнкинс из Уинчестера знает арифметику, пишет законченными предложениями и рисует геометрические фигуры, уже в два года читала книги, рассчитанные на 7-летних детей.

По словам исполнительного директора британского офиса «Менсы» Джона Стивениджа, родители Хайди верно определили, что у девочки огромный потенциал. «Мы желаем им удачи и рады, что они решили присоединиться к „Менсы“, которая патронирует вундеркиндов», – отметил он. Интересно, что по показателю IQ Хайди всего на один балл отстала от выдающегося физика-теоретика современности Стивена Хокинга, известного своими работами в области космологии и квантовой гравитации.

Чудесно,

...