Вы мечетесь, вы разбрасываетесь, а потом вот глотаете слёзы обиды. Молодой человек... я тебе задам вопрос: чего же ты хочешь? Чего? Ответь!..
Ты хочешь... чтобы началась новая война, чтобы вы потерпели в ней поражение и к вам бы наводить свои порядки ворвались какие-нибудь неоэсэсовцы, неогитлеровцы — неважно какой национальности — снова ли немцы, или кто другой?
Но никто из близких никогда не слышал от него матерной ругани. Это вообще в прежние времена было свойственно казачеству: между собой казаки могли крайне изобретательно, назовём это, общаться, а в семье — ни-ни, грех!
«Шолохов — весомое подтверждение того, что писатель не должен, не может избегать дней и атмосферы своего детства» — так подбил итог.
Василий Белов вспоминал: «Встреча с Шолоховым просто доконала его: “Вот в ком истина! Спокоен, велик! Знает, как надо жить. Не обращает внимания ни на какие собачьи тявканья...” Он вернулся с Дона совсем с другим настроением...»
Поднятая целина» и «Тихий Дон» были в числе базовых сочинений советского мифа. В известном смысле это делает Советской власти честь. От народа ничего не скрывали. Перегибы словно были заложены в саму постановку задачи. Пощады не ждите — или вы с нами, или вас растопчут. Кто будет вершить волю государства — не важно. В «Поднятой целине» это воспитанный проституткой матрос, ничего не понимающий в сельской жизни, а с ним два хуторских отщепенца из красноармейцев: один припадочный, а другого даже баба за казака не считает. У партии других рук кроме этих — нет.
Эти бесчеловечные эксперименты над важнейшим правом общества — правом собственности — нельзя рассматривать в отрыве от ситуации, в которой оказался тогда Советский Союз. Оставаясь во враждебном окружении, он должен был максимально быстро создать мощную промышленную базу и перевооружить армию. Об этом говорил тот же Сталин в феврале 1931-го на Всесоюзной конференции работников промышленности: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Для достижения цели требовались деньги, много денег, и добыть их можно было только в деревне, «экспроприировав» — проще говоря, ограбив — состоятельных крестьян.
Именно материнский образ, положенный в основание романа, и стал, кажется, залогом того воистину христианского мирооправдания и человекопонимания, явленного Шолоховым. Потому что перед матерью оступиться было нельзя.
