автордың кітабын онлайн тегін оқу  Поругание чувствительности, или Сказка о столбовой дороге

Вышеслав Филевский

Вышеслав Филевский

Поругание чувствительности, или Сказка о столбовой дороге

Роман В. Филевского — антиутопия. Действие происходит в вымышленной стране Кукук. Кукукцы поклонялись богу-Деньги. Бог ведёт их к самоуничтожению через потерю чувств и нравственности. Поначалу это представляется благом. Кукукцы осознали национальной идеей делание денег и сплотились вокруг мудрого правителя…

Когда в стране Кукук тупых насельников стало больше, чем чувствующих, на очередных выборах проголосовали за правителя, показавшегося избирателям тупым. Звали победителя Пут Тýпович…

«Иметь тупое лицо — мало для победы, — скажет иной читатель. — Так почему же всё-таки его выбрали? Он что, умным был, богатым, ловким, особенным каким, золотые горы обещал?..»

«Да нет, — отвечу я. — Замухрышка, каких немало. Всё дело в Законе Воздаяния. — В нём возможно всё. И любой китаец, хоть и преклонных годов, а может и римским папой стать, если оно так в судьбе его соединится…»

Ну вот. А претендующий же на должность правителя от противоположного собора насельников — от чувствующих — проиграл Путу Тýповичу с незначительным недовесом голосов. Его звали Цвуч Витéльнович.

Кукукцы были народом довольно честным и законопослушным. В смысле в наглую обманывать было не принято. В стране царило, как утверждало начальство, народовластие. Поэтому никто не сомневался в справедливости итогов выборов. Цвуч Витéльнович поздравил Пута Туповича с победой, они облобызались — и жизнь продолжила своё движение в никому не известном направлении.

Те умники, которые пытались уловить это направление, приходили к выводу, что как будто число тупых насельников страны будет увеличиваться, а чувствительных — уменьшаться. И умники доложили об этом Путу Туповичу. Он щедро оплатил их услугу, «принял к сведению» известие и обрадовался. Потому что новость предвещала долгосрочное пребывание «на кормлении»[1]. Ибо избрали его именно тупые.

 

Пут Тýпович

 

«Быть тупым, быть тупым, оправдать доверие, удержаться…» — Эти утверждения вновь избранный настойчиво вращал в голове, внедрял в сознание, чтобы направить течение своей жизни в благоприятную, как ему казалось, сторону. «Я должен доделать себя сам», — внушал себе правитель.

Пут Тупович был уверен: если правильно думать, то жизнь сложится удачно… Так рассуждали многие. Но мало кто знал, что же такое «правильно». Потому что для одних правильным оказывалось одно, а для других — совсем другое…

Всё в Кукуке было шатким, призрачным и условным…

Ну вот, например, когда развратных там стало больше, чем целомудренных — разврат превратился из недостатка во благо, а целомудрие — в недостаток. А недостатки, что? — Искоренять их надобно, не так ли?.. Любыми средствами.

В случае с целомудрием — девственности стали лишать принудительно и повсеместно. Государству даже вмешиваться не приходилось. Любители написали о лишении девственности много книг. А в лавках в руководства по лишению девственности даже заворачивали товары народного употребления. Насельники самостоятельно выявляли девственниц и исправляли их природный недостаток…

И я бы не сказал, чтобы общество было развратным… Просто оно было справедливым, в смысле, желало следовать столбовому пути развития — естественному пути к… в… Не важно. Об этом потом, а то будет не интересно читать.

Такое же обстояние теперь стало вырисовываться и с чувствительностью. От духа её тупые кукукцы зверели также, как и от ощущения девственности. Время послало кукукцам вызов о необходимости преодоления и того, и другого — и безжалостного выкорчёвывания…

Собственно, корчевать с жалостью как будто и вовсе нельзя. Хотя, я погляжу, на некоторых планетах именно так и делают. Поэтому у них на том же месте вырастает примерно то же самое. И разумные существа продолжают злиться… Потому что злиться — важно и востребовано…

Случайно выиграв выборы, Пут Тупович ухватил свою личную правду за хвост. Твёрдо решил не выпускать хвост сей из рук, добраться до головы и за горло схватить… Он не знал точно, что именно схватить: правду или судьбу. Но стремился к горлу… Это — разумная целеустремлённость… Хвост же был скользким…

Что же касается тупости, то с некоторых пор в Кукуке понятие «тупой» не только перестало нести отрицательную нагрузку, а напротив, предполагало наличие множества достоинств, поскольку тупых стало больше, чем чувствительных, так же, как и развратных больше, чем целомудренных.

Например, работодатели при приёме на работу на собеседованиях старались определить, тупой претендент или чувствительный. И чувствительных брали только тогда, когда не обреталось тупого. Потому что тупые без рассуждений выполняли распоряжения начальства. А чувствительные, получив тот или иной приказ, садились пить чай и где-то в течение недели обсуждали справедливость распоряжения и то, нужно ли его было выполнять вообще… Получалось, тупые вели себя умно, а чувствительные только умничали. Поэтому любое дело двигалось лучше, если им занимались именно тупые… Слава тупости. Ура…

Правительство себе Пут Тупович по справедливости назначил составным: большая часть управляющих присутствиями — естественно, тупые, а меньшая — чувствительные. Тупые, понятно, на ключевых местах, за исключением воеводы — Латуша Покýмполовича. Эту должность Цвуч Витéльнович отстоял для чувствительного ради безопасности несогласных с отупизацией страны. Пут Тупович уступил. Потому что был великодушным и справедливым. Он знал, что без справедливости и добра жить на белом свете можно и даже нужно, но многие в народе делают вид, что этого не понимают и осуждают. А правителя осуждать не должен никто. За это… ну, да вы сами знаете, что бывает.

Добром же у тупых была тупость, а злом — чувствительность. А у чувствительных, понятно, — наоборот. То есть ни добра, ни зла на Кукуке не было, но кукукцы этого не понимали… А что же тогда было? — Бытие, вот что, не будем умничать…

Однако, желая оставаться в рамках воображаемого в обществе добра и зла, Пут Тупович проводил некоторые совещания только с тупыми управляющими во избежание нестроений и пререканий с чувствительными. Он, не в пример иным правителям, не хочу никому глаз колоть, мир любил, можете себе представить?.. Я — не могу Я — землянин. А на Земле мир любить не принято, неприлично даже…

И вот, после законного вступления в должность, собрал Пут Тупович тупых управляющих присутствиями в первый раз отдельно и сказал им, мол, так и так…

— Наступает и настало уже наше время. Мы возобладали. И для упрочения власти, для плодотворной работы каждого из нас, ну и для приближения всеобщего прекрасно-тупого светлого будущего необходимо действенно продвигать тупость в народ… Как быть, что делать и каков ответ дать на вызов времени?

Выслушали тупые управляющие присутствиями правителя и сказали так:

— Жил бы ты, батюшка спокойно. Времени твой ответ не надобен: оно течёт само по себе. Ничего продвигать никуда не нужно. Даже самую замечательную и полезную вещь. Сидел бы ты, подписывал по бумаге-другой в день, денежки спокойно попиливал да и нам не прещал… Подожди следующих выборов. Природа продвинет всё сама, что богу угодно. Не мешал бы ей… Погляди, и ты и мы при кормушке. Чего попусту дёргаться?.. А вот когда Цвуч Витéльнович потерпит решительное поражение, тогда мы и развернёмся спокойно и вовсю. Приберём к рукам уж всё…

Это было мудро…

Думаете, тупые могут быть только умными, а мудрыми — нет? — Тогда вы очень наивны, поверьте: в тупости самая мудрость жизни и есть. Чувствительный всегда подвержен более сильным омрачениям сознания, чем тупой… Во всяком случае, так было на Кукуке. А потому глупостей да несуразностей совершал больше и тем проигрывал…

Ну и вот. Послушался Пут Тупович тупых управляющих своих — и бытийствовали тупые согласно с Цвуч Витéльновичем и его чувствительными избирателями. Все бы довольны и счастливы. Решения принимались по большей части удобные обеим сторонам. Чувствительные не ущемлялись, а тупые тупо, злорадно и коварно ждали своего часа… «Самое главное — не дёргаться», — полагали тупые члены правительства… По-честному говоря, я и сам живу по этой установке…

Жили себе жили, деньги пилили — даже опилок не собирали, так пилилось хорошо… Пут Тупович любил ходить с двуручной пилой и на переменку то с тем, то с другим тупым членом правительства пилёжкой занимался. И его любили: не грёб всё под себя, дели-ился… — Пра-авильный кукукец был.

И приобщалось правительство к кормушке, и удовольствия разные получало, и насельникам головы от души морочило… Одним словом, богоугодно бытийствовали ко всеобщему удовольствию. Потому что кукукцам казалось, что начальники именно такими и должны быть… С чего они это взяли — сие тайна великая есть. Я спрашивал, но мне такое отвечали, что я не решаюсь здесь написать.

На следующих выборах Цвуч Витéльнович ожидаемо потерпел уже решительное поражение. Тупых управляющих присутствиями в правительстве стало две трети. Снова собрал Пут Тупович тупых своих подельников и сказал им, мол, так и так… — наступает и настало уже наше время. Как быть и что делать?

И тупые управляющие присутствиями снова дали мудрый совет правителю:

— Не делал бы ты, батюшка, ничего. Время оно, конечно, само по себе течёт, но, не ведая того, на нас работает. Не нам, а чувствительным вызов оно посылает. Ещё два срока поцарствуешь — и их не останется вовсе. И заживём мы свободно и раздольно нашей тупой жизнью, не обременяясь никакими действиями. Чем меньше совершаешь движений, тем большая вероятность ошибку совершить. Чего тебе, болезному, не хватает?.. Как сыр в масле катаешься, небось. Переведутся чувствительные сами собой, это точно.

Если тупые управляющие были воистину мудрыми, то Путу Туповичу тупости, а соответственно и мудрости, не хватало. Поэтому он засомневался:

— А вы уверены в этом? — сказал.

— Совершенно, — отвечали ему. — Чувствительные сами рассосутся. Ибо тупость — естественное, природное состояние человека, а чувствительность — извращение. Посмотри, как они дёргаются: то им не так, это. Как такое назвать?

— Заболеванием, — высказал своё мнение управляющий присутствием здравоохранения Пришц Колизóпович.

— Угу, угу, — закивали головами прочие заседающие, — душевная ущербность.

— Болезнь, — господа, — настаивал на своём главный здравоохранник. — Давайте смотреть правде в глаза. Мы же не чувствительные.

Присутствующие испугались быть заподозренными в чувствительности и единогласно согласились в том, что чувствительность — именно болезнь. И поручили Пришцу Колизоповичу нанять лукавых учёных для научного подтверждения сей благой мысли.

— Не сомневайся, они, что хотите подтвердят. Плати, главное, — ответил тот с нехорошей усмешкой.

Только не послушал Пут Тупович своих тупоумных советников…

Нет, я вовсе не оскорбил этих уважаемых деятелей. Можно сказать и иначе: умных тупых. «Умный тупой» значит особо рассудительный, а не глупый, как вы могли подумать. То есть, не поддающийся чувствам во время принятия важных государственных решений…

Ценное свойство. Я и сам очень хотел бы им обладать, да не судьба… По чёрному завидую… Хотя, думаю, благодать тупости мне не подаётся потому, что я в глубине души тупеть боюсь: что-то настораживает. Поэтому от насаждения отупения скромно уклоняюсь. Несмотря на то, что тонко чувствующий жизнь по определению мудрым быть не может… Нет, не к мудрости в жизни я стремлюсь: не в ней смысл жизни видится. Да только не обо мне речь сейчас…

Пут же Тупович, выслушав советников своих и не будучи тупым воистину, не послушал гласа разума, соборного. И так отвечал им:

— Всё это хорошо, правильно и тупо, что вы говорите мне, премудрые управляющие. Да только жизнь моя не бесконечна. Доживу ли я до грядущего воцарения светлой, естественной и природной тупой жизни?

— Доживёшь, доживёшь, батюшка, — утешали Пут Туповича подельники. — Молод ишшо, какие твои лета?.. Рано тебе думать о гробе и упокоении…

Да ты посмотри, что вокруг-то творится? Глазки-то свои руководящие разуй. Чувствительных в народе уже за сумасшедших почитают. Некоторых бьют даже и самостийно, без властей и суда в тюрьмы сажают, утверждают справедливость…

И это было правдой. Потому что середь большинства кукукцев, ставших с течением жизни тупыми, остававшиеся чувствительными вызывали всё большее и большее негодование… Раздражало их чувственное восприятие мира — и всё. Не нутру оно было тупым — коробило, с души воротило: «У-ух! Так бы этих чувствительных и…» — Вы знаете, что хотят делать в народе с непохожими…

Я бы сказал, что чувствительные в жизни поступали по сердцу, а тупые — по уму. И одно с другим ой как не сходилось. Ясное дело… Там и сям в связи с этим нестроения возникали, тормозящие движение бытия в столбовом направлении повальной отупизации страны…

Большинство же всегда право. Через мнение большинства с народом и правителем его говорит сам бог…

А богом в Кукуке, кстати, был бог-Демьгит. Он и говорил. А чувствительностью бог не отличался. Наоборот: Демьгит существовал воплощением душевной тупости. Он и был святым образцом для уже отупевших и стремящихся к благому состоянию сему кукукцев. И повелевал служить денежным знакам. А вот для остававшихся пока чувствительными бог образцом не был… То есть, они поклонялись денежным знакам тоже, но в глубине души понимали, что это… оно как бы нехорошо. То есть по сути правильными деньгославами не были. Тупые же понимали неправильное деньгославие как оскорбление своим божественным взглядам. А это уже серьёзно… За такое в Кукуке не убивали, конечно, но били здорово…

Вот и ещё один изъян чувствительных. Их вера была неискренняя, а у тупых — полная, сердечная в смысле. Чувствительные лгали себе в вере. От этого чаще тупых болели сердечно-сосудистыми заболеваниями. И — в бóльшем числе умирали… Вот почему их меньше-то становилось…

 

 

Бог-Демьгит

 

 

У меня такое впечатление сложилось: бытийствуй чувствительные по совести, по правде — болели б меньше и жили дольше и счастливей. Тёмное будущее наступило бы не так скоро…

По совести в Кукуке жить не хотел никто — только по порядку. А вот порядок и совесть, поди ж ты, в сознании не сходились… Тупым несхождение сие было, как говорится, «по барабану». А у чувствительных сердце болело… А оно гадко…

То же, что я сказал о тёмном будущем — так это моё лукавство. Кукукцы не понимали, мол, как это — будущее тёмное или светлое?.. Оно будущее — и всё. Тупые кукукцы знали, что они великие и поэтому будущее их прекрасно и будет ещё и ещё всё более и более прекрасным. «Кто бы в этом сомневался»…

Сомневались чувствительные. Однако бог кукукский силу имел недюжинную. Исподволь подбирался он к душе каждого чувствительного и разлагал её… Разлагать было главной задачей бога в Кукуке. Разлагать же чувствительных было удобно, внушая им мысли об их, чувствительных, превознесенности и ущербности тупых. А уж то, что из-за этого отупизация страны представлялась порочной, идиотской даже — это уже чувствительные сами додумывали. Бог тут не при чём…

Если против земных богов запросто можно пойти, с лёгкостью обмануть, сменить, даже вовсе наплевать на них — и при этом благоденствовать, вы знаете, то против бога-Деньги… — Э не-ет, брат, шалишь: скрутит в бараний рог, изнасилует и распнёт после, а нутро выпотрошит и собакам скормит. Вот он у них каков, бог-Деньги-то был… И в Кукук летать ради развлечения иностранцы поэтому остерегались…

Исследования общественного мнения правительство устраивали. Куда ветер дует оно понимало. Дорогу столбовую просматривало. А потому сказали тупые управляющие Путу Туповичу так, увещевая его:

— Подумай, Пут Тупович, много ль чувствительным вообще осталось бытийствовать-то на Кукуке, а?

— А мне, может, и того меньше осталось жить, — не соглашался Пут Тупович с ними. — Хочется ж свободно пожить в жизни тупой в своё удовольствие в мои годы да денежки нажитые непосильным управленческим трудом да напиленные во славу божию потратить… Сей-час!.. Именно сей-час!..

Тут он пристукнул кулачком своим правительственным по столу. — Все вздрогнули.

— А в дряхлости, что? — На койке лежать — и больше ничего не надо, никаких ни денег тебе, ни дворцов, ни девочек, ни мальчиков, ни кушаний да пития заморского, ни прочего жизненного удовольствия — ни-че-го… — отрезал Пут Тупович и, встав и выбросив руку вперёд, с расстановкой высказал судьбоносное поучение:

— «Мы не можем ждать милостей от природы». — Тут он резко и сильно сжал кулак и глаза выпучил. — «Взять их у неё — наша задача», — так заключил Пут Тупович и тем насмерть поразил присутствующих. Настолько, что некоторые головки свои управленческие на стол едва не уронили.

— Ай-яй-яй, — засетовали они. И некоторые даже неосторожно усомнились в тупости правителя.

А тот, восстав с трона, металлогласно возгласил:

— А потому слушай слово моё.

Понурились советники, вздохнули тяжко, мол, ничего не поделаешь, коли правителю блажь в голову втемяшилась… Но каждый подумал о государственном перевороте и боязливо помотал головой справа налево: не почувствовал ли кто…

— Вам бы не переглядываться, а внимать, — укорил их Пут Тупович.

А блажь его была такая.

— Сейчас нам жизненно необходимо сделать исследование качества населения на предмет выявления точного числа тупых и чувствительных ради мира в стране и процветания народовластия. Чтобы никто никого не бил по своему хотению и не сажал в тюрьмы без ведома начальства. У нас свободная страна… Но при этом — да, мы будем с божьей помощью разлагать чувствительных. Потому что бог наш хочет видеть кукукцев тупыми, это очевидно…

Бог — дух, и он вездесущ, вы знаете. И не так, как, скажем, на Земле, а воистину. А потому в этом месте речи Пута Туповича бог-Демьгит чуть-чуть проявился на противоположной от правителя стене залы заседания…

Пут Тупович поперхнулся и сделал вид, что в горле защекотало. Квасу из чарки отпил. А Демьгит подморгнул ему в знак совершенного согласия, ухмыльнулся толстой рожей своей — и исчез…

Демьгит выглядел матёрым небритым стриженым мужиком лет сорока в красной рубахе… Глаза блестят, будто только что из кабака вышел. И почему-то всегда грязный… Эдакий удалой молодец. Чуть что — кулаком по морде — сопли красные потекут. С ним поаккуратней…

Ну, а если не задирать, не деньгохульствовать, то в общежитии бог оказывался покладистым, как видел Пут Тупович. И страсть даже у него была, сближавшая Демьгита с кукукцами: рыбку любил с облака ловить… Не пламенная, обычная такая страстишка, безобидная…

В рыбке, конечно, он не нуждался. А только вот выждать, подсечь да вытянуть был не дурак. — Он духом денег питался, вот чем. Рёбра не торчали. И поэтому считал дух сей святым. Бог и чудеса этим духом творил — деньги создавал, когда его очень о том просили. Только знаки те существовали короткое время.

Кукукцев это не смущало. Получив дар свыше, они быстренько расплачивались с долгами и делали покупки. Все знали, что вокруг немало божьих денег. Все этим пользовались. Поэтому никто ни на кого обиды не держал… Добродушный по большому счёту народ-то был, а?.. Че-естный…

Закон Воздаяния спокойно продвигал общество в сторону всеобщего отупения… Всё как-то хорошо было, казалось, светло и правильно. И эту благодать засолить бы, как капусту на зиму, да и продлить зиму тую на веки веков, да будет так, мать её за ногу…

Э-эх, если б разумные существа решали хоть что-то серьёзное о своей жизни… А кукукцы только воображали, что решали… На самом же деле…

Жалко их, да?.. — Мне тоже…

— …продолжим с божьей помощью разлагать чувствительных, — вещал меж тем Пут Тупович, откашлявшись и чуть-чуть поклонившись противоположной стенке. Но наша святая обязанность охранять права ущербно чувствительных граждан и обеспечивать осуществление их прав на деле.

Пожевав слюну и почмокав, управляющие присутствиями решили, что это воистину тупо и мудро. И отложили мысли о государственном перевороте в дальний угол головы…

Забыл сказать. Черепа у всех кукукцев имели обтекаемый образ. А вот мозги их в смысле образа разнились. Первоначально мозги кукукцев, как их сотворил бог-Деньги, напоминали кочан цветной капусты. Но у тупеющих с развитием и углублением состояния тупости мозги несколько сжимались. Потому что при тупости, во-первых, нужен мозг меньшего размера. Это из-за того, что сжатый мозг думал более ясно и пронзительно. А такое было жизненно необходимо для дальнейшего развития кукукцев…

Бог-Демьгит давал бытию только общее направление. В рамках него общество развивалось самостоятельно. А в особенности саморазвития — по мелочам — бог не вмешивался, когда не видел в происходящем противоречия со следованием столбовой дорогой. Отступления ни вправо, ни влево он не допускал… Карал, громы-молнии метал — в порошок стирал… Порошок потом нуждающимся бесплатно раздавали — для стирки. Он отбеливал хорошо…

Я бесконечно благодарен непостижимому Небу за то, что Оно воплотило меня вдали от пределов власти бога-Демьгита… В Кукуке — погиб бы, как пить дать…

Да нет, я верю в боженьку. Демьгит так очевидно являл силу свою, что не верить в него просто нельзя было, мне казалось… Может, этот бог и Вселенную сотворил, и сам Кукук даже, как заявлял… Но сей вопрос, думаю, благо оставить для суесловов — для упражнения в блудобожии. Такое важно только для существ, живущих разумом: кто именно создал Кукук, из чего, когда, как звать, изображение, жизнеописание, перечень родственников и тому подобное…

Знаете, когда сердце души огнём горит, всё это бессмысленно, убого даже. Но — кукукцам нравилось, что делать… Бог должен быть таким, какой он люб народу. Иначе кому он нужен…

Но вот что касается развития кукукцев, их мозга, к примеру, и всего жизнеустройства, то я не перестаю поражаться мудрости, если не мужика в красной рубахе, то матери-природы…

Кроме того, что мозги тупых были более сжатыми, чем мозги чувствительных, они уже не были круглыми, а имели множество углов. Угловатые мозги свободно плавали в черепе в спинномозговой жидкости. Это изобретение природы, ну, или бога, если хотите, давало возможность каждому тупому откладывать несвоевременны мысли в более или менее удалённый угол.

А ежели, скажем, ударить тупого палкой или кирпичом по голове, то для него такое проходило без последствий: его сжатый и угловатый мозг не сотрясался, как у чувствительных. Он отталкивался от черепа углами…

Главное было не пробить череп… Хотя и тогда, если своевременно дыру заделать, да хоть пластырем на первое время, никакого урона тупому не случалось. Потому что где-то добывать и заливать новую спинномозговую жидкость было не нужно. Тело и тупых, и чувствительных вырабатывало её в достаточном количестве само и быстро…

Управляющий здравоохранением Пришц Колизопович поручил учёным разработать действенные способы исследования обывателей на тупость и чувствительность. И вот, что они предложили.

Вызывать, к примеру, сына с матерью или отца с дочерью — и предложить вступить в половые отношения… Если те согласятся — испытывать действием не нужно, а просто писать в тупые и с уважением отпускать. Если же вежливо откажутся — записывать в чувствительные, тихо и холодно порицать — и тоже отпускать. А вот тех, кто станет возмущаться…

Учёные решили разделять чувствительных на спокойных и буйных. Спокойными же полагать тех, кто просто откажутся. А буйными — кто, отказываясь, бросится на представителей власти. Спокойных — только брать на учёт. А вот буйных как общественно опасных — за шиворот — и в кутузку… Мест не окажется — ничего, пусть набиваются, как сельди в бочке, постоят, погадят под себя — им оно окажется полезно для вразумления. Потому что держать буйных насельников на воле — опасно…

 

 

Пришц Колизóпович

 

 

Пут Тупович решение подельника по здравоохранению утвердил и наградил его орденом Общественного Порядка первой степени. Потому что своевременное выявление буйных чувствительных безусловно предотвращало возможные недовольства этих существ по самым различным поводам. Оно способствовало также устойчивости течения жизни в столбовом направлении. А тупым такая устойчивость представлялась самым благодатным видом существования. Разве что некоторым молодым тупицам хотелось бы, чтобы жизнь неслась, как телега с горы. «Такое интересно, — считали они. — Устойчивость — однообразна и скучна». Но молодые любители неустойчивости были в меньшинстве и погоды не делали. Они лазали по стенам домов, ходили по крышам — падали и разбивались… Так природа их уничтожала их собственными руками… Воистину мудро устроен мир. Слава — богу!..

Демьгит славление любил больше браги. А потому довольная улыбка не сходила с лица его. Когда являлся в образе, можно было видеть, что морщины на щеках прорезались, её обозначающие. Он постоянно находился от славления как бы в состоянии несильного опьянения. Хорошо, средством передвижения не пользовался. А то, думаю, надышал бы в трубочку суток на пятнадцать, а то и поболее…

В образе же бог часто являлся только Путу Туповичу, наместнику своему в Кукуке, как и он, и сам Пут Тупович считали. Иногда являлся и членам правительства. Они были с богом на вась-вась. А к насельникам бог приходил обычно лишь в виде средств оплаты… Из-за этого-то вера чувствительных и была неполной. А некоторым казалось даже, что бога и вовсе нет. Но таковые это тщательно скрывали. Раздвоение личности пестовали, так сказать…

Грохнув большой государственной печатью по документу здравоохранников, Пут Тупович передал его в присутствие внутренних дел — Колючу Решётовичу. Потому что необходимо вначале построить достаточно тюрем предварительного заключения и новые загоны для буйных в отдалённых местах Кукука…

— Подальше, подальше их, — напутствовал Пут Тупович движение бумаги.

Исходя из итогов выборов охранники внутреннего порядка составили примерную смету воплощения в жизнь судьбоносного решения правителя. Решения, не только меняющего, а и воистину переворачивающего жизнь и даже обнажающего её грубую, неприглядную наизнанку.

— Как правдиво, как мудро…

— И, главное, как своевременно, — говорили они друг другу в благоговейном трепете в уборной в перерыве заседания. Она называлась «кукуар». Что в переводе на русский означало «место испражнения руководящих кукукцев». И служила местом откровенных разговоров. Потому что приспущенные штаны делали членов правительства беззащитными перед происками голой правды. Кукукская правда этим пользовалась, дневала в кукуарах и творила свои чёрные дела… Как на работу туда ходила. И только к ночи одевалась и шла домой спать.

 

Голая правда

 

Жулики же и бандиты во время сна её такое производили, что я и написать не решаюсь… Грабили, одним словом. Но воровство в сознании кукукцев было превознесено настолько, что считалось святым правом разумного существа, самим богом данным. Поэтому народ радовался, что правда ночью спала. Да и бог не возражал — милостивым был.

И ночью в стране правил… легитим. А легитим в переводе на русский обозначал произвол. Произвол кукукцы днём творить стеснялись, потому что испытывали застенчивость перед голой правдой. Из-за этого на улицах кукукских городов там и сям виднелись изображения обнажённых женщин с надписями: «Помни о правде!»…

Кукукцам нравилось. А я просто не знал, куда глаза девать. Надоело…

Изображения голой правды дворники к ночи холстиной одевали. Холстину не крали. Полагали такую кражу приметою дурной…

 

Легитим

 

А жили голая правда с легитимом по божьи — мирно, как день с ночью или зима с летом.

Пут же Тупович смету всеобщее обследование населения и строительство тюрем с загонами утвердил. И она пошла в казначейство… А первородство мысли об этом себе присвоил. Потому что это удовольствие казаться умнее, чем оно есть на самом деле. «Пустячок — но приятно»…

Так, незаметно, исподволь началась в Кукуке переделка. Или, если хотите, законный государственный переворот…

Это самый хороший способ переворота, по-моему. Главное, чтобы переворачивание совершалось сверху и опиралось на поддержку большинства народа — на сокровенные сердечные желания его. А сам по себе, по одной воле только, народ ничего хорошего и толкового не напереворачивает… Тут нужна исподволь направляющая хитрая и жёсткая рука тупого правителя. И рука не какая-нибудь, а благословлённая богом-Демьгитом. Тогда — успех! Не сомневайтесь.

А боженька подмигнул. Пут Тупович это видел ясно. И одобрение свыше наполнило его благодатной решимостью. И вообще, когда такое есть, жить хочется: горы двигать с места на место, реки поворачивать хоть с севера на юг, хоть с востока на запад, болота и моря уничтожать, свалки вонючие устраивать, чтоб сколь глаз мог видеть — всё бы мусор разлагающийся дали украшал, лить нечистоты в реки, океаны загаживать, леса вырубать, пустыни устраивать, воздух отравлять, бомбы атомные рвать, космос бороздить — и хрен его знает, чего ещё… — Я бы сказал — самим богом быть даже без божьего на то согласия. Он тогда вроде бы как уже и не нужен… — Брысь!..

Путу Туповичу казалось, что ежели Деньги опрометчиво подмигнул ему, то теперь он может этого бога и за яйца схватить — и крутить их, и крутить их, и крутить… — А!..

Эх, обыватель кукукский, как бездумно самомненен ты был, как омрачён страстями… Но кукукцы омрачения своего не понимали, и жили просто так, как живётся — легко. Оно приятно… Не понимал омрачения своего и Пут Тупович. И благодатно и радостно правил. А у такового правителя и народ счастливый… Коли же морда вождя хмурая, то и народ букой ходит. Вот Пут Тупович и улыбался направо-налево, стараясь превозмочь природную угрюмость народа своего…

Большое счастье, что бог-Демьгит на самом деле Вселенную не сотворял. Но этого никто не знал в Кукуке. А кто догадывался — молчал, чтоб из стада не выбиваться. Оно чревато переть против последствий многотысячелетнего пути развития, против того, что, как казалось, кукукцев объединяло, было якобы общим для них… Во всяком случае, в одну стаю сбивало…

Казначеи же помусолили пальцами и глазами смету охранного ведомства, покряхтели-покряхтели, пожмотились-пожмотились, а казну «со страшным скрыпом» открыли… Куда ж деваться, коли правитель повелел?.. Хотя велеть мало, деньги надо было ещё откуда-то и извлечь…

— Какие расходы будем урезать? — Вопросила тогда деньгосчётов своих управляющая присутствием сим Слопа Свóтовна…

Баба была ещё та — особенная. От прочих её отличали сиськи. Они выпячивались у неё чуть не на локоть и почему-то на живот не падали… Загадка природы… Ну вот кто её такую создал? Сама, что ли, создалась?.. — Это я безбожников высмеиваю…

 

 

Слопа Свотовна

 

 

Невиданные сиськи были обстоятельством, из-за которого Слопа Свотовна и должность получила… Да нет, считать до десяти она умела. Но важные переговоры вела всегда лично… Дело в том, что в Кукуке жизнью руководили мужчины. И вот, представьте. Приходит эдакий пильщик денег, бандюга с большой дороги, если по-простому, грабить государство на законном основании, бумажки свои липовые по столу раскладывает. А тут…

Открывается дверь — и чуть ли не полуметровые сиськи, а поверх них белоснежно-губастая улыбка. Мол, сейчас прибором своим притиснет к стенке и губами голову обоймёт… Ворюга, понятно, жмурился, будто правда небесная перед ним воссияла — и подписывал такие документы, какие нужны были для наполнения казны, а не для разорения её… А потом садился он на стул, хватался за голову и стонал долго и болезненно:

— Уй, пля-а-а! Уй, пля-а-а! Что я наделал… С-ссссс… Х-ххххх… Ну и баба.

И выл с закрытым ртом… Вы поняли… Нет? — Попробуйте повыть не разнимая губ сначала на букву «м», а затем перейдите на «б»… Ну и там со всякими вдохами и междометиями, как обычно…

Охрана таковых стенающих деятелей не беспокоила. Бражки подносила даже за казённый счёт…

А так Слопа Свотовна представлялась женщиной не то, чтобы скромной, а холодной. Сиськами она пользовалась исключительно как рабочим инструментом. На серьёзные отношения с мужиками не шла, потому что глаз положила на самого Пута Туповича. Сохла, насиловала и аж сиськами душила его в сонных мечтаниях своих. И он терпел, болезный…

А так, ежели кто из членов правительства или тружеников присутствия совершал непроизвольное движение и сиськи её хватал — такое случалось, — Слопа Свотовна относилась к этому совершенно спокойно. Она понимала несовершенное устройство мужчины богом. Понимала и то, что путают её с голой правдой. А ту запросто по попке шлёпали и лапали в кукуаре. Некоторые же и дальше заходили… Поэтому, чтобы поставить всё на свои места, Слопа Свотовна спокойно брала табуретку и разбивала её о голову любосисечника. И распоряжалась выдать ему больничный лист на три дня без сохранения содержания. И, конечно же, оплатить стоимость повреждённого казённого добра… Всем это казалось справедливым… Одного, правда, любосисечника таким образом до сумасшедшего дома довела. Жена на дыбы. А Пут Тупович только посмеялся: «Кто имеет слабость к сиськам — не должен занимать руководящую должность», — ответил он жене…

— Так что же будем урезать, — повторила главная казначейша.

Ей всегда приходилось повторять первый вопрос. Потому что казначеи тоже чумели при виде сисек и на некоторое время дар речи теряли. Будто в первый раз видели…

А вы знаете, думаю, к чуду привыкнуть, невозможно. Оно каждый раз — будто молотком по голове…

— Как всегда, матушка, — ответствовал одни из них, — охрана здоровья.

— Верно, — согласилась Слопа. — Здоровье буйных охранять не след: быстрее в могилу сойдут. Вот и деньги освобождаются.

— Образование, — предложил другой деньгосчёт.

— Молодец, — одобрила и его казначеиха. — И учить буйных ни к чему. Только навлекать неприятности на свою голову. А деньги делать учат в платных заведениях.

— Развлечения, — последовало предложение с дальнего конца стола заседаний.

— Тоже толково. Никто не развлечёт буйных так хорошо, как они сами себя. Умельцы в создании произведений искусства востребованы только у тупых знатоков. А чувствительный по определению знатоком быть не может — заблуждающимся только…

Таким образом, деньги для воплощения воли правителя благополучно нашлись. Пут Тупович дал отмашку к началу работ. И объявил строительство тюрем и загонов ударными стройками.

Никогда ещё восход солнца не был столь торжественным, оглушительным и угрожающим даже, как в тот знаменательный день…

Предваряя себя, в качестве предтечи солнце послало вначале багровый нимб. А потом из него выпростались могучие и всепобеждающие лучи, подобные жёлто-розовым светоиспускающим рукам. Они будто выявляли в небе духовное несогласие с правителем и готовы были уничтожить его, как вражеский самолёт…

Наконец, взошло и само солнце с самой ехидной миной. Казалось, оно издевалось над кукукцами. Солнце, как пророк, обличало — срывало покровы с насельников. Ложь оно не любило, вот что. А ложью кукукцы только и жили. Поэтому тот, кто случайно бросал взгляд на солнце во время восхода, невольно прикрывал рукой срам… Нет, не то, что вы подумали: сердце он прикрывал. В сердце самое срамное у кукукцев было.

— Я — правда! — дерзко хохотало солнце, на своём солнечном языке, конечно…

По счастью кукукцы его не понимали. Иначе двуличные чувствительные захотели бы солнце, если не свергнуть и сбить, то погасить уж точно. А голая правда и вовсе солнце не любила и считало самозванным… Солнце отвечало голой правде взаимностью.

— Дуры ты, — жалостно говорило иногда солнце голой тётке. — Я ж настоящая — небесная, а ты — только кукукская правда. Что выпендриваешься-то, перед кем, подумай…

Голая правда тогда поносила солнце. А солнце презрительно плевало на неё… Эти плевки — частицы плоти солнечной — кукукские учёные называли заморским словом «протуберанцы» и природу их постигнуть не могли, как ни тщились…

Что же до чувствительности, то она содержит в себе заразу бунтарства. Бунт ведёт к нарушению естественного течения жизни, со столбовой дороги сбивает. Нарушение приводит к бедствиям, насильственным смертям и ухудшению качества жизни. Поэтому-то природа-матушка и вела кукукцев ко всеобщей тупости… А то, глядишь, солнце с неба стащат, или чего ещё хуже удумают…

Вот почему бог-Демьгит, ну или природа, если вы неверующий, так стремились к отупению кукукцев: тупые не возмущаются, а внимают власти с благоговением и беспрекословно выполняют распоряжения её… Тем более, что в пределах такого правителя, как Пут Тупович, по большому счёту и возмущаться-то было нечем, славить только…

У кукукца могла кровь капать из ушей от бытия распрекрасного. Но если спрашивали его представители власти, мол, как жизнь-то твоя, милай, счастлив ли, любишь ли Пута Туповича? — так тот с радостью и охотой отвечал:

— Совершенно счастлив. Живу замечательно. Ну а уж Пута Туповича люблю так, как и высказать неможно на словах. Потому что никогда жизнь в Кукуке не была столь хороша, как нынче, при правителе сем: рай! Да. Сущий рай настал. —

И обыватель вдохновенно врал так, что даже сам себе верил какое-то время. И, голову приподняв, вдаль глядел и видел там нечто эдакое — рая о котором врал он, навроде…

Как же врать-то сладостно, а?.. Тут главное, чтобы вдохновение нашло. И тогда лжец — как художник слова великий, аж белым стихом, бывает, лепит. И такую картину языком изобразит, что хочется, развесив уши, слушать и слушать его до скончания века. И верить в добро, правду небесную, справедливость. И власть предержащих, и бога славить, устроившего всю эту благодать неописуемую…

Умение вдохновенно врать и зачаровывать себе подобных ложью кукукские учёные называли словом заморским «каризьма». А ежели по-русски, так дар испускать из нутра своего силу неведомую и затемнять сознание не только одному кукукцу, а и народу всему…

Только обладающий исключительной каризьмой мог и быть правителем большой страны. И у Пута Туповича эта каризьма, к несчастью для чувствительных кукукцев, была.

…Итак, судьбоносный день начала переделки настал. Солнце деловито полезло в сторону середины дня. Работа закипела. И «крышка» застучала по «чайнику» Кукука, пугая ворон…

Поначалу трудились только тупые. Но дело шло всё равно споро. Потому что труженики понимали важность государственной задачи. Чувствительные были пятой колонной на победоносном пути шествия к торжеству блаженной и всеохватывающей тупости в Кукуке. От пятой колонны — от буйных чувствительных — необходимо избавиться. Это и дети малые понимали: воздух будет чище, жить, работать и строить безраздельно тупое общество легче…

Выгнать же буйных было некуда, а убивать жалко, живые всё ж-таки.

У кукукцев, между прочим, не было принято убивать. Они даже мух не давили. А которая в жилище залетала, так они её вежливо выпроваживали полотенцем. А ежели клопа или таракана находили, то ловили в коробочку и уважительно на улицу выпускали, вот как… Это потому, что в переселение душ верили… Глупо… Убить — проще…

Побывав в Кукуке, я с ужасом наблюдаю теперь, с какой ненавистью земляне уничтожают живое — дрожь пробирает. И эта ненависть въелась настолько глубоко, что, кажется, уже передаётся по наследству… А впрочем, на Кукуке тоже свои недостатки. Бежать некуда. Только молиться — и в рай, и в рай — к едрёной бабушке, чтобы только сойти с Пути этого кривого и Млечного, мутного пути, я бы сказал…

Итак — переделка развернулась. В Кукуке начался небывалый родинолюбивый подъём. Тупые работали по своей воле, заметьте, свободно по 12–14 часов в день. В смысле, после работы на своих обычных местах они строили тюрьмы и загоны для чувствительных, не поднимая вопроса об оплате труда… Какая оплата, когда речь идёт о благополучии Отечества и установлении всеобщей тупости, не ограниченной никакой чувствительной глупостью?

Глотнули тупые дурманящий напиток беспредельной тупизны. И почувствовали такую сладость, что ради неё готовы были на любые подвиги — весь мир перевернуть, подчинить и заставить его тупеть на свой кукукский лад, конечно, и в ускоренном порядке. И, разумеется, все понимали, что тюрьмы и загоны для чувствительных — они обществу были жизненно необходимы именно сейчас. Везде красовались надписи: «Да здравствует ничем не ограниченная тупизна!», «Слава Путу Туповичу!», «Даёшь повальную отупизацию всего Кукука!», «Тупой, а ты построил комнату два на два для чувствительного?!», «Все на строительство тюрем!» — и тому подобное.

Возглавляла трудовое движение, подвиги свершала, как всегда, молодёжь. «Тупость это молодость мира. И её укреплять молодым», — гордо восклицали они. И добавляли, что «никому не дано повернуть вспять колесо» развития бытия… Во мне аж сердце играло, когда слышал такое. Потому что родное угадывалось, коловрат славянский: я — русский!.. Ну или якобы славянский, не цепляйтесь к слову.

«Кому она нужна, эта чувствительность? — разумно рассуждали молодые кукукцы. — Чувствительность — пережиток проклятого прошлого».

А прошлое в Кукуке во все времена почему-то было проклятым… Никто не задумывался, кем именно проклятым… А, в самом деле, кем?.. Богом что ль?.. — Да никем. Не делайте из бога гада… Конечно, есть у него недостатки, но не такие же…

А «проклятым» прошлое казалось потому, что кукукцы бытийствовали жизнепереворачивающими мысляями, сменяющими одна другую. Такие мысли в Кукуке были подобны живым существам: рождались и умирали.

Каждая новая мысль, родившись, чтобы утвердиться, в возраст и силу войти, сознанием народным завладеть, жизненно нуждалась в основательном обгаживании предыдущей направляющей жизнь мысли. От этого дерьма старая мысль, корчилась и умирала в муках. Над выработкой и распространением умственных нечистот плодотворно трудилось много замечательных кукукских мыслителей. Иначе народ новую путеводную мысль воспринять не мог. А оно было надо для естественного течения бытия…

Смена же звёздных мыслей была необходима для того, чтобы в прошлое ушло не нечто так называемое плохое, а то, что перестаёт быть востребованным… Вот в чём дело.

Девственность перестала быть востребованной — и ушла, и обгадили её. — Неча тут выламываться…

Чувственное восприятие жизни тоже оказалось как-то вдруг ненужным, лишним, стыдным, признаком сумасшествия даже. Оно начало препятствовать счастью: простому, весёлому и ничем не омрачаемому бытийствию… Поэтому мысли о нём уже отупевшие кукукцы надёжно заперли в дальних углах головы. И настало благодатное время беспричинного, пьянящего веселья — счастья, то есть.

Вообще ощущение опьянения было очень важным для кукукцев. Достигали его кто как умел: кто брагу пил, кто дым глотал, кто гадость всякую в кровь вводил, кто молился — последнее про чувствительных, а кто просто мысли по углам головы рассовывал — и замуровывал их там. — Это тоже доставляло большое удовольствие…

Отработав, скажем, часов 14, счастливые тупые расходились по домам с песнями, шутками, приплясывая, целуясь и обнимаясь. Пута Туповича боготворили: «Наш человек, — говорили про него, — сво-ой».

Опросы общественного мнения показывали, что поддержка правителя насельниками Кукука неумолимо приближается к полноте единодушия… Мнение сидящих за колючей проволокой, конечно, не учитывали… И правильно, а как иначе? Чего захотели…

Пут Тупович, взобравшись однажды на средство передвижения для важности, обнажил перед тупыми и тупеющими светлые и прекрасные пространства впереди и указал путь к ним, как и подобает божеству в теле. Кукукцы кричали: «Га-а-а! Ура-а-а!..»

Счастливый Пут Тупович, да? — Хоть пукни, а все восторгнутся и умилятся… Каризьма потому… Откуда? — Да достал где-то по случаю и, завистники сказывают, недорого…. И из-за неё-то, каризьмы этой, тупые и получили возможность раскрыть себя, претворить недюжинные способности и возможности, найти именно своё место в жизни, почувствовать себя творцами собственных судеб… Вот что в мозги шибало пуще браги. И Кукук, казалось, стал страной счастья, мечтой всех народов всех времён… Пьяны были три четверти кукукцев. А тверёзая четвёртая четверть как раз чувствительными и оказывались — колонной пятою. Видели они ложь правителя, каризьма не действовала — и мучились…

Как обмануть всех — этого учёные тогда ещё не знали… А чувствительными оказывалось быть плохо, неудобно, для здоровья вредно… Ещё бы они это разумели сами…

В угаре свободы обыватели не понимали, что обстановка была напряжённой. Потому что действовал пока что только один загон — Первый, как его называли. И он был переполнен. Имеющиеся тюрьмы также были перенасыщены чувствительными. В камерах стояли. На нары ложились на краткое время по предварительной записи. Но — кукукцы, в том числе и чувствительные, были честными. Поэтому безобразия из-за борьбы за спальные места в камерах не было.

Пут Тупович видел происходящее, осознавал и делал выводы. В частности, о том, что он бытийствовал в Кукуке кем-то вроде бога. Потому что дал народу большое счастье — свободу быть тупыми. Таких правителей в Кукуке никогда доселе не было. Раньше тупости наоборот прещали по неразумию своему, а вовсе не славили её.

Что желаннее свободы для обывателя? — О, «это сладкое слово свобода!», — любили повторять они мечтательно. И запивали свободу напитком, напоминающим земное пиво… Произносили само название своего ощущения — «свобода» — и цокали языками и причмокивали…

Что желаннее свободы? — Деньги. А самое желанное — свобода деньги делать… В этом состояла сокровенная мечта кукукцев со дня их сотворения; мечта исподволь проявлявшаяся в их душах, сердцах и сознаниях; мечта, ставшая поэтому основной составляющей духовной оболочки Кукука — идеей всенародною…

А что меня удивляло, так то, что никто и кукукцев не понимал себя рабом деньгоделания. Но это, знаете, со стороны всегда виднее. И кукукцы казались сами себе свободными… До сих пор не могу без смеха вспоминать об этом…

Учёные опыт такой ставили. Будили детей середь ночи и пытали:

— Что в жизни важнее всего? –

Сомневаюсь, что вы так вот сразу ответили бы им, да ещё со сна. А кукукские дети все, как один, бойко отвечали:

— Важнее всего в жизни делать деньги и покупать удовольствия на них… -

Дети тупых родителей, конечно. А у чувствительных, случалось, и хрень всякую несли… Родителям пеняли тогда и брали их на карандаш. Потому что каждый член общества сызмальства должен понимать, где есть столбовая дорога развития кукукчества, кто указывает её, кто благословляет. Чтобы следовать дорогой сей неукоснительно, не уклоняясь ни вправо, ни влево ни на шаг. Только тогда можно… Ну вы меня поняли… И кукукцы стройными рядами двигались к бесцветному будущему своему семиаршинными шагами… Ура…

Деньгославие было по сути государственным исповеданием. Там и сям по городам и весям Кукука можно было видеть её храмы. Они назывались семинарами. Каждая семинара представляла из себя небольшое здание с семью рядами нар в два-три этажа. Священники скромно называли себя чоуками. Молящиеся укладывались на нарах и закрывали глаза. Чоук ходил между нар, своими наставлениями обучая их делать деньги и быть успешными. Успехом называлось стяжание кучи денег. Чем куча выше, тем и успех полагали бóльшим. Чоук связывал души верующих с богом и тот решал, кому из них достичь успеха и разбогатеть, а кому нет — в благословенной нищете пребывать…

Единого священного писания в Деньгославии не было. Каждый чоук разрабатывал своё писание, исходя из личного опыта обогащения. Поэтому не существовало ни вражды по поводу толкования священного писания, как на Земле, ни сект, утверждающих, что вот они-то и есть самое правильное Деньгославие. Потому что, если чоук обогатился, значит его учение и писание — правильное. И вообще, то, что к богу, к Демьгиту, то есть, вело множество дорог — это ни у кого не вызывало сомнений.

Не было в Деньгославии и чиновничества. Чоуком мог стать любой кукукец, достигший успеха в делании денег. Потому что каждый разбогатевший признавался обществом, если не святым, то претендентом на это высокое звание. Чем добытая куча денег выше, тем святость настяжавшего её представлялась превознесеннее… Вы можете сказать, что стяжание денежных знаков занятие не духовное… — Ну и что?.. Почему святой должен быть обязательно духовным? — Предрассудки тёмного прошлого… Главное ведь денег набрать. Вот и главное…

Чтобы стать чоуком, кроме успешного опыта обогащения, нужно было построить собственную семинару. И государство давало деньги взаймы на это благородное дело под низкие ежегодные возвратные отчисления. Потому что Деньгославие было не просто исповеданием, то есть духовным баловством или волшебством вовсе. По большому счёту оно несло на себе благородную нагрузку народного образования. Ибо единственным полезным знанием и навыком в Кукуке было умение делать деньги…

Существовали, конечно, умники, желавшие учиться разным глупостям. Но это в богатых семьях. Для них было и образование в привычном вам смысле. Но для жизни нужны были только две вещи: умение делать и считать деньги… Всё!.. Этому и учили в церквях Деньгославия, в смысле в семинарах… По-моему, исповедание — просто замечательное. Если бы меня не тошнило от денег, я бы разбогател, стал чоуком и учил бы страждущих пилить деньги — непременно… — Счастью бы учил, вот что. Да меня благодарные кукукцы деньгами засыпали бы с ног до головы… Главное, чтобы не выше носа…

Возникали семинары и в загонах для буйных. Чоуками там становились выходцы из самих буйных. Их учения соотносились с особенностями делания денег и стяжания успеха именно за колючей проволокой. Государство милостиво давало взаймы и буйным чоукам. При этом освобождало на пять лет от обязательств по возврату долга… Чоуки славили Пута Туповича — и тупели на том понемногу. Вместе с ними мало-помалу тупели и учащиеся… Куда денешься: денег-то хотелось. А «хотеть не вредно», как известно, да и «красиво жить не запретишь»… А красивым кукукцы полагали большое количество денег…

Можно ли славить и не тупеть при этом?.. Вопрос на засыпку. Это должен решить каждый для себя. Потому что славящий нечто обязательно чем-то жертвует… Чаще всего чистой совестью и правдой.

А у кукукцев не было того, чем бы они не пожертвовали ради денег, ради бога, то есть… Вот истинно духовное общество… Бог не духовный? — Как сказать… Дух денег воистину носился над Кукуком… Так почему же бог-Деньги не духовен тогда?.. Духовно всё, что в воздухе витает… Духовностью же своей, как они её понимали, кукукцы пыжились:

— Мы — деньгославные! — любили восклицать они, в грудь себя бия… Мол, а вы все остальные… Не хочу плохих слов писать…

Так господствовал бог и делал своё благое дело — приближал светлое царство всеобщего и безраздельного поклонения ему, деньгам, то есть; царство предания насельников полностью деньгоделанию. Ну и сопутствующему сему действию изменению сердца, души и сознания в сторону неизбежной тупости…

Да… Что после победы тупости может быть в жизни ещё?.. Что потом? Что лучше? К чему стремиться?.. — Не она ли рай?.. И, погружаясь в предсонную дрёму, тупые грезили этим раем, где всё пространство было заполнено богом… Бога в раю не нужно уже было делать. Им было пропитано всё, дышалось богом даже. Каждый мог купить всё и всех. Даже бога самого, на время только… Попользоваться…

На этой сладкой мысли кукукцы обычно и засыпали, не доводя себя до крамольного осознания того, что и их самих в раю тоже мог купить кто-то. Потому что это неприятно. А неприятное они, как я уже говорил, тут же помещали в один из дальних углов головы…

У углов, кстати, и запоры были, чтобы нежелательные мысли не могли оттуда выйти никогда. Ключи выбрасывали в Реку Времени. А когда запоры от чего-то ломались, вырвавшиеся на свободу мысли ловили и муровали насмерть уже… Не раствором, конечно. Заклинание такое было очень сильное. Мне его не сообщили…

Пожизненное заключение мешающих веселью мыслей — и всегда будет хорошее, ничем не омрачаемое настроение… Вот и доказывайте, что бога нет, если он так совершенно устроил сознание кукукцев…

Кстати, тупые не считали себя тупыми. Вообще никакими не считали — обычными и естественными живыми существами. Потому что находились в среде подобных. Поэтому-то они так и ненавидели чувствительных, выходивших из ряда вон. Ибо чувствительные могли сравнить, оценить их и обличить даже, если б посмели…

Жить в среде подобных — большое счастье. И наоборот. Я говорю вам это по личному опыту, как горькому, так и благому: жил и среди подобных, и среди не подобных… Ангел среди бандитов почитаться не будет никогда. Так же, как и развратник в среде девственников. Следовательно… Ну вы меня поняли. Выправлением положения Пут Тупович вместе с народом всем и занимался…

Важным в это деле оказывалось дальновидение. Пут Тупович справедливо считал его главнейшим из искусств. Потому что, если, скажем, показывать ежедневно грабежи и изнасилования, то следующее поколение неизбежно будет состоять из воров и насильников. Поэтому знаменосцами следования по столбовой дороге развития кукукчества оказывались труженики дальновидения. Их направлял Пут Тупович. Его, в свою очередь — бог-Демьгит. А его… Всё, молчу. Только это не шутка… Бог — не бандит. Это кукукцы понимали и верили — безусловно: «Делает — значит, так надо». И не божеблудствовали в мыслях своих… Народ-то какой хороший был, а?..

И каждый день наступало какое-нибудь будущее. Те, кому оно казалось светлым, одевали тёмные очки. Те, кому тёмным — пользовались приборами для видения в темноте. А те, которые жили весело, просто так — ничем не пользовались. Потому что у них не было будущего никакого. А что было? — А было никогда не прекращающееся райское настоящее. И все бытийствовали хорошо… Счастье царило, вот что…

По мере прохождения обследования населения и выявления буйных чувствительных, последних теперь немедленно направляли на строительство новых загонов. Не то было время, чтобы по тюрьмам рассиживать… Только — предварительно… И строили буйные тоже с огоньком, на совесть, потому что для себя… А работать для себя значит быть свободным, даже если могилу себе рыть…

В начале переделки, однако, кукукцы погрузились в нужду. Ибо произошло отвлечение рабочих рук от производства. Дело в том, что местá строительства загонов требовалось серьёзно охранять, чтобы буйные чувствительные не разбегались, как тараканы, и непотребное не устраивали — бунты, в смысле…

Столь отдалённые места обносили колючей проволокой, по окружности ставили вышки с пулемётами через каждые сто маховых саженей. А с внешней стороны изгороди копали рвы и надолбы устраивали. Ибо не было для тупых ничего страшнее буйной чувствительности.

Пут Тупович обещал буйным достойную жизнь в загонах — и они, имея основание верить, вкалывали… Понимали: «Сволочь правитель, конечно, но — отец народа, не отнять: мудр и нутро народное чует. Любую собаку посрамит»… И — мечтали его свергнуть, судить и посадить в тюрьму…

Поносили — и славили… Как оно сочеталось? — Поди разбери: они ж чувствительные. Сознание у них раздвоенное было, вот что. Я уже упоминал об этой их особенности. О ней же Пришц Колизопович, здравоохранник заглавный, и говорил: сознание чувствительных — болезненно.

А вот тупые славили без ущерба для личности, потому что нанести ущерб ущербному невозможно было: от таковых всё благодатно отскакивало…

Понятно, что бытийствовать ущербным было очень удобно. Главное — чтобы вокруг все тоже были ущербными. Тогда понятие «ущербность» теряет смысл. Вот для этого-то всех так называемых не ущербных и нужно было сделать также ущербными.

…По вечерам на помощь буйным из городов приезжали добровольцы. Трудились допоздна. А молодёжные бригады тупых — и вовсе ночи напролёт рук не покладали при свете мощных светоиспускателей под барабанный бой, вопли, скрежет, тарахтение… — У тупых это называлось ёкызумом…

Ёкызум — единственное, что не нравилось буйным. Они принудительно слушали его, плохо спали и — потихоньку исподволь тупели… В этом состояла одна из граней в замысле врачей по перевоспитанию буйных чувствительных и превращению их в полноценных тупых членов общества. Звуковое насилие в Кукуке было одним из самых изощрённых видов насилия, духовного закабаления и отупения.

Ёкызум, справедливо полагали врачи, действеннее, чем вдалбливание всяких мыслей. Потому что вместо одной мысли чувствительного кукукца можно было заморочить и другой мыслью: дать ему в руки, скажем, зелёное знамя — и он пойдёт громить белых, а дать красное знамя — пойдёт громить фиолетовых, и так далее… Чувствительным было главное одушевиться мыслью — и что-то громить… Что именно? — Да какая разница? — Знамя в руки — и вперёд: га-а-а-а!.. А в Кукуке были серьёзные умельцы одушевлять мыслями. И они-то и составляли ядро пятой колонны — сообщества врагов народа.

Верить любой мысли — всегда неосмотрительно. Потому что правильной мысли по определению в Кукуке быть не могло. Мысли — ошибка на корню. По настоящему все их до одной благо было спустить в дерьмослив, чтобы они в очистительные сооружения утекли и не морочили больше головы кукукцам…

Искать среди мыслей «правильную», всё равно, что выбирать, какое дерьмо благовоннее: кошачье или собачье?.. Я много лет пытался определить это. Нюхал, нюхал… — И то вонюче, и это как-то не так пахнет… Время только потерял. Но оттенки у вони в самом деле разные. Это, как у духов… «На вкус и на цвет…»

Один чоук хорошее средство от мыслей предлагал:

«Как кто станет тряпкой мысли махать да в дали светлые завлекать — ну да, послушайте. А утром, опорожнившись, засуньте голову в толчок и носим дышите, считая до шестидесяти. Минуты обычно хватает. Сравните. И всё поймёте об мысли этой. Тогда спускайте, не наполняйте вонью помещение. И уж вам не захочется после этого цеплять себе ни зелёную ни какую другую ленточку. И будете жить долго и спокойно.

Голова — не толчок, чтобы мыслями её наполнять. Вот что важно.

Нанюхались уже… Или нет ещё? — Ну-ну… А рот, кстати, тоже не задница. Он для того, чтобы есть даден. А вы думали?.. — «Мол-чать! Мол-чать! Мол-чать!» — как любил говаривать Пут Тупович.

А вот ёкызум — вещь… Послушаешь эдак с годок — и в голове ничего, кроме жажды бога, не останется. А оно и надо… Кому? — Начальству, природе, я думаю…

«Любая власть природна… Насельники, любите природу, слушайтесь начальство! Природа — мать ваша. Начальник — отец», — учил Пут Тупович, понимая отцом, конечно же, себя.

По-русски слово-то какое — нача-альство… Оно, как Всевышнее, среднего рода. Потому и божественно… Народ — мудр. И язык его — золото…

Кукукцы любили посудачить о своём родинолюбии. Но язык кукукский не любили. Я так и не понял, как это у них соединялось… Никак, наверное. Потому что раздвоенное сознание было свойственно всем кукукцам. Только у чувствительных оно было более выраженным.

 

Благословенна тупость! Она подлинно прекрасна. В состоянии тупости живое существо спокойно. И этот покой бесценен. Потому что живое существо в покое ясно видит настоящее, прошлое и будущее такими, какими ему хочется. И оценивает их так, как ему приятно. Потому что в этой приятности — правда, его личная, а значит, и самая правдистая. И сознание в правдистой правде полнится ощущением справедливости происходящего. Без понимания же справедливости жить тошно воистину. Даже не пробуйте — удавиться захочется…

В благословенно тупом состоянии живое существо спокойно воспринимает рождения, смерти и болезни, не отягчая себя состраданием. Сострадание присуще несовершенным, недоразвитым существам.

А тупость — вершина развития личности. Она превознесенна. И даже, кажется, останется тогда, когда погибнет мир. — В духовном виде, конечно. И пребудет вовек как нетленный образец божественного творения. Потому что в тупости — совершенство… — Не согласны? — Пообщайтесь с любым тупым. Он подтвердит это моё предположение…

Тупое живое существо счастливо и в личной жизни. Оно спокойно меняет спутников своих и не заморачивается судьбами детей — просто плодит тупых, потому что чувствует потребность продолжить род. А тупое дитё из любого обстояния само вылезет.

Чтобы понять тупого чувствами, представьте: вы отрываете себе ноготь — и ничего не чувствуете… По-моему, это — замечательное качество. И его можно обрести. Божественность и ёкызум — одни из основных средств на пути обретения благословенной, священной даже тупости…

Сел однажды в поезд. Рядом мужик молодой. Полный, согнýтый такой, зажатый, тупой — по всему видно. Только что слюна изо рта не течёт — тихий псих, одно слово. Жена его ласково провожает, обнимает, целует. Ядрёная баба, прелести из платья наружу рвут, сами в руки просятся…

Поехали… Псих в сортир вышел. А тут ещё тётка одна ехала. Я ей и удивляюсь:

— Мужичок-то некудышный. Как только такая баба в соку живёт с ним? –

А тётка вдруг кусь меня, как «осторожно, злая собака». Я аж отпрянул:

— А и у меня такой!.. А нам всё равно. Лишь бы деньги бы давал. А коли даёт, так безразлично, умный ли, тупой ли, бандит или три семьи имеет… Ты понял? — Деньги, деньги давай! Больше ничего не надо… Деньги… -

Мои мозги так потряслись, что я до конечной остановки уже рот разинуть не мог даже для чая…

О тупость, будь ты распрославлена во веки веков, да будет так, едрить твою мать…

 

Творя головы кукукцев, бог-Деньги устроил их черепа таким образом, что они имели размыкающиеся скрепы. Поэтому мозг вынимался и поддавался промывке, за исключения дальних его углов у тупых кукукцев, где были заперты или замурованы нежелательные мысли. Но этим могли заниматься только умельцы в охране здоровья по разрешению управляющего здравоохранением и по настоянию государственной власти…

А вот ёкызум действовал быстро, наверняка и применялся без особого разрешения. Отменить последствия слушания ёкызума какими-то рассуждениями было невозможно. Разве что многолетними молитвами в тишине. Но этим очень редко кто занимался…

Вы можете спросить, к чему была затеяна переделка тогда, если у чувствительных можно было принудительно промыть мозги — и дело с концом…

Причин две. Во-первых, промывка мозга дело сложное, длительное и хлопотное. Только вымачивать его нужно было неделю в семи водах… Эдак и жизни не хватило б, чтобы всем нуждающимся качественно промыть мозги. А так, полоскать только — дело несерьёзное.

А главное, как обнаружили учёные, промывкой мозгов чувствительность не снималась, вот что… Опыты показали, что кукукцы чувствовали, можете себе представить, — сердцем!.. А промывать сердце в те далёкие времена кукукские лекари ещё не умели… Позже научились, только нужда пропала: промывать было уже нечего…

Наука в Кукуке после укрепления всеобщей тупости, освобождённая, развивалась огромными скачками. Чувствительность, как оказалось — серьёзная преграда для движения научной мысли. И, по секрету скажу вам: любовь к Высшему и сущему и трепетное благоговение перед ними делают научные изыскания невозможными вообще… Помните иглу со смертью Кощея? — Так вот, любовь и благоговение та самая игла для науки и есть…

Смерть «Кощея» — в сердце души, горящей пламенем любви к Высшему и сущему.

Любовь же к Высшему и сущему купно с благоговением кукукцам понятны не были. Поэтому мозги и сердца их в конце концов стали совершенно угодными, как начальству, так и богу. С развитие учёного лукавства стали поддаваться отслеживанию и мысли в мозгах, что очень важно. В Кукуке начальство даже приветствия ввело новые:

— Слава разуму! — и ответ:

— Науке слава! –

Воистину так… Но вернёмся к счастливому времени переделки…

По указанию Пут Туповича в загонах буйным для жилья сооружали не какие-нибудь сараи или бараки, а возводили жилища со всеми удобствами, обязательно с дальноглядом — только за рвами, надолбами, проволокой колючей и пулемётами по окружности…

Не волнуйтесь: с резиновыми пулями… Тоже очень больно. Синяки оставались и болели долго. А глаза и вовсе вылетали, как птички из гнезда…

«Чем лучше будут условия жизни, тем быстрее отупеют буйные», — говорил Пут Тупович сомневающимся тупым членам правительства. А чувствительные члены пребывали от подобного в полном недоумении, растерянности и молчали… На это тоже был расчёт: «Обескуражим, удивим, внесём неразбериху — и раздавим, истребим чувствительность на корню», — говорил Пут Тупович тупым подельникам своим…

Деньги из казны на строительство шли исправно. Слопочка не подводила. Жульё сиськами дурила справно. Казна полнилась — ударные стройки благоденствоали. Чувствительные медленно но верно тупели. Природа тихо торжествовала и любила их…

По мере готовности жилья в загонах буйным перевозили туда их вещи. Государство ничего не присваивало себе и прочим прещало. Честность у кукукцев, мне кажется, была у них в крови, аж завидно… Правда, только в дневное время. Ночью же кровь сама по себе менялась. И так каждый день…

Для упорядочения бытия Пут Тупович ввёл уложение о гражданах. По нему насельники делились на правильных и нежелательных. Нежелательными были чувствительные, любые. Им выносилось общественное порицание, они ограничивались в приёме на работу, имели пониженную заработную плату, не могли иметь больше одного ребёнка… Но в остальном по отношению к ним соблюдалось совершенное равноправие…

Да, тупые их били, но не в открытую, не нагло, а подло — исподтишка. Наглость тупым претила, а вот подлость — совсем другое дело. Потому что наглец — хам, а подлец — уважаемый гражданин, обходительный, знающий правила поведения в обществе…

«Хамству — бой!.. Граждане, если уж так невтерпёж, будьте подлецами. Но хамства — чурайтесь…» — поучал насельников Пут Тупович.

В Кукуке хамов я почти не видел — выбили. Там жили исключительно подлецы… Прекрасная страна…

Охране даже сквозь пальцы на избиения чувствительных не приходилось смотреть. Потому что били очень скромно — скрытно. Не снимали изображения глумлений на дальнослухи, в на всеобщее обозрение потом не выкладывали… Подлецы — приличные люди, кукукцы в смысле… Но по закону бить было нельзя. А закон — главное…

Закон, я уже говорил, в Кукуке в разное время дня назывался по-разному: голой правдой или легитимом. При этом кукукцы понимали, что важно не столько соблюдать закон, сколько требовать его выполнения от других. Когда казалось что-то не так, кукукцы хватали беззаконника или лжебеззаконника за волосы и били о стол или стену, поучая: «Исполняй закон, исполняй закон, и исполняй закон!» Потому что «если окружающие не будут совершенными, то мир совершенным не станет никогда», — справедливо рассуждали кукукцы.

После того, как семьи буйных воссоединялись в загонах, на освободившееся место тотчас вселялись нуждающиеся в улучшении жилищных условий тупые…

О, это был подлинный народный праздник, вроде затянувшейся масленицы… Шествие с манатками поражало красочностью. Впереди выступал ребёнок с портретом Пута Туповича, украшенным цветами и лентами. Потом шествовали его родные, одетые в семь одёжек ради удобства перенесения манаток, на ряженых походили. За переселяющимися шли трубачи, игравшие здравицы правителю. Помогающие мужчины тащили тяжёлое. Женщины несли растяжки со славами Путу Туповичу и деньгоделанию. Дети разбрасывали цветы и зелёные веточки. Тупые из окон махали флагами и денежными знаками. А спокойные чувствительные, ни живы, ни мертвы, наблюдали всё это из-за занавесок. Их души не могли переносить описанное зрелище и прятались в пятках.

Радость — захлёстывала!.. Реками лились горячительные напитки. И днём и ночью стоял ор. Со всех сторон неслись барабаны: бум, бум, бум, бум, бум, бум, бум… Власти не прещали народу. Потому что и это входило в замысел врачей по приобщению к тупости спокойных чувствительных, живших среди тупых.

Обособлять, выгонять из стана благо только общественно опасных. А лечить всегда лучше, оставляя больных в теле общества… Даже тогда, когда больных окажется больше, чем здоровых… В смысле, тогда больные будут лечить здоровых, что одно и то же. Потому что главное — единство. В чём — не важно. Ибо счастье именно в соборности… А вы думали, в правде? — Прошу прощения, вы так не думали, не обманывайте. Я вас насквозь вижу…

При соборности доставляет счастье любое деяние — даже уничтожение среды собственного обитания. Граждане, разобщайтесь: дольше проживёте. Может быть, жизнь всё-таки важнее удовольствия соборности…

От длительного бум, бум, бума и ора качественно тупел любой мозг… Главное, чтобы тишина не наступала… А деваться спокойным чувствительным, как и их товарищам в загонах, тоже было некуда.

За затыкание ушей полагался большой штраф, как за противогосударственное деяние. Замки запретили. И охрана входила в жилища чувствительных без стука в любое время и проверяла, нет ли у кого берушей. Нарушителей немедленно отправляли в тюрьму, в смысле, теперь — прямо на строительство загонов…

Спокойные чувствительные, несмотря на нравственное утеснение, тоже немного радовались. Потому что коварный Пут Тупович обещал улучшить жилищные условия и им, правда, в отдалённом будущем. А за бесплатное жильём в Кукуке любой продавался с потрохами. Потому что жильё было очень дорогим, доступным только чоукам и их успешным ученикам. Остальные кукукцы жильё снимали. Иногда по многу человек в комнату набивались для дешевизны. Чувство локтя давало уверенность в жизни. Но по нужде зачастую приходилось совершать удовлетворение на улице, в кустах… Ну и что? — Естественное удобрение…

Власть дала спокойным чувствительным надежду. И они в большинстве своём были благодарны. Надежда — бесценна… Радовались — и тупели… Вот оно, благо радости от призрачной надежды…

Радость, как говорят иностранцы — «позитив». Однако дело не в том, чтобы радоваться вообще, а в том, чему именно радоваться… Радость по благородному поводу, особенно молитвенная — поднимает душу. Это негатив.

А вот радость по низменному поводу — позитив… По поводу, скажем, обогащения. Такая радость омывает душу холодными нечистотами… Купаться в проруби, на мой взгляд, куда более приятно: говно там плавает не всегда, я видел… Но это как кому… Самое главное, чтобы радость способствовала отупению души. На это начальство и рассчитывало, предоставляя кукукцам самые разнообразные бесплатные удовольствия…

Удобства, подлость, сытость и разврат успешно делали тупым любого кукукца, даже тех, кто этого изо всех сил не хотел этого и старался избежать. И всё перечисленное казалось большим и истинным благом — раем, богоподобием…

А поднимать душу… Кто придумал этот негатив?.. Душа — сущность превознесенная по своей сути. Её поднимать не надо. Ей надо — сама встанет. Поэтому унижать душу кукукцы не боялись…

Когда я бытийствовал в Кукуке, вкусил и удобства, и богатство, и сытость, и подлость, и разврат… Свидетельствую: от этого воистину тупеешь… Спасло то, что бог обозлился на меня — и денег лишил… За что? — Не знаю… Закон Воздаяния… И, знаете, понищенствовал я лет с десять, попитался на помойках — и чудо свершилось: чувствительность вернулась, и появилась возможность покинуть Кукук… И устыдился я, что не любил бога. И повесил дома святое его изображение, и благодарю, и слезьми обливаюсь:

— Господи-Демьгит, слава тебе во веки веков, да будет как!

Краснорубашечник оценил… Он оказался вменяемым и не злобливым мужиком. Только уж больно славления любил да целования изображений лика святого его… Я целую: от меня не отвалится… «Ну что ж, — думаю, — у каждого свои недостатки»… Даже нет — особенности. Я, к примеру, люблю стихи сочинять. Одни считают это странностью, другие — проявлением сумасшествия. А по-моему, это — только моя особенность… Нечего оскорблять!..

И помягчал боженька ко мне. Отстранив от помоек, подал довольствие, необходимое для скромной жизни:

— Вечная слава тебе, кормилец, до скончания времён. И это не слова, а трепетное восклицание, которое не умолкает в благодарном сердце моём по сию пору…

Скончание времён… Как могут закончиться времена?.. А они как-то закончатся, если начались — да-а, уж не сомневайтесь. Начались с Большого Взрыва. А впереди, видимо, Большое Сжатие… Рррраз — и Кукука нету, а? — Хи-хи-хи-хи-хи… Что останется? — Мокрое место? — М-гм. Деньги останутся, вот что — Деньгославие и тупость. Потому что они — духовная сущность Кукука. А духовное в отличие от телесного — вечно… И собьются, я думаю, души кукукцев все в крохотную точку единую с их богом, куда круче, чем сельди в бочке. И глаза духовные вытаращат от тесноты, и рты бестелесные пораскрывают. Это и будет ад. А Вышнее, которое и Взрыв, и Сжатие устроило, взирать будет на то, как кукукцы с богом их корчатся, и думать: «А стóит ли ещё раз Взрыв-то Большой устраивать? Не лучше ли пустота благословенная, чем то, что кукукцы устроили?»…

И ведь в самом деле, зачем всё: вся эта убогая ежедневная суета, вражда, выгадывание ничтожного, подсиживание, ложь, подлость, разврат, повсюду голые женские *опы, обжорство, Золотые пески, дача во Франции, низменные удовольствия, про которые без кавычек и не скажешь?.. Могут ли вменяемые существа заниматься подобным? — Ведь рррраз, Сжатие Большое — и нету Кукука… Ха-ха-ха-ха… Весело, да?.. Ну вы меня поняли… Нету Кукука-то, а?.. Ничего нету…

Не время ли закапывать камни? Уж и разбрасывали и собирали… Хватит камней!.. Мать-сыра-Земля, прими с миром камни обычая нашего… Проглоти. Не подавись только, гляди. И переплавь в лоне своём жаропышущем так, чтобы и духу не осталось от них. Сделай одолжение такое по велицей милости твоей…

 

Как бы хотелось, чтобы все, калечащие сознание и судьбы обычаями, пошли бы… сами знаете, куда… Нет-нет, не туда. Мать — не трожьте. Мать — это свято: на елду, только на елду!..

Почему же в Кукуке нельзя было жить широко и вольно — я не знаю. Большое и бездонное небо синело над кукукцами. Как же раскрывались бы души тех, кто дерзнул бы обратиться к нему! Какое блаженство они испытывали бы! Их зрение истончалось бы и становилось неизъяснимо тонким — духовным, то есть. И видели бы они не облака вовсе на небе синем, а сонмы ангелов бесплотных. И слушали бы их речи бессловесные и пение беззвучное… Это покруче, чем поездка ради половых удовольствий на Филиппины, кто бы понимал такое. И бесплатно ещё.

…Однако ж я от переделки отвлёкся. Расправляю крылья духовные, с неба пречистого спускаюсь, до вас лечу…

Ой-ёй-ёй-ёй-ёй, что ж приятно было в небе-то! Душа замирала… Воля-то какая, простор, счастье…

На Кукуке счастье — бабу в конторе на столе по-быстрому трахнуть, пока нет никого. А на небе — тишина, покой… До солнца, кажется, рукой подать. И не жжёт она вовсе, правдушка-то небесная. Только любит, ласкает и внушает духом что-то нежное, желанное, самое главное в жизни, без чего бытийствовать дальше просто нет никакой возможности…

Я плáчу и славлю великое Непостижимое, которое на самом деле и сотворило сию благодать неописуемую…

Неописуемую?.. Да нет, я пытаюсь описать. В стихах. И про ангелов: какие они, что чувствуют. И про то, что у души есть сердце, и оно может возгореться волшебным духовным огнём… Только это никому не интересно, и стихи не покупают… Какой дурак будет платить за ангелов или огонь в душе идиота? На Кукуке ангелов представляли в виде голых баб с искусственными крыльями. Так их, во всяком случае, рисовали… Кукукцы стремились всё запачкать. Небо, говорят, чистое? — Так и его… Измазать испражнениями, под своё не вполне чистое бытие приспособить… Тьфу!..

Ну вот, это я рассуждал пока с неба на Кукук спускался… Бытие на тверди земной оно как-то понятнее, да? — Ну так пожалуйста: «всё для вас».

Каждую проститутку и каждого проститута в Кукуке обложили повинностью: принимать бесплатно не менее трёх чувствительных существ в день и предоставлять учётные бумаги по этому поводу с подписями обслуженных… Это — план.

Не пришёл чувствительный или чувствительная? — Идти и искать. Настойчиво посещать места скопления чувствительных. На улице к одиноко шествующим приставать, в жилища толкаться — как угодно. Благо замки отменены. Идти в народ и убеждать в необходимости своей услуги, даром, тем более. И чувствительные в конце концов и поймут, что нуждаются в половых услугах, очень нуждаются. Трудиться станут больше, чтобы на эти услуги заработать, хозяйство ещё выше поднимут. И ужаснутся, как они умудрялись вообще существовать без половых услуг. И восславят мудрого правителя, который побудил к предоставлению этих услуги, и жизнеустройство, и бога своего, благословляющего бытие подобное…

Многие спокойные чувствительные на это клюнули. По семьям пошли трещины, потому что чувствительным была свойственна ревность. Пут Тупович со товарищи потирали руки… Некоторые могут подумать, что они нехорошие… Неправда. Они радовались оттого, что бытие шло по столбовой дороге, куда надо… Кому? — Закону Воздаяния…

Бытийствовать чувствительными было определённо неблагоприятно. И жизнь лучше всяких слов и мыслей объясняла им это — дубиной по головам. И вы знаете, как ни странно, доходило всё равно редко и до немногих. Иных не убеждали ни пушечный обстрел, ни бомбы голову… Краснорубашечный бог не переставал улыбаться. Лицо его даже чуть-чуть посверкивало теперь от сала… Хотя…

У чувствительных было всё-таки одно преимущество перед тупыми. И оно касалось как раз совокупления.

Тупые удовлетворяли потребность в половом общении, когда у их щекотало в причинном месте, и до тех пор, пока щекотать не переставало. Это как поесть или в кукуар сходить. Очень удобно. Изображением же или видом голого существа смутить тупых кукукцев было невозможно… Вообще не смущались хоть чем бы то ни было, не знали даже, что такое смущаться. Поэтому кое-кто ходил по улице голый или почти. Ну вы знаете, как это бывает.

А вот чувствительные от вида обнажённого тела возбуждались — сознание у них мутилось. Это создавало массу неудобств в общественной жизни. Но могло обернуться и благом большим.

Однажды умер один кукукец. Не то, чтобы почитаемый — так себе, в смысле, не богатый. Но семья у него была большая. Родственников вообще чтили вне зависимости от достатка… Смешной народ, да?..

Ну так вот. Уважения ради несли сородичи гроб умершего на руках на переменку. Не дошед до погоста, уморившись, поставили гроб на землю. А тут баба голая по обычаю мимо проходила… Увидела её душа усопшего возбудилась — и тотчас в тело вошла. Тот вскочил — и рванул к бабе, чтобы щупать или… кто его знает. Ну, баба, понятно — в крик, бежать. По молодости она с вожделением со стороны умерших ещё не сталкивалась. Тот — за ней. Родственники, кто прочь пустился, кто покойника ловили… Большой переполох случился. Баба молодая была, убежала… Не догнал, в гробу лёжа расслабился, не собрался сразу. А после того случая воскресший пробытийствовал в теле ещё лет десять…

Конечно, пережив разлучение души с телом, он испытал огромное потрясение. И печать смерти не покидала чела его во всю последующую жизнь. Но он стал очень богобоязненным. От утренней зари до глубокой ночи делал деньги, разбогател, чоуком стал, семинару построил, отупел порядочно… Его потом к лику святых причислили. В семинарах про воскресшего сего рассказывают в Кукуке и по сей день — чудо-то какое, жаль только бабу не догнал…

И случай этот, говорят, не единственным был. Но — один на тьму тем. Так что оставаться чувствительным в надежде на воскресение всё-таки не стоит. Слишком уж эта надежда призрачна. Вроде игры в напёрсток с богом-Деньги… Да вы на рожу-то его посмотрите, на рожу: хрен обыграешь…

В рамках же переделки по дальногляду каждый вечер по распоряжению Пришца Колизоповича выступали смехачи. Нарочно для чувствительных такую вот напасть придумали ради их отупения. Тупых же ничем пронять было невозможно: ни смехачами, ни проститутками… Как говорится, «кашу маслом не испортишь». Тем более, если каша уже прогорклая…

Тупым полнота жизни и удовольствий вреда не причиняла. Завидую… Вне всякого сомнения, если уж и жить в теле и в Кукуке, то только тупым.

 

Тупым быть — прекрасно!.. Жизнь тупого состоит из бесконечного разнообразия наслаждений. Бога тупой ласково называет боженькой. И этот боженька каждое утро приносит наслаждения тупому на «блюдечке с голубой каёмочкой». И тупой, капризно, изнеженно потягиваясь, снисходительно принимает их, как содержанка утренний кофе из рук любовника… Собственно, тупой — он содержанец боженьки Демьгита и есть…

Непробиваемость — замечательный дар боженьки для тупых. Они не благодарили его за это, потому что не понимали, что это подарок. Думали, кукукцы тупыми рождались всегда, и оно так и надо… Но славы воздавали, потому что обычай такой был и требовал сего. А обычай тупые соблюдали ревностно и тем чтили, как им казалось, предков… Воистину благословенен народ, предков чтущий… Да…

 

А вот для спокойных чувствительных смехачи, наряду с ёкызумом, были жизненно необходимы. Они выворачивали блуждающих на столбовую дорогу. Поэтому бог-Деньги и послал чувствительным смехачей.

Смехачи водились в кукукских лесах, на ветках качались. Некоторые принимали вид голых женщин. Ежели тупой по лесу шёл, то, завидев смехачку, пытался поймать и щекотание своё половое унять. Кое-кому удавалось. Они кичились этим. Но в браке рождали потом ребёночка-смехача — вот откуда брались кукукцы глумливые.

А ежели чувствительному смехачка встречалась — беда. Соблазнялся он, рассудок мутился. Шёл ко смехачке… А они ж такие красивые, что всех бы заткнули на конкурсе красоты вашей страны. И податливость изображали. А на податливость красивой голой бабёшки какой же мужик не купится, самый тупой только…

Ну вот. И только чувствительный, слюни пустив, порты на земь ронял, как смехачка в кикимору вдруг обращалась. Бросалась на него — и ну хохотать, и ну щекотать — и так-то чуть ли не до смерти… Чтобы избавиться, нужно было за нос её ухватить и кулаком по кумполу стукнуть. Только когда щекотали, а пуще того и за елду стоячую хватали, то все члены расслаблялись, соображательность улетучивалась — и кукукца можно было голыми руками брать и делать с ним, что угодно. Даже на улицы выводить и внушать кричать «Долой Пута Туповича!», то есть, совершенную нелепость совершать…

 

 

Смехачка (русалка)

 

 

Защекотав же, смехачка тогда череп чувствительному открывала и мозги выбрасывала, после гадила туда и снова закрывала, будто так оно и былó… Сами же мозги съедала с хохотом тута же, пока чувствительный от щекотания оправлялся… Мозги кукукцев для смехачей были излюбленным лакомством…

Если кукукец и выживал после этого, то на все оставшиеся годы идиотом делался. Правда, счастья своего не понимал: бездумно радовался жизни — и всё. За Пута Туповича голосовал, бога славил, слыл благонадёжным даже, опорой общества и строя общественного — ячейкою здоровой… Да нет, чувствительным он оставался, потому что чувствовал сердцем. И в этом смысле оставался подозрительным… Да, чувствовал он неправду свою. Поэтому от внутренней борьбы чувств и разума умирал всем на радость…

Да, на радость: тупые переживать не умели… Замечательное свойство! У них траур заканчивается до смерти умирающего. А начинается… Прошу прощения: вообще не начинается. Тупые только на пóминках пьянствовали: повод хороший…

Да, разум — воистину дерьмо, которому ни родинолюбием, ни скрепой смраду уж не добавишь. И вот, сердце борется, борется с ним, с разумом, то есть… Бесполезно: дерьмо побеждает убедительно и бесповоротно. Потому что несётся изо всех углов, изо всех духовных нужников, из каждого дальногляда и множества ртов. И гибнут люди от сердечно-сосудистых заболеваний… А вы думали от чего эти заболевания, от микробов, от питания, от сырости, да? — Ха-ха-ха-ха… Ладно, думайте, что вам начальство внушило, если жизнь не мила, ваше дело. Может вы вашу жизнь на помойке нашли, не знаю…

А Пут Тупович распорядился построить на окраине столицы Научную врачебницу сердечно-сосудистого резания имени… Имени… Потом ей было присвоено имя управляющего присутствием здравоохранения, после героической смерти последнего… Об этом потом расскажу.

Лекари же врачебницы думали, что коли сердце болит, так надо его и резать. И никому в голову не приходило череп страждущему открыть и поглядеть, а что там в спинно-мозговой жидкости-то плавает и тем причину болезни сердца изыскать… Это мы с вами сейчас знаем, что даже если и задница болит, то причина тому не в прямой кишке, а внутри черепа. То ли вам смехачка какая нагадила туда, то ли вы сами умудрились… Кукукцы же того так до конца жизни своей не узнали. Вот вам и разум…

Говорят, разум человеку дал бог и тем выделил его из сонма других существ…

Бог, зачем ты это сделал, а?.. Характер паскудный?.. Хотя я знаю теперь: чтобы Землю погубить… Бог враг Земли? — Да нет, знать, близится время упокоения планеты: коли родилась, то рано или поздно помереть ведь должна… Бог-то он ха-аро-оший… А вначале человечество требуется насмерть защекотать через дальногляд. А потом оно само Землю разломает. Богу и ангелов для этого злобных слать не придётся. Пусть отдыхают… Для ангелов главное — покой. Вы думаете, им что, хочется спускаться на Землю, вопить истошно: «Горе! Горе!» — да огнём вас поливать?.. Да для них худшего наказания и придумать невозможно. Тоже ведь Закон Воздаяния… Кого пошлют жизнь уничтожать? — Молюсь, чтобы не меня…

Однажды я видел на заборе надпись, заставившую меня задуматься… В детстве, помню, на заборах и домах писали «елда», только из трёх букв. И все знали, что так и должно быть. А теперь я прочёл: «Бог — хороший»… Обалдел. Значит что, в обществе есть большие сомнения по поводу бога, если кому-то пришло в голову утверждать такое?.. Это ж пострашнее, чем, скажем, «Слава КПРФ» написать… Шуточки тоже…

На другой день рабочие «Бога хорошего» затёрли. А с елдой трёхбуквенной, помнится, так безжалостно не поступали… Потому как особой крамолы она не представляла.

А что касается щекотания, то мной такой случай был в Кукуке… Собрался я однажды яичницу на ужин устроить в охотку. А на кухне дальногляд работал. Там смехачка как раз дурью мучилась по должности. Я яйца достаю. А смехачка, как и положено: и сисястая, и накрашенная, и с виду развратная. — Всё, как кукукцам нравилось… Даё-ошь!.. — Давали, слава Путу Туповичу, вволю, от души.

Несу яйца к плите… А смехачки только нарóд ржать по должности заставляют, а сами соблюдать серьёзность обязаны. Эта ж забылась будто, да как загогочет сама, загогочет. Я оборотился на неё: глазами аж красная сделалась… И вдруг в морду кобылью превратилась и зубы оскалила. Зубы были хорошие. Потом — в кикимору. Я яйца на табуретку уронил… А рожа-то, рожа — бог-Деньги отдыхает… Ну полсекунды это длилось, не боле…

 

 

Кикимора

 

 

Дальногляд погас. Тут же объявление выскочило, мол, со светом неполадки. Гляжу — у меня-то свет горит, не мигает, а? Я дурак, что ли, да?.. Ха-ха!..

Ну, видно смехачке там, на дальновидении быстренько накостыляли, в чувство привели… Где-то секунд восемь объявление провисело — и опять она появляется. Я так на табуретку ту и сел. Серьёзная, только чуть взлохмаченная и одна сиська вывалилась. Из-под меня на пол жёлтое потекло и в штанах стало влажно — тьфу! А смехачка своё продолжила, теперь уже по всем правилам засерания мозгов. Зрителей показывают: ржут, как кони… Идиоты?.. А у меня эти яйца последние были. Поужинал, мать её. И штаны с трусами стирать пришлось, работа… Ладно…

А народ кукукский не идиот. Это только пятая колонна так думала. Бей её, гадину!

Дальновиение же глядели, потому что были кукукцы душами ленивы. Садился, бывало кукукец на диван с бражкой — и ему хоть что в мозги втирай. Всё впитает, и «спасибо» ещё подумает… Благодарный народ-то был, жаль — пропал…

Кукукцы впитывали мысли божьи из дальновидения не осмысливая, сразу делая их составной частью мировоззрения своего. Поэтому, когда внушали им, к примеру, какого-нибудь Ивана Ивановича хаять — делали. Ржать велели — пожалуйста, и мало не казалось. К Куксовету идти — валóм валили… Потому простодушными были очень. И кому не надо этим пользовались… Сволочи…

 

Воистину хорошо и благословенно быть идиотом!..

Я знаю, на Земле это ругательное слово и понятие. А между тем, идиотизм в Кукуке представлял из себя весьма приятное состояние. Идиоты — были блаженными тупого времени. Если не святыми, то полномочными посланники бога. Руками идиотов бог-Демьгит совершал деяния, необходимые для уничтожения кукукчества. То есть, идиоты — существа жизненно необходимые для течения бытия в угодном богу направлении. Иначе — нужные для естественного развития событий… Чувствительный на месте идиота покончил бы жизнь самоубийством или умер бы от сердечного кровоизлияния. А идиот спокойно выполнял вышнюю волю и радовался, понимая своё жизненное предназначение…

Идиот — это выдающийся представитель тупых. Он не только не мучился раскаянием от совершаемого. Идиот считал себя безусловно правым. Он наслаждается последствиями своих деяний даже тогда, когда гибли тьмы тем, а остальные кровью харкали. И был счастлив от того, что избран свыше такие деяния совершить. Воистину, он — чёрный карающий ангел. И учёные кукукские писали об идиотах и деяниях их летописи. Веками спорили потом прав или не прав был тот или иной идиот. А народ — о-о! — любил идиотов своих, некоторых — до потери сознательности… Почему? — В крови идиотолюбие, наверное, было у кукукцев. Такова уж непостижимая воля божья о них была…

 

Идиотизм крепчал. Бытие неслось в бездну, как мажара с горы, и гнусно, отчаянно скрипело: чувствовало, к чему дело клонится. Тупым же это казалось весёлым зрелищем и забавным обстоянием.

Пут Тупович заказывал опрос общественного мнения о счастье. И докладывали ему: четыре пятых населения счастливы. И правитель тоже радовался народной радости, ну как же… Потому что самое главное в жизни — счастье. И он его народу давал с избытком. Давал — и гордился собой. И его заслуженно славили. — Да!..

Чувствительные же были не дураки. Заботились о своём здоровье: водку не пили, наркотики не принимали — мозги свои берегли… Пута Туповича это беспокоило. И вот как он из положения вышел, откуда смехачи на дальновидении-то появились.

Собрал правитель своих тупых соратников и вопросил их, мол, так и так…

— Заботятся спокойные чувствительные о своём здоровье. Водку не пьют, наркотики не принимают — качественно тупеть отказываются. Разлагаются только ёкызумом. Этого маловато. Что делать? –

И ответили тогда ему тупые мудрецы, кормушечники да товарищи по пилёжке денег — кто двуручной пилой с ним работал:

— А ты бы, батюшка, смехачей нанял для дурачества.

— Мысль неплохая, согласился Пут Тупович. — А где взять?.. Народ-то у нас счастливый, но угрюмый. Всё больше исподлобья смотрит огрызается да матюги подпускает.

— Развеселить нетрудно. В лесу смехачи водятся, — отвечали ему. — Им только волю дай. Так защекочут, что весь народ, как един человек, загогочет, да от смеху кататься по земле будет.

— И кто в лес пойдёт? — Пут Тупович, насупив брови, обшарил взглядом подельников. — Добровольцы есть?

— Я, — мрачно сказал управляющий здравоохранением, вставая. –

Пут Тупович подошёл к нему, обнял, слезу пустил:

— Родина — не забудет.

— Служу Кукуку, — гордо ответил тот.

Пришц Колизопович и в самом деле прекрасно подходил для похода в лес к смехачкам. На своём поприще приходилось ему труждаться и в морге, и женские половые органы лечить. Поэтому на баб голых он смотрел, как столяр на рубанок.

На другое же утро пошёл управляющий к лесу и самолично попритыкал на опушке кнопками к деревьям такие объявления:

 

Завтра, такого-то числа, в девять ноль-ноль на Большой грибной поляне состоится всеобщее собрание смехачей. Дело государственной важности. Одеваться прилично, срам чтоб прикрыт был. Не явившихся отловят и разошлют в зоопарки.

Народный правитель всего Кукука — Пут Тупович.

 

А на следующий день ни свет, ни заря пошёл Пришц Колизопович в лес, охрану с колотушками взял… Это такие, какими кровельщики работают, только резиновые и в несколько раз больше.

— Полезут на меня — по кумполу бить без жалости, — приказал, — на прелести женские не глядеть.

— Не поглядим, — успокаивает управляющего охрана. — Этого добра у нас и своего навалом.

Ну вот. Приходят они — вся поляна смехачками заполнена, и на ветвях сидели даже. Платья ниже колен, высокий ворот — никакого непотребства… Лешие подоспели, хотя им особого указания и не было.

— Молодцы, лешие, правильно поняли. И вы родине потребны. Одно дело делаем, в одной стране живём, одному богу молимся, — одобрил их Пришц Колизопович.

Смотрели русалки на этого тупого мужика, жалели болезного и ждали слова его государственного. И призвал управляющий русалок и леших на службу царскую — на дальновидении подвизаться и разум у чувствительных мутить. Довольствие положил, общежитие за городом, доставку к месту работы, рабочую одежду, школу, детский сад, пенсию по выслуге лет — ну всё, полный набор услуг, одним словом.

Призадумались русалки и лешие.

— А щекотать? — вопросила одна.

— Изнутри дальногляда забавляйтесь, сколько хотите, — возразил Пришц Колизопович.

— Любовь на расстоянии? — уточнила другая.

— Пожалуй.

— А вживую? — настаивала третья

— Вам мало предложенного правительством? — напрягся управляющий. — Лешими обходитесь. — И, подмигнув лешим:

— Справитесь?

— Не подведём, — загоготали они, аж лес загудел вёрст на пять:

— Га-га-га-га… -

И эхо ещё добавьте сюда…

— Ну а всё-таки, если с живыми кукукцами иногда? — не унималась озабоченная русалка.

Пришц Колизопович подумал — и принял самостоятельное решение. Время было суровое, проволочек не допускало:

— Если оно необходимо, ради сохранения порядка в государстве будем раз в неделю привозить к вам в общежитие дружину охранников.

— Вроде этих, да? — поинтересовалась четвёртая русалка. И глаза у неё стали неприлично мутными.

— Да, — подтвердил управляющий здравоохранением. — Ровно через неделю всем явиться на дальновидение одетыми для выслушивания поучений. -

Все закричали «ура!». Лешие кинулись на русалок и, содрав одежду, принялись… Ну вы знаете, что делают мужчины и женщины по согласию во время радости. Только всем русалкам леших не хватило. И обездоленные радостно кинулись на охранников. Те не ожидали, потому что им приказано было охранять управляющего…

От Пришца же Колизоповича в пространство исходила такая непробиваемая тупость, что на него никто не позарился. Насиловать полностью отупевшего — это на любителя. А чиновник сей был тупее всех тупых, так сказать. «Забронзовел товарищ». А если б и позарился на него кто, управляющий не переживал бы: ну изнасиловали и изнасиловали. Это как под дождь попасть без зонтика… А у природы плохой погоды, как известно, не бывает, да? — Какой-то городской человек сказал… В поле б его в пургу мозги вправить…

«Граждане, будьте тупыми — и избегните многих неприятностей и переживаний пустых, а то и самоё жизнь сохраните, до старости глубокой доживёте, пенсию будете повышенную получать после восьмидесяти лет, ну или после девяноста, во всяком случае…» — увещевал чувствительных насельников Пут Тупович…

Нахмурился тут Пришц Колизопович. Подошёл к одному из охранников, обрабатывавших стонавшую русалку, пнул его сапогом и молвил:

— А долг, а родина?! -

Охранник, прекратив работать станом могучим своим, поднялся, соплёй по-богатырски о земь ударил и, став чернее тучи, так-то ответил начальнику:

— А ты родину-то не тро-огай и святое не марай языком своим шершавым! –

И, порты подтянув, угрожающе двинулся на него. Пришц Колизопович — бежать на всякий случай. Тот — за ним. Почувствовал управляющий смрад дыхания охранника — и по веткам близ растущего дерева стал быстро-быстро карабкаться, побежал даже. Тот в него колотушкой запустил в запале…

Пришц Колизопович ничего не понял. Только удивился, что ветви у дерева не кончаются, и он всё бежит и бежит вверх… Потом уж и ветки исчезли под ногами, и бежать стал как-то плавно, поплыл вроде. В облако вошёл, проник насквозь, а там… Ну такой свет, едрить твоюу-у-у-у! И исходил он от улыбающегося сверкающего, но грязноватого лица, и будто рубаха красная была под ним, оборкою забранная…

Изумился управляющий. А от сияющего лица зашуршало на него нечто знакомо так пахнущее и заласкало кожу. А потом посыпалось и нечто звенящее, завораживающее эдак… «Деньги!» — понял Пришц Колизопович… Ой же и сладко стало ему на душе — неможно… Только потом оборка с рубахи бога соскользнула, змеёю вкруг горла обвилась… «Э-э-э… Ы-ы-ы…» — И отдал чиновник сей Демьгиту душу свою вечную… — Падая, на острый сук, торчащий из земли, насадился… — Судьба… «Помяни, Господи, душу усопшего раба твоего», без вины то ли удавленного, то ли древом сухим насквозь проткнутого…

Пришца Колизоповича похоронили с воинскими почестями, звание героя Кукука присвоили посмертно. Именем его назвали Научную врачебницу сердечно-сосудистого резания. Вдова Пришца Колизоповича требовала объявить суд беспощадный охраннику. А кару ему Туп Тупович определил такую. Привязали его голого в лесу так, чтобы удобно было и спереди, и сзади, и в рот. Зубы предварительно выдернули без заморозки… Орал, конечно… А что, на Земле лучше, что ли? На Кукуке, во всяком случае, на кол не сажали.

Лесные обитатели охранником от души попользовались. В череп нагадили. Ну, порвали, конечно… Выжил. Домашние выходили. Зажило, как на собаке. Счастливым стал — неможно… Но от работы отстранили. А воспомоществование по непригодности к труду назначили самое маленькое, только чтоб не сдох… — Выслуги лет у него не было.

Из таких счастливых работники получались неважнеющие. Кукукцы считали вменяемыми, то есть хорошими тружениками, только тех, у кого всего было в меру, счастье в том числе. И понимали сумасшедшими тех, у кого счастья оказывалось, по их мнению, слишком много… Осторожней, со счастьем-то — загребут в два счёта…

У злополучного охранника размеры счастья были выше допустимого. Таких презирали примерно так же, как и чувствительных. А зря: что может был прекраснее состояния огромного счастья, сочетанного с совершенной тупостью? — Не знаете? — Вот и я тоже не знаю, потому что ничего… Стремлюсь…

А охранник тот, когда проедал воспомоществование своё убогое, не голодал. Потому что в столице Кукука всегда на помойках можно было объедки найти, даже особо вкусные вещи, которые нередко оказывались более качественными тех, что за деньги продавались…

Про себя скажу… Копаюсь я как-то в помойном баке во время кукукской жизни своей печальной. Подходит ко мне чувствительный один и говорит:

— Ну что, не хватает тебе на пожрать, да?

— Не хватает, — говорю, — мой хороший, не хватает.

— Гад Пут Тупович, ворюга, да? — Тот чувствительный, видать, из буйных был — пятоколонник. Тогда их ещё не всех пересажали. -

— Нет, — возражаю, — Пут Тупович — благодетель. — Потому что скудость существования по его милости подвигает меня на молитву и духовное возрастание, вот как. –

Чувствительному это не понравилось. Но всё же дал он мне денег немного. Я пошёл к торговцам и булочку купил с корицей — и пожалел: в помойном баке булочки были куда лучше… Вот и помойка вам…

В городах Кукука вообще не бедствовали. Учёные подсчитали: в отбросы шла треть производимого продовольствия. Не любили кукукцы почву-матушку, кормилицу свою, ох не любили…

Однажды я в земном бытии моём увидел мужика, бросившего на земь обёртку. Поднял… Меня так при Маленкове в школе учили: поднять, догнать, отдать пионерский салют и вручить мусор владельцу…

 

Георгий Максимилианович Маленков — слева. «Большой друг детей», — про него было написано в букваре. Но, помню, я почему-то в этом сомневался.

 

Нагнал, подошёл к нему и спросил:

— Мужик, а мужик, ты почто Землю-Матушку-то нашу не любишь? — и обёртку ему показываю. А салют не отдаю, потому как галстук не носил уже по возрасту.

А мужик из тупых был… Посмотрел на меня, как на полного идиота, сплюнул смачно за землю, мать свою, и молча прочь пошёл…

Сволочь?.. Нет, так нельзя, а то что ж окажется-то… Об этом лучше не думать… Гнать мысль такую в дальний угол… Быт тупым, быть тупым, быть тупым: в этом счастье, счастье, счастье в тупости, счастье в тупости…

Медитация…

А лицо-то Матери-Земли тут посерело. Сжала она губы добела и впитала плевок сыновний в тело своё: не чужой ведь. Знала: это ещё что. Иные сыновья и раком её ставили, не смущались. И — терпела… А что делать?.. Отец ещё может сына-подонка на елду послать. А мать?.. — Её судьба до смерти терпеть, горюя.

— И от кого ж ты, Мать, родила его такого, — сочувственно спросил я.

— От кого, от кого — от змея одного, — нехотя ответила Земля… От кого рожать-то нынче, чтоб дитё справное получилось? Где они — вёрст нá десять ни одного не нáйдешь в округе. Всё брюхатые, наглые да пучеглазые, а в черепе сам знаешь, что… Тупые, одно слово…

— А коли не на Родине? –

Земля посмотрела на меня быстро, как молоньёй вдарила. Помолчала сколько-то и так ответила с большим достоинством:

— Я русская… Ты понимаешь, что это значит? Сам-то-ть русский, али кто, ежели вопросы такие задаёшь? Мой долг святой русского рожать, от русского мужика и на Родине… А Родина знаешь где? –

Ну, я удивился и руки молча распростёр. –

— Верно, — ответила Мать. — Родина она там, где родился, и день пути пешего от места того… А тут…

— Мда, — покачал я головой. — А ежели не рожать? — предположил. — На что уродов плодить? -

Ничего не ответила мне тут Земля-Матушка. Зарыдала. Закрыла рот краем платочка да и пошла по делам своим материнским. И дождик тута же зарядил. Тихий такой, без грома — жалостный… Когда у вас там капать начнёт, припомните сказ-то мой. Горе потому что у Земли русской великое… Пожалейте в мыслях ваших, а то и полюбить попробуйте… Для начала поплачьте вместе с ней, что ли. Может сердце и проснётся, а?..

Дальновидение же с тех пор и заполнили смехачи — русалки и лешие. Лукавства в этом чувствительные не замечали. Глотали всё — и не давились… Хороший обмен веществ… Усваивалось… Пропитывались… В старые времена выпечка такая была с пропиткой. Укусишь — а пропитка она аж на земь капала… — Вку-усно… Так теперь и пропитка лжи из передач капает. — И едят. И даже капли на пол упавшие подлизывают. И про душу свою не думают. Потому что сла-адко, липко… Тьфу…

Так смехачество с успехом заменило действие и водки, и наркотиков. Чувствительные наивно смотрели, хохотали над всякой непотребностью, отстранялись от мыслей о духовном соглашательстве и его вредоносности — и у мозгов их счастливо появлялись углы. В них можно было загонять всё больше неприятных и неудобных мыслей… Начальство — радовалось и прикармливало смехачей из своей кормушки. Иным и попилить денег с собой на пару пилою двуручною давало… Немного, конечно — обожрутся… «Жрать надо меньше!»…

Среди тупых нашлись умельцы, предложившие способы делать и чувствительных непробиваемыми. Государство даже строило для таковых особые семинары. Правда, особой пользы начинание не принесло. Сознательно на отупение чувствительные шли редко. Легко — только на обман. Что ж лóжь любили — не выскажу кáк даже…

Буйных чувствительных оказалась пятая часть населения, или где-то половина чувствительных… Вот она, пятая колонна!.. И теперь эта колонна благодатно сидела… Ура-а!.. Воздух в Кукуке очистился в значительной мере. Число лёгочных больных сократилось на четверть… Новый управляющий здравоохранением, Плюль Подделевич, орден получил Народного Здоровья. Второй степени, правда.

Цвуч же Витéльнович волновался всё более и более: неладное чуял. Возражали и чувствительные управляющие. Но — на то они и были чувствительными. То есть, не понимали направления естественного течения жизни и опрометчиво пытались ему противоречить…

А можно ли противоречить несущейся на тебя лавине или начавшемуся уже извержению вулкана?.. — Только убегать… В леса, в горы… А оно неудобно было для изнеженных чувствительных обывателей. Поэтому чувствительные управляющие, вместо того, чтобы убегать, проявляли неразумность: возмущались, противоречили правителю — и этим подписывали себе приговор, хотя и не смертельный…

 

Пут Тýпович в представлении обывателей

 

Пут Тупович время от времени выступал с обращениями к народу. Он разъяснял причины принудительного обособления буйных чувствительных. Тупые — одобряли, ощущали это справедливым, славили Пута Туповича, гордились собой, что выбрали его в правители.

Пут Тупович представлялся обывателям одиноким и могучим великаном, равного которому во всём свете не было. Выборы поэтому казались нелепостью. Под конец правления Пута Туповича их отменили «по просьбе трудящихся» — токарь какой-то с завода двуручных пил попросил-де… «Государь», — было на уме у всех. Но поднять вопрос о короновании остерегались. Не знаю, почему… С царём жить удобнее: ответственности меньше за судьбу свою и Отечества…

Как приятно повесить на кого-нибудь всех собак! — Такой покой на душе. И этот козёл будет всегда виноват, а я — всегда не при чём… — Ле-по-та-а!..

И спокойные напряжённо безмолвствовали.

С чувством справедливости происходящего вокруг, жить — наслаждение… Теперь это счастье стало доступным только тупым. Чувствительные же его были лишены. Потому что надежда на какие-то положительные изменения впереди для них исчезла. Только благо отдельного жилья чуть маячило в далёком и глубоком будущем… Очень глубоком, вы поняли… А как нет надежды, всё видится не так, всё не слава богу… Забурчали, забухтели чувствительные в сознании своём, как брюхо после нескладного обеда… Вслух — остерегались на всякий случай…

Под действием подстрекательства Цвуча Витéльновича некоторые спокойные чувствительные возбуждались. Он убедил их, что с помощью злобы и насилия можно изменить жизнь в лучшую сторону… Лучшую именно для них, конечно…

Можно ли изменить жизнь в сторону, лучшую для всех?.. — Можно!.. Но только тогда, когда все поголовно станут или чувствительными или тупыми. То есть, для изменения жизни в лучшую сторону нужно было создать, вывести с помощью науки нового кукукца, а старого извести под корень. Или же спокойно ждать, что сама жизнь преобразит население Кукука в спокойных или тупых. Мудрые советники Пута Туповича это понимали. И советовали правителю дождаться установления всеобщей тупости, к чему дело и шло. И уж тогда только заниматься улучшением жизни для всех. Потому что были они воистину тупыми — мудрыми, то есть…

А вы знаете, Цвуч Витéльнович тоже понимал, нутром чувствовал, как дело обстоит. На то он и вождём чувствительных был. Да только вся его тонкая душевная внутренность протестовала… Против чего? — Против естественного течения жизни, будущего неминучего. А оно справедливо мерещилось рассасыванием чувствительности до полного исчезновения её. И Цвуча Витéльновича коробило, выворачивало наизнанку от представления того, как он к старости тупым станет… «Нет, нет, нет, всё, что угодно, но только не тупость! — с дрожью говорил он сам себе. — Нужно бороться, сопротивляться, пестовать в себе тонкочувствование жизни, поднимать чувствительных на священную борьбу с надвигающейся опасностью смертельной — лавиной тупости. Вызывать, у кого нет, а у кого есть — раздувать ярость благородную…»

 

...