Оглавление

Глава 1
Как вытерпеть долгую дорогу и попутчиков

По купе витал застоявшийся сладковатый запах сигар. Отпустив носильщика, Данишевский решил открыть окно и проветрить. В купе хлынул июньский тёплый ветер, заколыхав шторки на окне. Времени до отправления ещë было предостаточно, и Данишевский принялся разглядывать публику на перроне, гадая от нечего делать: кто из пассажиров окажется его соседом по купе.

Неожиданно его внимание привлёк жандармский ротмистр, шагавший вдоль состава вслед за носильщиком с чемоданом в одной руке и дорожным сундучком в другой. Лицо ротмистра показалось Дмитрию Александровичу чем-то знакомым, но где и когда он мог с ним встречаться, Данишевский припомнить не мог, тем более что был совершенно уверен, что среди его многочисленных знакомств жандармов не числилось по вполне понятным причинам. Ротмистр прошёл к соседнему вагону и поднялся внутрь.

Вспомнить обстоятельства знакомства с жандармом Данишевский так и не успел, потому что мимо прокатилась тележка ещë одного носильщика, заваленная чемоданами и шляпными коробками. Следом, цокая каблучками ботиков, следовала хозяйка всех этих женских сокровищ, намереваясь сесть в тот же вагон, куда недавно вошёл ротмистр. Это обстоятельство развеселило «князя», так как в пассажирке он узнал ту самую незнакомку, которой он не так давно невольно помог обчистить магазин ювелира Буткевича. То, что сейчас эта явно начинающая воровка может оказаться рядом с чином, призванным ловить ей подобных, выглядело забавно, особенно если ротмистр в дороге начнёт ухлёстывать за симпатичной попутчицей.

В то время как Данишевский внутренне веселился, Кате Заславской было совершенно не до смеха, когда, следуя за носильщиком в купе, она обнаружила расположившегося там жандармского офицера. Катя и так последние дни буквально обмирала от страха, когда на улице ей попадался обычный городовой, поскольку не могла отделаться от мысли, что еë уже наверняка ищут за кражу, а тут в попутчиках оказывается и того кошмарнее — жандармский ротмистр.

Секундное замешательство сменилось у ней нервной болтливостью, и она затараторила всë что ей только успевало прийти в голову:

— Бог мой! Какое приятное соседство мне предстоит! Это будет просто очаровательно провести столь долгий путь в компании офицЭра! — и без всякого перехода, уже высказала носильщику, — Сюда заноси! Коробки не попорть! Эдакий увалень! Так, прими и иди с глаз моих пока всё не перемял!

После чего сунув несколько монет носильщику, Катя выставила того из купе и вновь зачастила, стараясь удержать инициативу в своих руках и не выдать накатывающего страха. Уж лучше пускай считает болтливой дурой, чем что-либо заподозрит:

— Итак, как мне называть вас, мой рыцарь?

— Андреем Платоновичем Яковлевым, — сдержанно отозвался ротмистр.

— Я буду называть вас — Андрэ! А я — Катрин! Катрин Вилькен — Бухановская, — ляпнув эту странную комбинацию из полупсевдонима сестры и подлинной фамилии бывшего антрепренёра, Катя внутренне ужаснулась, что подобное может навести на след подделанного векселя. Но сказанного уже было не воротить и всë более чувствуя себя дурочкой, она решила, что может это сейчас и к лучшему, поэтому продолжила в той же манере нести глупости:

— Вы кто по чину? Майор? Полковник?

— Ротмистр жандармского корпуса.

— Жандармский корпус. Это, наверное, так романтично! Схватки с бомбистами! Погони! Вы непременно должны мне об этом рассказать по дороге!

Яковлев попытался в рамках дозволенного вежливо охладить пыл этой как ему казалось навязчивой особы:

— Уверяю вас, всё гораздо прозаичней. В России на всех жандармов просто не хватает бомбистов. Приходится довольствоваться чем-то более низменным. Наша обычная служба — это поддержание порядка в местах квартирования войск и охрана дорог. Если кто из господ революционеров и попадается нам, так это если они имеют неосторожность куда-то ехать или обитать в пределах воинских гарнизонов.

Охладить не получилось:

— А вы скромняга. А! Понимаю! Вы оберегаете государственные тайны от посторонних ушей. Всё-всё. Более не буду вас расспрашивать о подобном. Ну хотя бы куда вы едете? Надеюсь, это не тайна?

— Отчего же, разумеется, не тайна. В Благолепинск, город хоть и губернский, но говорят довольно сонно-провинциальный.

— Как жаль, что не дальше вместе со мной. Как знать с кем придётся потом ехать. Сядет этакий обрюзгший цивильный и всю дорогу будет рассуждать о политике или биржевых ставках. Бу-бу-бу. Совершенно не галантно. Так что же Благолепинск? Вас там ждут?

— В некотором роде, — Яковлев уже начинал уставать от этой трескотни и решил отвечать кратко: может быть, соседка по купе потеряет к нему интерес, но не тут-то было.

— Бог мой, Андрэ, как лапидарно вы изъясняетесь. Прямо бука какая-то неразговорчивая. Хотя в этом есть и свой некоторый флёр таинственности. Ну хорошо. Не хотите говорить о себе, давайте поговорим о чём-нибудь другом. Как вы относитесь к беллетристике? Вы читали «Загадочный человек или любовная история из Нурланна», господина Кнуда Педерсена? Это такой не то швед, не то датчанин. Но пишет так, что просто душа воспаряет.

— Извините, не привелось, — кавалер боевых орденов за Балканскую войну уже держался из последних сил.

Катя вошла в раж:

— Вы много потеряли. Это совершенно упоительная история о любви сельского учителя и дочки священника. Сейчас я вам её живописую вкратце…

Этого уже Андрей Платонович не выдерживал и была сделана попытка вырваться из плена пустой болтовни:

— Извините, госпожа Вилькен… э-э. Простите не упомню как далее…

— К чему такие церемонии, мой дорогой Андрэ. Для вас я просто Катрин!

— Да, конечно, Катрин. С вашего позволения я бы немного прогулялся. Кажется, поезд трогается, полюбопытствую на виды из окон в коридоре. Разомнусь. Видите ли, не привык долго засиживаться!

Яковлев вскочил и торопливо вышел, с облегчением прикрывая за собой дверь в купе. Вдогонку ему понеслось:

— О, как я вас понимаю, вашу деятельную натуру!

Оставшись одна, Катя устало откинулась на спинку купейного дивана. В голове от пережитого волнения звенело: «Наконец-то убрался. Вот уж меня угораздило, так угораздило. Всю дорогу как под конвоем ехать, да ещё и в один город. Думай теперь, как с ним там разминуться в этом Благолепинске».

Данишевскому так тревожиться не пришлось, так как в качестве попутчика ему достался старомодно одетый старичок лет восьмидесяти, который войдя обратился:

— Вы позволите, молодой человек, мне составить вам компанию?

Дмитрий Александрович, встав с места, изобразил привычное для подобных случаев радушие:

— Разумеется, буду только счастлив подобному соседству.

Старичок удовлетворённо покивал головой:

— Вот и славно. А вы учтивы, молодой человек. Не часто ныне к нам старикам уважение проявляет ваше поколение. Всё больше поучать норовят, что не так мы жили, не то делали, — и уже обращаясь к носильщику произнёс. — Багаж, братец, пристраивай и можешь получить за труды.

После ухода носильщика, старичок долго и старательно устраивался на диване напротив Данишевского, после чего вновь заговорил:

— Если вы не против, давайте знакомство сведём. Меня Петром Ивановичем Баевым кличут. А вас как звать — величать?

— Данишевским Дмитрием.

— Дмитрием значит. А по батюшке как прозываетесь?

Данишевский припомнил, что ранее ему приходилось слышать о Баеве и решил подольститься старику:

— Александровичем, но помилуй Бог, я не в тех летах и не в тех заслугах, чтобы по отчеству именоваться рядом со столь почтенным человеком, не побоюсь этого слова — театральным корифеем.

Баев расплылся в довольной улыбке:

— Вот уж не думал, что меня ещё помнят. Или мы с вами знакомы?

— Не имел, к сожалению, ранее чести быть вам представленным. Но о гофмейстере Баеве, трудами своими на посту директора российских императорских театров, снискавшего себе славу разумного и добродетельного попечителя служителей Талии и Терпсихоры, был наслышан.

Пëтр Иванович изображая скромное смущение, но с явно довольным видом, что его ещë помнят, пустился в пространные рассуждения о себе и прошедшем:

— Да полноте вам, когда это было. Я уже давно в отставке. По правде говоря, меня мало кто и помнит. Кому интересен старик на девятый десяток зажившийся. Разве что сам театральному обществу по старой памяти чем посодействую или о себе напомню, явившись свету. А чаще у племянника Митяши в имении пребываю. Он у меня чудо, что за человек. Доброй души, хлебосольный. К нему столько народу съезжается: и свои местные, и из столиц. Актёры бывают, литераторы заглядывают. Мне у него бывать в радость, прямо отдохновение души, как с кем из творцов поговорю.

Правда ныне господа литераторы пожиже будут, чем в мои годы. Вам, к примеру, не приходилось читать сочинение князя Щербатова «Путешествие в землю Офирскую»? Нет? Жаль, там такая глубина моральная чувствовалась! А какие оперетты были благодаря таланту господина Уколова: «Бедный Ионафан» или же вот ещё «Наши Дон Жуаны». Игра ума чувствовалась! А где ныне светила беллетристики достойные тех имён? Нет их!

Данишевский знал, что старики любят выкладывать всë что видели и слышали за годы своей жизни, поэтому старался поддерживать разговор: так и старику приятно будет, что его слушают и время быстрей пройдёт. Может ещë и что полезное выскажет. Но решил немного мягко поперечить, пусть старик из чувства строптивости ещë выговориться:

— Отчего же? Вот покойного господина Некрасова публика очень даже читала. Тургенев из Парижа неплохо пишет.

Баев недовольно отмахнулся:

— Что Некрасов? Кто он был? Игрок в жизнь, изображающий бурю страстей для публики, а на самом деле безжалостный собиратель богатств. Да ещё и суеверный картёжник. Вы о несчастье с его бывшим сотрудником по журналу «Современник» не слыхали?

Данишевский отрицательно покачал головой:

— Нет, не приходилось. Я долгое время за границей пробыл и многое упустил из столичных событий. Так что же там такое было?

Пëтр Иванович вздохнул:

— Да начиналось как сущая безделица, а кончилась трагично. Работал у господина Некрасова молодым журналистом некто Пиотровский. Прожился до последней копейки, как бывает по молодости. Попросил вне очереди аванс, а господину Некрасову, видите ли, играть ввечеру и у него правило было: никому денег накануне не давать, а то в карты везенья не будет. Он и отказал, а тот Пиотровский от долгов возьми и застрелись. Вот такие они нынешние корифеи литературы, да-с. Хотя, что это я? Тот Некрасов, кажись, тоже уже помер лет пять как.

Данишевский запротестовал:

— Да полноте, вы уж через чур строги. Вы же сами поминали, что у племянника душой отдыхаете в общении с писателями. Стало быть, есть и из нынешних на ваш взгляд достойные.

Баев радостно подхватил:

— А и верно, имеются таковые. Вот у Митяши граф Толстой бывает. Он один из немногих кто до конца в него верил, что оправдают. Да и в последний роман его к себе вставил. Пречудесный писатель и прекрасной души человек.

Подобное замечание удивило и насторожило Данишевского:

— Позвольте, кого оправдают и о каком романе вы говорите?

— Да как же! Я об романе «Анна Каренина» толкую! Там всё и начинается с Облонского. Неужто не догадались: Облонский — Оболенский!

Подобная догадка Данишевского неприятно поразила:

— Ах вот оно что! Так значит вы князю Дмитрию Дмитриевичу Оболенскому дядей приходитесь?

— Именно так. Я на суд приезжал, душа, знаете ли, не на месте была, когда Митяшу в мошенники записать пытались. Ну ничего, Бог упас, оправдали. Сейчас вот со спокойной душой как раз к нему в имение под Тулу и направляюсь. Сельцо Шаховское Богородицкого уезда. Божественное местечко!

Известие, что князя оправдали тоже не добавило радости Данишевскому, но своего разочарования он не выказал, а более того продолжил разговор как ни в чëм не бывало:

— Это не там ли у князя конезавод расположен?

Баев закивал утвердительно:

— Именно там. Кобылка Фру-Фру, для того же романа графа Толстого, оттуда и позаимствована. Уж очень она Льву Николаевичу приглянулась в свою бытность. А вы что, молодой человек, лошадками увлекаетесь, коли коннозаводчиков знаете?

— Так я, Пётр Иванович, раньше по кавалерии служил, как не увлекаться.

Тут Баев начал сдержанно позёвывать:

— Ну тогда, конечно. Оно понятно… Что-то я притомился от разговоров, да и самой дороги. Укачивает ко сну. Вы уж не судите строго старика, а я бы прикорнул.

Данишевский успокоил:

— Разумеется, любезный Пётр Иванович. Отдыхайте на здоровье! А я тут пока тихонько в окошко посмотрю. Вот и к станции какой-то подъезжаем. Полюбопытствую на то, как люди здесь живут.

Баев задремал, а поезд действительно остановился на какой-то станции. Вопреки своим словам Данишевский не стал интересоваться ни самой станцией, ни еë обитателями. Сейчас он обдумывал всë услышанное в отношении человека, который так давно не сомневаясь разрушил его жизнь. Правда теперь спустя годы он не мог со всей определенностью для себя решить: к лучшему или к худшему был такой поворот в его судьбе. Зато он точно знал, что застарелая обида будет гложить его до тех пор, пока ему не представиться хороший шанс для солидной оплеухи этому «Митяше», всегда выходящему чистым из любой им же созданной грязи.

На вторые сутки, проехав Москву, Яковлев уже в который раз клялся мысленно сам себе, что никогда не женится, настолько надоело пустословие попутчицы. Катя, проклиная подобное стечение обстоятельств, сама еле держась из последних сил, кое-как находила темы разговора для поддержания своего реноме болтливой наивной дурочки:

— Да, Андрэ, вот и последнюю до Тулы станцию проехали. А там нам с вами остаётся недолгий путь, и наша мимолётная случайная встреча прервётся. Вы доедете, а мне еще ехать и ехать до Курска, — Курск Катя выбрала в качестве прикрытия конечного пункта своей поездки просто из того соображения, что он находился дальше Благолепинска и надо было поддерживать версию, что ей с ротмистром ни в один и тот же город. — Будете ли вы меня вспоминать, Андрэ, в минуты отдохновения от житейских тягот.

Яковлев, не сдерживая сарказма откликнулся:

— Думаю, госпожа Вилькен, простите опять забыл вторую часть вашей фамилии, время, проведённое с вами, никогда не сотрётся из моей памяти.

Катя, будто не замечая его сарказма (что взять с наивной дурочки) продолжала разглагольствования:

— Да, время! Оно так скоротечно. А вам, Андрэ, никогда не хотелось, что бы оно замерло, застыло в покое и умиротворении где-нибудь у камина. Вот представьте на вас, сидящего в кресле, снисходит тепло огня. Ласково мурлычет кошка, устроившаяся у вас на коленях. И вся мирская суета утекает в лиловые сумерки надвигающейся ночи за стенами вашего дома. Вы одни со своими воспоминаниями и грёзами.

Тут ей неожиданно пришла одна мысль, чем заполнить наступающий вакуум идей для говорильни, и она оживилась:

— Послушайте, у меня же с собой совершенно интереснейшая книга!

И порывшись в дамской сумочке, достала небольшую книжку, размером с записную.

— Это карманный гороскоп. Я его совершенно случайно недавно купила и мне крайне интересно насколько он точен. Итак, для начала человек-загадка скажите, в каком месяце вы родились, и мы посмотрим, насколько звёзды правдивы в описании вашей натуры.

Яковлев устало, будто сознаваясь после долгого допроса в преступлении, ответил:

— В апреле.

— А точнее? В начале или в конце?

— В начале, третьего дня. И что с того?

Катя с наигранной таинственностью в голосе принялась вещать:

— А вот сейчас и узнаем, что астрология поведает нам о вас. Итак. Вы родились под знаком Барана или иначе именуемого знаком Овна. Мужчинам этого знака свойственна непрестанная жажда деятельности, а также отвага, доходящая до безумствования. Данные субъекты готовы защищать ценой своей жизни идеалы, коим посвящают всего себя. Ибо его стихией является Огонь, а покровителем планета великих свершений и страстей — Марс. Лица, родившиеся под знаком Барана склонны снискать себе славу на воинском поприще. Это же восхитительно!

Яковлев, начинавший привыкать не вдумываться в этот бесконечный бубнёж от последнего восклицания вздрогнул и непонимающе переспросил:

— Что именно?

— Ну как же вы не понимаете! Всё в точности про вас!

Андрей Платонович предпочёл не перечить:

— Очень рад за подобное открытие.

Катя продолжала:

— Между прочим, это не всё. Здесь ещё сказано, что суженую вам надо искать среди особ, родившихся под знаком Льва, то есть между 10 июля и 10 августа. Как жаль. А я родилась в феврале. Значит судьбой нам уготовано не быть вместе.

Яковлев съехидничал:

— Действительно, печально.

В купе к Данишевскому постучав и получив ответ вошёл проводник.

— Сударь, минут через пять в Тулу прибудем. Дозвольте попутчика вашего разбудить, его станция.

Старичок по уже сложившемуся в дороге обыкновению спал. Данишевский откликнулся:

— Я сам, братец, — и переместившись со своего места ближе к Баеву начал легонько потряхивает его за плечо. — Пётр Иванович, просыпайтесь. Пора, скоро станция.

Баев приоткрыл глаза и некоторое время сонно оглядывался, припоминая, где он. Поезд уже начинал притормаживать, втягиваясь на пристанционные пути. Наконец Баев отошёл от сна:

— А, это вы… Извините меня, позабыл ваше имя — отчество…

— Дмитрий Александрович Данишевский.

— Ну да, ну да. Тёзка племянника моего будете. Припоминаю. Так что? Приехали?

— Похоже, что подъезжаем.

Баев суетливо задвигался.

— Вот и чудесно. Меня встречать должны — управляющий из Митяшиного имения, — и уже обращаясь к проводнику попросил, — Надо бы его разыскать на перроне, уж сделай любезность, дружок, снеси багаж к нему.

Тот сразу отреагировал:

— Понял-с, я мигом.

И подхватив с багажной полке указанные чемоданы двинулся к выходу. Поезд затормозил у вокзального перрона. Баев, надевая скинутый для отдыха сюртук и разыскивая шляпу, заметил через окно, что на перроне проводник уже кому-то передает багаж и с довольным видом воскликнул:

— Ну вот и управляющий из Шаховского меня уже ждёт. Крайне предупредительный молодой человек. Митяша часто бывает недоволен его несообразительностью, но держит как человека преданного. Говорит он этими качествами в своего батюшку пошёл.

Данишевский, тоже выглянув в окно и увидев человека внешне очень похожего и лицом, и телосложением на пристава василеостровской части, но гораздо моложе и одетого в цивильное, пробормотал:

— Нечто подобное я и предполагал.

Баев, окончательно собравшись, начал прощаться:

— Ну-с, Дмитрий Александрович, будем расставаться. Спасибо за приятное время провождение в дороге, спасибо, что не погнушались старческой болтовнёй.

Данишевский искренне откликнулся:

— Что вы, мне было крайне приятно с вами общаться. Доброго пути вам и дальше.

Баев произнёс растроганно:

— И вам так же счастливо добраться до места.

После ухода Петра Ивановича, Данишевский принялся рассматривать из глубины купе, чтобы не быть замеченным, управляющего имением Оболенского: «А ведь твой батюшка тогда не постеснялся об меня ноги вытереть, чтобы тебе уж больно сытное место приискать. А вот теперь такое стечение обстоятельств. Хорошо бы тебя яко бы такого „несообразительного, но преданного“ по отзыву Баева, как-то так использовать, чтобы через тебя зацепить и хозяина твоего, и батюшку».

В Благолепинск прибыли к вечеру. Яковлев, зная, что станция для него не просто конечная цель поездки, но и место теперешней службы, а значит и служебная квартира расположена где-то тут же, да и на перроне сейчас должен быть кто-нибудь из его новых подчинённых, решил обойтись без носильщика. Достав свой чемодан и дорожный сундучок, напоследок решил быть всë-таки вежливым с надоедливой попутчицей:

— Ну вот я наконец и добрался до места, госпожа Вилькен. Позвольте откланяться.

Катя с наигранной грустью откликнулась:

— А вы так и не стали называть меня Катрин. Ну что же, пусть так. Прощайте. Пусть вам сопутствует успех, мой дорогой.

— И вам всех благ и доброй дальнейшей дороги, — пожелал Андрей Платонович, памятуя, что соседка по купе поминала, что едет дальше него в Курск.

После того как Яковлев откланялся, и Катя убедилась, что он покинул вагон, она кинулась к проводнику, испытывая чувство паники: ей необходимо было сойти желательно незаметно для ротмистра пока не окончилась стоянка, но с еë многочисленным багажом она сама бы не управилась, ни тайно, ни явно. Поэтому для проводника была сочинена очередная история:

— Милейший! Будьте так любезны, сыщите мне носильщика. Но не ранее того, как народ схлынет. Не люблю толкотни простолюдинов. Да и желательно, чтобы ротмистра, что ехал со мной, так же не было. Уж очень навязчив был.

Проводник, понимающе улыбаясь, заверил:

— Не извольте беспокоится, мы с разумением, всë успеем сладить. Стоять будем час: паровоз к водокачке отгонят, там воды залить, да потом ещë угля загрузить. За это время все глядишь и разойдутся с перрона. Успеете барыня сойти без толкотни и суеты. А носильщика сыщем, как не сыскать.

Яковлева как оказалось у вагона ждали два станционных унтер-офицера. Один из них изображая рвение и радость от созерцания долгожданного начальства громогласно рапортовал:

— Вашвысокобродие, рекомендуюсь, унтер-офицер Шуляков, до вашего приезда исполнял обязанности старшего по команде. Команда для встречи Вашвысокобродия построена. Осмелюсь доложить по вверенной железнодорожной линии всё в совершеннейшем порядке. В среде служащих лиц заметно ревностное исполнение служебных обязанностей, при строгом соблюдении нравственности и дисциплины.

Яковлев скептически осмотрел «команду» из двух «служащих лиц», при чëм второе лицо явно старалось скрыть наличие винного перегара, дыша через раз и куда-то вниз. Решив сначала посмотреть, как эта пара покажет себя на службе, а уж потом при необходимости наводить строгие порядки, Андрей Платонович оставил самозваного начальника команды следить за порядком на вокзале, а благоухающего винными парами унтера забрал в качестве носильщика и провожатого до казённой квартиры.

Провожатый, в отличие от своего бравого сослуживца оказался немногословен, всë что из него удалось ротмистру вытянуть, так это то, что фамилия его — Ардалионов, а что до того «как ему здесь служится», был ответ: «Как Вашвысокобродие скажет, так и будет, нам своë толкование иметь недозволенно».

Добравшись до места, Яковлев, оставшись в одиночестве, повалился отсыпаться, рассудив, что имеет право на подобную награду за то, что ему пришлось терпеть свою болтливую и недалёкую по уму попутчицу.

Данишевского встречал Елохов вместе с ещë каким-то господином, по внешнему виду явно не купеческого сословия.

— Дмитрий Александрович, с приездом! Рад Вам, надеюсь с хорошими вестями по делам нашим? Впрочем, о делах позже! А пока рекомендую вам Делягина Прохора Михайловича, председателя правления нашего местного Земельного банка, компаньон мой, ну и ваш теперь тоже.

После взаимных приветствий и рукопожатий, Делягин сообщил:

— Князь, номер в гостинице для вас уже оставлен. Можем ехать на моей коляске.

Елохов подхватил:

— Предлагаю поужинать в городе в ресторации. Отметим, так сказать, ваше прибытие и начало совместных действий.

Данишевскому не хотелось так быстро «брать быка за рога», не осмотревшись и не прикинув сколько можно выжать из этой провинции без опасения быть пойманным, поэтому он решил отказаться, сославшись на усталость:

— Благодарю за предложение, но хотелось бы с дороги отдохнуть хорошенько. Прошу понять меня: в купе на диване толком не отдохнёшь, кроме того, дневная духота донимала. Окно из-за паровозного чада особо не будешь держать открытым. Умаялся, ей-ей умаялся. Мне бы сейчас умыться и спать. Так что не сочтите за обиду, господа, думаю, успеем совместно отобедать. Да и не раз.

Делягин понимающе закивал головой:

— Желанье гостя закон. А сейчас прошу к экипажу.

После чего все направились в сторону привокзальной площади, предоставив кучеру Делягина принять вещи Данишевского от проводника, а затем нагонять господ.

В дороге Делягин счёл необходимым извиниться:

— Вы, Дмитрий Александрович, не обессудьте. Это, конечно, не московский «Славянский базар», размах не тот, но для нашей провинции лучшее, что имеем. Тем более, что я изначально говорил Павлу Аркадьевичу, что вы могли бы у меня остановиться. Дом у меня просторный, а живу по-холостяцки один с прислугой. Но господин Елохов заупрямился: мол князь телеграммой просил номер заказать, так вот так тому и быть. Так что князь: может всë-таки ко мне?

Дмитрия Александровича перспектива оказаться «поднадзорным» не прельщала, а вот номер в гостинице давал возможность для большего манёвра и незаметного исчезновения при необходимости, поэтому он решительно запротестовал:

— Нет, благодарю, господа. Меня всё устроит. Я не настолько привередлив, как вы могли бы подумать.

Господа умерили свой гостеприимный пыл, и уже в гостинице, когда гостя разместили, Елохов, напомнил об обещании отобедать вместе, намекая, что у него имеется острая необходимость в совете от князя. Получив от Данишевского заверение, что о совместно обеде он будет помнить, Елохов и Делягин удалились.

После их ухода, Данишевский вопреки своим уверениям, что он крайне устал и непременно будет отдыхать, занялся тем, чем взял за правило заниматься на новом месте, а именно: оглядел весь гостиничный номер на предмет, где можно устроить тайники, но так, чтобы при необходимости не мешкая извлечь припрятанное из них. Поинтересовался куда выходят окна и далеко ли от них пожарная лестница, да и высоко ли от земли, если приведется прыгать.

Далее, так и не распаковав вещи, вышел из номера и принялся неторопливо блуждать по коридорам и лестницам всей гостиницы, как бы невзначай заглядывая в подсобки, проверяя запоры на дверях, ища чёрный выход. Сталкиваясь в подсобках с прислугой, извинялся, что ошибся дверью. Узнав всё, что его интересовало и составив для себя ещë несколько путей, как можно в случае опасности покинуть гостиницу, причём не с пустыми руками, он наконец решил, что можно и возвращаться к себе в номер на второй этаж.

На лестнице его ожидал сюрприз: впереди, в сопровождении гостиничного лакея с чемоданом и шляпной коробкой торопливо шагала всë та же незнакомка, с которой он ехал в одном поезде, а ранее видел у Буткевича. Девушка и лакей прошли к двери номера соседнего с номером Данишевского. Лакей, открыв двери, пропустил постоялицу в номер и занеся багаж, с возгласом «Я сей минут за остальным!» кинулся вниз в фойе. Дмитрий Александрович смотрел несколько секунд на оставленную приоткрытой дверь соседнего номера, прикидывая что-то, но затем прошёл к себе.

Когда лакей окончательно ушёл, Катя, заперла двери и кинулась на кровать, поспешив свернуться в клубок под одеялом. Несмотря на то, что в комнате было по-летнему тепло, еë бил нервный озноб и казалось, что ступни ног и руки замерзают, как на осеннем ветру.

Немного повсхлипывала: «Господи, да будет ли этому конец. И если будет, то когда и какой?» Затем нервное перенапряжение и усталость взяли своë, и она окунулась в сон, как оказалось уже знакомый ей, где она пыталась идти по коридору в каком-то доме на женский плач и стоны. Вновь в конце она видела в комнате, освещённой свечами, кровать, на которой лежала её парализованная сестра Людмила, призывая к себе. И, как и раньше что-то неуловимое возвращало Катю в свою спальню, откуда она вновь пыталась повторить весь путь на помощь к сестре. Но теперь она не доходя даже до еë спальни, оказывалась на том же месте, с которого всë начиналось. И так происходило, кажется, бессчётное количество раз, только с каждой попыткой еë путь всë укорачивался и укорачивался… И она уже припоминала, что ещë чуть-чуть и она уже сама должна оказаться навсегда прикованной к кровати, поэтому лучше бы остановиться и больше не пробовать идти, а просто лежать, просто лежать… но что-то заставляло еë подыматься, заставляло идти, а затем незримо возвращало назад, чтобы она точно почувствовал, чем это завершится и как скоро завершится.

Данишевский заканчивал с обустройством: то, чему было положено висеть в шкафу, было развешено; то, чему было положено быть расставленным, было расставлено; то, чему было положено быть припрятанным от любопытных глаз гостиничной прислуги, было припрятано в намеченные тайные уголки.

Неожиданно за стеной, смежной с номером незнакомки послышалось не то неясное бормотание, не то всхлипы. Дмитрий Александрович недоверчиво прислушался, затем подошёл ближе к стене, чтобы проверить: не померещилось ли? Всхлипы и неясное бормотание стали явственней. Данишевский, грешным делом, подумал: уж не привела ли девица любовника? Но тут всхлипы закончились звуками, которые ни с чем не спутаешь: за стеной прочищали нос. Затем раздалось ещë парочка хлюпаний, как бывает, когда человек после долгих слёз начинает успокаиваться и берёт себя в руки. После чего с минуту было тихо, далее какой-то неясный возглас и шлёпанье босых ног по полу, после чего всë затихло.

Дмитрий Александрович недоумённо пожал плечами и отошёл на середину комнаты, постоял там в некоторой задумчивости, ожидая сам не зная чего. Но ничего больше не происходило, оставалось только ложиться спать, что и было сделано с твёрдым решением на утро свести знакомство с соседкой, хоть из чувства любопытства к хорошенькой девушке, хоть из профессионального интереса — как никак «коллеги».

Глава 2
Как завязываются знакомства и рождаются слухи

Странная штука человеческое мышление: казалось бы, какая связь, может быть, между истеричным плачем с бессвязными словами жалобы на судьбу и вполне рационально сформулированной идей мошенничества. Тем не менее, наплакавшись и от собственных страхов, и от ночного однообразно повторяемого кошмара, Катя неожиданно для себя придумала как попытаться достать денег помимо общения с местным банкиром господином Делягиным. Поэтому, не дожидаясь утра, она кинулась босиком к столу и отыскала там письменный прибор с наполовину высохшей чернильницей и плохоньким пером, царапавшим самую дешёвенькую серую бумагу из числа тех, что кладут постояльцам для записей во всех провинциальных гостиницах.

Торопясь, чтобы не потерять мысль, она сделала несколько вариантов будущих газетных объявлений, урезая текст, как только можно, так как справедливо предполагала, что оплата будет за каждое слово, а в деньгах она была ограничена.

Наконец добившись как ей казалось наиболее приемлемого варианта, она вновь легла спать, совершенно успокоившись и с твёрдым убеждением, что встречаться с банкиром пока не стоит торопиться, а вначале нужно опробовать как неожиданно пришедшая на ум затея даст прибыль.

Утром, приведя себя в порядок, она уже собиралась вызвать кого-нибудь из гостиничных слуг, чтобы поручить отнести в местные газеты объявления, как в дверь постучали.

Предполагая, что это кто-нибудь из обслуги, она даже обрадовалась, что задуманное можно так быстро сладить, но к еë удивлению на пороге стоял мужчина лет тридцати, по виду явно не бедный и уж точно не прислуга. При виде его у Кати вырвалось недоумённое:

— Вы кто? Что вам угодно?

Мужчина с доброжелательностью отозвался:

— Прошу прощения за беспокойство. Разрешите представиться — Данишевский Дмитрий Александрович. По стечению обстоятельств так же постоялец этой гостиницы и ваш сосед.

Катя решила, изобразить приветливость с долей игривости:

— Ах вот как! И чем вы объясните свой визит ранним утром к незнакомой даме? Только ли тем, что оказались с ней по соседству?

— Исключительно этим. Прошлой ночью мне послышался женский плач из-за стены. Звук шёл из вашего номера и я…

Упоминание прошлых ночных тревог Кате было явно неприятно, и она решила пресечь подобное обсуждение:

— Вот именно, что вам послышалось. Уверяю, что у меня не было и нет причин плакать по ночам. Так же, как и в иное другое время.

Сосед попытался ещë что-то уточнить:

— Возможно, мне действительно только послышалось или же…

Но Катя оборвала его:

— Или же вы придумали несколько экстравагантную причину для знакомства. И будем считать, что вы меня своей уловкой в некоторой степени заинтересовали. На том пока и остановимся.

После чего бесцеремонно захлопнула дверь, затем некоторое время постояла, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Услышав наконец удаляющиеся от двери шаги, облегчённо вздохнула и отошла в глубь комнаты, решив, что пора и делами заняться. Подёргала шнурок звонка для вызова прислуги и дождавшись через некоторое время стука в дверь, с некоторым опасением (вдруг незваный соседушка вернулся) пошла открывать. На этот раз за дверью стоял гостиничный слуга, из числа тех личностей, про которых можно с уверенностью сказать, что имея подобострастно-глуповатый вид, они сами себе на уме и выгоды своей при случае не упустят.

Катя пригласила его входить, плотно затворяя за ним дверь:

— Входи, милейший. Как звать тебя?

Слуга с готовностью откликнулся:

— Аким, к услугам вашей милости.

— У меня до тебя будет просьба.

— С нашим удовольствием исполним.

— Скажи: городские газеты у вас с объявлениями для местных жителей имеются?

— Так точно-с. «Благолепинский листок» и «Губернская молва» объявления печатают-с.

— Вот и прекрасно. Мне нужно чтобы там завтра появилось объявление. Можешь сейчас заняться этим? — обрадовалась Катя, протягивая слуге заготовленные листки бумаги с текстами.

— Сделаем-с. Однако в газетах оплату запросят, да и …, — при этих словах слуга выразительно посмотрел, намекая на своë вознаграждение.

— Непременно. Вот деньги. Как думаешь: этого достаточно будет чтобы дня два в утренних и вечерних выпусках печатали?

Аким торопливо припрятал деньги и ответил уклончиво:

— Не извольте беспокоиться, всё исполним сейчас же и в лучшем виде.

Возможно, Катя невольно переплачивала, но сделанного было уже не вернуть. Однако она помимо уже данного поручения решила выведать попутно ещë кое-что:

— Вот еще: ты постояльца, что сосед мой, знаешь?

— Того что полный постарше или молодого повыше? — уточнил Аким.

Катю взяло некоторое сомнение от подобного выбора:

— Молодого, наверное. Даниш… Не упомню как точно.

Аким радостно подхватил:

— Точно молодой. Данишевский. Довольно обходительный приятный господин. И перед нашим братом не чваниться, хотя и князь.

Последнее замечание несколько смутило Катю, и она решила уточнить:

— И что он: прямо-таки князь или так себе, просто князь?

Аким изобразил сомнение на лице:

— Ну… даже и не знаю…

И замолчал выжидательно глядя на Катю, та, поняв его намёк, мысленно чертыхаясь, раскошелилась ещё на монету.

Деньги помогли слуге откинуть все сомнения, и он оживился:

— По поводу данной личности слухи ходят, что персона значительная. Его ввечеру наши местные тузы привезли, они же ему и номер заказывали. Объяснялись с ним с крайним уважением.

— Да? Даже так? Ну так иди.

После ухода этого гостиничного прохвоста, Катя задумалась: «Надо же, ещё один князь. И тоже Дмитрий. Не иначе тоже с детства Митяшей кличут. Везёт нам Ковырухиным на князей: то Оболенский, теперь Данишевский. Чем только это очередное стечение обстоятельств мне на этот раз аукнется?»

Тем временем гостиничный прохвост, довольный тем, что день начался с неплохого денежного приварка шагал по улице в сторону редакции одной из местных газет, выполняя поручение Кати — дать объявление. По пути его нагнала коляска с поднятым верхом и оттуда его окликнули:

— Эй, воробышек, лети сюда.

Коляска эта была знакома почитай каждому в городе и принадлежала местному обер-полицмейстеру Красовскому, поэтому Аким, не раздумывая, на ходу вскочил в коляску и по знаку устроился рядом с Красовским, но при этом всем своим видом давая понять, что он несмотря на приглашение, исходящее от такой персоны, границы дозволенного для себя понимает и чины чтит.

Обер-полицмейстер с некоторым неудовольствием поинтересовался:

— Что-то давно ты не залетал почирикать о том, что твориться у вас там. Не возгордился ли? Я ведь как похлопотал, чтобы тебя к месту пристроить, так и иное словечко хозяину твоему могу замолвить.

Аким, со всей подобострастностью на какую был только способен, заверил:

— Ваше Высокородие, Богом клянусь и в мыслях такового не было. Я Вашу заботу всегда помнить буду, милостивец Вы мой. А в эту неделю не пришёл, так как не поспеваю: хозяин часть людей рассчитал за нерадение, мне теперь приходиться за троих крутиться.

Красовский недовольно забрюзжал:

— Мне до таких мелочей дела нет. Ты там хоть наизнанку выворачивайся, а ко мне с докладом изволь вовремя являться. По улицам шлындать бездельно как сейчас, время находишь.

Аким изобразил некое смятение от того, что вызвал неудовольствие важной персоны:

— Вот напрасно подозрение имеете-с на меня в бездельном фланировании. Я с поручением нашей постоялицы в типографию торопился. Она желает объявление дать, вот изволите видеть и запиской с текстом снабдила.

После чего, пошарив в кармане, достал одну из Катиных записок для редакций газет и передал Красовскому, тот равнодушно проглядел текст объявления и вернул листок бумаги.

— Пусть так, но то, для чего ты там поставлен — не забывай исполнять. Что ещё там в гостинице делается? Подозрительного кого не примечал?

— Никак нет-с. Пока всё чинным путём идёт, публика добропорядочная заезжает. Даже один князь имеется, Данишевский ему фамилия. Его наши господа Елохов и Делягин вчера привезли на проживание.

Эта новость Красовского явно заинтересовала:

— А с чего это они такую заботу к приезжему выказали?

— Не могу знать-с. Он только с вечера заехал, пока не проявлял себя никоим образом.

Красовский недовольно поморщился от нерасторопности своего агента:

— А ты не жди пока он сам тебе покажется — покрутись рядом, послушай, принюхайся. И к вечеру завтрашнего дня ко мне. Только не с пустыми слухами, а с чем серьёзным. А то ведь я могу подумать и заменить тебя на кого иного. Скольким там, говоришь у вас уже от места отказали? Понял меня?

Гостиничный прохвост, изобразив смирение и трепет перед начальством, заверил:

— Точно так-с, всё понял, всенепременно разузнаю всю подноготную этого князя и к Вам.

На что в ответ получил снисходительно:

— Вот то-то. А сейчас прыгай куда прыгал, воробышек.

Аким соскочил на ходу с коляски и провожая её взглядом, совершенно не расстраиваясь подумал: «От же присосался как клоп. Ну так и мы не дураки, свою выгоду соблюдать умеем».

Для Яковлева это же утро началось с показа во всей красе помещений Жандармского станционного управления: грязный пол, пыль на стенах и окнах, кое-где облупившаяся краска на стенах. В качестве провожатого выступал унтер-офицер Шуляков, который, как и накануне в присутствии начальства был многословен и деятелен.

— Вот изволите видеть, Вашвысокобродие, наше хозяйство, — пояснял Шуляков ведя ротмистра по узкому коридору, поочередно открывая двери в боковые комнаты. — Энто дежурная комната. Считай все там и обретаемся. Тесно, но если надо в холод согреться, чайку попить, то можно втиснуться. А тут двери вахмистрской. Я уж пока за старшего был, там обосновался. Так теперь мне оттудова съезжать?

— Думаю, пока нового вахмистра нет, то можешь оставаться, — разрешил Яковлев, мысленно надеясь, что Звягинцеву не придётся долго рыскать инкогнито где-то здесь по округе. — Ладно, кабинет мой показывай.

— А, так это мы мигом, — и Шуляков трусцой пробежал мимо двери в камеру для задержанных в конец коридора. Остановившись у запертой двери и некоторое время повозившись со связкой ключей, открыл еë.

— Вот, Вашвысокобродие, прошу.

Андрей Платонович от порога оглядел комнату. Она выглядела пусто и пыльно: старый покрытый зелёным сукном стол, три стула для хозяина кабинета и посетителей. В углу несгораемый шкаф с оставленным в замочной скважине ключом. Яковлев прошёлся к столу, поочерёдно выдвинул ящики. Там было только несколько папок, даже не заполненных документами. В незапертом несгораемом шкафу нашлось несколько больше разнообразия: кроме графина без пробки, там ещë находилась пара стаканов.

— М-да, судя по всему, дел у вас тут было не так уж чтобы себя утруждать, — заметил ротмистр, усаживаясь за стол, не приглашая унтера садиться, оставив того так и стоять посередине комнаты.

На подобное замечание Шуляков обиделся:

— От чего же. Делов завсегда хватает. Сил много прикладываем. Но мы с разбором дело ведём. Сопляков каких или по пьяни шумных просто вздуем, да взашей. В арест брать канители не оберёшься. Но и, разумеется, хитрованство всякое пресекать приходиться.

— Это какое же?

— Да вот хоть, к примеру перед Пасхой случай был. Мужик на колени прям на путях встал, в версте от станции. Машинист, конечно, паровоз останавливает: не давить же душу христианскую. Мы на дрезине туда и мужичка в оборот. Чего, мол, поезду мешаешь? А тот сказывает, что ехать желал, да Бога молил, чтобы дал такую милость: поезд остановил для него. А Господь будто сподобился милость свою явить и остановил. Дурака корчит, паскуда. Пассажиров и паровозную бригаду в волнение ввёл, а сам вроде блаженного в непонимании находится о содеянном. Вот мы, да паровозные, ну ещё кое-кто из пассажирской публики дали ему ума, чтобы не считал всех дураками.

Подобная служебная деятельность развеселила Яковлева, и он насмешливо заметил:

— Я как погляжу, что у вас тут интересная жизнь.

Шуляков, увлёкшись рассказами не заметил насмешки и попытался продолжить: