Оглавление

1. Бездуховная духовность
2. 1. Бездуховная духовность
3. Часть 1. Эрлай
4. Часть 2. Шоучжень
   1. «Одна из тысячи»
5. Часть 3. Эпилог
   1. 2. В поисках счастья
   2. 3. Новая жизнь
6. 4. Хорошая дурная мать (драматическое произведение).

1. Бездуховная духовность

Часть 1. Эрлай

Эрлай смотрел в окно. Вдали виднелось золотое пшеничное поле, с которого уже начали собирать урожай. Близилась осень. Солнце светило ослепительно ярко — не было ни единого облака; стояла абсолютно безветренная погода. Это было похоже на последний и самый драгоценный подарок этого лета. Посреди поля стоял смуглый мужчина — отец одиннадцатилетнего Эрлая. Он заканчивал сбор урожая. Его лицо стало ярко-красным от палящего солнца — здесь он провел целый день; было видно, что он очень устал. Каждый год, ранней весной, как только сходили снега, сеятель закладывал в сухое неплодородное поле семена, которые должны были прорасти ближе к осени. Всё это сопровождалось особым ритуалом: все двести десять человек, которые жили в этом селении, на этой неблагодатной земле, распевали песни, в которых называли поле своим «батюшкой» и «кормильцем» и просили дать хороший урожай. Теперь люди могли видеть благодарность природы за их труды — действие в жизни пословицы «что посеешь, то и пожнешь».

Мальчик задумался и остановился на мысли о том, что наша жизнь тоже циклична: пору проб и ошибок, нашего становления мы именуем весной, время расцвета, когда мы достигаем апогея своих возможностей — летом, а последний период и венец жизни — осенью. Эрлай думал о том, что каждому человеку хотелось бы, чтобы его осень была как можно более тёплой и продолжительной. И такой же прекрасной, как это поле в последний день лета.

Дверь открылась. В комнату вошла мама мальчика — такая же уставшая, как и папа, который еще не вернулся домой.

«Мама, ты так устала!» — сказал Эрлай и поцеловал её. Затем он добавил: «Завтра только первое сентября, а ты уже целый день занимаешься полевыми работами! Настоящий урожай пойдёт только с середины месяца, а в это время тебе обычно хватало двух — трех часов! Почему вы с папой не попросите меня помочь вам? Я уже взрослый, и я же вам никогда не откажу!»

Тут мама ответила: «Сынок, мы справимся сами. Скоро у тебя появятся новые обязанности: всё, что будет происходить в твоей жизни с этой осени, гораздо серьёзнее всего, что было в ней до сих пор. Теперь ты пойдёшь в пятый класс — станешь учеником средней школы. И главное место сейчас должна занимать учёба, а не сбор урожая. Ты будешь учиться в довольно большом провинциальном городе: ты познакомишься и с его повседневной жизнью — гораздо более напряжённой, чем наша, и с его богатой культурной жизнью. Возможно, когда ты закончишь школу, ты переедешь в город насовсем, чтобы получить достойное образование и работу. Тебе очень повезло: у тебя есть возможность выйти в люди и не ограничивать свою жизнь нашим аулом, не выживать благодаря сельскому хозяйству. Мы же с отцом окончили только три класса здесь же, где и ты; тогда практически не было связи с цивилизацией. Но повезло ли тебе? На это можно посмотреть по-разному». — Тут мама отвела глаза в сторону; у неё были какие-то свои мысли, которыми она решила не делиться с сыном.

— А что значит — посмотреть по-разному? — спросил Эрлай.

— Да это я так, к слову сказала, — заметила мама. — Ну, довольно философии. Завтра мы встаём в шесть часов, и я провожаю тебя до автобусной остановки. Ехать почти двести километров, и к девяти вы должны приехать. Не забудь ручку и тетрадь — вдруг понадобится что-то записать, — предупредила она. — А теперь пора спать — завтра нелёгкий день.

Наутро Эрлай проснулся, и они с мамой отправились к месту, где их поджидал школьный автобус. Женщина понимала, что настроение у сына не самое радужное, и всячески пыталась его развеселить. А у Эрлая было нехорошее предчувствие: дети из соседних селений, сидевшие в автобусе, опускали глаза и напряжённо переглядывались.

Три часа спустя дорога была позади, и новоиспечённые пятиклассники стояли на пороге своей новой школы. Всех поразило множество кабинетов и количество этажей — целых пять. Тут подошла учительница, очень официально одетая: черный пиджак и черная юбка ниже колен. Она больше походила на старшеклассницу; смущалась и волновалась не меньше детей. Было видно, что это — её первый класс, и всё для неё в диковинку.

Когда дети вошли в кабинет, все сразу же бросились к большой интерактивной доске для фильмов и презентаций. Вопросам и восторгу не было конца. Учительница сказала, что доской они будут пользоваться на её предмете — литературе. Она смотрела на детей как на аборигенов, которых привезли откуда-то из джунглей. У неё был от природы тихий голос, и она чуть не сорвала его, прежде чем заставила всех сесть на места. Каждый вставал и громко называл своё имя. Когда знакомство было окончено, учительница официально, но как-то уныло сказала: «Сейчас я прочитаю вам известный труд величайшего мыслителя нашей страны — Цюаня Чжиго. Мы живём в молодой стране, история которой — всего лишь четыреста лет, но нам повезло с этим человеком, который изложил единственно верное видение многих проблем. Работа называется „Стремление. К детям“. Она о смысле человеческой жизни. Может, кто-нибудь уже знает что-то об этом?»

Класс молчал. «Как всё запущено», — тяжело вздохнула учительница и принялась читать.

«Дети мои! Много сказано неправды о смысле жизни. Я же скажу вам: вопреки всяким домыслам, жизнь одна. И наша главная задача — взять от неё всё самое лучшее. С ранних лет посвящайте всё время учёбе, а затем — избранному вами делу; позабудьте о бесплодных с практической точки зрения увлечениях и посиделках с друзьями. До полудня — месите глину и таскайте камни, после полудня — наслаждайтесь прохладами возведённого вами замка. Проще говоря, в первые сорок лет жизни делайте всё для вашего возвышения, тогда во второй половине жизни вкусите вы более сочные плоды, чем остальные. Человек — существо, движущая сила которого — его эгоизм; не отдавайте своих достижений другу, ибо дружбы никакой нет вовсе. Представьте, что в волосах ваших блеснёт проседь, а вы так и останетесь пассивным неудачником. И решите сделать что-то хорошее для других людей. Но вы быстро забудете эту затею; находясь ниже толпы, вы не найдёте в себе сил её осчастливить, так как в вас будет жить тайная зависть и неприязнь ко всем, кто достиг больше вашего. С какой стати вам помогать им? Если же на социальной лестнице вы будете стоять на порядок выше толпы и будете её покровителем, это будет для вас легко и приятно: ваше благодеяние народ воспримет как воздушный поцелуй от идола общества. Не обманывайте себя: не может человек искренне радоваться успехам другого. Есть только одна вещь, которая волнует нас так же, как и мы сами: это наши дети. Ради них мы должны двигаться вперёд, ведь тогда они с детства будут наслаждаться большими благами, чем их ровесники, или же начнут жизнь в зените родительской славы. Тогда им предстоит меньше борьбы и конкуренции, чем остальным, хотя жизнь — борьба, борьба и ещё раз борьба. Нынешний человек должен быть твёрдым, а не мягким и склонным к компромиссам. Запомните слова эти и всю жизнь им следуйте».

Девушка прочла текст «как пономарь»: сухо и совершенно без эмоций. Потом она пожелала всем подружиться; в классе Эрлая было сорок человек, а в других двух — по двадцать. Учительница назвала детей «не такими, как остальные» и намекнула, что следует быть осторожными с учениками из параллельных классов. В воздух взметнулась рука Эрлая.

— Можно, я задам Вам вопрос? — спросил он.

— Пожалуйста, — ответила педагог.

— Почему нельзя было сформировать равномерные классы?

— Вопрос к директору, не ко мне, — возразила учитель.

— А всё-таки…? Это так странно! — не унимался ученик.

— По-моему, всё и так очевидно! — сказала девушка. — Просто вы и другие пятиклассники — с разных планет. Они получили иное воспитание и привыкли к иным вещам. Боюсь, если вы расскажете им что-то о себе, они будут насмехаться над вами! У вас слишком разные приоритеты и разные… материальные возможности, — смущённо закончила педагог.

— Но почему они не могут относиться к нам как к равным?! Мы же такие же люди! Почему вообще жизнь такая неравная?! — воскликнул ученик.

— Никакого равного идеального общества не бывает! Это всё ерунда! Тебе можно дать все четырнадцать лет, а рассуждаешь как годовалый ребёнок! Ты что, невнимательно слушал «Стремление»?

— Я с ним не согласен, — неожиданно сказал Эрлай.

— Ещё раз скажешь нечто подобное — и будешь иметь дело с директором, — пригрозила несогласному ученику девушка.

После этого она стала спрашивать детей об их увлечениях. Ничего интересного рассказано не было: мальчишки предпочитали игры с мячом, да и то редко; основная часть времени уходила на работу в поле и помощь родителям по хозяйству. У всех, кроме Эрлая, были традиционно большие семьи — по семь-восемь человек детей, и поэтому, повзрослев, девочки выполняли в семье роль матери: всячески заботились о малышах и читали им сказки. Кстати, в посёлке была большая старинная библиотека, из которой многие любили читать классические книги зарубежных авторов, так как своя литература была не на высоте. Но почему-то все ребята, обычно такие естественные и раскованные, об этом не говорили ни слова. Как сговорились.

Тем временем учительница, устав от однообразия, на фразу каждого машинально кивала головой: эти дети не говорили ни о любимых телепередачах, ни о кружках, ни о поездках. Когда дошла очередь до Эрлая, девушка заинтригованно посмотрела на него, ожидая чего-то необычного, и оказалась права. Эрлай начал рассказ так: «У нас в посёлке живёт один старый человек, которого все зовут дедушка Чунсань. Он занимается гончарным делом и лепит из глины очень красивые фигуры — они как живые. Когда мне было семь лет, он познакомил меня со своим искусством, и я стал помогать ему. С тех пор моя мечта — стать скульптором. Я очень люблю выполнять работы по библейским сюжетам. Моя любимая композиция — „Предательство веры“. В ней Каифа протягивает Иуде тридцать серебряных монет за предательство Учителя, который лежит тут же, связанный, но с умиротворённым лицом. Каифу я показал худощавым невысоким старикашкой с заостренным подбородком, как знак его духовного ничтожества. К тому же у него, как и у Януса, два лица: одно — слащаво-набожное, а второе — самодовольное и заносчивое. Под его пурпурными одеждами до пола (что считалось символом величия) выступает груда камней. Этот мешок с камнями означает, что лицемерие — самый страшный и тяжёлый груз, а Каифа по праву считается отцом всех на Земле лицемеров».

Когда Эрлай договорил, класс оживился; каждому хотелось узнать больше об этой стороне жизни. Но тут педагог строго объявила, что урок окончен, хотя до звонка оставалось ещё пятнадцать минут, и попросила детей спускаться вниз, к автобусу. Когда все начали расходиться, девушка негромко окликнула Эрлая, и он был вынужден проследовать к директору. Там мальчик выслушал долгую нотацию о том, что всё, что он считал важным и правильным — абсурд, и что он не должен отвечать на вопросы одноклассников о религии и вообще извиниться за «всю эту околесицу», как выразился директор. Для вида мальчик согласился. Когда он подошёл к автобусу, его ждали уже целый лишний час. Так для Эрлая началась учёба в пятом классе.

Семь лет спустя Эрлай — высокий худощавый юноша — возвращался из училища, где он получал специальность скульптора. Войдя в свой, сорок восьмой, номер общежития, в котором он устроил небольшую мастерскую, он увидел незнакомого юношу, что любовался его последним творением.

— Ты скульптор, — сказал он, и это был не вопрос. — У тебя есть талант. Я в восторге от этих трёх скульптур, — сделал незнакомец жест рукой. — Расскажи мне об их значении.

Первой фигурой была мраморная пантера, походившая при первом взгляде на настоящую: казалось, что у кошки чёрная бархатная шерсть, и до неё хотелось дотронуться. На кошке сидела в вольной позе женщина в египетских одеждах; гость Эрлая сразу догадался, что это — Клеопатра, известная своим сладострастием. Первая часть композиции отражала первый из трёх главных пороков средневекового общества — господство плоти над разумом. Вторая скульптура представляла собой льва, пожирающего сырое мясо на золотом троне; он был грозен, а на голове его была корона. Это второй ужасный порок — властолюбие. Третьей фигурой была волчица, выполняющая роль казначея льва и подсчитывающая за столом золотые монеты с особой жадностью. Это был третий порок — алчность.

Выслушав Эрлая, его гость, который жил в соседнем номере и случайно вошёл в чужую открытую комнату, взгляда не мог отвести от скульптур. Он рассказал, что его зовут Гуансюем и он приехал сюда из маленького городка, учился там же, где и Эрлай, а теперь вот уже год как работает в скульптурном сообществе «Изящество и глубина». Попасть туда было давней мечтой Эрлая, и новый знакомый сразу показался ему чуть ли не небожителем. Название организации Гуансюй объяснил тем, что в любом произведении искусства должно быть прекрасно как внешнее исполнение, так и глубокий смысл. Гуансюй образцово закончил училище, и его глава дал рекомендацию руководителю сообщества, чтобы Гуансюя приняли на работу. Юноша ещё раз подчеркнул особый дар Эрлая и заметил, что со временем и у него появится такая же возможность. Так молодые люди познакомились.

Со временем они стали друзьями: Эрлай считал полезным знакомство с более опытным Гуансюем, который мог бы ему посоветовать что-то как состоявшийся профессионал; однако почему-то всё выходило наоборот — Гуансюй говорил, что каждому скульптору есть чему поучиться у Эрлая и он не нуждается в советах, потому что его рукой всегда водит некто свыше.

Прошло три с половиной года. У Эрлая был перерыв в учёбе в связи с новогодними каникулами, и в это время он занимался поиском новых сюжетов для творчества. У него наступило озарение, но в тот же миг в дверь настойчиво постучали. Пришёл Гуансюй; вид у него был такой, будто он попал в беду, и только Эрлай мог его спасти. Молодой скульптор уже несколько лет как купил свою квартиру, и их с Эрлаем встречи теперь проходили там; но неожиданно он решил навестить друга в общежитии.

— Надо поговорить; это неотложно! — начал очень тревожно Гуансюй. Эрлай придвинул ему стул и угостил чаем, но тот отказался.

— Моя девушка разочаровалась во мне, — продолжал он, — и заявила, что я — всего лишь паинька-мальчик с красивым дипломом, который неплохо выполняет чужие поручения, но не в состоянии создать ничего своего! Она познакомилась с одним человеком, и теперь без конца критикует мою работу, сравнивая меня с ним; ей кажется, что моё дарование не идёт ни в какое сравнение с его талантом!

— А чем я здесь могу помочь? — не понял Эрлай.

— Да ведь она отдаёт ему предпочтение не только как скульптору, но и как человеку!

— Если она выбрала тебя когда-то лишь исходя из этого, то грош цена этой девушке и её чувствам! Ей нужен не ты, а твои лавры! — возмутился Эрлай, но друг перебил его и возразил: «Как бы там ни было, но я люблю её! И лучше умру, чем её потеряю, а она отдаляется от меня…»

На лице Гуансюя была грусть и безысходность. Он добавил: «Не мог бы ты сделать для меня что-нибудь оригинальное? Вложи в это все силы. Я покажу это ей и скажу, будто это сделал я, и может, она передумает бросать меня! Ты гениален, чего тебе стоит! Прошу тебя!» — взмолился Гуансюй, и Эрлай не смог отказать.

Работал Эрлай полгода. Ради этого он даже пропускал занятия в училище, объясняя это болезнью. Он вставал ранним утром и трудился до поздней ночи. Всё настойчивее ему звонил Гуансюй и напоминал, что время не ждёт, но юноша отвечал, что для хорошего результата работать нужно долго. Он не позволял Гуансюю приезжать смотреть на неоконченный труд; но наконец он пригласил его к себе. Творец откинул портьеру, и Гуансюй увидел новое детище своего друга: четверых живых людей, которые, казалось, вот-вот сойдут с места. Первой была хрупкая, изящная женщина: с одной стороны, было понятно, что ей много лет, но с другой — в ней было что-то неизменно детское. На коленях её лежал младенец и спал сладким сном; в левой руке её была раненая птица — чайка, которая сидела смирно, наклонив голову; в правой же руке она держала большой шар, полый внутри.

— Это четыре главные добродетели, — пояснил Эрлай. — Женщина — мудрость. Её детские черты лица и ребёнок на коленях — символ того, что самое мудрое существо — младенец; он радуется каждому дню, познавая новое, безгрешен и ещё не искушён в интригах жизни: он любит каждый предмет и каждое живое существо. Раненая птица означает смирение: мудрый человек никогда не ропщет на судьбу. А шар в руке — то, в чём отражается истина — самое главное в жизни. Мудрец отличается от большинства тем, что видит истину невооружённым глазом и не сомневается в ней.

Второй была высокая, мощная женщина-амазонка в одежде воина. Она держала меч, которым собиралась обрубить головы страшному девятиглавому дракону, что лежал у её ног. Эрлай рассказал, что торжество правды, приходящей свыше, иногда кажется жестоким, но возмездие за совершённое зло всегда заслуженно. Это был образ справедливости. Третьим был грозный воин в латах и шлеме с поднятым вверх копьём; он олицетворял мужество. И, наконец, завершал эту плеяду героев, на первый взгляд, абсолютно обыкновенный крестьянин в простой одежде и в лаптях. Он держал кувшин (видимо, с водой) и небольшой кусок хлеба — большего ему не было нужно. Он был воплощением умеренности во всём.

Гуансюй не мог подобрать слов, чтобы выразить своё восхищение; впав в эйфорию, он бросился обнимать и расцеловывать друга.

— Но я не могу показать это на выставке, — почему-то, придя в себя, сказал Гуансюй. — Это произведение на религиозной основе. Как я скажу об этом людям?! В нашей стране это жестоко карается.

— А скульптуры не надо никак описывать, комментировать, — успокоил его Эрлай. — Всё равно каждый понимает творчество по-своему. Если твоя девушка — действительно такая тонкая натура, как ты рассказывал, она всё поймёт и оценит без слов.

Ожидания Гуансюя оправдались; от счастья он вознёсся на девятое небо, то и дело напевал песни и был счастлив, что любимая вернулась к нему. Тем временем четырёхлетнее обучение Эрлая подходило к концу; он был безоговорочно признан самым перспективным выпускником года. Часто по ночам Эрлай не мог заснуть: он думал о том, по правильному ли пути движется. Иногда его сомнения казались ему глупыми: для чего же, если не для этого, он родился? Для чего четыре года разрывался между работой и учёбой (параллельно он подрабатывал таксистом, так как надеяться, кроме себя, ему было не на кого) и лишь изредка выбирался на каникулах к бедно живущим родителям? Но, с другой стороны, он был не просто скульптором, а человеком, у которого была СВОЯ ПРАВДА: он хотел, чтобы другие если не согласились, то хотя бы услышали бы её! Он не мог подавить в себе источник творчества не для заработка, а для души: для него это была религия. А быть честным для Эрлая означало вступить в конфликт с государством и сломать себе жизнь. Но он не хотел со временем превратиться в бездушного ремесленника, что обтёсывает камень и что-то лепит из глины лишь ради денег. Он думал: может, отказаться от своего призвания? Ведь он не сможет всю жизнь врать себе и работать вполсилы. Его терзали противоречия, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не один телефонный звонок. Сначала Эрлай ушам своим не поверил: директор сообщества «Изящество и глубина», Цзе Мейхунь, приглашал его на работу. От ректора училища он узнал, что его ученик — стоящий специалист, и поэтому, несмотря на молодость, ему самое время начинать работать в организации с мировым именем. По тону Мейхуня была понятна его заинтересованность в Эрлае. Не помня себя от счастья, юноша согласился и договорился о выходе на работу в следующую среду.

В понедельник, когда оставалось два дня до того, как Эрлай начнёт работать по профессии, к нему домой заглянул его друг. Гуансюй убедил Эрлая, что для него будет не лишним познакомиться с будущими коллегами в неформальной обстановке; он и сам желал видеть людей, до которых, он думал, ему расти и расти. Вечеринка должна была состояться у Мейхуней в тот же день, в восемь часов вечера. Там ожидалось собрание всего цвета — тридцати человек, занимающих на работе особое положение; при перечислении фамилий хотелось Эрлаю почтенно склонить голову в благоговейном молчании. Но Гуансюй сообщил Эрлаю новость, которая стала для него сюрпризом: это была не простая вечеринка, какие случались в том доме каждую пятницу, а особенная — ожидалась помолвка Гуансюя с Уцзифей, дочерью Мейхуня. От этого Эрлай загорелся ещё больше (ему хотелось лично увидеть это событие в жизни друга) и вечером отправился к Мейхуням.

Каково же было его разочарование, когда он ступил на порог этой квартиры! Комнат в ней было семь или восемь; все сидели в большой гостиной, в которой было ужасно накурено. Всюду сидели безразличные ко всему, кроме своей персоны, заплывшие жиром мужчины с бокалами красного вина. Это показалось Эрлаю отвратительным, и взгляд его обратился к женщинам: это были кокетливые дамы лет сорока, которые следовали моде для двадцатилетних, и шестидесятилетние, которые в красоте пытались состязаться хотя бы с сорокалетними. Общими чертами женщин были вызывающие наряды и вульгарный раскрас, а также их пустые разговоры.

Как бы между прочим Гуансюй указал Эрлаю на свою невесту: она оказалась редкостной красавицей, но ей было уже тридцать пять — она была намного старше жениха. В узких кругах её почему-то называли Чёрная Жемчужина. На вопрос друга об её занятиях Гуансюй ответил, что она не работает — в этом нет необходимости. Разодета она была ужасно: на ней было многоярусное белое платье, стоящее огромных денег, понавешанные на шею пять или шесть бус; на каждом её пальце было по дорогому перстню. На голове была обрамляющая её золотые длинные волосы алмазная диадема; глаза были п