Ведь самое тягостное в реальном мире — это вечная необходимость быть серьезным и предусмотрительным, а Довлатов создал мир, в котором легкомыслие не карается так жестоко, как в реальности. Еще бы нам не любить этот мир и его творца!
Начинает мелькать: «дружил с нужными людьми», «провел удачную рекламную акцию», «участвовал в престижных конференциях», «влез в доверие к издателю». И, естественно-неизбежное: «Плюнул на старых друзей». Читатель, конечно, догадывается, о ком идет речь. Попов умудряется разглядеть какой-то тонкий расчет в запоях писателя
вносит Михаил Веллер, написавший роман «Ножик Сережи Довлатова».
При всей любви к гиперболизации и художественному украшению, связь с реальностью здесь явно прослеживается. Хлопоты и суета позволяли не думать о будущем.
Ленинградское КГБ старается компенсировать свою бездарность утроенной жестокостью.
Столица Австрии была перевалочным пунктом на пути в Америку для большинства эмигрантов из СССР.
18 июля Довлатова задержали и оформили на пятнадцать суток. До этого на «Радио Свобода» состоялась читка «Невидимой книги». Радиоголоса и сообщили об аресте Довлатова.
В 1976 году, незадолго до его первых публикаций в издательстве «Посев», выходит книга Юрия Мальцева «Вольная русская литература. 1955–1975». Ее автор, московский переводчик и преподаватель Юрий Владимирович Мальцев, активно участвовал в диссидентском движении.
В середине-конце 1970-х поток уезжающих из страны усилился. У каждого был вроде бы свой повод для эмиграции, но в целом можно выделить несколько причин. Первая из них — экзистенциального толка. Семидесятые — эпоха зримого благополучия, которое имело один существенный недостаток. Был хорошо понятен его предел. Каждый понимал, что ему полагается — состав набора и время получения. Последнее — не метафора. К красным дням календаря выдавались/выкупались праздничные наборы с дефицитными товарами. Наборы были разные: все зависело от статуса получателя. Например, профессору вуза полагалась банка красной икры, а доценту — только коробка со шпротами. При этом все знали состав очередного набора. В условиях рассасывания идеологической основы советского общества подобные меры поощрения вызывали невольное раздражение. Возникало чувство социальной тесноты. Запад выбирался не как антитеза миру развитого социализма, а как что-то иное, не имеющее даже политической окраски.
апомню слова Чехова — самого близкого Довлатову классика — о готовности печататься хоть на подоконнике. Есть особое писательское состояние — видеть свой текст напечатанным.
