Я – это все-таки я, даже когда ни черта о себе не помню, не знаю, не чувствую привычной веселой силы, не имею опоры, ни внутренней, ни хотя бы внешней, потому что не понимаю, на что опереться, реальность, частью которой я только что был, рассыпается, катится в стороны, как бисер, нанизанный на нитку, порвавшуюся сразу в нескольких местах.
Обычная реакция организма, когда съешь достаточное количество сладкого, жизнь перестает казаться вечной попыткой доказать теорему, в формулировке которой изначально содержится описка.
Конфеты к чаю нужны непременно, без них нет праздничного настроения, а по утрам оно на вес золота. Я довольно серьезно отношусь к началу каждого своего дня.
Я – это все-таки я, даже когда ни черта о себе не помню, не знаю, не чувствую привычной веселой силы, не имею опоры, ни внутренней, ни хотя бы внешней, потому что не понимаю, на что опереться, реальность, частью которой я только что был, рассыпается, катится в стороны, как бисер, нанизанный на нитку, порвавшуюся сразу в нескольких местах.
Это, знаешь, такой хитрый момент: если достаточно долго исполнять ритуал, который искренне считаешь бессмысленным, со временем начинаешь думать, что ритуал этот совершенно необходим. Потому что если уж я столько лет это делаю, значит, иначе никак нельзя
– Здрасьте. Как это ветер может быть не наш, если он у нас дует?
– Ну, знаешь. Мало ли, кто где дует. Если завтра ты отправишься в Новую Зеландию и станешь там куролесить, как дома привык, ты все равно не сделаешься местным. А останешься здешним, нашим. Тутошним. С ветром та же история.
Потом говорил таможеннице, тоже юной и симпатичной: «У меня ничего нет», – удивляясь про себя, какое, оказывается, хорошее место государственная граница. Где еще можно во всеуслышание сказать о себе самую сокровенную правду и получить в ответ одобрительно-равнодушный кивок – нет так нет, мне же проще. Все бы так, особенно по утрам
