Глава 2

Уэйд

15 лет

Соль оседает на потрескавшихся губах, разъедая их еще больше, я почти не слышу, что кричат ребята, стоящие на берегу. Две маленькие фигурки машут руками и подпрыгивают, пытаясь привлечь мое внимание, но волна уже на подходе, нужно собраться, поймать импульс до того, как она догонит. Обычно тут все просто: серфинг течет в крови, если ты родился в Сан-Диего, так что отбрось все лишнее, максимально синхронизируйся с океаном и не спеши.

Крики, доносящиеся с берега, становятся громче, как только нос доски слегка приподнимается над водой. Момент отвлечения совсем крохотный, и более опытный серфер легко поднялся бы на ноги, поймав равновесие. Но это не про меня, все дело в отсутствии постоянной практики. Я позаимствовал эту доску у Паркера, потому что моя снова заперта в гараже отца, уже в третий раз за месяц. Да и в целом моей океанской сноровки недостаточно, учитывая все баскетбольные тренировки в школьной команде, занятия в учебные часы и моменты, в которые я должен присматривать за Шай. Поэтому, когда падаю в воду, теряя равновесие и ударяясь о борт, нет даже секунды на то, чтобы грязно выругаться, прежде чем меня накроет волной.

Обидно, но в отличие от человека, случайно столкнувшегося с нежеланной стихией, я могу попробовать снова в следующий раз, когда грядущий шторм отступит. Грозовые тучи уже нависают над океаном, сообщая, что предупреждения синоптиков хоть изредка верны, и скоро на побережье обрушится ураган.

– Какого хрена, вы, придурки?! – выкрикиваю, выходя на берег и со всей видимой злостью втыкаю проклятую доску в песок.

Лица Паркера и Мануэля мрачны, словно я только что помочился в наш общий холодильник для пива. Технически алкоголь под запретом до совершеннолетия, но никто до сих пор не проверял, так что время от времени среди ледяных банок «Колы», лежащих в куче подтаявшего льда, можно отыскать что-нибудь покрепче. Поправляю руками свои длинные темные волосы, откидывая их назад, и собираю в пучок на затылке розовой резинкой, позаимствованной этим утром у младшей сестры. Мои постоянно теряются, так что время от времени я подворовываю, но, наверно, нужно купить себе новые, чтобы Шай не сердилась.

Нет, не нужно, ведь парни из военной академии не носят длинные волосы, они бреются налысо.

Я не готов сейчас даже думать об этом, поэтому расстегиваю гидрокостюм, стягивая его верх до талии, попутно вытираясь полотенцем. Боковым зрением вижу, как мои друзья все еще стоят в застывших позах и смотрят на меня как-то странно.

– Да что с вами двумя? – спрашиваю, поднимая глаза, избавляясь от нижней части костюма и спешно натягивая шорты, пока какая-нибудь местная цыпочка не упала в обморок при виде обнаженного парня. На самом деле это не такая уж и проблема, я мог бы просто сделать искусственное дыхание.

– Звонил твой отец, – слабо выдавливает Мануэль. Я бросаю взгляд в сторону своего телефона, все еще лежащего поверх рюкзака, небрежно оставленного на песке.

Он не перестанет звонить, даже когда я сдохну. Проклятый контролирующий ублюдок.

– Насрать. – Главное, чтобы он не наведался в школу и не узнал, что я снова прогуливал. Тогда старик отправит меня в академию завтра же утром.

– Когда мистер Ройстон не дозвонился до тебя, он каким-то образом раздобыл мой номер, я не знал, кто это, поэтому ответил. – Виноватое выражение на лице Ману заставляет меня оскалиться.

– Что ты ему сказал? – хватаю друга за ворот футболки и дергаю пару раз.

– Эй, остынь! – встревает Паркер.

– А ты не лезь, мать твою! – Тычу в него указательным пальцем. – Ты сказал, где мы? – Снова обращаю внимание на Ману, страх и покорность в его обычно дерзком взгляде мне совсем не нравятся.

– Слушай, он был не в себе, кажется. – Как будто это новость. – Говорил что-то про Шай… Она не пришла после уроков.

Тело замирает как по сигналу. В мире не так много вещей, способных заставить меня погасить свою злость, и одна из них – моя восьмилетняя сестра Шайен. Первый порыв – конечно же, перезвонить отцу и спросить, что стряслось, но мысль замирает в воздухе, потому что мой телефон как раз в эту минуту протяжно сигналит. Вместо отца на экране всплывает улыбающееся женское лицо с теми же черными глазами, что у меня. Снимок был сделан в прошлом месяце, ровно за неделю до того, как я загремел под стражу за вождение чужой машины без прав, теперь атмосфера в доме едва ли тянет на радостную.

– Алло, мам, я уже… – Не успеваю договорить, едва ответив на звонок, меня прерывает серия громких всхлипов и прерывистое дыхание.

Некоторые люди рассказывают о предчувствии, обостренной интуиции и прочем вуду-дерьме, когда у них сводило желудок за некоторое время до оглушительных по своей силе слов. Всего пять минут назад я беспечно рассекал волны на чужом серфе и не желал возвращаться домой до ужина, лишь бы не встретиться там с отцом. Я бы вообще не появлялся поблизости, но вот только мама и Шай этого не заслужили.

В общем, я жил своей привычной жизнью калифорнийского подростка, отбившегося от рук, и не ощущал ни тени страха или сомнений в правильности всего происходящего. Сейчас, слушая мамин плач, даже когда она еще ничего не произнесла, я уже знаю, что последствия необратимы и моя жизнь прямо сейчас в эту минуту навсегда меняется.

Месяц спустя…

Детектив Митчелл Стаховски сидит на диване в нашей маленькой гостиной, контролируя, как его помощник возится со стационарным телефоном, снимая установленную ранее прослушку. Я смотрю на них поверх горы использованных бумажных салфеток, перепачканных тушью. Остатки ее засохли под покрасневшими глазами мамы, которая держит в руке стакан чая со льдом, не переставая гипнотизировать телефон. Словно ожидает, что он вот-вот зазвонит и голос на том конце скажет, что моя сестра нашлась.

Но он не звонит, как не звонил вчера и позавчера, и еще задолго до этого. Минуты превратились в часы, те – в недели, недели же замедлились, став столетиями напрасного ожидания. Кто знает, может быть, мы застряли в какой-то ужасной версии чистилища, в которой время исчисляется по-другому.

– Мне жаль, миссис Дайер, но, как показывает опыт, если в течение первых трех суток похитители не выдвигали требований, скорее всего, дело не в выкупе, – сиплым басом говорит детектив, надевая на лицо виноватое выражение. – Согласно протоколу, по истечении указанного времени мы вынуждены снять прослушивающие устройства.

Хотел бы утешить маму, солгав, что все наладится и Шай скоро вернется, но правда менее жестока, чем пребывание в облаке тщетных надежд. Мои пальцы неосознанно дергают за резинку для волос, и та ударяет по коже на запястье, оставляя красный след. Это напоминание себе о том, как сильно я облажался. Если бы в тот день я не прогулял школу, не проигнорировал звонки и нашел время проверить расписание, за которое отец так педантично ратует, то этого кошмара бы не было. Я бы знал, что у Шай отменился урок, и она не отправилась бы домой в одиночку. Но мой подростковый бунт обернулся худшим из возможных вариантов событий.

Снова щелкаю резинкой, но это не помогает избавиться от чувства вины и страха, что телефон никогда не зазвонит.

Отец входит в комнату, неся стопку распечаток из школы, где училась Шай, он настолько уверен в своей исключительности, что глубоко убежден, будто копы действительно упустили эту часть жизни моей сестры. Если ему дать больше власти, он бы собственноручно руководил расследованием. Я не могу его винить, по крайней мере, он не бездействует, ведь хотя бы один ребенок настолько дорог этому бессердечному человеку, чтобы потихоньку сходить с ума, притворяясь при этом нормальным.

Как вы уже заметили, мы не очень-то ладим. Гэри Смит Ройстон самый скупой на эмоции человек во всем мире, в то время как во мне неустойчиво пошатывается нагромождение различных чувств и желаний, которые, к сожалению, никоим образом не вписываются в его идеальную картину мира. Иногда я завидую, что у мамы был выбор не брать его фамилию после их свадьбы, потому что быть Ройстоном и не оправдывать слишком завышенных ожиданий паршиво. Это не первый раз, когда я теряю доверие своего старика.

Некоторое время назад весь сдерживаемый гнев в одночасье вышел за установленные рамки, и я вломился в дом придурка, который выбесил меня на баскетбольной тренировке. Я разгромил его репетиционный гараж в щепки при помощи одной бейсбольной биты, позаимствованной там же. Отцу позвонили из участка прямо на работу, а это по его меркам достаточный скандал, чтобы превратить свои угрозы о военной академии в реальность. С тех пор мы практически не общались, не считая дня, когда он взял точно такую же биту и показал, насколько на самом деле уродлив внутри.

– Мистер Ройстон, – детектив тяжело вздыхает, глядя на оскорбительно толстую стопку документов. Одному только богу известно, как много усилий он прикладывает, чтобы не послать отца к черту за такой плевок в лицо правосудия, – мои помощники уже опросили…

– При всем уважении, детектив, это ничего не изменило. Просмотрите бумаги еще раз, может быть, они что-нибудь упустили. – Стопка падает на столик, и лед в нетронутых стаканах с холодным чаем звякает от вибрации.

Емкость в безвольной маминой руке, перекинутой через подлокотник кресла, уже нагрелась, лед почти растаял. Она тоже не притронулась к напитку, просто держит его, изредка пробегая большим пальцем по неровной поверхности из узоров, как будто пытаясь окончательно не выпасть из реальности.

– Сделайте, как говорит мой муж, прошу, – наконец бесцветным голосом произносит она, заставляя детектива кивнуть.

Спустя полчаса копы уходят, а я помогаю маме подняться и приношу стакан с успокоительными каплями, контролируя, чтобы все было выпито до дна. Накрываю неподвижное тело одеялом и жду. Какое-то время мама просто смотрит в стену, как будто меня даже нет в комнате, а потом ее веки смыкаются, и я наконец облегченно выдыхаю. Одной проблемой на сегодня меньше.

Уже направляюсь к выходу из комнаты, когда слышу это.

– Ты снова отправишься на ее поиски? – Проблеск надежды в мамином голосе останавливает меня на пороге. Оборачиваюсь, встречаясь с потускневшим взглядом. Даже не спрашиваю, как она узнала.

Весь последний месяц я прочесываю город, посещая не самые тихие его районы, встречаясь с людьми, которые вращаются в кругах, далеких от закона. Расспрашиваю то тут, то там, втираюсь в доверие, притворяюсь таким же гнилым и порочным, хотя притворяться не сложно, если ты итак погряз во тьме. Я готов на все, чтобы отыскать Шай, даже если для этого придется обмакнуть какую-то часть себя в вязкие кровавые воды.

– Да. – Нет смысла лгать.

– Хорошо. – Мама закрывает глаза, проваливаясь в сон, и слабая улыбка расплывается на ее бледных губах, а я выхожу за дверь.

Прошлой ночью я наткнулся на парня, который связан с местной бандой, занимающейся продажей оружия и нелегальными поставками на окраине Сан-Диего. Удивительно, как легко можно сойти за своего, если у тебя есть приводы в полицию, даже когда тебе всего пятнадцать. На самом деле мой возраст – большой плюс, ведь заядлые бандиты ищут таких, как я: молодых, отбившихся от рук, тех, из кого можно вылепить себе полезную игрушку.

Мой новый знакомый собирается представить меня своему боссу сегодня на очередной сходке на Берд-Рок. Это район с отвесными скалами в западной части города, с сильным береговым течением и открытой территорией. Держу пари, там они избавляются от трупов или, может быть, проверяют пределы прочности тех, кого принимают в свои ряды. Но если кто и знает, как выйти на похитителей, то это он – моя последняя надежда.

Я не знаю ни одной молитвы, но все равно шепчу про себя мольбы, пока собираюсь. Надеваю черную футболку и такого же цвета джинсы, порванные на коленях, не утруждаясь тем, чтобы бросить взгляд в зеркало. Лицо выглядит не лучше, чем вчера, такое же угловатое и резкое, с черными глазами и темными кругами от недосыпа. Я рад, что не избавился от длинных волос, они делают мой вид еще более неряшливым, завиваясь в разные стороны. Понятия не имею, что носят члены банд, но на всякий случай предпочитаю быть собой, кто знает, как долго мне предстоит оставаться среди них, если сегодня дело выгорит. Добавляю массивные серебряные кольца, служащие кастетом, и медальоны, в одном из которых припрятан миниатюрный складной нож. Натянув армейские ботинки, неслышно выхожу за дверь, минуя кабинет отца. Он занят собственным расследованием, так что до утра просидит за сводками, после чего отправится на свою дрянную работу уставший и еще более злой, чем обычно.

* * *

Стою на утесе Берд-Рок, засунув руки в карманы джинсов, с грустью отмечая, как давно не вдыхал соленый воздух без жадных рывков, вызванных тревогой в груди. Волны шумят, разбиваясь о скалистый берег, каждый удар о камни похож на набат, звук которого резонирует еще долго после соприкосновения металлического языка с телом колокола. Влажный воздух электризуется и гудит, и мой взгляд переходит от буйства воды внизу к бескрайнему горизонту. Солнце начинает садиться, рассеивая оранжевые лучи света по всей поверхности воды, они пронзают океан острыми копьями. Чертова магия в преддверии надвигающейся темноты.

Двигатель автомобиля за моей спиной гудит тихим мурлыкающим звуком, оборачиваюсь, чувствуя, как сердце замирает. Но это не старый фургон, а сверкающий черный внедорожник, зажимающий меня между собой и рокочущей бездной. Машина останавливается, и высокий хорошо сложенный мужчина с армейской выправкой выходит на воздух, разминая мышцы спины. На вид ему около тридцати пяти или сорока, светлые волосы торчат из-под форменной кепки. Он совсем не похож на бандита, беспокойство закрадывается внутри, это сигнал бежать, потому что, по всей видимости, отец уже доложил в военную академию.

Голова мужчины наклоняется в сторону, карие глаза пробегают по мне, изучающе сканируя. Я тоже оцениваю его, мельком всматриваясь в черные стекла внедорожника, пытаясь понять, есть ли еще кто-нибудь внутри и удастся ли удрать, пока меня не отправили вышагивать стройным маршем на другой конец страны. Я даже оглядываюсь назад, прикидывая, как высоко мы находимся над уровнем воды, и достаточно ли одного прыжка, чтобы не разбиться о скалы.

– Плохая идея, Уэйд. – Грубый голос человека заставляет меня снова встретиться с ним взглядом. – Я здесь, чтобы помочь.

– На хрен такую помощь! Я никуда не поеду! – выплевываю, всем видом пытаясь показать, что готов бороться. – Передайте отцу, чтобы катился к черту!

Он не двигается вперед, но и не отступает, просто смотрит на меня несколько долгих мгновений.

– Я здесь не по поручению твоих родителей, – говорит он, удивляя. – На самом деле наоборот. Мы некоторое время наблюдали за тобой, парень, и мне надоело видеть, как ты растрачиваешь такой потенциал на неудачные попытки юношеского бунта.

Понятия не имею, о каком потенциале он толкует, я умею только создавать неприятности из воздуха, драться и кидать ножи в мишень, установленную на заднем дворе нашего дома. У меня нет никаких особых навыков, да и плевать. Все, что я знаю, – этот человек ни хрена мне не нравится, от него веет превосходством и смертью, я чую их, даже находясь на достаточном расстоянии.

– Тогда что вам нужно? – Любопытство не дает держать язык за зубами. Становится ясно, он не представитель военной академии и не очередной головорез из местных, тогда откуда знает мое имя и что имел в виду, говоря, что давно за мной наблюдает? – Если ты как-то замешан в исчезновении моей сестры, я вытрясу из тебя все дерьмо. – Делаю угрожающий шаг вперед.

Мужчина даже не дергается.

– Твоя сестра мертва, Уэйд, но я не имею к этому отношения.

Его слова выбивают из меня воздух, заставляя тело покачнуться, как от выстрела, я смотрю на свою грудь, не видя следа пули. Да нет же, кто-то стрелял, я чувствую, как все во мне сжимается, а горло дрожит, пока пытаюсь устоять на ногах, качая головой в знак отрицания.

– Что за бред ты несешь?

– Мне очень жаль, но это так. Мои люди напали на след ублюдков, что похитили ее, но пока мы добрались сюда, было уже слишком поздно. – Он говорит это будничным тоном, похожим на тот, которым зачитывают объявления по радио.

Сначала я просто неподвижно стою, хватая воздух пересохшими губами, пока волна осознания не ударяет с такой силой, что мои колени подгибаются, и я падаю на землю, качая головой.

Отрицание – первая стадия.

Океан позади теперь не кажется плохим вариантом, как и военная академия, и проживание в доме отца, я бы принял все это, чтобы услышать другую правду. Но почему-то, глядя в бесстрастные карие глаза незнакомца, я верю, что он не лжет. Какая-то часть меня давно смирилась с тем, что я никогда больше не увижу Шай. Но до тех пор, пока мы не перестаем пытаться, надежда продолжает оставаться осязаемой, как только мы сдаемся, всему приходит конец.

– Кто вы такой? – удается спросить. Я должен знать все, я должен увидеть ее тело, я должен… Что? Отомстить? Смириться?

– Меня зовут Каллум Роддс, и я тот, кто поможет тебе спасти других, Уэйд.

Глава 3

Ремеди

Говорят, что мы должны тщательно выбирать формулировки для своих желаний. Думаю, тот, кто первым пришел к этому выводу, не ошибся, наверняка он больше других понимал, с чем именно приходится иметь дело, когда ты в суматохе неясно выразился. Например, с бесконечно долгим летом, но только не тем, в котором поездки на озеро с тетей и дядей сменяются катанием на велосипеде и играми на открытом воздухе перед вечерним барбекю с соседями. Последствия неправильно загаданных желаний порой плачевны.

Мое лето тянется целую вечность, ему не видно конца и края, пока представители социальных служб ищут семью, готовую приютить чужого ребенка. Здесь, в Канзасе, не так много смельчаков отваживаются взять на себя ответственность за сирот, а семейные дома большая редкость, виной тому частые стихийные бедствия и плохая экономика. Откуда я знаю это в свои шесть? Просто по пути из города в город или в долгие часы ожидания в неуютных коридорах я читаю брошюры и плакаты, висящие на стенах. Повезло, что вообще умею читать, иначе пришлось бы довольствоваться картинками, на которых плачущие дети, переходя по цветной стрелочке, попадают в любящую семью. Этот трюк лишь иллюзия, созданная для мотивации, он не работает на самом деле, но отклеившийся по углам плакат все равно висит на облупившейся стене прямо передо мной, напоминая о последних двух месяцах одиночества и отчаяния.

Мой социальный работник мистер Бонэм выходит из кабинета с выражением, которое обычно бывает у игроков в бейсбол после очередного проигрыша. Это наблюдение тоже сделано не случайным образом, ведь в основном в комнатах ожидания есть телевизоры, где прокручиваются только повторы сезонных матчей. Глупо ожидать, что мультфильм или сказка, показанные по этому ящику, сделали бы мою ситуацию более терпимой. Невысокий коренастый мужчина берет кофе в автомате, после чего достает из соседнего пакетик черной лакрицы для меня. Я хочу сказать, что она ужасна на вкус, но он так добр, и, похоже, что мы снова проделали весь этот путь зря, так что я просто беру шуршащую упаковку из его пухлых рук, убирая в карман тоненькой куртки.

– Спасибо, – говорю полушепотом, вымученно улыбаясь. – Опять ничего?

– Прости, Ремеди. – Взгляд мистера Бонэма печальный, почти извиняющийся. Но ни в чем из того, что со мной происходит, нет его вины. Если уж на то пошло, здесь вообще нет ничьей вины. Чтобы успокоить себя, я даже воскрешаю в голове сюжет знакомой истории и сравниваю нас с парой случайных друзей, блуждающих по стране в поисках решения, которое волшебным образом решит их проблемы. – Мы поедем в Андовер, там есть пара, которая согласна, чтобы ты пожила у них пару недель, пока я подыщу что-то более долгосрочное.

Я просто киваю, не в силах посмотреть на него, чтобы мистер Бонэм не увидел, насколько идея мне не по душе. Но и жить в западном крыле больницы больше нельзя, мне нужен дом, пусть даже не настоящий, и я лишь надеюсь, что упомянутая пара окажется добра. Им даже не обязательно притворяться, что они горячо любящие детей временные родители, достаточно того, что они согласны предоставить крышу и еду.

Да, вот так от мечты о щенке и Рождестве в кругу близких я дошла до приземленных представлений о радостях жизни.

* * *

Андовер такой же маленький, как и Либерал, типичный американский городок с уютными на вид домиками, но здесь гораздо больше двухэтажных. Должно быть, завихрения воздушных масс в нем случаются реже, а значит, чем дальше мы движемся на восток, тем больше вероятность, что мне найдут новую семью.

Мистер Бонэм просит подождать в машине, перед тем как направиться в сторону кассы на заправке, в животе слишком сильно урчит, но я не осмеливаюсь попросить купить что-нибудь из настоящей еды. Вспоминаю о лакрице в моем кармане и достаю пакетик, с неохотой разрывая его. Неприятный запах ударяет в нос, поэтому приходится задерживать дыхание в перерывах между жеванием. Солнце садится, и наверняка в новом доме уже скоро подадут ужин, но я так голодна, что пересиливаю себя, пережевывая терпкую сладость. Остатки убираю обратно в карман.

Серовато-белый фургон с изображением рекламы корма для животных останавливается, заслоняя вид на заправку и окно, в котором смеющийся социальный работник общается с кассиршей. Водитель с кривой улыбкой подмигивает мне, приспуская стекло, жестом руки показывая, чтобы я сделала то же самое.

Тетя Талула всегда говорила, что разговаривать с чужими взрослыми – ужасно плохая идея, но за последние месяцы я встречала так много незнакомцев, что это правило уже, наверно, потеряло силу. Да и в конце концов что плохого может быть в человеке, перевозящем лакомства для животных? Воспоминание о бедных щенках, оставленных в Либерале, сжимает сердце, и я не задумываясь нажимаю на кнопку, опуская стекло.

– Привет, малышка! Как тебя зовут? – Мужчина на водительском сиденье светловолосый и приятный на вид, он выглядит дружелюбным, даже слишком.

– Ремеди.

– Ух ты, у тебя необычное имя! – Улыбка незнакомца становится еще шире. – У меня есть дочь твоего возраста, она даже чем-то похожа на тебя.

Я робко улыбаюсь, не видя ничего подозрительного в том, что случайный человек вдруг вспомнил о своей дочери и решил завести беседу.

– Она тоже любит собак?

Какая-то крохотная часть меня задается другим вопросом: почему он все еще сидит в фургоне, не пытаясь выйти, чтобы заправить его?

– Просто обожает, я как раз собираюсь купить для нее щенка. Это твой отец там внутри? – спрашивает мужчина, наверно намекая на мистера Бонэма.

По выражению моего лица должно быть уже понятно, но все равно считаю необходимым пояснить.

– Нет, это мой социальный работник, я… – Фраза как кислота на языке, и слово «сирота» кажется оскорбительным.

Лицо водителя теперь выглядит более печальным, но, если присмотреться, что-то похожее на облегчение заволакивает его взгляд.

– Вот как, мне жаль, – говорит он, но почему-то это не звучит так же искренне, как тогда, когда эту фразу произносят другие. Наверно, каждый случайный взрослый по-разному наполнен сожалением.

Не знаю, что ответить. Вежливый человек сказал бы, что все в порядке, но это не так, совсем нет, поэтому просто киваю.

– Ну, не грусти, Ремеди, такие красивые девочки должны чаще улыбаться. – Он снова подмигивает и заводит мотор, что выглядит странным, ведь он так и не заправил фургон. – Еще увидимся! – бросает незнакомец на прощание, отъезжая.

– Чудак, – бормочу себе под нос, вытирая липкий рот рукавом.

– Готова ехать? – спрашивает мистер Бонэм, обходя капот. – Зачем ты открыла окно? Я ведь оставил кондиционер для тебя.

Верно, но я не рассказываю о мужчине в фургоне, просто нажимаю на кнопку, и стекло поднимается. Я не готова, но он больше не спрашивает, усаживаясь на свое место и включая радио, пока везет меня во временный дом.

* * *

Знакомство с Денверсами было на удивление приятным, милая семья темнокожих приезжих даже подготовила отдельную комнату на ближайшие пару недель, заверив мистера Бонэма, что он может смело оставить меня под этой уютной крышей. Новость о разрушениях в Либерале всколыхнула их так же сильно, как статья в местной газете, где было сказано, что около десятка детей остались без родных и крова, включая меня. Мистер и миссис Денверс, к сожалению, не станут долгосрочной приемной парой, они оба уже вышли на пенсию и собираются перебраться на юг, чтобы встретить там старость.

Это одновременно здорово и грустно. Миссис Денверс, по ее словам, всегда мечтала жить в Луизиане, плести кружево и наслаждаться теплой влажностью штата. Ее история, рассказанная за ужином, заставила меня задуматься о том, как много людей откладывают свою жизнь на потом, и о собственном хобби, которое могло бы скрасить дни ожидания. Я не умею ни шить, ни рисовать, но всему можно научиться, если достаточно постараться и не отступать при первых признаках неудачи. Может быть, я даже могла бы танцевать или играть на скрипке.

Неделей позже, решительно поправив воротник слишком большого платья, взятого в либералской церкви из корзины для пожертвований, я спускаюсь к обеду в новом доме.

В углу кухни на низком табурете установлен проигрыватель, тихо играет пластинка, музыка тягучая и печальная, но миссис Денверс подпевает, пританцовывая, пока украшает тарелку с сыром свежими фруктами. Я не собираюсь привыкать к этому, забираюсь на высокий стул и напоминаю себе, что это всего лишь временное пристанище.

– Луи Армстронг был настоящим знатоком джаза, – говорит миссис Денверс, оставляя тарелку на кружевной салфетке передо мной. Она движется в ритм, покачивая полными бедрами, и платье с ярким орнаментом развевается у ног. – Мой отец дважды был на его концерте.

Я понятия не имею, о ком идет речь, но вежливо киваю, хватая вилку со стола. На самом деле, при всем радушии чувствую себя неловко, расстраиваясь, что не знаю, как поддержать разговор с пожилой парой. Удручающие ноты трубы вырываются из проигрывателя, только усиливая мое смятение.

– Могу я погулять после обеда? – с надеждой спрашиваю, глядя на мистера Денверса, который молчаливо изучает утреннюю газету, качая головой в том же ритме, в котором звучат барабаны на фоне. Его карие чуть потускневшие глаза скользят по моему лицу.

– Ты не должна спрашивать, Ремеди, это не тюрьма. Но также не забывай, что в незнакомом городе легко заблудиться, поэтому будет лучше, если ты не покинешь пределов улицы. И вернись до того, как начнет темнеть.

Дядя Джейме всегда говорил, что я послушная и кроткая, именно эти качества заставляют меня кивнуть, когда первая вилка ароматного сыра с ягодным сиропом отправляется в рот. Правда, есть во мне еще одно качество, которое перевешивает два других по силе, и оно часом позднее толкает меня дальше по незнакомой улице на звук смеющихся мальчишеских голосов, которые неугомонно пинают футбольный мяч прямо на проезжей части.

Некоторое время я просто наблюдаю, потому что заводить друзей здесь не имеет никакого смысла, но потом одиночество берет верх, и я начинаю идти к двум мальчикам. На вид они оба старше, но это даже ничего, моя тетя часто посмеивалась, что девочки зачастую опережают сверстников мужского пола, такова уж биология. Это утверждение всегда вызывало споры между ней и дядей. С помощью биологии или нет, обстоятельства вынудили меня повзрослеть буквально за пару месяцев, поэтому сейчас я как никогда полна решимости. Не хочу навязываться, может быть, просто немного поболтать, в последний раз я общалась с другими детьми, когда попала в больницу сразу после торнадо.

Как только до цели остается несколько ярдов, мяч попадает в окно случайного дома, и мальчишки бросаются врассыпную, а мне остается наблюдать за образовавшейся дырой с острыми краями и осыпавшимися стеклами. Точно такая же сейчас у меня в душе.

Дверь открывается, ее скрип сопровождается грозным женским криком. Перепуганная до смерти, разворачиваюсь и бегу назад, подальше от источника чужих неприятностей. Я знаю, что если бы осталась там и меня спросили, кто это сделал, все равно не смогла бы сказать правду. Не потому что не разглядела тех ребят или не знаю имен – один из них немного тощий блондин в очках, второй с темными волосами, спадающими на лицо, – а потому что я не стукачка и не собираюсь ею становиться.

Я обхожу небольшой тихий райончик Андовера по кругу всего лишь в течение часа, но так и не нахожу достойного занятия или компании, поэтому решаю вернуться. Пока ноги несут меня по теперь уже знакомой улице к дому Денверсов, замечаю фургон с изображением корм