Должно же быть какое-то название этому чувству. Фантомная боль в груди, нежелание расставаться с тем, чего не было и никогда не будет.
Голова превратилась в матрешку. Будто у меня было сразу шесть черепов, один в другом, и они оглушительно тарахтели, стоило чуть пошевелиться или о чем-то подумать.
Хотелось раствориться в этой белесой пелене. Увидеть, как искажается мое отражение в стекле бутылок за стойкой бара. Тот же ежевечерний порыв сквозил на лицах прохожих, невидимым лассо затягивал их в ближайшие пабы.
От хорошей выпивки теплеет на душе, будто внутри вспыхивает давно угасший огонь.
Подражание — высшая форма лести.
— Как ты вообще?
— Хорошо. — Она взглянула на меня, потом снова опустила голову. — Плохо. Здорово. Ужасно.
— В общем, почти весь набор эмоций.
— Ты меня напугал тогда, у Изабель.
— Знаю. Прости. Ты меня тоже напугала.
— Да уж, я заметила. — Она шутя ткнула меня кулаком в грудь. — Что, твои случайные приятельницы от тебя никогда не залетали? — Она опустила руку на стол, и наши мизинцы соприкоснулись.
— Вообще-то, нет.
— Хорошо помогает от сонливости.
— С твоей помощью я вообще спать перестану.
Ты работала.
— Я шалавила. Это не работа
На обратном пути в город я заехал в паб, согреться. В телевизоре с выключенным звуком шел репортаж с похорон Изабель. Бегущая строка напоминала зрителям, что Изабель с юного возраста вела активную половую жизнь и умерла от передозировки наркотиков.
Крупным планом показа
В восемь лет я начал отвоевывать свою свободу. Начал лгать, преследуя собственные цели. Я ловко обвел всех вокруг пальца. И в последний раз виделся с сестрой.
Ей больше не мерещились зловещие тени в ночи. Тени стали человеком, который тянулся погладить Энни по голове. Она считала, что ее фантазии вдохнули в него жизнь. Однажды она испуганно, настойчиво прошептала мне на ухо: «А когда мне что-то снится, оно потом сбывается?»
В крыле для мальчиков было много таких же ребят, как я. Все новички, примерно моего возраста. Теперь я понимаю, что разные типы личности — тихони, упрямцы, шалуны и задиры — по-разному выражают страх. Я старался ничем не выделяться.
Присматривался ко всем и ко всему, но о себе говорил как можно меньше.
Нам не разрешили взять с собой вещи из дома, поэтому все, что я знал о себе, стало для меня своего рода ценностью. Единственным, что можно было утаить. Не разглашать без крайней нужды. Дурная привычка, но я до сих пор не могу от нее избавиться.
