Эдит Несбит

Феникс и ковер

Хьюберту Гриффину и его сестре Маргарет

Хьюберту

Мой Хьюберт, найди я волшебный ковер,
(Его украшал бы прекрасный узор),
Ему бы дала я строжайший наказ:
«Неси меня к Хьюберту прямо сейчас!»

Потом мы с тобой полетели б туда,
Где страны волшебные и города,
Где тайны скрывает тумана покров
И ждет тебя много чудесных даров.

Вот только ни разу, нигде до сих пор
Я не повстречала волшебный ковер,
И с Фениксом я незнакома была,
И с эльфом песчаным я чай не пила.

Что ж делать теперь мне и как же мне быть?
Лишь книгу могу я тебе подарить.
И эта волшебная повесть — привет
Тебе и сестричке твоей Маргарет.

Эдит Несбит, Даймчерч, сентябрь 1904 г.

Глава первая.
Яйцо

Все началось в канун пятого ноября, когда у кого-то — кажется, у Роберта — зародились сомнения в качестве фейерверков, приготовленных для празднования дня Гая Фокса.

— Они стоили ужасно дешево, — сказал этот «кто-то» (думаю, все же Роберт). — А вдруг они ночью не зажгутся? Тогда ребятне Проссера будет над чем похихикать.

— С моими фейерверками все в порядке, — отозвалась Джейн. — Я знаю, что они хорошие, потому что продавец в магазине сказал, что они вообще-то стоят втрижды дороже.

— «Втрижды» говорить неправильно с точки зрения грамматики, — заметила Антея.

— Ну и пусть, — сказал Сирил. — Одно-единственное слово не может быть грамматическим, поэтому не умничай.

Антея порылась в закоулках сознания в поисках очень неприятного ответа, но потом вспомнила, какой сегодня дождливый день и как сильно мальчики расстроились, когда из-за дождя им запретили съездить в Лондон и обратно на империале трамвая. А ведь эту поездку мама пообещала братьям в награду за то, что они в кои-то веки целых шесть дней не забывали вытирать ноги о половик по возвращении из школы.

Поэтому Антея сказала только:

— Сам не умничай, Белка. А наши фейерверки выглядят вполне прилично, и раз с поездкой на трамвае не получилось, ты сэкономил восемь пенсов, на которые сможешь прикупить что-нибудь еще. Восьми пенсов хватит на расчудесное «огненное колесо».

— Осмелюсь заметить, — холодно ответил Сирил, — что в любом случае это не твои восемь пенсов…

— Послушайте, — вмешался Роберт. — Давайте серьезно обсудим фейерверки. Мы же не хотим опозориться перед соседскими детьми. Они думают, что раз по воскресеньям разгуливают в красном плюше, то остальные им в подметки не годятся.

— Будь я Марией, королевой Шотландии, я бы никогда не носила плюш, даже если бы он и вправду был таким потрясающим… Разве что черный. Черный как раз годится, чтобы идти в нем на казнь, — презрительно сказала Антея.

Роберт упорно держался первоначальной темы разговора. Замечательная черта характера Роберта — упорство.

— Думаю, надо проверить фейерверки, — сказал он.

— Фейерверки — как почтовые марки, юный болван, — отрезал Сирил. — Их можно использовать только один раз.

— А что, по-твоему, означают слова в рекламе «испытанные семена Картера»?

Воцарилось гробовое молчание. Потом Сирил постучал себя пальцем по лбу и покачал головой.

— У него тут что-то не в порядке. Я всегда боялся, что с бедным Робертом это случится. Такой ум до добра не доводит, знаете ли. И слишком часто он успевал по алгебре лучше других, это обязательно должно было сказаться на мозгах…

— Заткнись, — яростно перебил Роберт. — Ты что, не понимаешь? Нельзя испытать семена, если использовать все. Их просто берут понемножку оттуда и отсюда, и, если они прорастут, можно не сомневаться, что остальные будут… Как там это называется? Отец говорил… Ах, да! Будут «соответствовать образцу». Вам не кажется, что стоит испытать фейерверки? Просто закроем глаза и каждый вытянет по одному, а потом попробуем их.

— Но на улице дождь как из ведра, — сказала Джейн.

— А королева Анна умерла, — огрызнулся Роберт. В тот день все были в плохом настроении. — Необязательно выходить на улицу, чтобы испытать фейерверки; можно просто отодвинуть стол и положить их на старый чайный поднос, на котором мы катаемся с горки. Не знаю, как по-вашему, а по-моему — пора заняться чем-нибудь полезным. Потому что тогда нам не придется просто надеяться, что наш фейерверк потрясет Проссеров до глубины души, мы будем знать это наверняка.

— Ладно, хоть будет, чем заняться, — признал Сирил с вялым одобрением.

Итак, стол отодвинули. И тогда обнаружилась ужасная дыра в ковре, которая была возле окна, пока ковер не повернули другим боком. Но Антея на цыпочках прокралась на кухню, взяла поднос, когда кухарка отвернулась, принесла его в комнату и закрыла дырку.

Потом все фейерверки разложили на столе, и каждый из братьев и сестер, крепко-накрепко зажмурив глаза, протянул руку и схватил по фейерверку. Роберту досталась шутиха, Сирилу и Антее — «римские свечи»; но пухлые пальчики Джейн ухватили жемчужину коллекции, «попрыгунчика» ценой в два шиллинга. По крайней мере один из детей (не скажу, кто именно, потому что потом пожалею об этом) заявил, что Джейн подглядывала. Все остались недовольны. Хуже всего — у нашей четверки, ненавидевшей жульничество, существовал закон, непреложный, как законы мидян и персов, гласивший, что результат любого розыгрыша, жеребьевки или другой попытки положиться на судьбу нельзя отменить, даже если он кому-то очень не нравится.

— Я не хотела, — сказала Джейн, чуть не плача. — Мне все равно, я могу вытащить другой…

— Ты прекрасно знаешь, что не можешь, — с горечью ответил Сирил. — Все уже решено. Закон мидян и персов. Ты вытащила фейерверк, его придется поджечь… А нам, к несчастью, придется с этим смириться. Плевать. Тебе дадут карманные деньги еще до пятого числа и ты купишь другой. А сейчас «попрыгунчик» последний, и мы выжмем из него все, что сможем.

Итак, дети зажгли шутихи и «римские свечи» и получили тот результат, какой и следовало ожидать за столь скромные деньги. Но когда дело дошло до «попрыгунчика», он просто лежал на подносе и смеялся над всеми, как сказал Сирил. Дети пытались поджечь его бумагой, пытались поджечь обычными спичками, пытались поджечь спичками для сигар, взятыми из кармана отцовского запасного пальто, висящего в прихожей, — все напрасно.

Наконец, Антея ускользнула в чулан под лестницей, где хранились веники и совки для мусора, канифольные растопки, так приятно пахнущие сосновым лесом, старые газеты, пчелиный воск, скипидар, ужасные жесткие щетки для чистки латуни и мебели, а еще керосин для ламп. Она вернулась с маленькой баночкой из-под варенья, купленного когда-то за семь с половиной пенсов. Варенье из красной смородины давно съели, но баночка осталась, и сейчас Антея налила в нее керосин.

В детской девочка вылила керосин на поднос как раз в тот момент, когда Сирил пытался двадцать третьей спичкой зажечь «попрыгунчика». И у него снова бы ничего не вышло, если бы не керосин. В одно мгновение пламя вспыхнуло, взметнулось и опалило ресницы Сирила и лица всей четверки, прежде чем дети успели отскочить. В несколько проворных прыжков они убрались как можно дальше от подноса — то есть к стене, а огненный столб поднялся от пола до потолка.

— Вот это да! — взволнованно воскликнул Сирил. — Ты его добила-таки, Антея.

Пламя распускалось под потолком, как огненная роза в захватывающем рассказе мистера Райдера Хаггарда об Алане Квотермейне.

Роберт и Сирил поняли, что нельзя терять ни минуты, приподняли края ковра и накрыли ими поднос. Это прибило столб огня, он исчез, остались только дым и ужасный запах — так пахнут керосиновые лампы, фитиль в которых прикрутили слишком сильно.

Теперь на помощь бросились все, и вскоре о керосиновом пожаре напоминал лишь свернутый и истоптанный ковер, как вдруг резкий треск под ногами заставил пожарных-любителей отшатнуться. Раздался еще один треск — и ковер зашевелился, как будто в него завернули кошку: «попрыгунчик» наконец-то соизволил проснуться и с отчаянной яростью тлел в ковровом свертке.

Роберт с видом человека, совершающего единственно возможный поступок, бросился к окну и распахнул его. Антея закричала, Джейн разрыдалась, а Сирил перевернул стол кверху ножками и поставил на скомканный ковер. Но фейерверк не унимался, грохоча, лопаясь и брызгаясь даже под столом.

В следующий миг вбежала мама, привлеченная воплями Антеи, а спустя несколько мгновений фейерверк унялся и наступила мертвая тишина. Дети стояли, глядя на черные лица друг друга и — краешком глаза — на белое лицо матери.

Тот факт, что ковер в детской погиб, не вызвал особого удивления, и никто по-настоящему не удивился, что приключение завершилось немедленной ссылкой в постель. Говорят, все дороги ведут в Рим; может, это и правда, но в детстве я была совершенно уверена, что многие дороги ведут в постель и заканчиваются там… Во всяком случае, заканчивается наша деятельность.

Оставшиеся фейерверки конфисковали, и мама не обрадовалась, когда отец собственноручно запустил их в саду за домом. Но он сказал:

— А как еще можно от них избавиться, дорогая?

Видите ли, отец забыл, что дети наказаны, а окна их спальни выходят в сад. Поэтому братья и сестры прекрасно видели фейерверк и восхищались мастерством, с которым отец с ним обращался.

 

На следующий день все было прощено и забыто; только в детской следовало навести полный порядок (как при весенней уборке) и побелить потолок.

Мама куда-то вышла, а когда на следующий день все пили чай, явился мужчина со свернутым ковром. Отец с ним расплатился, и мама сказала:

— Если ковер в плохом состоянии, я попрошу его заменить.

— Из него не выпало ни единой ворсинки, мэм, — ответил мужчина. — Сделка выгодная, для вас уж точно, и я отчаянно сожалею, что уступил ковер по такой цене. Но разве можно устоять перед леди, не так ли, сэр? — С этими словами он подмигнул отцу и ушел.

Ковер постелили в детской, и, конечно, в нем не оказалось ни единой дырки.

Когда развернули последнюю складку, из ковра с громким стуком выпало что-то твердое и покатилось по полу. Все дети бросились вдогонку, Сирил поймал эту штуку и отнес к газовой лампе. По форме находка напоминала полупрозрачное яйцо, очень желтое и блестящее, внутри которого горел странный свет, переливающийся, когда яйцо вертели в руках.

— Мы можем оставить его себе, мама? — спросил Сирил, глядя на яйцо с желтком из бледного огня, просвечивающего сквозь камень.

И, конечно, мама ответила: «Нет». Находку следовало вернуть человеку, который принес ковер, потому что ему было заплачено только за ковер, а не за каменное яйцо с огненным желтком.

Мама сказала детям, где находится магазин — неподалеку от отеля «Бык и ворота» — и они отправились на Кентиш-Таун-роуд.

Когда братья и сестры появились возле убогого магазинчика, его владелец очень искусно расставлял мебель на тротуаре, чтобы прикрыть как можно больше облупившихся мест. Он сразу узнал детей и, не дав им и рта раскрыть, закричал:

— Нет-нет-нет! Я не забираю обратно ковры, как вы по глупости решили! Сделка есть сделка, а ковер толстенный и добротный.

— Мы и не хотим его отдавать, — сказал Сирил. — Просто в нем кое-что было…

— Тогда, должно быть, это залезло в него уже у вас дома, — возмущенно перебил мужчина. — В вещах, которые я продаю, ничегошеньки нет, все они чистые, как стеклышко.

— Я не говорил, что ковер грязный, но…

— Ну, если вы нашли моль, — снова перебил мужчина, — ее легко вытравить нафталином. Но я думаю, она залетела туда по чистой случайности. Говорю же, ковер отменно хорош. В нем не было моли, когда я выносил его из магазина, ни единой!

— В том-то и дело, — сказала Джейн. — Моли не было, а было яйцо.

Торговец сделал вид, что бросается на детей, и топнул ногой.

— Вон отсюда, кому говорят! Или я кликну полицию. А ну как покупатели услышат, что вы обвиняете меня в том, будто что-то этакое нашли в моих товарах? Проваливайте, пока я не задал вам перцу. Эй, констебль!..

Дети бросились бежать — они считали, что не могли поступить иначе. Отец с ними согласился. У мамы было иное мнение.

Как бы то ни было, папа сказал, что дети могут оставить яйцо себе.

— Когда тот человек принес нам ковер, он, конечно же, знал о завернутом в него яйце не больше, чем ваша мама, — сказал отец. — И мы имеем такое же право на находку, как и он.

Яйцо положили на каминную полку, и оно сильно оживило мрачную детскую. Детская была мрачной, потому что находилась в полуподвале, ее окна смотрели на садик с декоративными каменными горками, где не росло ничего, кроме камнеломки [1] и улиток. В проспекте агента по недвижимости детская описывалась как «удобная комната для завтраков в полуподвале», и днем там бывало темновато. По вечерам, когда зажигали свет, это не имело большого значения, но как раз по вечерам тараканы становились очень общительными: они выползали из своих жилищ в шкафчиках рядом с камином и пытались подружиться с детьми. По крайней мере, мне кажется, что они искали именно дружбы, но дети ни в какую не хотели с ними дружить.

Пятого ноября отец и мать ушли в театр, а дети сидели несчастные, потому что у соседской семьи было много фейерверков, а у них — ни одного. Им даже не разрешили развести костер в саду.

— Больше никаких игр с огнем, хватит, — ответил отец, когда они спросили о костре.

Малыша уложили спать, а старшие печально уселись у камина в детской.

— Ужасно скучно, — сказал Роберт.

— Давайте поговорим о псаммиаде, — предложила Антея, как обычно стараясь всех подбодрить.

— Что толку в разговорах? — отозвался Сирил. — Мне хочется, чтобы что-нибудь произошло. Когда тебя не выпускают вечером из дома, это бесит. После того как сделаешь домашние задания, просто нечем заняться.

Джейн закончила последний из заданных уроков и со стуком захлопнула книгу.

— Вспоминать приятно, — сказала она. — Только подумайте о том, как мы провели прошлые каникулы.

Прошлые каникулы и вправду стоили размышлений — ведь дети провели их за городом, в белом доме между песчаным и гравийным карьерами. Чего тогда только ни случилось! Дети нашли псаммиада, или песчаного эльфа, который исполнял все их желания — абсолютно все, не беспокоясь, какие его дары пойдут во благо, а какие — совсем наоборот. Если хотите знать, чего братья и сестры пожелали и как их желания осуществились, можете прочитать об этом в книжке «Пятеро детей и Нечто» (Нечто — это как раз псаммиад). Если вы не читали ту книгу, стоит объяснить, что пятым ребенком в семье был самый младший брат по прозвищу Ягненок. Его прозвали Ягненком потому, что первое, что он сказал, было «бе-е!». Старшие дети не отличались ни красотой, ни огромным умом, ни большим послушанием. Но в целом они были неплохими; вообще-то они были похожи на тебя.

— Не хочу я радоваться воспоминаниям, — сказал Сирил, — я хочу, чтобы произошло еще что-нибудь.

— Нам и так повезло гораздо больше, чем любому другому, — заметила Джейн. — Ведь больше никто и никогда не находил псаммиада. Мы должны быть благодарны.

— Но почему бы нам и дальше не быть везунчиками вместо того, чтобы быть благодарными? — упорствовал Сирил. — Почему наше везение должно закончиться?

— Возможно, что-нибудь произойдет, — спокойно сказала Антея. — Знаешь, иногда я думаю, что мы из тех людей, которым очень везет на происшествия.

— Такое бывало в истории, — вспомнила Джейн. — С некоторыми королями случалась масса всего интересного, а с другими… С ними никогда ничего не случалось, кроме того, что они рождались, короновались и их хоронили, вот и все.

— Думаю, Пантера права, — сказал Сирил. — Мы из тех людей, с которыми вечно что-то случается. У меня такое чувство, что если бы мы могли дать толчок событиям, и вправду что-нибудь бы произошло. Просто приключения должны с чего-то начаться, вот и все.

— Жаль, что в школе не учат магии, — вздохнула Джейн. — Если бы мы могли немного поколдовать, точно бы что-нибудь изменилось.

— И с чего вы начнете? — Роберт оглядел комнату, но ни выцветшие зеленые занавески, ни тусклые венецианские жалюзи, ни потертый коричневый линолеум не навели его на нужные мысли. Даже новый ковер ни о чем ему не говорил, несмотря на замечательный узор, а ведь такой узор просто должен был заставить о чем-то задуматься.

— Я могла бы начать прямо сейчас, — сказала Антея, — я много читала о колдовстве. Вот только в Библии сказано, что колдовать нехорошо.

— В Библии так сказано потому, что в старину люди колдовали другим во вред. Не понимаю, как может быть нехорошим то, что никому не причиняет вреда. А мы не хотим никому навредить, и даже если бы попытались, у нас бы наверняка ничего не вышло. Давайте перечитаем «Легенды Инголдсби» [2] — в них есть что-то об абракадабре, — сказал Сирил, зевая. — Почему бы не поиграть в магию? Давайте станем рыцарями-тамплиерами. Они ужасно увлекались магией и обычно творили заклинания или что-то там делали с козой и гусем [3]. Так говорит отец.

— Ну, как скажешь, — фыркнул Роберт. — Ты можешь изображать козла отпущения, а Джейн будет гусыней.

— Я принесу Инголдсби, — поспешно сказала Антея. — А вы сверните ковер у камина.

Итак, они начертили мелом странные фигуры на линолеуме у камина, там, где благодаря ковру пол остался чистым. Мел Роберт стащил в школе со стола учителя математики. Вы, конечно, знаете, что брать целую палочку мела — воровство, но нет ничего плохого в том, чтобы взять отломанный кусочек, если берете всего один. (Не знаю, почему появилось такое правило и кто его придумал.) Дети распевали все самые мрачные песни, какие только пришли в голову, но, конечно, ничего не случилось.

Тогда Антея сказала:

— Я уверена, что волшебный огонь можно разжечь с помощью ароматной древесины, потому что в такой древесине должны быть магические смолы, эссенции и тому подобное.

— Я не знаю никакой ароматной древесины, кроме кедровой, — ответил Роберт. — Кстати, у меня есть несколько огрызков карандаша из кедрового дерева.

Дети сожгли эти огрызки — и опять-таки ничего не случилось.

— Давайте сожжем немного эвкалиптового масла, которое лежит у нас на случай простуды, — предложила Антея.

Они так и сделали. Запахло, конечно, очень сильно. Еще дети сожгли кусочки камфары из большой шкатулки. Камфара горела ярко, с ужасным черным дымом, с виду волшебным-преволшебным. Но опять ничего не произошло. Затем братья и сестры достали из ящика кухонного комода несколько чистых чайных салфеток и, размахивая ими над магическими меловыми рисунками, спели такую впечатляющую песнь, как «Гимн моравских монахинь в Вифлееме». Безрезультатно.

Дети размахивали руками все неистовее, и, наконец, Роберт задел салфеткой золотое яйцо и смахнул его с каминной полки. Яйцо упало и закатилось под каминную решетку.

— С ума сойти! — воскликнуло сразу несколько голосов.

Все тут же упали ничком и, заглянув под решетку, увидели, что яйцо лежит и светится в кучке горячей золы.

— Хоть не разбилось, и на том спасибо, — сказал Роберт, просунул руку под решетку и схватил яйцо.

Но оно оказалось неожиданно горячим (кто бы мог подумать, что оно нагреется так быстро?) так что Роберт поневоле выронил его с криком: «Вот черт!». Яйцо ударилось о верхнюю перекладину решетки и отскочило прямиком в раскаленное докрасна сердце огня.

— Щипцы! — воскликнула Антея.

Но, увы, никто не вспомнил, где лежат щипцы, ведь в последний раз ими пользовались давно, выуживая кукольный чайник со дна бочки с водой, куда его уронил Ягненок. С тех пор каминные щипцы из детской лежали между бочкой для воды и мусорным ведром, а кухарка наотрез отказалась одолжить кухонные.

— Ну и ладно, — сказал Роберт, — выкатим яйцо кочергой и совком.

— Ой, не надо! — воскликнула Антея. — Посмотрите только! Посмотрите! Посмотрите! Сейчас точно должно что-то произойти!

Она была права, потому что яйцо раскалилось докрасна, и внутри него что-то шевелилось. В следующий миг раздался тихий треск, скорлупа раскололась пополам, и из яйца вылетела птица огненного цвета. На мгновение птица повисла в пламени, и четверо детей увидели, что она быстро растет.

Все разинули рты и вытаращили глаза.

Птица поднялась из своего огненного гнезда, расправила крылья и устремилась в комнату. Она летала кругами, и там, где она пролетала, воздух нагревался. Наконец, она уселась на каминную решетку.

Дети переглянулись, Сирил протянул руку к птице. Склонив голову набок, та искоса посмотрела на мальчика — возможно, вы видели, как это делает попугай, собираясь заговорить. Поэтому дети почти не удивились, когда птица сказала:

— Поосторожней, я еще не совсем остыл.

Братья и сестры не удивились, но были очень, очень заинтригованы. Они во все глаза смотрели на птицу — и, честное слово, на нее стоило посмотреть. Она была с небольшую курицу, только клюв у нее был совсем не куриный, а перья — золотые.

— Кажется, я знаю, кто это, — сказал Роберт. — Я видел его на картинке!

Он выскочил за дверь, чтобы порыться в бумагах на рабочем столе отца. Его поиски дали, как говорится в бухгалтерских книгах, «желаемый итог». Но, когда Роберт вернулся в комнату, протягивая бумагу и крича:

— Смотрите, смотрите! — остальные зашикали на него, и он послушно замолчал, чтобы услышать, что говорит птица.

— Кто из вас бросил яйцо в огонь? — спросила она.

— Он, — произнесли три голоса, и три пальца указали на Роберта.

Птица поклонилась; по крайней мере, движение было похоже скорее на поклон, чем на что-либо другое.

— Я твой благодарный должник, — с царственным видом сказала она.

Все дети задыхались от удивления и любопытства — все, кроме Роберта. Он держал бумагу и он знал. Он так и сказал:

— Я знаю, кто ты.

И он развернул бумагу, на которой была напечатана картинка с птицей, сидящей в огненном гнезде.

— Ты Феникс!

Феникс явно был доволен.

— Значит, слава обо мне пережила две тысячи лет, — сказал он. — Позвольте взглянуть на мой портрет.

Роберт, опустившись на колени, расправил бумагу перед каминной решеткой.

— Здесь меня не слишком приукрасили… А это что за символы? — спросила птица, показав на напечатанные под картинкой строки.

— А, там неинтересно. О тебе немногое говорится, — сказал Сирил, невольно подражая торжественному тону огненного гостя. — Зато о тебе пишут во многих книгах.

— А портреты в них есть? — поинтересовался Феникс.

— Э-э… Нет, — ответил Сирил. — Вообще-то я не помню, чтобы мне попадался еще какой-нибудь твой портрет кроме этого. Но я могу прочитать кое-что о тебе, если хочешь.

Феникс кивнул, и Сирил, сходив за десятым томом старой энциклопедии, открыл его на странице двести сорок шесть и прочел следующее:

— Феникс — в орнитологии мифическая птица древности.

— Насчет древности — совершенно верно, — сказал Феникс. — Но почему «мифическая»? Разве я похож на мифического?

Все покачали головами. Сирил стал читать дальше:

— Древние верили, что эта птица — или одна-единственная в мире или последняя из своего рода.

— Совершенно верно, — согласился Феникс.

— Они говорили, что размером она примерно с орла.

— Орлы бывают разные, — сказал Феникс. — Не совсем подходящее описание.

Все дети стояли на коленях на коврике у камина, чтобы быть как можно ближе к Фениксу.

— У вас мозги сварятся, — сказала птица. — Осторожней, я уже почти остыл!

И, взмахнув золотыми крыльями, Феникс перепорхнул с каминной решетки на стол. Птица и вправду уже настолько остыла, что, когда она опустилась на скатерть, все почуяли лишь очень слабый запах гари.

— Подгорело совсем чуть-чуть, — извиняющимся тоном сказал Феникс, — пятно отстирается. Пожалуйста, читай дальше.

Дети собрались вокруг стола.

— Размером с орла, — продолжал Сирил. — Голова его украшена гребешком из перьев, шея — с золотистым оперением, остальное тело — с пурпурным; только хвост белый, а глаза сверкают, как звезды. Говорят, Феникс живет в глуши около пятисот лет, а достигнув преклонного возраста, собирает груду ароматной древесины и смолы, поджигает ее взмахами крыльев и таким образом совершает самосожжение. Из его пепла появляется червь, который со временем вырастает во взрослого Феникса. Оттого финикийцы дали…

— Неважно, что они дали, — сказал Феникс, взъерошив золотые перья. — Они все равно никогда не давали много и были людьми, которые ничего не давали просто так. Эту книгу следует уничтожить. Она в высшей степени неточна. Остальная часть моего тела никогда не была пурпурной, а что касается хвоста, разве он белый, спрашиваю я вас?

Он повернулся и с серьезным видом продемонстрировал свой золотой хвост.

— Нет, не белый, — хором ответили дети.

— И никогда не был белым, — сказал Феникс. — А насчет червяка — просто грубое оскорбление. Феникс, как и все уважающие себя птицы, откладывает яйцо. Он и вправду собирает груду ароматной древесины — тут книга права — сносит яйцо, а потом совершает самосожжение. После же возвращается к жизни в своем яйце и вылупляется, и начинает новую жизнь, и так снова и снова. Слов нет, как мне это надоело — сплошная круговерть, никакого отдыха.

— Но как твое яйцо попало в ковер? — спросила Антея.

— Ах, это сокровенная тайна, — сказал Феникс. — Я могу поведать ее только тем, кто сочувствует мне от всей души. Меня никогда не понимали, это ясно хотя бы по россказням о червяке. Я мог бы рассказать тебе, — продолжал он, глядя на Роберта сияющими, как звезды, глазами. — Ведь это ты поместил меня в огонь.

Роберту, судя по всему, стало неловко.

— Но остальные тоже участвовали — развели костер из ароматного дерева и благовоний, — сказал Сирил.

— И… и то, что я бросил тебя в огонь, это же вышло случайно, — добавил Роберт.

Правда далась ему нелегко — он не знал, как отреагирует Феникс. Птица отреагировала самым неожиданным образом.

— Твое чистосердечное признание устранило мои последние сомнения. Я расскажу вам свою историю.

— А после не исчезнешь у нас на глазах или что-нибудь в этом роде? — встревоженно спросила Антея.

— А что? — Феникс взъерошил золотые перья. — Вы хотите, чтобы я остался здесь?

— О да! — с жаром воскликнули все.

— Почему? — Феникс скромно опустил глаза и уставился на скатерть.

— Потому что… — начали все в один голос — и замолчали. Только Джейн добавила после паузы:

— Мы никогда в жизни не видели такого красивого существа, как ты.

— Разумный ребенок, — кивнул Феникс. — Я не собираюсь исчезать у вас на глазах или что-нибудь в этом роде. И я поведаю вам свою историю. Как и сказано в вашей книге, я жил много-много лет в глуши — это такое обширное, тихое место, где крайне мало по-настоящему хорошего общества. Я начал уставать от своего монотонного существования, но у меня возникла привычка откладывать яйцо и самосжигаться каждые пятьсот лет… А вы знаете, как трудно избавиться от привычки.

— Знаем, — сказал Сирил. — Джейн раньше грызла ногти.

— Но я же перестала грызть, — обиделась Джейн, — ты же знаешь, что перестала.

— Только когда тебе намазали пальцы горьким алоэ, — сказал Сирил.

— Сомневаюсь, что даже горькое алоэ смогло бы избавить от привычки меня, — серьезно сообщила птица. — Кстати, у алоэ есть своя дурная привычка, от которой ему хорошо бы избавиться, прежде чем пытаться лечить других, — я имею в виду ленивую привычку цвести всего раз в столетие. Но я справился и без алоэ. Однажды утром я очнулся от беспокойного сна — приближалось время разводить опостылевший костер и откладывать в него надоевшее яйцо — и увидел двоих, мужчину и женщину, сидящих на ковре. Я вежливо их поприветствовал, и они рассказали мне историю своей жизни. Поскольку вы ее не знаете, я вам сейчас расскажу. Они были принцем и принцессой, и вы наверняка захотите познакомиться с историей их родителей. В ранней юности матери принцессы случилось услышать историю о некоем волшебнике, которая обязательно вас заинтересует. Волшебник…

— Ой, пожалуйста, перестань, — сказала Антея. — Все эти начала историй перепутались у меня в голове, а ты с каждой минутой погружаешься в них все глубже и глубже. Расскажи свою историю. Вот ее мы очень хотим услышать.

Фениксу просьба явно польстила.

— Что ж, если опустить примерно семьдесят длинных историй (хотя мне пришлось выслушать их все — но в глуши для этого времени предостаточно), суть в следующем. Принц и принцесса так влюбились друг друга, что знать не хотели никого другого. Поэтому чародей — не пугайтесь, я не буду углубляться в его историю — подарил им волшебный ковер (вы же слышали о ковре-самолете?). Принц с принцессой уселись на ковер и велели ему немедленно унести их куда-нибудь подальше, так и очутились в нашей глуши. А поскольку они собирались остаться в глуши навсегда, ковер им больше не был нужен, и они отдали его мне. Такой шанс действительно выпадает раз в жизни!

— Не понимаю, зачем тебе ковер, когда у тебя такие чудесные крылья, — сказала Джейн.

— Крылья и вправду хороши, не правда ли? — Феникс с деланой скромностью расправил их. — Что ж, я попросил принца расстелить ковер и отложил на него яйцо, а потом сказал ковру: «А теперь, мой изумительный ковер, докажи, чего ты стоишь. Отнеси это яйцо туда, где из него никто не вылупится в течение двух тысяч лет. А когда время истечет, кто-нибудь разведет огонь из ароматной древесины и смолы и положит в него яйцо, чтобы я вылупился». Как видите, все получилось именно так, как я сказал. Не успели эти слова сорваться с моего клюва, как ковер исчез, унеся яйцо. Царственные влюбленные помогли мне сложить груду дров и скрасили мои последние минуты. Я сгорел… Следующее, что я помню, — я очнулся вон на том алтаре.

Он указал коготком на каминную решетку.

— Но ковер, — напомнил Роберт, — волшебный ковер, который уносит, куда пожелаешь. Что с ним стало?

— А, ты о нем? — небрежно спросил Феникс. — Я бы сказал, что это он и есть. Я прекрасно запомнил узор.

И он показал туда, где лежал ковер, который мама купила на Кентиш-Таун-роуд за двадцать два шиллинга девять пенсов.

В этот миг в двери заскрежетал отцовский ключ.

— Ой, — прошептал Сирил, — сейчас нам влетит за то, что мы не в постелях…

— Пожелайте, чтобы ковер отнес вас в постели, — быстро шепнул Феникс, — а потом вернулся на место.

Сказано — сделано. Конечно, от такого немного кружилась голова и перехватывало дыхание, но когда все закончилось, дети лежали в кроватях, а свет не горел. Из темноты донесся тихий голос Феникса:

— Я буду спать на карнизе над занавесками. Пожалуйста, не упоминайте обо мне своим родным.

— А тут без разницы — упоминать или не упоминать, — ответил Роберт, — они все равно нам не поверят. Эй, — окликнул он девочек через полуоткрытую дверь, — я же говорил — стоит завести разговор о приключениях, и что-нибудь произойдет! Мы просто обязаны повеселиться вволю с ковром-самолетом и Фениксом.

— Само собой, — отозвались из своих кроватей сестры.

— Дети, — раздался голос отца на лестнице, — немедленно спать. С какой стати вы болтаете в такое позднее время? О чем вы думаете?

Этот вопрос не требовал ответа, но Сирил все-таки пробормотал из-под одеяла:

— О чем мы думаем? Понятия не имею, о чем мы думаем. Я вообще ни о чем не думаю.

— Но мы получили волшебный ковер и Феникса… — начал Роберт.

— Ты получишь еще кое-что, если папа придет и поймает тебя на болтовне, — перебил Сирил. — Заткнись, кому говорят.

Роберт заткнулся. Но он не хуже брата знал, что приключения с ковром и Фениксом только начинаются.

Папа и мама не имели ни малейшего представления о том, что произошло дома в их отсутствие. Так часто бывает, даже когда в доме нет волшебных ковров или фениксов.

На следующее утро… Но вы бы наверняка предпочли прочитать об этом в следующей главе.

Глава вторая.
Башня без крыши

Итак, дети стали свидетелями того, как Феникс вылупился в пламени камина в их детской, и узнали, что ковер на полу в той же детской способен перенести их куда угодно, стоит только пожелать. Ковер перенес их в постели в нужный момент, а Феникс устроился на ночлег на шторном карнизе в комнате мальчиков.

— Прошу прощения, — произнес тихий голос, и некий клюв очень вежливо и осторожно приоткрыл правый глаз Сирила. — Я слышу, как рабы внизу готовят еду. Проснитесь! Есть необходимость в кое-каких объяснениях и договоренностях… Мне бы хотелось, чтобы вы не…

Феникс замолчал и сердито вспорхнул на карниз, потому что Сирил резко сел, как это делают мальчики, когда их внезапно будят. Феникс не привык к детям, и, хотя его крылья не пострадали, его чувства были задеты.

— Извини, — сказал Сирил, мгновенно придя в себя. — Пожалуйста, вернись! Что ты там говорил? Что-то насчет договоров?

Феникс снова слетел на медный прут изножья кровати.

— Ух ты! Ты настоящий, — сказал Сирил. — Какой же ты потрясающий! А ковер?

— Он такой же настоящий, каким и был всегда, — пренебрежительно отозвался Феникс. — Но, конечно, ковер — это всего лишь ковер, а Феникс — изумительный Феникс.

— Точно, — согласился Сирил, — я сам это вижу. Вот нам повезло! Просыпайся, Бобс! Сегодня есть ради чего проснуться. К тому же сегодня суббота.

— Во время тихого ночного бдения я предавался размышлениям, — сказал Феникс, — и невольно пришел к выводу, что вчера вы отнеслись к моему появлению удивительно спокойно. В древности люди всегда бывали безмерно удивлены. Вы, случайно,

...