Ржавая ванна, протекающий душ и еле теплая водица, текущая вялой, тонкой, вечно прерывающейся струей, – Максим вышел на крыльцо.
близких три. Марина, актрисуля из Театра оперетты – таланта на грош, но фигура, лицо и мозги… Таких мужиков ловила! Нет, правда, лучших из лучших.
Вторая моя подруженция, Муся, которую ты знала. Моя дорогая, глупенькая, веселая и беспечная Муся, которую все презирали: как же, жена мусорщика! И, наконец, третья в нашей компании – Александра Викентьевна, Шурочка.
Шурочкин муж был большим человеком в военном ведомстве. Генерал. После войны барахло тащил вагонами – от чайной ложки до мебели, от гардин до картин. Ах, какая у них была квартира на Смоленке! Музей. Шурка была деревенской, но страшно, просто до нервного срыва, боялась, что это узнают. И тщательно свою тайну скрыва
обманул. По-серьезному обманул, не по пустякам, разумеется! Ты же понимаешь, о чем я говорю!
Аля молча смотрела в окно.
– Раздражаешься? Ничего, потерпи. Думаешь, злопамятная, выжившая из ума старуха? Сама во всем виновата, а продолжает искать виновных? Так?
Аля ничего не ответила.
– Все грехи, девочка, у меня наперечет. Кондуит такой веду, мысленный, разумеется. Оттого и не сплю. И ничего себе не списала – ни строчки, ни буковки! Ни в чем себе поблажки не сделала. А человек это любит! И более того – умеет! Виртуозно умеет найти причину своих несчастий и придумать себе оправдание. Да и пересчитать виноватых: ситуация, время, окружающие. Жизнь, в конце концов. Все правильно, никого не осуждаю. Так вот, о предательстве. Об использовании людей. Вот это я ненавижу! А видела я такого достаточно. Сама не святая, а вот использовать – нет, такого не было. Использовать и выкинуть – как высморкаться в салфетку и в помойку, в ведро. А меня, Аля, использовали! Да столько раз! И так грубо и откровенно… А я, глупая, оправдывала этих людей. Знаешь, в молодости у меня было много подруг. Сама понимаешь, круг, мать его, общество! Все мы, молодые, красивые, богатые, жены знаменитых людей, крутились в водовороте жизни, эта жизнь была, как нам казалось тогда, хороша!
У меня была куча приятельниц – так, поболтать по телефону, похвастаться тряпками или цацками, посоветовать портниху или парикмахера – словом, всякая чушь. А вот подруг самых
Знаешь, это ведь я не из вредности! Это, Аля, бесценный жизненный опыт! Огромный, жестокий и беспощадный. Ценнее его нет ничего, он – единственное преимущество старости. И этот опыт меня многому научил. Например, не верить тому, кто тебя однажды предал. Не верить тому, кто унизил. Кто обманул. По-серьезному обманул, не по пустякам, разумеется! Ты же понимаешь, о чем я говорю!
Аля молча смотрела в окно.
– Раздражаешься? Ничего, потерпи. Думаешь, злопамятная, выжившая из ума старуха? Сама во всем виновата, а продолжает искать виновных? Так?
Аля ничего не ответила.
– Все грехи, девочка, у меня наперечет. Кондуит такой веду, мысленный, разумеется. Оттого и не сплю. И ничего себе не списала – ни строчки, ни буковки! Ни в чем себе поблажки не сделала. А человек это любит! И более того – умеет! Виртуозно умеет найти причину своих несчастий и придумать себе оправдание. Да и пересчитать виноватых: ситуация, время, окружающие. Жизнь, в конце концов. Все правильно, никого не осуждаю. Так вот, о пре
приезжай поскорее, не мотайся по магазинам
И по всему получается, что она счастливая женщина. Как говорит умная Вика, «мы с тобой, Алевтина, почти счастливые женщины». Ведь все сразу не бывает, правда?
что упустил с юности. Старался быть мужчиной, а мужчина – это ответственность. А еще у него, – она замолчала, сглатывая слезы, – у него была трепетная и чистая душа. Хотя он это тщательно скрывал.
Я не знаю, – после паузы продолжила она, – как буду жить дальше. После него. Как будет жить его дочь. Я не знаю. Не представляю. Знаю одно – такого, как он, я больше не встречу. Спасибо, – она оглядела притихших гостей. – И извините. Дочка с чужим человеком, и мне надо ехать. – Залпом выпив полную, до краев, рюмку водки, Аля кивнула Майке.
Я, – начала она, – попрошу вас отложить вилки и ножи. И помолчать.
Все тут же остановились и, переглядываясь друг с другом, замолчали.
– Спасибо, – сказала Аля. – Здесь никто – никто! – голос ее чуть окреп, – не сказал ни одного доброго слова про моего мужа. Ну бог вам судья. Скажу я, его жена. То есть, – она запнулась, – вдова. – Из глаз брызнули слезы. Проглотив тугой ком и взяв себя в руки, она продолжила: – Мой муж… был замечательным. Не очень удачливым, да… Сложным. Ему было сложно даже с самим собой, что говорить про всех остальных. Но у него – а я это знаю лучше других – было честное и доброе сердце. Сердце, которое умело любить и жалеть. И мы, я и наша дочь, были под крепкой защитой своего мужчины. Мы чувствовали себя женщинами, девочками. Он умел делать сюрпризы. Умел и хотел нас удивлять. И у него получалось. – Аля замолчала. – Да, и еще. Он очень
Например, поклонник Достоевского – человек рефлексирующий, нервной и тонкой организации, вечный страдалец и «недоволец» происходящим. Даже в любви, в лучших ее проявлениях, он чаще всего невыносим.
Льва Толстого Аля любила и представляла себе тех, кто любит его так же, людьми страстными, рассеянными, сентиментальными, вечно стоящими на распутье.
А вот те, кто не расстается с томиком Чехова, ее любимейшего, обожаемого Антоши Чехонте, определенно ироничны и способны к самоиронии. Они в меру циничны, тонко чувствуют, способны на яркие чувства, при этом не забывают думать о себе.
Поклонник Гоголя – это определенно неврастеник. Он недоверчив, способен разглядеть красоту, увидеть ее там, где не видят многие. Саркастичен, честолюбив, очень раним.
А вот преданные читатели Тургенева, как правило, не в меру романтичны, склонны к пессимизму и яркому, неожиданному проявлению чувств. Они самолюбивы, крайне обидчивы, циничны, но при этом готовы на жертвы ради любви.
Читала Аля
Соньку свою он знал вдоль и поперек, как говорится, сроднились.
