Оглавление

Оглавление

Вступление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Вступление

«И настал день, когда риск

остаться туго свёрнутым бутоном

стал более мучительным, чем риск расцвести».

(Анаис Нин).

Тот день в аптеке запомнился мне запахом медикаментов и бесконечным пиканьем кассового аппарата. Я протягивала покупателю упаковку антидепрессантов, и вдруг поймала себя на мысли: я раздаю таблетки от тревоги, сама при этом глотая энергетики, чтобы не уснуть.. «Это классическая выученная беспомощность», — сказала бы Ольга Смирнова, гештальт-терапевт. По теории Мартина Селигмана, годы жизни в режиме «надо» и «должна» лишают веры в контроль над своей жизнью. Мои руки дрожали, а в голове пульсировало: «Ты превращаешься в робота. Ты не можешь так больше». Это был не крик души — это был рёв, заглушаемый годами привычки «терпеть и не ныть». Параллельно с основной работой я подрабатывала в палатке по продаже пончиков, занималась забивкой кальянов в местном баре и предоставляла консультации по написанию научных работ и презентаций. «Так живут миллионы людей в постфигуративных культурах, — писала антрополог Маргарет Мид, — где дети повторяют путь родителей, даже если он ведёт в тупик». Но как инуиты Арктики, которые научились сочетать традиции с GPS-навигаторами, я интуитивно искала компромисс между «должна» и «хочу».

В результате моя профессиональная деятельность и личная жизнь были тесно переплетены, что привело к ухудшению моего физического состояния: смотрясь каждое утро в зеркало я видела зомби, мешки под глазами напоминали синяки, кожа отливала серым, как у героев из постапокалиптических фильмов. Однажды коллега в аптеке спросила: «Ты беременна? У тебя лицо как после интоксикации». Я засмеялась, но вечером, разглядывая фото годичной давности, не узнала себя. Куда делась та девушка с румянцем и искоркой в глазах? Похоже, её съели бессонные ночи и литры кофе. Татьяна Корнилова, профессор МГУ, объясняет: «Эмоциональное прогнозирование — когда мы представляем последствия бездействия — мощный триггер изменений». Фото годичной давности с румяной девушкой стало моим «ледовым предупреждением», как те трещины на льду, что читают инуиты, чтобы не провалиться в море. Мои знакомые выражали удивление по поводу моей высокой продуктивности, однако я не демонстрировала признаков усталости, поскольку не осознавала её. Мой организм функционировал в условиях постоянного стресса, поддерживаемый кортизолом, кофеином и энергетическими напитками.

Тот сон начался как обычно: я лежала на спине, а в грудь давила невидимая гиря. Глаза открыты, но тело — камень. В углу комнаты клубилась тень, медленно ползущая к кровати. Я пыталась закричать, но язык прилип к нёбу. «Иди кошмарь другого, мне рано вставать», — прошипела я мысленно, как заезженную мантру. Тень замерла, а потом раздался хохот — ледяной, как скальпель. «Ты уже мёртвая», — прошептал голос. Я вырвалась из плена только к утру. На часах — 11:07. Смена началась два часа назад. Штраф в 30% от зарплаты, звонок начальника: «Это последнее предупреждение». Я сидела на полу в ванной, кусая кулак, чтобы не орать. Это не был сон. Это был мой организм, бьющий в набат: «Сбеги, пока не поздно». В выходные дни, когда не было вечерней смены, я часто посещала бар и употребляла виски, что усугубляло мой образ жизни.

В тот период я активно искала способы выйти из замкнутого круга и изменить свою жизнь. Мне не нравился ритм и стиль жизни, который я вела. Я даже предприняла попытку поступить на факультет, к которому изначально стремилась, но под давлением семьи отказалась от этой идеи. Семья считала, что я занимаюсь бесполезными вещами и должна сосредоточиться на накоплении средств для ипотеки и стабилизации своего положения. Несмотря на то, что я сдала экзамены на высокие баллы, я не смогла продолжить обучение из-за нехватки средств. Я обратилась за помощью к родителям, но они не смогли её предоставить, что не вызвало у меня негативных эмоций, так как это было их право.

Билет в Питер я купила спонтанно, за полчаса до полуночи. Той ночью, после восьмой чашки кофе, я набрала в поисковике: «Как стать счастливой». Первая ссылка вела на форум путешественников-одиночек. Через час я уже плакала, читая историю девушки, уехавшей в Индию с 100 долларами в кармане. «Если она смогла, то почему не я?»». «Это и есть теория самоопределения в действии, — заметили бы Деси и Райан. — Автономия начинается с малых шагов: даже выбор маршрута без плана активирует чувство контроля». В сумке — смена белья, блокнот и кошелёк. Ни планов, ни брони. Когда поезд тронулся, я прижалась лбом к стеклу и прошептала: «Либо я сойду с ума, либо найду себя». Первое утро там я встретила на набережной Мойки. Туман, запах дождя, шпили Петропавловки, пронзающие небо. И вдруг — озарение: этот город пережил блокаду, революции, наводнения, но остался собой. А я? Я даже не пыталась бороться. Поездка принесла мне огромное удовлетворение, так как я наконец-то почувствовала, что живу по своему сценарию, а не по навязанному. В результате поездки я осознала, что веду не свою жизнь, и приняла решение изменить её.

По возвращении из Санкт-Петербурга я сделала татуировку, что вызвало недовольство отца. Затем я сделала ещё одну и ещё одну. Заявление на увольнение я писала дрожащими руками. В графе «Причина» вывела: «Эта работа не приносит мне счастья и желаемого заработка». Начальник аптеки, глядя на бумагу, усмехнулся: «Через месяц вернёшься. Без стабильности люди не выживают». Я не спорила. Но как гаитяне, отвергшие бетон ради дерева, я выбрала гибкость вместо кажущейся надёжности.

В тот же день поехала за новой татуировкой: феникс на спину. Мой символ восстания из пепла «ты должна». День, когда я перестала быть удобной и начала быть собой. «Ритуалы перехода важны во всех культурах, — говорит Марина Гусельцева. — Для автора тату стали современным аналогом обрядов инуитов, где юноша превращается в охотника». Позже я также попробовала себя в качестве пирсера, работала в строительной компании и вела женский блог. Эти изменения помогли мне восстановить своё физическое и эмоциональное состояние.

— Ты губишь свою жизнь! — Отец ударил кулаком по столу. Фарфоровая чашка с надписью «Лучшему папе» подпрыгнула и разбилась. «Конфликт поколений — часть антропологии повседневности, — добавляет Гусельцева. — Новые „ритуалы“ (блог, тату) пугают тех, кто вырос в иной системе координат».

Он задыхался, от злости:

— Ты… тату… как животное с клеймом! Ты опозорила семью!

Его руки дрожали. Я впервые увидела в нём не тирана, а испуганного старика, который боится потери контроля или что я наделаю ошибок, загублю свою жизнь.

— Пап, — я осторожно протянула ему эскиз. — Ты же учил меня: «Главное — не сломаться». Вот я и не сломалась. «Так рождаются новые постфигуративные модели, — сказала бы Мид, — где молодые учат старших адаптироваться».

Он отшвырнул бумагу, но через неделю мама сказала: «Он подобрал тот рисунок и спрятал в стол. Я горжусь тобой, не слушай никого»

Эта книга — не история про «следуй за мечтой». Это вскрытие трупа «должен». Мы хороним «ты обязана», «так принято», «что подумают люди». Под лупой — мой личный опыт: как я, фармацевт-трудоголик, превратилась в счастливую бизнес-леди, которая живет так как ему нравиться и общается только с теми, кто действительно её поддерживает. Но это и ваша история. Потому что каждый из нас хотя бы раз спрашивал: «Чей голос звучит в моей голове, когда я делаю выбор? Мой? Или тех, кто давно забыл, что значит дышать полной грудью?

Глава 1

«Это не я, это не моя жизнь, это не мой выбор»

«Всё влияет на всё. В этой

Вселенной, когда изменяется одна вещь, меняется всё.

Отсюда и великая сила человека менять мир, изменяя себя»

(Ш. Н. Махарадж).

В пятнадцать я верила, что мир — это раскрытый глянцевый журнал, где всё возможно. Каждый четверг я бежала к киоску за новым выпуском глянцевого женского журнала — гладила пальцами фото сафари в Кении, заучивала маршруты ведущей телевизионной программы о путешествиях, чьи каблуки стучали по мостовым Рима, как кастаньеты. Помню, я даже пыталась делать собственный выпуск из вырезок из журналов и газет, спустя время они летели в мусорку. В тетрадке для химии клеила коллажи: «Мой идеальный день: интервью с кумиром», «Дизайн сайта для любимого журнала». Но родители смели мои фантазии, как крошки со стола:

— Журналисты — это алкаши в помятых рубашках. Дизайн? Да твою группу «ВКонтакте» за час сверстают! — отец тыкал вилкой в котлету, будто прокалывая мои аргументы.

— А вот фармацевт — профессия на века. Люди всегда болеть будут, — бабушка пододвигала мне тарелку борща.

Мечты я засунула в дальний карман, словно жвачку, потерявшую вкус. На выпускном, крутя в руках аттестат с золотой каёмочкой, я поймала себя на мысли: документы для колледжа фармации уже лежат в конверте с маркой «Москва». Внутри что-то ёкнуло, как будто я случайно проглотила кольцо.

Четыре года моя жизнь напоминала погоню за хвостом:

6:20 — электричка «Клин — Москва Ленинградская», где пенсионеры спорили о пенсиях, а студенты спали, прислонившись к рюкзакам.

8:30 — лекция по фармакогнозии. Преподавательница с лицом, как у совы, бубнила: «Ромашка аптечная, календула, белладонна…» За окном маячила вывеска IT-компании. «Там, наверное, дизайнеры в свитшотах пьют раф», — думала я, разрисовывая поля тетради логотипами несуществующих студий.

На третьем курсе начался адский тайм-менеджмент:

— После пар — в аптеку на Планерной, — говорила заведующая, поправляя бейдж «Ирина Петровна». — У вас же индивидуальный график, да? У вас отличные показатели по продажам.

Я улыбалась и кивала, пряча под стойкой дрожащие от усталости руки. По выходным писала за других курсовые: студенту-юристу — про коррупцию в МВД, аспирантке — про феминизм в творчестве Цветаевой. В метро, засыпая на плече незнакомца, мечтала: «Вот скоплю на съёмную квартиру — куплю диван цвета фуксии и буду работать ночами…»

Но бабушка, как цербер, охраняла мой «правильный» путь:

— Снимать квартиру?! — её голос звенел, как разбитый хрусталь. — Ты же свихнешься от соседей-наркоманов! Или забеременеешь от первого попавшегося!

Мама молчала, резала морковь соломкой. Я смотрела на её спину, согнутую над разделочной доской, и думала: «Она тоже мечтала когда-то стать массажистом? Почему не взбунтовалась и стала удобной?»

Поездка в Петербург о котом я говорила во вступлении стала щелчком — как будто кто-то выдернул вилку из розетки всей моей «правильности». На набережной Мойки, глядя на волны, которые лизали гранит, как кошки молоко, я вдруг поняла:

— Я живу не свою жизнь, это не мой сценарий.

Тот вечер я провела в хостеле, листая картинки в приложении. Они складывались в карту: вот — Африка, где я не брала интервью у шаманов, вот — Силиконовая долина, где не создавала сайты.