Оглавление

Глава 1

Аргунские пленники

Аргунское ущелье Чечни содрогалось от грозного рёва и жуткого грохота реки, стремительно несущейся среди хмурых отвесных скал.

Но даже этот могучий грозный рёв заглушался заливистыми трелями трёхэтажного отборного русского мата.

Мат исходил от Мухаметдина Раимгулова, достойного представителя татарского народа.

Надрывался полковник отнюдь не от зверской зелёной тоски аль скучнейшей скуки.

В этот солнечный радостный сентябрьский день выехал он, заместитель начальника Итум-Калинского погранотряда, на комендатуру «Мешехи». Ну и меня, своего давнего друга по военно-сапёрной службе в Туркмении, прихватил.

— Чё тебе в отряде скучать? Прошвырнёмся по Аргунскому ущелью! Фоторепортаж сделаешь для своей газеты. Вернёмся к ужину! — резонно заметил полковник, отыскав меня в штабной палатке.

И пояснил, что погранкомендатуре «Мешехи» нужен бензин.

Вот и сопроводим туда бензовоз, попутно решив другие не менее срочные задачи.

— Михалыч! Мы что, без оружия едем? — удивлённо вопросил я, залезая в грязно-зелёный старый «Уазик».

— Впереди БэТэР пойдёт. Это раз! Крупнокалиберный пулемёт! Кроме того, автоматы — у водителя бензовоза, у старшего машины лейтенанта Потапова, у прапорщика Кончакова. Зачем нам, татарам, автоматы? — улыбнулся полковник.

Скрипя тормозами, мы спустились по извилистому горному серпантину с горы, на которой базировался погранотряд.

И лихо, с ветерком, долетели до Мешехи.

Всё время поглядывая на яркое радостное солнце, стремительно падающее на ослепительные ледяные вершины гор, полковник быстро завершил комендатурские дела.

Пустой уже бензовоз ожидал нас. И мы рванули в обратный путь. Быстро рванули.

— Через полчаса будет совсем темно! Надо спешить! — тревожно повторял полковник, поглядывая на кроваво-красный отблеск заката.

Однако мчались мы недолго.

Через десять минут наш «Уазик» чихнул и потерял сознание.

Солдат-водитель открыл капот, что-то подёргал, поплевал.

И мотор, громогласно стреляя чёрными выхлопами и надрывно ревя, затарахтел.

Но! Через десять минут хода «Уаз» опять чихнул. И отключился.

Худенький наш солдатик стремительно выпрыгнул и, подгоняемый пока ещё одноэтажным русско-татарским матом, быстро устранил неисправность.

Через пять минут — опять двадцать пять! Опять тормоз!

Вот тут-то мой друг Раимгулов и огласил грозно ревущее Аргунское ущелье трёхэтажным лающим заливистым матом.

— Михалыч! Ты просто гений русского мата! — восхищённо констатировал я, поглядывая на небольшую худенькую фигуру сапёра. — Даже генерала Золотухина переплюнул!

Как не вспомнить было иссиня-чёрную волшебную первоянварскую ночь 2000 года?

Мы, возглавляемые генералом Золотухиным, пошли поздравить армейцев-десантников с Новым годом.

Расположились наши коллеги совсем рядом, внутри пещеры у места впадения речки Мешехи в грозно ревущий Аргун.

Дабы не попасть под огонь сонной десантуры, начальник разведки погранотряда созвонился, договорился о нашем визите.

Но!

Что-то где-то не дошло.

И на чёрной тропе нашу мирную дедморозовскую новогоднюю депутацию встретил лязг передёргиваемого затвора и премерзкий грозный резкий окрик:

— Стой, бл..дь! Пароль, бл..дь!

Пароля мы, бл..дь, естественно, не знали.

Тут-то и спас наши дурные головы его Величество русский мат.

Генерал наш, похоже, превзошёл самого себя.

Великолепный виртуозный трёхэтажный мат заглушил ревущую грозную реку.

И заменил нам пароль. И оставил в живых.

Но сейчас пароль от нас никто вроде не требовал.

Хотя нет!

Пароль требовала сама жестокая правда жизни прифронтового сурового чеченского ущелья.

Темнота ведь, как известно, лучший друг боевика. А ему, бородатому боевику, потребуется пароль!

Чтобы не смущать лесных бородачей, полковник принял единственно верное решение: буксировать дряхлый «Уазик», подцепив к БэТэРу.

Но! Старый пустозвонный бронетранспортёр покрутился туда-сюда, и… тоже сдох.

Конкретно, бл..дь, сдох!

Механик-водитель высунул удивлённую морду лица из люка:

— Рычаг переключения передач отвалился!

— Твою мать! — завёлся мой полковник.

Выматерившись и переведя дух, он пояснил, что формировали новый Итум-Калинский отряд все пограничные отряды страны. И сбрасывали, естественно, всё самое негодное и ржавое.

Эти вот косяки и выплыли сегодня, угрожая самой нашей жизни.

— Товарищ полковник! Садитесь в бензовоз! А мы сверху, на бочке поедем! — высунулся из окна машины лейтенант Потапов.

Раимгулов задумчиво оглянулся на «Зил-стотридцатый» и решил:

— Ладно! Едем до комендатуры «Бечик». Пришлём подмогу!

Но!

«Ладно» оказалось совсем неладно.

Слова полковника утонули в грохоте мощного разрыва.

На месте бензовоза вырос огромный ярко-красный столб огня.

Следом рванул и загорелся БТР.

Взрывной волной меня швырнуло на огромный валун у дороги.

Теряя сознание, я заметил, как огненные разноцветные трассёры потянулись в нашу сторону.

— Аллаху Акбар! — как сквозь вату слышалось мне.

«Автоматы надо было брать!» — вяло подсказал мозг. -«Писец пришёл!»

Но писец почему-то не пришёл.

Видимо, там, на далёком Тихом Дону, моя старенькая мама усердно молилась о грешной сыновней душе.

И материнская молитва дошла до адресата!

Сквозь плотную вату глухоты я слышал, как подъехала машина. Чувствовал, как грузили меня, трясли на ухабах.

Слышал, как машина останавливалась и гортанные голоса приветствовали солдат.

«Блокпост!» — подсказывал мой разум. Но двигаться я не мог.

Пока мы тряслись на ухабах горной дороги, мозг повторял и повторял туркменскую поговорку:

«Аджал этмесе, оёлюм ёк!» Как это по-русски? Никак не вспомню! Ага, вот! Раньше смерти не умирают!»

Путь наш завершился в каком-то дворе, обнесённом высоким кирпичным дувалом-забором.

— Руки ему завяжи! — заметили моё пробуждение похитители. — На подвал! И второго туда!

«На подвале» нас привязали к столбу и обыскали.

— Посмотри зелёную книжку! — скрипя зубами от боли, посоветовал я бородачу. — Это удостоверение. Медаль Туркменбаши.

— И чё? — раскрыл он документ.

— Вахида Аргунского знаете?

— Знаю. И чё?

— Ваша (брат) он мне. У нас вошалла (братство)! — с трудом припоминая чеченские слова, пояснил я. — Скажи Вахиду, что я — Петр Туркестан.

Раимгулов, слушая мою сбивчивую речь, удивлённо морщил окровавленный лоб.

Видимо, заподозрил меня в предательстве.

Помнил ведь, как в февральском бою у развалин Омечу попал я в плен. А когда вернулся, моё гнилое москальское командование потребовало возбудить сразу несколько уголовных дел «за переход на сторону врага» да всякую такую же нелепую хрень.

Друг мой, как и другие офицеры отряда, не верили в хрень.

А тут я лично подтверждаю знакомство с главарём боевиков!

Однако знакомство это нас и спасло.

Через полчаса нас развязали.

Извинившись за неудобства, препроводили наверх, в светлые хоромы. И торжественно усадили за гостеприимный дастархан.

Мой друг Вахид, высокий широкоплечий бородатый чеченец, разводил руками:

— Извини, брат! Ошибка вышла! Поступили данные, что приехал полковник из Москвы. Представитель Консорциума «Граница». Они ведь воры! Украли из склепа на Тусхарое доспехи нашего рыцаря Амри Бока. Вот и предложили мои братья захватить полковника. И обменять на доспехи. А вместо полковника — ты, мятежный корреспондент!

— Эт точно! Толку от меня — ноль. Предводитель «Границы» полковник Калинкин жутко меня ненавидит. Нечего, говорит, писать о ворах и жуликах, привлекать к московской конторе внимание. Сиди, говорит, в своём корпункте в Старгополе, да сочиняй статьи о героических буднях пограничников.

Вахид вдруг улыбнулся той детской наивной улыбкой, которой удивлял нас во время совместной учёбы в интернате:

— Подарок мой пригодился?

— Эфки? Гранаты? — спросил я, искоса поглядывая на полковника Раимгулова. — Пригодились! Если не жизнь, то свободу точно спасли! Спасибо, брат!

Граната, подаренная Вахидом в феврале 2000-го, здорово меня выручила тёмной ночью. Конкретную мне «подставу» состряпали, с трупом прапорщика Гуденко.

У входа в старгопольскую нашу общагу я споткнулся о его хладное тело. И даже успел проверить пульс. И тут — крики:

— Стоять, руки за голову»

Только и спасла эфка, брошенная в омоновский «Уаз» -буханку. Под шумок я и скрылся.

Вахиду подробности эти рассказывать я не стал, дабы не смущать моего друга Раимгулова. Он и так с подозрением косился на меня.

Не стал я рассказывать, как подарочные гранаты чуть не подвели меня под уголовку. Точнее, не сами эФки, а мой дурной язык.

Тогда, возвращаясь из Чечни через Владикавказ и Минводы, я наивно держал гранаты Вахида в карманах.

Глухой ночью автобус остановился в Минводах, и все, кто не спал, вышли покурить.

Тут-то и подошёл мент. Оглядев мою военную форму, грубо вопросил:

— Оружие-боеприпасы везёте?

— Ага! Полная сумка гранат! — ответил я злым спросонья голосом.

«Что я ляпнул!» — мгновенно проснулся я, вспомнив о гранатах в карманах бушлата.

На моё счастье, мент оказался обидчивым и незлобивым. Пробурчав что-то невнятное, он решил не дразнить спящих людей.

Так что спасло меня только чудо.

Вахид, заметив подозрительный взгляд Раимгулова, дружески похлопал меня по плечу:

— Петро — мой брат! Вместе учились в Волгограде, в интернате. Так что не подозревай его. Честный парень!

— Эт точно, честный! — вздохнул я печально. — Потому ни квартиры нет, ни денег. Шеф мой Калинкин отказывается давать жильё, хотя это его обязанность. Как командира. Пришлось мне в суд подавать.

Вахид улыбнулся:

— И квартиру сразу дали?

— Ага! Догнали, и ещё раз дали. Судья Московского военного суда полковник Павлёнок ехидно спросил: «Это иск у Вас? Или исковое заявление?» Я наивно ответил, что ничего не понимаю в терминах, поэтому адвокат всё составлял. Павлёнок-собака опять пристаёт. Мол, угадай с первого раза. Ну, говорю, пусть будет иск. Павлёнок обрадовался: «Ага! Не угадали! У Вас не иск, а заявление. Поэтому возвращаем без рассмотрения».

Вахид лукаво усмехнулся:

— Ты захвати в плен Калинкина, да вместо выкупа запроси квартиру! Или нет у него квартир?

— Как же! Нет! Консорциум по всей России строит многоквартирные дома. Целый завод железобетонных изделий на них работает в Москве. Даже сюда, в Аргунское ущелье, присылает свои бронеколпаки. Поездом тащит до Грозного, а затем фурами — сюда. По всему периметру погранотряда на Тусхарое установили. Сделаны колпаки по ультрасовременной нанотехнологии! Поэтому цена вышла космическая, будто колпаки — из чистого золота!

— Чего? Какие нанотехнологии? Какое золото! — удивился Вахид. — Колпаки эти делали на старом разваленном эРБэУ (растворо-бетонном узле) Итум-Калы! Там же плели заборы из ивовых прутьев. Назвали донскими казачьими плетнями.

Да уж! Казачьи, с Дона-батюшки!

Видел я накладные-бумаги на эти кривые плетни. Цена, с учётом «доставки с Тихого Дона», запредельная.

Золотые плетни, золотые бронеколпаки!

Много золотишка намыл полковник Калинкин в мутной воде дикого Аргуна, много.

Однако самого этого пухлого нежного полковника изловить в ущелье почти невозможно.

В отличие от нас, безденежных офицеров, его толстая морда никогда не передвигается автотранспортом. Только вертолётами, только с надёжной охраной.

«Вахид, наверное, выловил бы моего любимого шефа да потряс на предмет золотишка» — вздохнул я, поглядывая на стену комнаты.

— Что, рисунок понравился? — спросил Вахид.

Сфокусировав взгляд на небольшой картинке с изображением горской сакли, я спросил:

— А что это?

— Окраина Итум-Кале. Старинный рисунок, 1840 года.

— Странно! Неужели чеченцы тогда рисовали?

— Брат! Это же Лермонтов рисовал! Ты что, не знаешь?

Смутившись, я что-то пробурчал. А Вахид попросил хозяина дома, крепкого рыжебородого парня, принести ксеру рисунка.

Когда хозяин вернулся с копией, я уставился на большую пластиковую кобуру пистолета, закреплённую на его поясе:

«Автоматический пистолет Стечкина! Откуда?»

Заметив мой взгляд, Вахид мрачно усмехнулся:

— Трофейный! 21 февраля наши «хлопнули» в ущелье Мартан-Чу целый взвод спецназа!

Видя, что настроение моё совсем испортилось, он постучал по наручным часам на своей огромной лапе:

— Сейчас — почти час ночи. Давай так. Отвезём вас поближе к блокпосту. Скажете, что удалось скрыться от погони. Остальные погибли. Извини, брат! Война есть война!

глава 2

Спецназ. Чёрный день календаря

— Поздравляем, сержант! — первые слова, которые услышал Антон, очнувшись в госпитальной палате.

— С чем? — разлепил он спёкшиеся губы и попытался сфокусировать левый глаз на расплывающейся белой фигуре доктора. — С чем поздравляем?

Пересилив боль, контрактник дотронулся до головы, забинтованной вместе со вторым глазом.

— С днём рождения! Сегодня — 23 Февраля!

— Так это. Ну! — замялся сержант. — Так День защитника это! А я летом родился!

— В этом году, 2000-м, у тебя второй день рождения! — улыбнулся доктор. — Ладно, Филиппов, не разговаривай. Береги силы.

— Глаз живой? — потрогал повязку Антон.

— Живой-живой! Только нос твой придётся лепить заново. Срезало как бритвой! Да не волнуйся, новый слепим. Лучше прежнего!

Антон закрыл глаз и попытался вспомнить, как он здесь оказался, в тепле и безопасности. Ведь целую неделю их группы 700-го отдельного отряда специального назначения шли по кручам чеченских гор, прикрывая пехоту.

Три группы спецназа были усилены пехотными арткорректировщиками и сапёрами. Всего — 35 «штыков».

Далеко внизу, в ущелье Мартан-Чу Шатойского района, буксовала в грязи и рычала бронетехника 15-го мотострелкового полка.

Полк шёл к селу Харсеной, а спецназ прикрывал движение сверху.

Спецназовцы шли чрезвычайно медленно, по пояс утопая в глубоком рыхлом снегу и ночуя без «спальников» прямо мёрзлой земле.

Появились простуды и даже обморожения.

На восьмые сутки тяжелейшего изнуряющего марша по заснеженным горам — долгожданный приказ:

— Сосредоточиться в районе села Харсеной. Ночёвка. Утром 21 февраля заменят мотострелки. А вам спасибо! И — домой, в родной Псков!

Всё, штыки — в землю!

Командиры, и сами измотанные донельзя, тоже ночевавшие на голой мёрзлой земле, решили «не напрягать» бойцов перед возвращением домой. Приказа на выставление боевого охранения и оборудования позиций к обороне они не отдали.

Да какое тут охранение, когда вылит мокрый мерзкий снег, а мороз так норовит усыпить навеки!

Но тихое морозное солнечное утро 21 февраля приободрило и навеяло прелестное пушкинское:

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит!

Вусмерть замёрзшие бойцы развели костры и, сложив автоматы в пирамиды, уселись прогреваться.

Через десять минут от бушлатов уже валил пар, а долгожданное тепло разливалось по телу. Блаженство!

Поглядывая на бойцов, прикрывших глаза, капитан Калинин шутливо сказал:

— Пора, красавица, проснись!

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроре!

И напомнил, что очень скоро — замена. И, как следствие, встреча с родной северной Авророй.

— Филиппов! Рация работает? Или батареи «сдохли»? — обратился ко мне старший лейтенант Самойлов.

— Скоро «сдохнет»! Но хватит до нашей замены. — пояснил я, включая рацию.

— Сообщи, у нас всё нормально. Рацию отключаем, батареи почти «сдохли»! Включимся только в самом крайнем случае.

Посмотрев на часы, старлей добавил:

— А чего может случиться? Через пару часов — замена!

Однако судьба наша уже висела на волоске!

Прямо посреди нашего походного бивуака разорвалась одна граната, затем — другая! Над головами засвистели пули.

Били очень точно, сверху, сразу с двух сторон.

Огненные нити пулемётных трассёров мгновенно пришили к снежному покрывалу сразу десяток бойцов. Они не успели дотянуться до автоматов, стоящих в пирамидах.

А добивали спецназовцев гранаты, рвущиеся рядом.

«Вот она, расслабуха! И цена за неё!» — мелькнула скорбная мысль, когда я наблюдал, как пулемётная очередь прошивает мою радиостанцию. Парочка метров до неё, а уже поздно! И автомат мой — там же, в пирамиде!

Мы лежали около дерева, высматривая нападающих.

Заметив чёрные фигуры, я бросил гранату, затем — вторую.

И — всё, я — безоружен! Бери меня тёпленьким!

Боевики приближались быстро, но осторожно, чтобы не попасть под огонь выживших спецназовцев.

«Ага! Пулемёт работает! Живы наши! Второй работает!» — радостно думал я, слыша пулемётные злые очереди.

Рядом, у ствола берёзы, отстреливался из пистолета Стечкина наш командир, Самойлов.

— Русский Ванька, сдавайся! — услышали мы гортанный злобный крик. — Ванька! Сдавайся!

Пулемётчик, лежащий невдалеке от нас, не выдержал и встал во весь рост. Направив ствол в сторону врага, он крикнул:

— Сдавайся? Щас покажу, сдавайся!

И тут же рухнул, как подкошенный. Пулемётная вражеская очередь прошила его насквозь.

Сразу же рядом с нами рванула граната.

— Нога! — крикнул я, почувствовав резкую боль.

— Ранило? — выкрикнул мой друг, Витёк, лежащий совсем рядом. — И меня ранило! Ничё, продержимся!

Хотел он ещё что-то добавить. Но разрыв гранаты заглушил его голос. В руку мою впились злые осколки.

— Витёк, живой? — крикнул я, пытаясь сделать себе перевязку.

А в ответ — тишина!

Быстро оглянулся.

Друг корчился на снегу, хрипел, обливаясь кровью.

«Ранение в горло!» — сообразил я.

И тут — разрыв гранаты. Прямо перед носом!

Кровь хлынула, как из брандспойта. Пытаясь заткнуть рану, я уткнулся лицом в рукав бушлата. И на мгновенье потерял сознание.

Когда очнулся, почувствовал сильнейшую слабость и полнейшее безразличие к своей судьбе.

Бой стих. Вместо автоматных очередей слышалась речь на ломаном русском.

Невдалеке детский голос радостно сообщил:

— «Стечкин»! Автоматический! Я нашёл!

— Стреляй! Добивай солдат! — ответили ему грубо.

И тут же послышались частые хлопки пистолетных выстрелов.

Открыл я слипшийся от крови глаз. Вижу — сапог рядом с моей окровавленной головой.

«Всё! Пристрелит!» — понял я, закрывая глаз.

Выстрел, ещё один!

Хрипы, слышные неподалёку, прекратились.

«Витька убили!» — пришла грустная догадка. — Сейчас моя очередь!»

Однако боевик почему-то медлил.

Видимо, он отвлёкся на Витька, когда я открывал глаз. А сейчас, глядя на моё окровавленное лицо, посчитал меня мёртвым.

Хмыкнув, боевик приподнял мою руку и снял часы:

— Дешёвка!

В моё ухо впились грубые пальцы и приподняли голову.

«Щас ухо отрежет!» — понял я. — Как бы выдержать, не крикнуть! Если поймёт, что я живой, сразу застрелит!

Приготовился я к мучительной смерти.

Но услышал брезгливое:

— Цепочки нет! Нищий!

Спас меня православный крестик, подаренный мамой, спас!

Именно она убедила меня, что никакой цепочки, ни серебряной, ни тем паче золотой, не надо! Обычная нить, и всё!

Спасает ведь не золото, а крест!

Голова моя, отпущенная чёрными пальцами, шлёпнулась на снег.

Боевик сделал пару шагов в сторону. Сразу — выстрелы из «Стечкина».

Похоже, добили командира нашего, Самойлова!

Затем — опять одиночные выстрелы. И — гранатный разрыв.

Бой длился недолго, не более получаса. Добивали и собирали оружие минут пятнадцать. И всё смолкло.

Но посмотреть и тем более встать я не мог. Сил вообще не было. Голова кружилась, как будто я катался на карусели. Тошнило сильно.

Так и лежал пару часов, пока не пришло подкрепление.

Мой тихий стон сразу привлёк внимание:

— Второй живой! Один контужен, внизу лежит.

Сообразив, что это наши, я заорал благим матом, почувствовав страшную боль.

— Промедол ему, быстро! — услышал я приказ.

— Сколько погибло? — через силу спросил я санинструктора, делавшего перевязку.

— Из 35 человек выжило только двое! — вздохнул он. — Тебе повезло! Нос срезало осколком, кровищи натекло. Вот и приняли тебя за убитого!

Теряя сознание после двойной дозы обезболивающего, я успел прошептать:

— Мама! Твоя нить от крестика меня спасла!

глава 3

Вызывай огонь на себя!

Слушая раненого и чудом оставшегося в живых спецназовца, я вспоминал рассказ моего деда-фронтовика.

Вот этот рассказ:

Февраль 1943 года выдался на заснеженном Доне страшно холодным. Злая вьюга заметала и заметала наши траншеи, отрытые на левом, низинном берегу великой реки.

На обрывах противоположной стороны виднелись домишки Ростова-на-Дону.

Фашисты прекрасно подготовились к нашему штурму.

Внизу, под самым обрывом — линии немецких траншей. В толстый лёд реки вмонтированы пехотные мины и всякие хитрые приспособы.

— Внимательно смотри, ротный! — указывал на приспособы комбат майор Мишин, стоя в траншее с биноклем в руках. — Запоминай! Ночью твоя рота на штурм пойдёт.

В предвечерних студёных зимних сумерках чётко просматривались линии траншей фашистов, сизый дымок костра.

«Странно!» — думал я, протирая стёкла бинокля. — «Поговаривали ведь, что штурм начнётся в конце феврале. Войск-то пока маловато у нас. Колонна техники только вчера прибыла. Солдаты не успели блиндажи сработать. Одни только траншеи. Лишь демаскируют наше расположение своими кострами да дымом полевых кухонь».

— Сегодня ведь 7 февраля! — опустил я бинокль. — Слух был, в конце месяца начинаем!

— Слухи-слухи! Одна бабка сказала! — незлобно проворчал комбат. — Ты давай внимательно смотри, где на льду мины установлены. Чтоб в темноте не нарваться!

— А что, сапёры не пойдут снимать?

— Они на правом фланге все. Не успеют! — отрезал майор. — Твой выход — в час тридцать. Понял? Маскхалаты не надевать!

— Как не надевать? На белом снегу будем как в тире! Враз расстреляют!

— Не брать маскхалаты! Это приказ! У вас — особая задача. Слева — справа пойдут другие подразделения. Вы пойдёте в лоб. Понял? Главное — побольше шума. Орать и стрелять. Патронов не жалеть!

— Без артподготовки? — удивился я.

— Будет тебе артподготовка. Но небольшая. Подавят немцев, засевших в траншее под обрывом. Чтоб легче брать тебе было.

— Так нас сверху перестреляют как курей!

— Старлей! Много вопросов! — разозлился майор. — Повторяю ещё раз. Справа-слева пойдут другие роты. Немцу будет не до вас. Так что слушай и выполняй!

— Так точно выполнять! — вздохнул я.

Комбат злобно сверкнул глазами, отстранившись от бинокля. И продолжил:

— Следом за вами на лёд будут пущены плоты. Видел в камышах? Сапёры готовят.

— С личным составом? Но потопят же сразу!

— Не потопят. Плоты будут пустые. Следом полетят всякие чурки, изображающие пехоту. Понял?

— Не понял!

Комбат опустил бинокль и как-то виновато посмотрел на меня:

— Петро! Тактика такая! Понимаешь? Ежу понятно, что в лоб штурмовать — смерти подобно. Надо быть дураком, чтоб так штурмовать! Поэтому твоя рота создаёт только видимость наступления. Понял? Основные силы пойдут в другом месте.

«А мы что, дураки? Мы-то зачем попрём в лоб? Чтоб постреляли всех, как куропаток?» — мелькнула у меня крамольная мысль.

Комбат ещё раз тяжко вздохнул и выдавил:

— Твоя задача — вызвать огонь противника на себя! И всё! Больше — никаких задач. Главное тебе — преодолеть Дон и захватить нижние траншеи. Сиди там и отстреливайся. Главное для тебя — выжить. Усёк?

— Усёк! — отрапортовал я.

И холодок пробежал по моей спине. Ежу ведь понятно, что выжить на льду реки, под мощнейшим артобстрелом, невозможно. Кого осколки снарядов не достанут, утопнет в ледяной чёрной воде!

Вспомнилось мне странные, непонятные с первого взгляда, приготовления.

Выше по течению Дона танкисты 2-й отдельной танковой бригады подполковника Кричмана трое суток поливали лёд водой, наращивая его слой. Причём вмораживали доски и даже брёвна.

Зачем?

На вопросы хитрые танкисты не отвечали.

Лишь смеялись и предлагали приносить коньки. Мол, зальют каток да пригласят фрицев на хоккей.

Посмотрев на комбата, я не удержался от вопроса:

— Зачем танкисты лёд укрепляли? Танки пойдут?

— Молодец! Догадался! — похвалил майор. — Где им ещё идти? Мосты через Дон взорваны. А Кричман, хитрый еврей, сообразил о ледяной переправе!

Возвращаясь в траншею своей роты, я спотыкался в темноте о мёрзлые кочки и матюкался. Понимал, что солдаты пойдут на верную смерть. Кого не подстрелят немцы, тот неминуемо утонет в ледяных водах Дона-батюшки.

Но что прикажете делать, ежли приказ такой поступил?

Кстати, утром тоже приказ был идиотский. Смертельно идиотский.

Утром пригласили нас в штаб. Ничего необычного.

Но! Вместо привычного блиндажа все построились на заснеженном бело-чёрное поле возле траншей.

К столбу, вкопанному в землю, присобачили большую топографическую карту. Вокруг уже стояли, толкаясь для сугрева, офицеры батальона и приданных подразделений.

Комбат вышел чуть позже.

Картинно, как на учениях, начал было майор тыкать длинной указкой в трепещущую на ледяном ветру карту, но… Противоположный берег Дона окрасился вспышками выстрелов немецких орудий.

— Твою мать! — только и слышалось из нашей шеренги, когда мощные разрывы снарядов начали рвать заснеженную землю совсем рядом. Комья мёрзлой земли, перемешанной с колючим злым льдом и снегом, нещадно осыпали наши беззащитные головушки.

— Стоять, твою мать! Трусы, бл..дь! — орал комбат, продолжая тыкать указкой в пробитую осколками карту.

Офицеры наши, конечно, стояли, повинуясь приказу.

Но слушать ничего не могли.

Какое там слушать, если в любую секунду разнесёт тебя к ё..й матери! На куски разнесёт!

Сразу вспомнилась мне страшная кровавая мясорубка весны 1942 года подо Ржевом, когда приходилось наступать «в лоб», прямо на пулемёты немцев. Наступать по трупным полям, заваленным телами погибших наших солдат. Трупы эти, гниющие и зловонные, лежали в несколько слоёв.

— Ложись, твою мать! — сильный удар повалил меня на снег, вытряхнув тяжёлые воспоминания о Ржеве.

Краем глаза я успел заметить, как секундой ранее капитан-артиллерист молча рухнул на землю, заливая кровью снег. Голова его, срезанная как бритвой, катилась по земле.

— Довыёб..сь, бл..дь! — шипел лейтенант-связист, ударивший меня.

Комбат, видимо, специально устроил картинное совещание, чтобы намекнуть немцам на готовящийся сегодня штурм. Чтобы понял противник направление главного нашего удара.

А теперь комбат подтвердил мне направление главного удара. И на самом острие должны быть мы!

— Нарушишь приказ — пойдёшь под трибунал! — наставительно, по-отечески предупредил меня майор и отправил готовить роту к штурму.

«Но как же мины?» — раздумывал я, спотыкаясь в кромешной темноте о мёрзлые кочки. — «На реке, на минном поле, поляжет вся моя рота! Вся поляжет!»

И вдруг, развернувшись, помчался в расположение сапёров.

Солдаты, подсвечивая фонарями, тюкали топорами, готовя плоты для «липовой» переправы.

— Выручай, брат! — подскочил я к давнему знакомому, командиру сапёрной роты капитану Иващенко. — Дай пару солдат для разминирования!

Выслушав меня, капитан задумался:

— Под расстрел меня подводишь! Не было приказа!

Однако тут же похлопал меня по плечу:

— Ладно! Скажу, что лёд проверяли, выдержит ли наши плоты.

И вскоре белые маскхалаты сапёров исчезли в белом мглистом ледяном рисунке Дона.

Осветительные ракеты, запускаемые немцами, не обнаруживали бойцов. Фашистские пулемёты татакали нехотя, не видя сапёров.

Минуты бежали медленно-томительно.

Поглядывая на часы, я начинал злиться:

«Зря втянул друга в это дело! Не успеют разминировать!»

Но сапёры успели!

Вернулись они, подгоняемые грозным рёвом начавшейся артподготовки. Сержант, вытирая руки о маскхалат, показал мне ориентиры:

— Видите на берегу разбитое дерево? Идите прямо на него. Там -первый проход. Второй — насупротив ихнего блиндажа.

И через несколько минут мы, подбадриваемые музыкой бога войны, выскочили на скользкий лёд.

Добежав до середины реки, я заорал:

— Огонь! Ур-р-ра! Вперёд, ребята!

Вперёд-то вперёд, но!

Ожившая немецкая траншея начала поливать нас пулемётным огнём. А сверху, с недобитых позиций артиллерии, лёд начали крушить снаряды и мины. Река за нашими спинами будто встала на дыбы, поднятая мощными гулкими разрывами.

Мысль у всех была только одна, придающая сил и заставляющая мчаться как на пожар:

«Успеть до берега! Не то утопят нас фрицы!»

Успели мы, успели!

Дон за нашими спинами превратился в сплошное крошево льда и огрызков плотов, пущенных сапёрами.

Но мы уже были в траншее. И, дико матершинно ревя, расстреливали автоматчиков.

Через несколько минут и траншея, и блиндаж были нашими!

Теперь можно вздохнуть и посчитать наши потери.

Но как это сделать, когда сама темнота содрогается от мощных разрывов и смертельного рёва?

Пытаясь рассмотреть в красных огненных сполохах линию траншей, я чуть приподнялся и выкрикнул фамилию своего помкомвзвода:

— Чабаненко! Живой?

А в ответ — тишина! И сразу — сильнейший удар по голове. Яркая вспышка, похоронный звон и… тишина!

— Ну давай, открывай глаза! — привёл меня в чувство усталый голос.

Голова жутко болела и кружилась, всё тело будто онемело, сильная тошнота мешала думать.

Еле-еле приоткрыв глаза, я увидел палатку и людей в белых грязных халатах.

— Где я? Где рота? — прошептал я.

— Лежи молча! В госпитале ты. А роты твоей нет! — отрезал недовольный голос. — Твой солдат один остался. Он и переправил тебя через реку.

глава 4

Охота за «боевыми»

(статья в газете «Ставропольские губернские ведомости)

Служба в Чечне тяжела и опасна.

Зачастую, защищая Родину, солдаты и офицеры теряли в горах не только здоровье, но и жизнь.

Родина ценит самоотверженный ратный подвиг своих сынов, награждая медалями и выплачивая так называемые «боевые».

Между тем известно, что ребята, отслужив в Чечне и сдав свои автоматы и пулемёты, становятся беззащитными жертвами мафиозной паутины, плотно опутавшей и перекрывшей им все пути домой.

Бандитский «гоп-стоп» начинается для них прямо на военном аэродроме под Владикавказом, куда ошалевших от многомесячнной «блиндажно-окопной» жизни, крупных денег и предвкушения прелестей цивилизации военнослужащих доставляют «борты».

На раскисшем от вечной грязи взлётном поле аэродрома «Гизель» уже стоят доброжелательные услужливые частники-извозчики:

— Камандыр! Паехалы на Владыкавказ! Савсем недорого вазму!

Надо отдать должное, отвозят они действительно «с ветерком» — кого в гостиницу, кого на автовокзал.

Упрекнуть их действительно не в чем.

У водителя работа простая — доставить клиента по назначению.

А то, что из гостиничных номеров потом исчезают крупные суммы «боевых», это не их вина. Это — совсем другая история.

Впрочем, офицеры и прапорщики никогда не предъявляют претензий администрации, спеша на автобус или самолёт.

Эта вот ненужная спешка зачастую и губит их.

А ежли парень ещё и пивка выпил, даже чуток, комплекс вины ему обязательно «впарят», не сомневайтесь:

— Пройдём в отделение милиции! Протокол составим, ты — в нетрезвом состоянии. Не хочешь? Тогда сумку твою досмотрим, найдём гранату иль наркоту!

Парень, не готовый к такому «наезду» со стороны носящих, как и он, погоны, но называющих себя сотрудниками милиции, теряется. И откупается тысчонкой рублей.

Такую минимальную таксу называют вымогатели.

Причём доводы они приводят очень-очень веские:

— Вы там по 900 рублей в сутки зашибаете, а нам здесь зарплату не платят. Детям подарок купить не на что!

Очень веский аргумент!

Только вопрос: почему рэкетиры эти не бросят свою постылую нищенскую ментовскую службу да не отправятся в смертельно опасные горы Чечни?

Где их мужская гордость, решительность и смелость настоящего джигита?

Это ж по-шакальи: шайкой, да в темноте, окружать безоружного человека и вымогать у него деньги!

Но однажды напоролись они на настоящего джигита — помощника начальника Итум-Калинского погранотряда по правовой работе капитана 3 ранга Ахмедкерима Агаева:

— Вечером около владикавказского автовокзала меня догнал вроде как сотрудник милиции. Был он без опознавательных знаков. И потребовал показать удостоверение.

В ответ я предложил посмотреть его документы.

Было темно, и я ничего не разобрал.

Достал и свои «корочки». Думал, на этом всё и закончится.

Но мент приказал:

— Вещи к досмотру!

— Вы кто такой? — отвечаю. — Я военный человек, и права свои хорошо знаю. Предъявите ещё раз своё удостоверение!

Неизвестный отказался и предложил отойти в сторонку:

— Есть такой указ эМВэДэ Осетии — задерживать и шмонать всех офицеров из Чечни.

На вопрос пограничника, что за указ такой, какой его номер и дата, вразумительного ответа не последовало.

Вместо ответа подоспело подкрепление в виде одетых в полумилицейскую форму «крутых», которые с ходу начали психологическую обработку потенциальной жертвы.

Но решительность и бесстрашие офицера заставили рэкетиров убраться восвояси.

На следующий день Ахмедкерим обратился в МВД Северной Осетии, где ему оказали немедленное содействие и помощь в обнаружении ночных «махаонов».

Собрали весь личный состав подразделения патрульно-постовой службы.

Но пограничник не отыскал среди них вчерашних «крутых».

Как ему подсказали, скорее всего то были «шабашники» из сельской милиции, решившие блеском погон зашибить халявную таньгу.

К сожалению, так благополучно (относительно, конечно) завершаются далеко — далеко не все инциденты на улицах и дорогах республики.

И простой «шмон» офицеров, без выплаты ими «откупных» (или выплаты совсем небольшой суммы) — это всерьёз никого уже не обижает.

Досматривали вещи даже врио начальника Итум-Калинского погранотряда полковника Николая Фархутдинова!

Может, это всё и мелочи. Но!

Одного офицера так тщательно обыскивали, что в конце концов обнаружили умело спрятанные от грабителей сто тысяч (!) рублей.

И в процессе обыска вся эта огромная сумма бесследно исчезла!

— Во Владикавказе действует отлаженная сеть грабителей и воров! — рассказал мне один из потерпевших, просивших не называть его фамилии. — Сеть включает таксистов, наблюдателей, боевиков и лиц, отвечающих за надёжную ментовскую «крышу». Причём наводчики работают чётко. «Пасут» нашего брата постоянно, от самого аэродрома. Поэтому и моментально исчезают крупные суммы из гостиничных номеров. Я не беру в счёт военных, польстившихся на проституток и поутру имеющих ноль копеек.

Надо признать, грабители и рэкетиры — опытные психологи, вмиг распознающие особенности характера потенциальной жертвы. И умело использующие любую слабинку или отрицательный фактор, воздействующий на человека.

И военнослужащий, умный, критично мыслящий, смело действующий в боевой обстановке, вдруг оказывается как бы оглушенный цивилизацией.

Так было с лейтенантом Корнеевым, когда 8 января он срочно вылетел из Итум-Калинского погранотряда. Телеграмма была тревожна: «Мать больна!»

Понимая, что большие деньги в дороге опасны, он вполне логично решил сдать свои «боевые» в Сбербанк Владикавказа.

Таксист лихо подкатил к дверям финансового учреждения. Закрытым дверям. Вах! Новогодние праздники!

Таксист улыбнулся и предложил выход: за 2 тысячи рублей отвезти в МинВоды, в аэропорт.

Именно туда и хотел ехать офицер, чтобы побыстрее добраться до дома, навестить больную маму.

Рассудив, что автобусом будет намного дешевле и безопаснее, лейтенант заехал на том же такси в авиакассы и купил билет (на утро следующего дня).

И вот он, владикавказский автовокзал.

Вот и знаменитая милиция: один в бушлате и вязаной шапочке, второй — в «гражданке»:

— Пройдём в опорный пункт на досмотр личных вещей!

— Не имеете права без понятых и военных!

Схватив сумки пограничника, неизвестные «менты» затащили их в комнатушку. И принялись за дело.

Не забыли и «нательный» досмотр офицера.

Зашедший помочь им некий «сотрудник» в бушлате с погонами рядового, крупногабаритный и очень наглый, не сдерживал эмоций:

— Как грабил я погранцов, так и буду грабить! Литёха! А это чё?

— Аптечка!

— Аптечка? Щас там наркота появится! И патроны найдём! Как попадёшь в нашу комендатуру, там всё найдётся!

Вдруг он осёкся на полуслове. Глаза его округлились и заблестели. Увидел он толстые пакеты с деньгами.

— Сколько там?

— 70 тысяч. Все — мои. «Боевые». Они вас не касаются!

— Ха! Именно касаются! Отдай нам три пачки, что отдельно лежат. Тебе остального хватит! И мирно разойдёмся! А то повезём тебя в комендатуру. Ребята там не любят долгих разговоров. Найдут и наркоту, и патроны. Лишишься не только денег, но и жизни!

Видя, что уговоры и угрозы не действуют, рэкетиры сменили тактику:

— Чтобы не было вымогательства, сделаем так.

Один из «ментов» написал на листе бумаги уже совсем другую сумму: «Три тысячи».

Посунув офицеру, добавил:

— Это ж мизер! А мы твою безопасность обеспечим! По всем станциям передадим, что везёшь большие деньги. Доедешь ли живым?

— Вы же вымогательством занимаетесь! Не имеете права!

— Слушай, литёха! Ты нам не указывай! — в голосе жирного появилась угроза. — Каждый зарабатывает как может. Ты в Чечне вшей кормишь, а я вот так работаю. Ненавижу вас всех, кто «боевые» получает. А ты, литёха, вообще какой-то ненормальный. Ну-ка, быстро отдал деньги да пошел на х..!

Два часа прессовали пограничника менты, грязно матерясь.

И он сдался, помня о больной маме и авиабилете, который может запросто «сгореть».

«Домой! скорее домой, любыми путями — подальше от своей обрыдлой блиндажной окопной жизни и этих монстров, вставших на пути!»

Увидев тысячную купюру в руках офицера, стражи порядка заулыбались:

— Ай, молодэц! Друган, джыгыт! Мы теперь отвечаем за твою безопасность в пути. Даём тебе самого лучшего водилу. За тысячу двести он быстро довезёт до Минвод. Автобусом — не надо. Там тебя задержат, «разуют». Живым не доедешь!

Пригласила частника.

— Робинзон! — пригрозили менты водиле. — Нашего друга отвези быстро! Если хоть на 50 рублей больше возьмешь, на вокзале работать не будешь!

Только они погрузились в белые «жигули», как Робинзон спохватился:

— Паслушай, дарагой! Понымаеш, на дарога многа гаишнык. Давай вазмём знакомый мент. Харошый чилавек, надёжный. Ты дай ему пятсот рублей, он бизапаснаст нам гарантирут!

Минут через пятнадцать он появился вместе с невысоким «восточным» мужчиной лет сорока, одетым в «гражданку». И представил как сотрудника милиции по имени Роман.

— Братан! Тебе здорово повезло! — хлопнул пограничника по плечу Рома. — Без меня ты денег не довезёшь! На всех постах уже знают о твоём «крупняке». И обязательно убьют тебя! Кому ты нужен на дороге? Но я спасу тебя. Меня все знают. Нормально доедем.

За свои услуги Рома скромно запросил 800 рублей, согласившись сбросить лишь сотку. И добавил:

— Чё ты вцепился в свой пакет с деньгами? Давай в обменный пункт заедем, «баксы» возьмём.

Заехали. Но бывалые обменщики пояснили, что более полторы тысячи долларов беспрепятственно провозить запрещено. Лучше везти рублями.

За городом, в каком-то селении, Роман выходил.

— Переодеться! — пояснил он.

Вернувшись, предложил офицеру достать вещи из багажника и разложить на заднем сиденье:

— Менты обычно багажник шмонают, в салон не лезут.

Сам он сел спереди.

Лейтенант крепко держал пакет с деньгами, вызывая кривую ухмылку Ромы.

Вот и первый пост ГИБДД.

Рома вышел и, размахивая руками, честно отработал свой гонорар.

Уф-ф! Проехали успешно!

Поехали дальше.

Рому осенило:

— Трудновато нам будет, братан! Зная о твоих огромных деньгах, тебя обязательно начнут обыскивать. Так уже было. Прячь не прячь, а раздевают вашего брата догола, и всё отбирают. Ты лучше мне на время отдай пакет, на временное хранение. Я ж мент, свой в доску. Меня не тронут.

Заподозрив неладное, пограничник отказался.

И правильно сделал, ибо второй пост ментов машина миновала беспрепятственно.

Уже на территории Кабарды заехали на автозаправку, где лейтенант оплатил бензин. И подумал:

«Ага! 500 рублей я уже не должен водиле. Осталось 700»

А водиле, то бишь Робинзону, неожиданно страшно захотелось спать. И он, зевая как голодный крокодил, залез на заднее сиденье. А руль уступил Роме.

Наш пограничник оказался спереди, рядом с «милиционером». Который, помолчав секунду, начал уговоры о передаче ему денег.

И уговорил-таки!

Блаженство разлилось по морде лица «мента», когда он засовывал 50-тысячную упаковку за пояс, а пятитысячные свёртки рассовывал по карманам.

А потом, после каждого выхода «в люди» на постах ГИБДД, очень возмущался, когда лейтенант проверял сохранность своих «боевых».

Но вот, наконец, долгожданные Минводы.

Однако Рома, подъезжая к гостинице, почему-то игнорировал центральный вход и обогнул здание с тыла.

Остановился:

— Приехали!

— Деньги давай! — потребовал пограничник.

— Какие деньги, братан? Ещё не всё! Опасность — впереди! Я дал тебе слово настоящего горца, что помогать буду до конца! Всю дорогу с тобой пёрся, спасал от ментов. И здесь не брошу одного. Здесь тебя вообще убьют за деньги. Так что слово горца я держу. Пойду с местными договариваться! А деньги твои потом отдам, у камеры хранения. Чтоб гарантия была!

Остыв после гневной речи, Рома переговорил с водилой на осетинском языке. И уже по-русски приказал ему:

— Мы с вещами идём к входу гостиницы, а ты через минуту туда подъезжай. Якобы пустой приехал. Там военный с тобой и расплатится. А заодно и со мной.

И что вы думаете?

Как только смолк шум двигателя, моментально испарился и Рома. Помогла в этом темнота и близость лесопарка.

Надо отдать должное сотрудникам милиции Минеральных Вод, оперативно начавших расследование дела и поиск мошенников.

Оперативная группа выехала во Владикавказ и с помощью северо-осетинских коллег отыскала и тех «ментов», что шантажировали на автовокзале пограничника, и водилу по кличке Робинзон.

А что виновные?

Они с ходу предложили взятку нашему пограничнику. В 3 тысячи рублей.

Хм! Совсем недавно именно эту сумму они писали на бумажке.

А где Рома?

Скрылся главный фигурант в соседней непризнанной Южной Осетии.

…К сожалению, охота за «боевыми» боевых ребят идёт уже давно. И бандиты действуют нагло, бесцеремонно, цинично.

Ещё в прошлом году майор Хасанби Гуков, сопровождая группу дембелей до Минвод (они попросили об этом, зная о поборах и грабежах), имел жесткий разговор с рэкетирами.

— Началось всё на первой же АЗС! — говорит майор. — Мы заехали заправиться, так как зафрахтовали автобус прямо на аэродроме Гизель. В салон зашли два здоровенных лба. И потребовали у меня:

— Слушай, майор! Иди погуляй! Нам с солдатами поговорить надо.

— Это мои бойцы! Говорите со мной!

Лбы замялись. И вполголоса пояснили:

— Брат! Это наша дорога. И каждый должен платить. Так что не мешай! Иди погуляй!

— Вы хотите, чтобы я дал команду «К бою»? Солдаты вышвырнут вас!

Рэкетиры нехотя вылезли. Но пообещали разобраться.

И вскоре их машина «подрезала» автобус, вынудив остановиться.

В салоне опять появились прежние лбы, но настроенные злобно и решительно.

Пока они орали, добиваясь от солдат денег, видеокамера майора фиксировала все их деяния.

Дав рэкетирам «выпустить пар», Гуков приказал бойцам снять ремни, изготовиться к бою.

Выскочив из автобуса, взбешенные лбы злобно проорали:

— Посмотрим, кто кого!

И на ближайшем посту ГИБДД началось!

Солдат вывели на холод, приказали раздеться до трусов, долго прощупывали одежду и личные вещи, оскорбляя при этом.

От хамства ментов не удерживали даже замечания майора-пограничника.

…В тот раз бандиты прокололись. Тем более, что на руки солдатам «боевые» не выдавались. Все средства перечислялись на расчётные счета в банке.

Но позже мафиозная «машина по изъятию денег» стала действовать более слаженно и жестко.

Причём обвинять Северную Осетию не стоит.

Банды, как известно, вещь интернациональная, не признающая границ.

Совсем недавно двух офицеров и прапорщика ограбили вблизи Кисловодска.

Наняв во Владикавказе «жигулёнок», они благополучно миновали все посты.

Но уже перед самым финишем их остановила «девятка».

Выскочившие из машины «крутые» распахнули дверцы салона и молча, точно зная местонахождение пакетов с «боевыми», выхватили деньги. И процедили сквозь зубы:

— Если донесёте о нас на посту ГАИ, убьём! На втором можете говорить всё, что хотите!

Так и лишились боевые ребята «боевых», добытых кровью и потом.

А ведь кто-то, загибаясь в суровых опасных ледяных горах, мечтал купить для семьи квартиру. Ведь командование только обещает и обещает, а жилищная очередь не двигается годами.

Кто-то хотел помочь больным родителям или детям.

А теперь их деньги, и очень большие, пойдут в воровской общак или на закупку оружия для тех же боевиков.

Между тем офицеры не раз предлагали решение проблемы. Вполне разумное решение.

Любой военнослужащий, возвращающийся из Чечни, согласится оплатить проезд на специально выделенном автотранспорте. Даже вертолёт оплатит. Лишь бы спокойно добраться до Минвод.

Ведь именно в пути к этому городу офицеры подвергаются вымогательству со стороны расплодившихся «хунхузов».

Но генералов нашенских вопрос этот абсолютно не интересует. Почему? Непонятно. Проблема-то серьёзная.

P. S.: Прошу рассматривать мою статью как обращение к заместителю начальника Северо-Кавказского пограничного управления генерал-майору Владимиру Городиркину.

Хотя понимаю, что помогать он, скорее всего, не пожелает.

Совсем недавно был случай, когда менты жестоко избили начальника штаба Владикавказского погранотряда полковника Мироненко. И наш генерал, разбирая этот факт, сделал вывод о виновности… самого избитого пограничника!

подполковник Петр Ильин

Чечня — Владикавказ — Старгополь.

глава 5

Граница. Два письма

В мой корпункт пришло сразу два письма.

Совершенно, конечно же, разных.

Одно — крик души жены боевого лётчика.

Второе — долгожданный ответ прокуратуры, ответившей-таки на мои многочисленные вопросы о коррупции и воровстве.

Что-то в этих письмах, несмотря на совершенно разные темы, было общее. Что именно, сообразить я не мог. А потому сделал проще: опубликовал их вместе.

Вот что получилось.

«Я — жена боевого лётчика!

Это — крик моей души! Вчера позвонил муж. Из Чечни. И мне всю ночь потом не спалось. В голову лезли самые разные мысли. Печальные.

О том, что я — жена лётчика. О том, что так же, как все жёны, ждала мужа со всех войн: сначала из Афгана, затем — Таджикистана, теперь — из Чечни.

И везде на этих войнах были горы: страшные стреляющие горы Афганистана, Таджа, Чечни.

И кажется, что эти смертоносные горы навсегда притянули к себе выпускников военных училищ восьмидесятых и девяностых годов. Не отпускают они и лейтенантов-выпускников двухтысячного года.

С замиранием сердца я жду очередного выпуска новостей. И облегчённо вздыхаю, если ничего с нашими пограничными вертолётчиками не случилось.

А если говорят о подбитом в горах вертолёте, не могу дождаться окончания репортажа, мучаясь: «Кто погиб? Откуда ребята?»

И если подбит не пограничный борт, то вздыхаю облегчённо: «Не наш!» Вздыхаю, хотя прекрасно понимаю, что там, над страшными стреляющими горами, все они — наши.

И такие же у них семьи, как мы, прозябающие в гнилых общагах, без денег и перспектив.

Вот и вспоминаю я горы. Видимо, государство наше отделило себя от армии, её нужд, проблем семей военных этими самыми жуткими горами.

И если б не настырные корреспонденты, любители «жареных» фактов, государство совсем бы забыло, что есть такой человек в погонах. Что у него есть семья, которая прозябает с малыми детьми в гнилой общаге, где часто отключают электричество, а вода и туалет — на улице. А денежного довольствия офицера — на фоне растущей инфляции — давно уже не хватает.

Вот и мучается офицер, летая над огненными горами, из-за того, что не может обеспечить свою семью ни деньгами, ни жильём.

Но ведь наша великая страна очень и очень богата. Есть и золото, и алмазы, и нефть, и газ. И все эти несметные богатства принадлежат, согласно Конституции РФ, народу.

Но! Где эти деньги, куда они исчезают?

Нет денег на закупку новой техники, на керосин для учебных полётов, без которого не поднимешь вертолёт и не обучишь молодых лётчиков. Нет денег на квартиры для семей военнослужащих.

Нет денег вообще ни на что!

Хотя нет!

Деньги есть. И квартиры для военного ведомства строятся.

Только живут там «лица, приближенные к тылу и генералам».

И живут не только сами, но и раздают жильё своим любовницам и родственникам. На вопрос, какой такой женщине-прапорщице начальник тыла генерал Федотьев выделил квартиру, прокуратура не отвечает. И на другие вопросы не отвечает.

Почему молчат? Наверное, потому, что сами прокурорские работники получили квартиры в Старгополе вне всякой очереди.

И зачем им выяснять причины, по которым семьи боевых лётчиков прозябают в гнилой общаге? Общаге, переделанной из старой-престарой домины исправительно-трудового учреждения. Общаге, в которой протекает крыша и проржавели все трубы, часто отключают свет и нет горячей воды.

Не пора ли прокуратуре заняться этими странностями распределения и обязать тыловиков и генералов переселить в нашу общагу-гнилушку?

Мария Зимовская, жена военного лётчика».

Ответ прокуратуры на запрос корпункта:

«Проверка показала, что в Пограничной службе РФ не налажен эффективный учёт военнослужащих, которым положено улучшение жилищных условий.

Имеются факты, когда построенное для пограничников жильё не выделяется военнослужащим, а продаётся гражданским лицам.

Имеются факты, когда вместо закупки квартир для военнослужащих-очередников средства использовались на приобретение жилья для высокопоставленных сотрудников ФПС. В центре Москвы, по коммерческой стоимости.

В нарушение установленных правил жилищной группой управления тыла Пограничной службы РФ не велись книги учёта военнослужащих, нуждающихся в улучшении жилищных условий, а также отдельные списки лиц, имеющих право на первоочередное и внеочередное получение жилья.

Большая часть нарушений выявлена в Северо-Кавказском пограничном управлении. По жалобе пограничников военный суд признал незаконным действия тыловых структур при распределении квартир и запретил выдачу ордеров.

Проверка показала, что органы ФПС допускают серьёзные нарушения законодательства при организации договорной работы и и бухгалтерского учёта материальных средств, существенные злоупотребления в использовании выделенных бюджетных ассигнований. За прошлый год ущерб составил более полутора миллиардов рублей.

Кроме того, тыловые службы практиковали удорожание сметной стоимости строительства и капитального ремонта объектов, завышение объемов выполненных и принятых заказчиками работ.

Кроме того, выявлены и другие нарушения законодательства.

Так, на обеспечение военнослужащих, охраняющих высвободившиеся и неиспользованные 49 военных городков использованы бюджетные средства на сумму 16,7 миллиона рублей.

То есть пограничной службе выделяются средства на содержание объектов, которые давно находятся на балансе местных властей.

Проверка показала, что договорная работа в органах капитального строительства и региональных управлениях пограничной службы РФ проводилась с грубыми нарушениями.

В нарушение требований законодательства и приказов Минфина в войсках и органах Погранслужбы РФ не организован бухгалтерский учёт основных средств и материальных ценностей.

При его отсутствии сложно отследить движение финансовых средств и основных активов. Отсюда — возможность нецелевых расходов, коррупции.

Несмотря на предписания прокуратуры, в ФПС не была проведена нормальная мемориально-ордерная форма бухучёта капитальных вложений, что значительно упростило бесконтрольное расходование материалов, приобретаемых за бюджетные средства.

В результате — нарушения. Например, авансовые платежи, произведённые в счёт оплаты проектно-изыскательских работ, в отчётности не вписывали в графу «расчёты с поставщиками и подрядчиками».

Кроме того, исправлялись записи в регистрах бухгалтерского учёта. Не всегда выводились итоговые данные.

Отдельные документы вообще не подписывались соответствующими должностными лицами, поэтому не имели юридической силы.

Всё это не позволяло контрольным органам проводить качественную инвентаризацию и проверку выделяемых на содержание границы денежных средств.

Результат — неэффективное расходование бюджетных средств.

Только в прошлом году запланировано, но не введены в эксплуатацию 5 объектов с затратами в сумме почти полмиллиарда рублей.

Прокурорская проверка выявила и другие нарушения.

В титульном списке капитального строительства наименование некоторых строек указывалось без расшифровки конкретных объектов, что позволило вольно распоряжаться выделенными бюджетными средствами.

В некоторых случаях выделение средств не было предусмотрено строительной документацией. То есть тыловые службы добивались выделения бюджетных средств на мифические объекты.

Выявлены нарушения и с оформлением объектов недвижимости, которые были переданы погранслужбе, в госсобственность. Если собственность не государственная, то и распоряжаться ею можно по своему усмотрению».

глава 6

Гроб, установленный на солдатских табуретках, с немым укором взирал на обшарпанную полусгнившую пятиэтажку с зарешеченными разбитыми окнами.

В последний путь отправлялся не бомж или наркоман-«обкурыш», а Герой России, кавалер Ордена Мужества, ветеран двух войн — афганской и чеченской, комэск авиационного полка подполковник Леонид Константинов.

Такие почести Герою России, погибшему в небе над Чечней, предоставили тыловики Северо-Кавказского пограничного управления.

Глядя на восковое строгое безжизненное лицо комэска, его сослуживец подполковник Сергей Величко тяжко вздыхал:

— Раньше общага была чем-то тюремным. Пограничные тыловики купили здание под общагу. Ремонт вроде сделали. Но внутри остались все зэковские атрибуты — и решётки на окнах, и двери с окошками.

Подполковник всё это рассказывал, видя моё крайнее изумление. Я же раздумывал:

«В Старгополе тыловики тоже загнали нас, пограничников, в такую же гнилушку-общагу, переделанную из тюремной домины. Но чтобы боевых лётчиков, ежедневно рискующих жизнями в горах Чечни, содержать в жутких скотских условиях?! Лётчики — это ж элита погранвойск!»

Впрочем, и самого подполковника Величко пограничные тыловички загнали в эту гнусную вонючую гнилушку.

Это — вместо нормальной квартиры!

Это — после 30 лет боевой службы, из которых восемь пришлось на огненный Афганистан!

Итог многолетней службы Величко — орден «Красной звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги».

Итог многолетней службы: прозябание на 16 квадратных метрах в бывшем тюремном притоне совместно с женой, взрослой дочерью и старенькой мамой.

Решив исследовать тыловые «фокусы», чуть позже, уже в Старгополе, я подошёл к знакомому чекисту погрануправления подполковнику Дмитрию Шишкину:

— Странная общага у лётчиков Шпаковского авиаполка! Настоящая тюрьма! Прямо «Белый лебедь»!

— Нет! «Белый лебедь» — это СИЗО №2 в Пятигорске. — нахмурился чекист. — Хотя стоп! Ты правильно подметил! Общага в Шпаковке очень похожа на пятигорский следственный изолятор! Но это скорее не тюрьма, а настоящая прачечная!

— Какая прачечная?

— Прачечная для отмывания денег! — вскинулся подполковник. — Тебе, как военному журналисту, надо копнуть глубже!

— Что именно? — встали торчком мои уши.

— Там много денег испарилось! Взять хотя бы бесконечные ремонты. Ни одного не было, а деньги списаны! Или вот крыша. Ты видел эту крышу?

— Да вроде крыша обычная, плоская. Не видно её.

— Вот именно, что не видно! Там возвели огромную двускатную крышу. Метров пять высотой. Как в тереме расписном! Видел такую красоту?

— Да нет там никакой пятиметровой крыши!

— Вот именно, что нет! Но акт приёмки, подписанный начальником тыла генералом Федоткиным, есть! Ты загляни на крышу, сфотографируй!

Ещё из тыловых фокусов моего друга удивил факт, что общага числится в Шпаковском «Водоканале» как промышленное здание.

— Ну и что? — не понял я.

— А то! Разница в оплате между жилым и промзданием огромна! А генерал Федоткин дарит её «водянщикам»!

— Зачем дарит?

— Наивный ты человек! — улыбнулся подполковник. — Это раньше взятки давали борзыми щенками. Сейчас другие схемы увода денег. Вся надежда тыловиков — что контроля не будет. Вот и вымудряются. Схема та же, что при тендерах на закупки товаром и услуг. В документах пишется одна сумма, большая, а реально выплачивается меньшая. А разницу пограничные тыловики делят с «гражданскими» торгашами.

Поговорив таким образом и вооружившись ксерами документов, я отправился в шпаковскую общагу. Там, как мне обещал подполковник Величко, должны были собраться жёны лётчиков.

Старая вахтёрша, заметив наше собрание, перепугалась до смерти и позвонила «куда следует».

Этот «куда следует» в лице сразу нескольких тыловиков из Старгополя долго требовали немедленно покинуть «секретный объект». Но, получив отказ, перестали бушевать.

Зато страсти бушевали в лётной общаге-«гнилушке», когда мы вместе с жильцами обследовали тёмные мрачные сырые помещения.

Сначала заглянули в обшарпанную общую кухню.

Элла Савостина, жена офицера, показала на древнюю растресканную газовую плиту:

— Ветхость такая, что постоянны утечки газа! Однажды зажгла конфорку, и сразу — взрыв! Обожгла руки. И волосы обгорели! Но даже таких пожароопасных конфорок — всего 3 на весь этаж. Представьте, что творится каждое утро, когда чайники надо ставить! А обед как готовить?

— Перебои с водой постоянные! — подключилась к разговору жена командира звена вертолётов Лиана Адакина. — А ведь надо и помыться, и постирать, и обед приготовить. На мне — муж и двое детей.

Она горько усмехнулась:

— Знаете, как приходится мыться? Воду носим с улицы, за тридевять земель, из водопроводной колонки, вёдрами! Нагреваем кипятильником в таком же ведре. Не поверите! Одна женщина стоит на стрёме, прикрыв чем-нибудь дверной проём в умывальнике, а другая в это время плещется в допотопном корыте! То же самое проделываем с детьми.

— А что же душ? — удивился я.

— Сходите, сами посмотрите! Это не душ, а слёзы! Горькие слёзы!

Мы сходили, посмотрели.

Действительно, горькие слёзы:

Обшарпанные, заплесневелые стены, тусклое тюремное освещение, кабинки работают не все, распылители отсутствуют. И в наружной стене — сквозные дыры!

— Приспособление для простуд! — горько пошутила Лиана.

— Не только здесь сквозняки! Ледяной ветер гуляет по всем коридорам и лестницам! — напомнила какая-то женщина.

Точно! Разбитые окна — почти на всех лестничных площадках.

В конце одного из узких мрачных коридоров оконный проём был закрыт какими-то бесформенными сырыми листами.

Я ткнул пальцем, и рука моя оказалась «на воле».

Но более всего шокировал так называемый туалет!

Войдя туда, я оторопел!

Не говорю уже о вконец заплесневелых стенах и потолке, отслоившейся гнилой штукатурке. Молчу о проржавевших, вышедших из строя ещё в «тюремную эпоху» сливных бачках.

Невозможно представить, что творится здесь каждое утро при подъёме офицеров и семей на суровую военную службу, в школу или на работу. В туалете ведь — всего одно «очко», то бишь посадочное место!

И это — для мужчин, женщин, детей!

Одна из сопровождавших нас женщин продемонстрировала «ноу-хау» тюремной общаги.

Это «ноу-хау» заменило сгнивший сливной бачок.

О, эта непобедимая фантазия российских женщин!

Из такого безысходного положения, навязанного генералом Федоткиным, они сумели выкрутиться так.

Попросили мужей притащить с аэродрома пустую бочку. Приспособили к ней специальную трубку, через которую из общей магистрали натекает вода.

Но! «Очко» всё равно приходится смывать из ведра.

Черпаешь из бочки и смываешь!

Средневековье жуткое!

Не надо забывать, что «очко» — одно на весь этаж!

Вот и приходится женщинам проделывать тот же фокус, что при купании в умывальном корыте. То бишь стоять на стрёме.

Так и хочется сказать:

«Эй, генерал Федоткин! Ты где? В своём шикарном трёхэтажном коттедже? Переселяйся-ка со своими любовницами, которым ты предоставил трёхкомнатные квартиры сюда, в тюрьму!»

От размышлений меня отвлекла интеллигентного вида худенькая женщина. Представилась Еленой Преображенской.

Голос её звучал страдальчески:

— Живём на пятом, последнем этаже. Крыша дырявая, постоянно протекает. Вода течёт на голову. А недавно огромный кусок отсыревшей штукатурки рухнул прямо на детскую кроватку, где спал двухмесячный ребёнок. Поранил его! Никак не могу вылечить сынишку от сильного испуга и других заболеваний.

— Крыша — не последняя наша беда! — добавила ещё одна жена офицера, учитель математики Евгения Бубликова. — Ведь ремонт отопительных систем сделан только на одной стороне здания. Но даже там вскоре стала прорываться горячая вода. Прямо в комнаты!

— А как же в холодное время обходитесь, если отапливается всего одна сторона?

— Люди держатся на электрообогревателях. И тогда приходит вторая беда! Ветхая электропроводка не выдерживает, искрит и вырубается. Ждём пожара!

— Пожар уже был! — воскликнула мать двоих сыновей, учитель русского языка Валентина Ефремова. — От короткого замыкания в отсыревшей электропроводке загорелась наша комната! Мы бросились тушить, но общажные огнетушители оказались неисправны!

«Как в стардоме у Ильфа и Петрова, где голубой воришка Альхен всё украл!» -мелькнула у меня шальная невесёлая мысль.

— И при такой пожароопасной обстановке у нас часто не бывает воды! — добавил подошедший подполковник Величко. — Кроме того, отключают и электричество. Говорят, воинская часть не оплатила долги. Это странно, потому что платим мы регулярно. Куда наши деньги исчезают?

При очередном отключении жёны лётчиков решились перекрыть автомагистраль. И пообещали перекрыть железную дорогу.

Начальник тыла генерал Федоткин, узнав о таком демарше, позвонил куда-то. И электричество тут же появилось.

Но отключения продолжаются, хоть и временные. Из-за этого «летят» холодильники и другие бытовые приборы.

Слушая жителей тюремной общаги, я настороженно принюхивался:

— Что это так сильно воняет? За окном?

— Ага, почувствовали! — усмехнулись женщины. — Мусорку расположили прямо под окнами общаги! Вонь страшная! Жалуемся, конечно. Но результат странный. Взяли да подожгли этот мусор. Ужасный едкий ядовитый дым проник во все щели общаги. Дышать было нечем!

Но больше всего меня насторожили слова Елены Величко, супруги моего знакомого подполковника:

— Общага давно служит рассадником опасных заболеваний! Ведь постоянная сырость и плесень провоцируют аллергию и болезни лёгких. Именно по этой причине я и моя мама заболели бронхитом и астмой. По такой же причине болеют многие наши соседи. И нам никогда не вылечиться, пока живём в таком кошмаре. Более того, недавно в нашей общаге выявлен очаг открытой формы туберкулёза!

— Откуда? Где очаг? — насторожился я.

— В семье проживающей здесь уборщицы. Женщина распространяла страшную смертоносную палочку Коха по всему общежитию!

— Это действительно так! — подтвердил лётчик с 35-летним стажем майор Евгений Бугаев. — У нас здесь практически все чем-нибудь да больны. И никто из командования не хочет этого замечать! Хотя Устав прямо обязывает любого командира заботиться о своих подчинённых.

Слушая офицеров и их жён, я всё время думал о тыловичках, упитанных, жирненьких и сдобненьких, снующих по коридорам погрануправления в Старгополе:

«У всех — и квартиры, и авто, и полная мошна деньжат. И — ни одной бытовой проблемы! Так может, пора их раскулачить, этих жирных каплунчиков? И переселить в эту бывшую тюремную цитадель, заражённую плесенью и палочкой Коха! Только в этом случае они начнут шевелиться и сделают из общаги конфетку!»

Поговорив с жителями злополучной гнилушки, я залез на крышу.

Была она плоская, застеленная старым продырявленным рубероидом. В одно месте виднелась куча брусьев и досок.

«Ага! Стройматериалы для стропил!» — сообразил я, разглядывая пиломатериалы.

— Иды отсуда! — раздался вдруг грозный окрик.

— Это Вы мне? — уточнил я, повернувшись к мрачному бородачу. — А Вы что, Рамазан Гасанов?

— Какой Гасанов?

— Частный предприниматель, с которым заключён договор на возведение крыши!

— Нэт! Гасанов ранше был. Мы дэлаем второй крыш! Ты иды отсуда! Нэ фотографыруй! — рыкнул он, помахивая арматуриной.

Из люка на крыше появились ещё два таких же мрачных диковатых бородача. С железяками в руках.

И что с ними делать, с аборигенами?

Сообразив, что я стою как раз над комнатой Елены Преображенской, у которой потолок рухнул на детскую коляску, я постучал ногой по треснувшему рубероиду:

— Елена! Вы меня слышите?

— Да-да! Отличная слышимость!

— Позвоните в милицию! Здесь мигранты без прописки! Пусть подъедут, заберут!

Бородачи перестали размахивать арматуринами и злобно выругались. Через минуту их словно ветром сдуло.

Но сразу же, как вороньё, налетели тыловики во главе с начальником квартирной службы погрануправления подполковником Бескоровкиным.

— Это секретный объект! Съёмка запрещена! — возопили они, злобно поглядывая на мой фотоаппарат. — Вас вызывает начальник тыла генерал Федоткин! Пройдёмте!

— Ну, не вызывает, а просит подойти! — уточнил я. — Он что, готов предоставить мне документы?

Бескоровкин заверил, что шеф его покажет всё, связанное с невиданным запланированным капремонтом общаги. И заключил:

— Знаем мы твои лживые статьи в «гражданской» прессе, позорящие погранвойска!

Спустившись на лестничную площадку, я указал на ящик пожарного гидранта, украшенный красноречивой надписью: «Общага долбаная!» И грустно констатировал:

— Вот вердикт вашей работе! Так что неча на зеркало пенять, коли рожа крива!

И поехал в свою родную, если можно так выразиться, ставропольскую общагу.

глава 7

Смертоносная плесень

Чёрно-зелёная скользкая плесень страшными мохнатыми струпьями покрывала стены общажной кухни.

Ночью эта поганая мерзкая плесень, мерцающая бледным синим светом, смотрелась ужасно!

— Тыловики поганые! Не могут ремонт