Мадлен Эссе

Обручённые Венецией

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Мадлен Эссе, 2018

Италия эпохи Возрождения. Интриги, страсть, ненависть, политические распри, войны. И в созданном мире алчности человек упорно ищет любви. Но будет ли мужчина любить тогда, когда он презирает все, что связано с женщиной, и есть риск оказаться предателем. Потому что она — наследница генуэзского герцога, он — сенатор Венеции, и отношения между ними расценятся изменой.

Волей судьбы она оказывается в его власти, а он — на распутье: предаться своим чувствам или воспользоваться шансом и отомстить?

16+

ISBN 978-5-4493-0436-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Обручённые Венецией
2. Историческая справка «Средневековая Италия погрязла в войнах и политических интригах»
3. Пролог
4. Глава I. Пленённые мечты «Вы желаете жениться на мне?»
5. «Существуют вещи, которые нам не подвластны»
6. «Все женские несчастья исходят от мужчин…»
7. «Она — не ангел! Но кто тогда… колдунья?»
8. «Политика — не женского ума дело»
9. «Как только ты видишь красивую женщину, то незамедлительно тупеешь»
10. Глава II. Маскарад желаний «Я безнадежно влюблен в неё»
11. «Забери… укради… спрячь меня»
12. «С ней ты всё потеряешь»
13. «Ох, если бы знал об этом герцог…»
14. «Вы мне не неприятны. Вы мне безразличны»
15. «…когда она пребывала на грани между двумя мирами…»
16. «Всё, о чем молю я…»
17. «Творцы разврата»
18. «Я всегда нахожу выход из передряг»
19. «Разве ты не видишь над ее прекрасной головкой светящийся нимб?»
20. Глава III. Венецианская гостья «Это Венеция, синьорина»
21. «Правду… правду… правду…»
22. «Не думаю, что Господь допустил бы такую оплошность…»
23. «Огонь разочарования, беспощадно превращающий надежды в пепел»
24. «Мы обманываемся видимостью правильного»
25. «…отныне все пойдет по-другому»
26. «…Порой нам лучше играть вслепую»
27. Глава IV. Обрученные «Кто он? Кто тебя совратил?»
28. «Она оказалась побитой пешкой в игре родственников»
29. «Я сделаю все, чтобы спровоцировать гром среди ясного неба!»
30. «Оставь пост сенатора Венеции, ибо в тебе говорит изменщик»
31. «Если вы этим вечером осуществите задуманное, то можете накликать беду…»
32. «Ты в лучшем случае разоришься, в худшем — он потянет тебя с собой на дно.»
33. «Сегодня я — покорный слуга самой императрицы»
34. «Она пропала прошлой ночью»
35. Глава V. Растерзанные стервятниками «Нельзя недооценивать противника»
36. «…предательство — это поощрение, а не вопиющее пренебрежение»
37. «Наказываю тебя не потому, что ненавижу, а потому, что люблю»
38. «Ты так и не научился прислушиваться к своему сердцу»
39. «Из-под монашеского покрывала вы узрите устрашающие морды гиен»
40. Глава VI. Спасенные ложью «Мне нет прощения!»
41. «Полагаю, что вам нужно показаться лекарю.»
42. «Боль заставляет лгать даже невинных»
43. «Отрубите мне голову! Казнь вашей рукой я приму за честь»
44. Глава VII. Omnia vincit amor «Начни с расправы над врагами»
45. «Теперь ты — ваше глубокоуважаемое нищенство»
46. «Мне кажется, он за тобой скоро приедет»
47. «Это же надо, синьор, какой вы нахал!»
48. «Et noc cedamus amori»

Примечание: Для обложки книги «Обрученные Венецией» использованы изображения с сайтов https://ru.pinterest.com, pixabay.com, deviantart.com по лицензии СС0

Историческая справка
«Средневековая Италия погрязла в войнах и политических интригах»

Могущественные, блистающие своим богатством и роскошью Венеция, Генуя и Милан ищут то возможность сотрудничества между собой, то повод для войн и распрей.

К началу двадцатых годов XV века, когда в свои владения входил Ранний Ренессанс, некогда цветущая Генуэзская республика, только вырвавшаяся из политической зависимости от французов, пыталась выйти из политического и экономического кризиса, в который страна окунулась по причине бесцеремонного посягательства соседних государств на ее земли и колонии.

Одновременно в эти времена обретала расцвет и Венецианская республика, с которой Генуя полтора века соперничала за господство над выгодными торговыми путями в водах Средиземного моря. Многолетние кровопролитные войны и отсутствие согласия между сторонами приводили лишь к бесчисленным жертвам и потерям. И только Туринский мирный договор в 1381 году смог на какое-то время утихомирить распри между двумя державами. Однако мир сохранялся лишь на бумагах, — лелея в памяти былые обиды, и венецианцы, и генуэзцы продолжали взращивать в своих потомках презрение и ненависть друг к другу. Этим-то и пытались воспользоваться прочие страны средневековой Италии, такие, как Миланское герцогство, искусно вовлекая соперников в сети политических заговоров.

Бездушно играя в спектакле интриг, каждая из республик стремилась достичь господства, укрепить свою власть и расширить и без того богатые сокровищницы. Эти непомерные интересы обрекали их на вечное соперничество, пронося мимо внимания аристократии глубину внутреннего развития человека, его духовную сущность, его душевные потребности. Все это привнесло в судьбу главных героев желание жить и бороться за свои чувства, минуя козни и предрассудки, принесенные циниками, ослепленными деньгами. Интриги и политические распри смогли полностью изменить жизнь главных героев, привнеся в их судьбы всеми гонимую любовь…

Читая роман, не забывайте: отсутствие в исторических мемуарах каких-либо событий абсолютно не исключает их наличия в действительности прошлого…

Пролог

«Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое»

Наскоро спрыгнув с гондолы, Каролина бросилась в палаццо сенатора Фоскарини. Внутри стояла привычная тишина, очевидно, слуги были увлечены домашней работой, а он отсутствовал.

Синьорина метнулась в кабинет хозяина, который наудачу оказался открытым. У нее не было времени думать о последствиях своих действий — обида и отчаяние правили ею.

Недолго думая, Каролина бросилась к оружейному шкафу. Дернув за ручку неподдающейся дверцы, она вспомнила, что у отца та закрывалась на маленький ключик, хранившийся в письменном столе. И удивительно совпадение, но ключ от шкафа сенатора лежал в том же месте.

Ее трясущиеся от волнения руки лихорадочно перебирали ключи на связке, каждым из них пытаясь попасть в замочную скважину. Наконец та щелкнула, и Каролина схватила первое, что попалось ей под руку, — аркебузу, стрелявшую короткими стрелами, которую ей приходилось прежде видеть у герцога. Внезапный звук шагов позади синьорины заставил ее резко обернуться.

— Хорошо, что вы уже вернулись, Каролина! Мне хотелось кое-что…

Представшая картина заставила сенатора смолкнуть и с изумлением застыть буквально в трех шагах от невидимого глазу шквала ярости, кружащего вокруг ее тела. Наряду с неведомой ему прежде ненавистью в потускневшем небесно-голубом взоре, из ее глаз прямо ему в душу устремился луч презрения, решительно коснувшийся сердца и оставивший на его краешке болезненный ожог.

Она резко подняла руку и направила на Адриано дуло аркебузы. Остановившийся в дверях сенатор оставался недвижимым, с тревогой и недоумением сосредоточившись на движениях своей гостьи. Застывшие в глазах слезы красноречиво взывали о помощи, а предательская дрожь в руках свидетельствовала о страхе, тщетно пытающемся прикрыть себя мнимой решительностью.

Но Каролина настырно держала прицеленное в сенатора оружие. Тот поначалу словно пребывал в ожидании, когда его голова озарится догадками о происходящем, но его мысли одолела поразительная пустота.

— Что-то случилось, синьорина? — наконец-то, спросил он.

— Случилось? — яростно вскрикнула та. — Вы продолжаете бесстыдно издеваться надо мной, сенатор!

— Я не понимаю вас, Каролина… — проговорил он, сдерживая внешнее спокойствие и внутреннюю тревогу. — Не могу вспомнить, когда же прежде я имел неосторожность, как вы выражаетесь, издеваться над вами…

— Не можете вспомнить? Вы — лжец, предатель, лицемер… — кричала она, отдав себя в полное распоряжение гневу и потоку обжигающих слез. — Я вас ненавижу… Вы сделали меня пленницей своих владений, разыграли бездушную пьесу о том, что…

Несомненно, он должен был сразу догадаться, что причина именно в этом. Его ложь все-таки всплыла… вот только как?

Плотно прикрыв за собой дубовую дверь, Адриано смело шагнул ближе к Каролине. В его действиях читалось хладнокровие, но его душой овладевала нарастающая дрожь. И это был не страх.

— Синьорина, неужели вы собираетесь стрелять? Вы умеете обращаться с этим? — спросил он с легкой ухмылкой, но тут же вспомнил, что ее качествами стрелка ему уже приходилось восхищаться в Генуе.

— Вы сомневаетесь, сенатор? Вам, должно быть, неизвестно, на что способна дама, оставшаяся наедине со своим гневом и потерявшая свою свободу в плену у врага? Душевно изувеченная настигшим разочарованием от разбитых надежд? Как я могла сразу не догадаться? Генуя и Венеция никогда не были друзьями… И мне, генуэзке, надеяться на помощь венецианца было бы смешно… Если бы я только была разумней… Если бы не смела предаваться наивности и мечтам… Тогда я сразу поняла бы вашу сущность. И мне стало бы известно, что именно вы и ваши войска уничтожили мою семью!

От нее исходили импульсы знакомой Адриано жажды мести. Незамедлительной и своевременной мести! Но даже несмотря на это ощущение, он не изменился в лице и твердо констатировал:

— Мои войска не принимали участия в этой войне!

— Ах, да! Вы снова поведаете о том, что случайно оказались у берегов Генуи?

Презрительность тона в ее восклицаниях вывела его из себя…

— Мне нужно было оставить вас погибать в лесу, как собирался это сделать ваш друг Маттео? — повысил голос он.

— Лучше бы вы оставили меня там, в Генуе, умирать вместе с родными. Кем я прихожусь вам в этой стране? Никем! — закричала она. — Я здесь такая же пленница, как рабы, которых выставили на продажу близ Пьяцетты. Среди которых, кстати, присутствует и свита моего отца…

Адриано молчал, не желая тратить силы на отрицание чего-либо. Но в его голове успел мелькнуть вопрос: откуда в Венеции могли оказаться герцогские люди?

— Я требую, чтобы вы отправили меня в Геную на ближайшем корабле, сенатор! — потребовала она, все еще держа Адриано на прицеле.

— И куда же вы вернетесь, синьорина Диакометти, позвольте поинтересоваться?! В спаленный и разрушенный крестьянами палаццо? О, поверьте мне, вы никому там не нужны! Если вы полагаете, что ваша сестра будет благодарить Небеса за ваше возвращение…

— Замолчите, Богом молю! — крикнула Каролина, сжимая до боли рукоятку аркебузы.

— Будь вы разумнее и сдержаннее, я бы посвятил вашу глупую голову в истинное положение вещей, — произнес отчаянно сенатор. — Но, боюсь, что подобная непредусмотрительность лишь разразит войну на пол-Европы!

Его саркастические замечания лишь пуще прежнего разожгли в ней дьявольский гнев — тот самый гнев, который способен дотла разрушить все, что возникает на его пути.

— Ну отчего же вы не стреляете? — воскликнул сенатор, желая поскорее заставить ее опустить аркебузу. — Очевидно, вы хотите закончить на виселице?

— Лучше закончить жизнь на виселице, чем позволить врагу владеть собою! — внезапно воскликнула Каролина и… нажала на курок.

Послышался пустой щелчок, известивший об отсутствии стрелы в оружии, и за этим последовал глубокий вздох, вырвавшийся из женской груди. То ли это был вздох разочарования, то ли облегчения, — это не знала и сама Каролина. Только сенатор, не ожидавший, что она осмелится на такой отважный шаг, заметно побледнел, чувствуя, как ее отчаянная дерзость выводит его из себя.

— С вашей стороны было наивно полагать, что я оставлю в шкафу заряженное оружие! — с этими словами, произнесенными едва ли не с презрением, он схватил Каролину за руку, как сделал это отец в день мятежа, и потащил несчастную к дверям.

— Вы виноваты во всем, что случилось с моей семьей! — отчаянно кричала она.

Он остановился и, резко дернув ее за руку, развернул к себе. Каролина с ужасом заметила, как его глаза низвергали гневное пламя. И это пламя способно было в одно мгновенье сжечь ее душу до тла.

— Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое! — гневно промолвил он и продолжил свой путь.

Он буквально затащил ее в гондолу и грозно скомандовал гондольеру:

— На Пьяцетту!

Поначалу Каролине не было страшно. В какой-то момент ей стала абсолютно безразличной жесткость Фоскарини. Но, немного опомнившись на середине пути, она осознала, что его добродушная обходительность сейчас может смениться на ледяную безжалостность.

Зачем они едут на Пьяцетту? Синьорина Диакометти со страхом посмотрела на сенатора, по скулам которого ходили напряженные желваки. Очевидно, он сдаст ее сейчас под стражу за попытку убийства? Ну и пусть! Даже если ее повесят — это всяко лучше, чем жизнь в заточении у проклятого венецианца…

Адриано сошел с гондолы, держа Каролину за локоть и волоча за собой. Оказавшись на Пьяцетте, он стремительно протащил её через всю площадь, в самый дальний угол, минуя своим вниманием любопытствующие взгляды прохожих, проявлявших к нему почтение поклонами либо реверансами.

Когда они, наконец, остановились, перед глазами Каролины предстала жуткая картина: над эшафотом на виселице колыхалось тело женщины. Определить пол можно было лишь по истрепанному окровавленному платью, так как лицо было обезображено стервятниками, которые изуродовали тело до неопознанного состояния. Засохшая кровь на тошнотворных ранах, оголявших кости повешенной, приводили в ужас. Словно это был не человек, а какая-то тряпка, болтавшаяся в воздухе от сильного ветра. А кружащие в небе вороны и их беспрерывное карканье делали картину еще более жуткой.

— Ей было семнадцать лет! — сквозь зубы процедил Адриано, все еще озлобленный поведением синьорины. — Пыталась убить спящего господина, чтобы обокрасть.

Эти слова звучали с такой ненавистью, что бедная Каролина полностью ощутила себя рабыней.

— Вы все еще желаете закончить на виселице, синьорина? — спросил озлобленно Адриано, стиснув еще сильней ее руку и глядя в побледневшее лицо.

Каролина ощутила подходящую к горлу тошноту и, с невероятной силой оттолкнув от себя сенатора, бросилась назад в гондолу. Она наклонилась ближе к воде и, зачерпнув немного, умыла бледное лицо. Подошедший Адриано присел рядом с ней, с жалостью и сожалением смотрел, как она пытается сдержать в себе рвоту. На глазах девушки выступили слезы, но она только спрятала лицо от сенатора в ладонях, чтобы он не видел ее рыданий. Эти слезы вырывались из ее души не столько от увиденного, сколько от осознания безысходности своего положения. Отчаянные мысли приводили синьорину в дикий ужас. Все, чего ей сейчас хотелось, так это выпрыгнуть из гондолы и намеренно погрузиться на дно канала, дабы навеки уснуть в его глубинах.

Адриано видел, как ее тело содрогалось в приступах истерики, однако, успокаивать ее не намеревался. Выгнав гондольера, он занял его место, чувствуя, что гребля потихоньку успокаивает. Удушающий гнев разрывал до боли сердце за несправедливые и абсурдные слова, которые прозвучали в его адрес от этой импульсивной девчонки. Чем он мог заслужить такую ненависть со стороны синьорины? Разумеется, правда остается для нее неведомой! Но раз уж так — следует поначалу удостовериться в своих обвинениях, прежде чем небрежно раскидываться ими, словно кинжалами по стоящей в нескольких шагах мишени.

Несмотря на кипевший внутри себя гнев, Адриано продолжал безмолвствовать, не желая и словом намекать Каролине о том, насколько она ошибается в своих домыслах. Да ему вообще не хотелось видеть ее сейчас — такая ярость им овладевала! В какой-то момент он даже подумал о том, чтобы вернуть синьорину Диакометти в Милан на съедение родственникам из семьи Брандини.

Но, прежде чем принимать импульсивные решения, необходимо взвесить все, что произошло за эти месяцы. Порой именно в прошлом хранятся ответы на сокровенные вопросы.

Сокрушающаяся в рыданиях Каролина и раздосадованный Адриано сейчас пытались вернуться в воспоминаниях к тому самому моменту, с которого все началось…

Глава I. Пленённые мечты
«Вы желаете жениться на мне?»

Сумрачный коридор палаццо Лоренцо Диакометти, герцога да Верона, упирался в дубовую дверь его кабинета, искусно вырезанную лучшими плотниками Генуи. Расплывчатая женская тень плавно скользила по серым каменным стенам, навевавшим прохладу и уныние. Особа, перед которой едва ли не гасли свечи, проявляя свое почтение, была младшей дочерью обладателя этих роскошных владений. С опаской оглядываясь по сторонам, синьорина спешила в кабинет отца — ту самую комнату, ставшую некогда едва ли не самой запретной зоной для дам.

Но, то ли таинственность этой комнаты, то ли соблазняющие своей неприступностью запреты, то ли взбалмошный характер девчонки ставали на пути ее послушания. Чувственное сердце Каролины частенько подводило ее, когда нужно было проявить покорность и устоять перед манящим искушением.

Синьорина аккуратно открыла тяжелую дверь. Минуя взглядом роскошь величественной комнаты, некогда вызывавшую в ней восхищение, она лишь поглощала взглядом книжные полки, до блеска натертые прислугой. И если бы не старания челяди, те давненько покрылись бы слоем пыли в ожидании, что хотя бы кто-то коснется их.

Хоть герцог да Верона и частенько хвастал перед гостями дизайнерским изяществом своего кабинета, сочетавшего в себе классическую деревянную резку и бархатистую мягкость светло-коричневой телячьей кожи, но книги в его весьма занятое внимание попадали невероятно редко. Это самое равнодушие откровенно изумляло юную синьорину, страдавшую жаждой чтения с тех самых семи лет, когда для нее стало доступно это искусство.

А вот попасть в кабинет отца Каролине удалось не так давно — всего два года назад, когда она, войдя сюда, осуществила свою маленькую мечту и погрузилась в высокое кресло отца, такое возвышенное, словно королевский трон, о котором она так часто слышала из рассказов маменьки. Тогда синьорина, деловито сложив свои ручки на гладко отполированном столе, представила себе, что чувствует отец, когда работает в этой самой дивной для нее комнате. Ей было всего тринадцать, но казалось, что в тот момент она заметно для себя повзрослела.

И сейчас, взглянув на полки, плотно заставленные книгами, она радостно перевела дух, закрыла за собой двери и, подбирая на ходу платье, бросилась к библиотеке отца.

Разумеется, Каролина и думать не хотела о строгих наставлениях кормилицы и родителей, с самого детства внушавших маленькой синьорине ненависть к наукам, уверяя, что женщина должна вырасти только для того, чтобы удачно выйти замуж и родить детей. И она прекрасно знала, что если отец узнает о тайных посещениях библиотеки, то непременно накажет ее. Однако осторожность и изворотливость хитроумной девчонки не зарождали в герцоге даже малейшего подозрения об этом.

Знай герцог, что Каролина уже самостоятельно изучила ряд наук, позволяющих удовлетворить ее неисчерпаемый интерес к истории родной Генуи, он непременно обезумел бы от ужаса. Недопустимым являлось и то, что ей хотелось знать не только о том, чем занимается отец, когда управляет кораблестроением в порту или хозяйничает в своем небольшом герцогстве. Под запретом являлась и тяга к таким нелегким наукам, как политика и экономика. Но происходившие

Немалый интерес занимало соперничество между двумя сильнейшими государствами в области морской торговли — Генуей и Венецией, сопровождающееся на протяжении столетий кровопролитными войнами. Последние сведения, которые стали ей известными, содержали в себе данные о мирном договоре, подписанном обеими сторонами около сорока лет назад, после кровопролитных сражений при Кьодже. Большинство дам нашли бы эти события скучными, не таящими в себе великой ценности. Но Каролина, на свою беду, совершенно не походила на это большинство.

Но наиболее всего юную синьорину, как даму с истинно женским сердцем, занимали истории о любви. Да-да! О той самой любви, о которой запрещено думать, не то чтобы говорить вслух. Но что Каролина могла поделать, если ее глаза загорались пронзительными искорками, когда она представляла перед собой не- вообразимо интересные фрагменты из истории Древнего Рима?! Она обожала читать стихи и поэмы! У Каролины дрожали руки, когда, переполненная трепетом, она держала в руках эти священные для нее книги. И как бы ни было греховно в этом признаться, синьорина Диакометти все же отмечала для себя, что с трудом прочитанная ею Библия абсолютно не создана для юной души, наполненной мечтами о бурлящих чувствах.

Однако суровые уклады требовали изучения наизусть Псалмов, ибо Священнописание — это единственная книга, которая обязывала женщину к знаниям. Каролина с недовольством вспоминала, как в детстве едва подчинилась плети отца и только через пять месяцев после мучительного заучивания смогла хоть как-то рассказать ему выученные Псалмы.

Ее тоненькие пальчики задумчиво водили по толстым переплетам выстроенных в ряд книг и остановились на издании Франческо Петрарки «Канцоньере». Наскоро пролистав содержание, она поспешила покинуть кабинет отца и бросилась в свою комнату, где тут же заперла дверь и раскрыла книгу на первой странице, готовясь окунуться в долгожданный мир фантазии. Но не успела она дочитать первую страницу, как услышала стук в окно. Не раздумывая, синьорина выбежала на балкон и всмотрелась в густую зеленую растительность напротив ее спальни, откуда выглядывали смеющиеся рожицы.

Азартно рассмеявшись, она бросилась к дверям, выбежала в коридор и с неимоверной скоростью спустилась по широкой мраморной лестнице, устланной ковром. Из кустов послышался задорный смех ребят, увидевших направляющуюся к ним синьорину, которая старалась двигаться грациозно, дабы скрыть от родных свое игривое поведение, не присущее ее положению и статусу в обществе. Но, услышав смех друзей, Каролина поняла, что играть роль воспитанной синьорины уже бессмысленно, и бросилась вдогонку, подобрав платье, чтобы не споткнуться о подол. В такие минуты она завидовала убегающим вперед мальчишкам, одетым в удобные штаны и туфли без высокой подставки, которые только-только вошли в моду.

Лоренцо не переставал изумляться: как синьорине в пятнадцать лет можно оставаться такой изворотливой и неугомонной? Ему не раз докладывали, что Каролина играла с крестьянскими мальчишками, при этом вела себя как юноша, выросший в семье крестьянина. Герцог и герцогиня строго наказывали дочь, пытаясь внушить в ее упрямую головушку, что подобное поведение не свойственно молодой синьорине. Но по прошествии определенного времени Каролина словно забывала о жестких мерах родительских наказаний и втайне от строгого отца убегала со двора в лес, где часто встречалась с друзьями.

И ей не мешало то, что ее отец титулован высоким и обязывающим перед державой чином, полученным им по наследству от своих предков. Не смущало синьорину и то, что родители этих мальчишек не просто находились под властью герцога да Верона, но и обязывались расплачиваться с вечными долгами перед ним. Каролина с сочувствием относилась к этому моменту, но ее приучили смотреть на жизнь несколько с другой стороны, которую она всячески старалась отвергать.

И за все свое бурное детство и отрочество Каролина уже знала в лесу каждую веточку, каждый листик, потому что проводила здесь большую часть своего времени, в то время как герцог был уверен, что его дочь занимается рукоделием, как и должно женщине. Ее это забавляло, и, наслаждаясь неким сладким страхом, она сбегала на несколько часов в лес, прекрасно зная, что кормилица обязательно выгородит свою синьорину, придумав при этом что-нибудь об уроке вязания или шитья.

Остановившись, чтобы отдышаться, Каролина схватилась за ствол огромного дерева и оглянулась вокруг. Наверняка мальчишки где-то поблизости, поскольку внезапно исчезли из виду. Но все же зоркий взгляд Каролины узрел бежевый краешек льняной рубахи, свисающий из-за широкого ствола развесистого клена. Хитро улыбнувшись, синьорина тихонько направилась в его сторону, опасаясь наступить на какой-нибудь сухой сучок и испортить внезапность своего появления.

Оставшись незаметной для юноши, вглядывающегося в противоположную сторону, она подошла вплотную к дереву и бросила взгляд на рукоятку кинжала, висевшего в ножнах на кожаном поясе. С присущей ей ловкостью синьорина выхватила оружие и подставила его к горлу Маттео. Юноша медленно повернул голову в сторону синьорины и испуганно посмотрел в ее хитро смеющиеся голубые глазки. Опасность, веющая от холодного оружия, вмиг растворялась в образе этой прелестной чертовки. Золотистые локоны растрепались от быстрого бега и беспорядочно рассыпались по плечам. В голубых глазках пылал хитрый огонек, а порозовевшие щеки отражали сочную юность этого невинного создания. Маттео взглядом влюбленного взрослеющего юноши восхищенно смотрел на эту девчонку, которая лукавым взглядом пронзала его яростно бьющееся сердце.

Да уж, невинностью, вероятнее всего, обладают правильные черты ее прекрасного французского лица, но никак не пылкий и своенравный характер его обладательницы. И Маттео знал об этом, как никто другой.

— Тебе ведь известно, что я не проигрываю! Даже мальчишкам! — она сомкнула губы в лукавой улыбке и тут же бросилась бежать восвояси, схватив с собой кинжал Маттео.

До нее доносились предупредительные крики ребят, но юная синьорина продолжала бежать без оглядки в сторону полей, свет от которых просачивался сквозь редеющие деревья.

Возраст Маттео несколько превосходил невинную юность Каролины, и порой ее детское ребячество он воспринимал с недоумением. Знатной девчонке в этом возрасте в силу ее непоседливого характера некогда было задумываться о более взрослых вещах, которые уже беспокоили самого Маттео. И ему давно понятно, что дружбы между ним и Каролины быть не может ввиду разницы их сословий. Однако это не мешало ему грезить о ней, как о той девушке, которую втайне ото всех он все же непременно желал заполучить.

Все было не так просто: судьба Маттео и его отца, обнищавшего дворянина, некогда занимавшего высокий пост в морском торговом флоте Генуи, изувечила представление юноши о республике, которой когда-то он полностью вверил себя. Отец его, Альфонсо Гальди, был беспощадно разорен своей же родней, бросившей всю его семью на произвол судьбы, оставив лишь несколько дукатов на жизнь. Публичное унижение, которому был подвержен Альфонсо, окунуло его в глубокую меланхоию, переросшую в тяжелую болезнь, которую ему так и не удалось преодолеть.

Оставшись самым старшим мужчиной в семье в двенадцать лет, Маттео мужественно взял на себя ответственность за родных. Оказавшись в рядах крестьян, он в поте лица работал с маменькой на земле, арендованной отцом еще при жизни у герцога да Верона. Однако все, что им удавалось, — это отработать установленные налоги на землю, и только скудный остаток средств оставался в распоряжении его семьи. И за пять лет своего проживания в поселении Маттео зарекомендовал себя надежным и смелым юношей, для которого всегда находилась ответственная работа.

Разрываясь между работой в поле, на герцогской фабрике и подработках в порту, юноша лишь изредка имел свободное время, которое он и проводил в компании прекрасной синьорины, упорно отказывающейся взрослеть.

Выбежав из леса, Каролина оказалась на краю поля с едва показавшейся из-под земли кукурузой. Там, через пару сотен шагов, начиналась еще одна лесополоса, и, не раздумывая, Каролина бросилась к ней. Она уже намеревалась преодолеть это расстояние, чтобы перебежать открытую местность, но в последний момент повернула голову направо и удивленно раскрыла рот от неожиданности. Встретить здесь отца являлось потрясающим совпадением! Он очень редко бывал в восточной части герцогства. К тому же, по ее сведениям, сейчас герцог должен находиться в банке Святого Георгия.

Тем не менее в сотне шагов от Каролины и впрямь стоял Лоренцо с виконтом и надсмотрщиком, который контролировал наемных рабочих на фабрике отца. В двух сотнях шагов от них и впрямь стояло небольшое строение без окон и с одним огромным дверным проемом, где в поте лица работали наемные рабочие за станками, принося свои многочисленные вклады в развитие сукноделия Генуи. Изготовленные материалы экспортировались морским флотом в северную и восточную Европу или подлежали преобразованию в одежды для знати.

Каролина растерянно посмотрела на приближающихся мальчишек и с другой стороны — на профиль отца. В ней зажглась наивная надежда на то, что она останется незамеченной, и девушка бросилась бежать вперед, чтобы как можно быстрее скрыться в лесополосе.

— Разузнай детали заговора, — произнес строго Лоренцо, которого уже предупредил один из подданных о возможном мятеже во владениях да Верона.

Мятежи… Они вспыхивали по всей Европе и сковывали страхом беспомощное сознание богачей. Крестьяне требовали от знати хотя бы малейшего проявления сострадания! Но те продолжали умножать свои богатства едва ли не на костях загнувшейся от непомерной работы челяди. Крестьяне сокрушались: разве это по-христиански? Разве этому учит Библия — уничижать ближнего своего? Однако, что может сказать духовенство, если существование Церкви как раз и обеспечивалось десятиной дворян? Что, если сама аристократия и являлась источником средств к существованию и распоряжалась деньгами, беспощадно раздавливающими людей.

Надсмотрщики — это первые люди, на кого могли полагаться дворяне. Они первые располагали сведениями о намерениях крестьян и «свободных» наемников. А опыт работы с людьми позволял надсмотрщикам быть невероятными психологами. Поэтому, находясь в непрерывном общении с крестьянами и наблюдая за их поведением, многие из них могли едва ли не предугадать действия своих подопечных. Да и доносчиков, желающих во что бы то ни стало угодить господам, среди тех же бедняков хватало.

Но сейчас надсмотрщик Алессандро растерянно смотрел на герцога, не понимая, о чем тот говорит. Когда герцог да Верона пронзал своего собеседника взглядом рассвирепевшего льва, у бедолаги вся земля уходила из-под ног. Лицо Лоренцо даже без мимики гнева и строгости выглядело грозно: изогнутые густые брови, уж многие годы как покрывшиеся сединой, соединялись на переносице, увеличивая и без того большой нос; маленькие карие глазки сверкали властолюбием и алчностью, а тонкие, задумчиво сомкнутые губы, казалось, вот-вот извергнут из себя гневный крик. Статная фигура Лоренцо придавала ему еще большей солидности и властности. Наемники нередко называли его «горным ястребом», постоянно ищущим свою жертву, которая только при взгляде на него дрожала от страха.

— Прошу простить, ваша светлость, но я ничего об этом не слышал. Осмелюсь предположить, что это ложные слухи, — неуверенно промолвил надсмотрщик, желая всеми своими силами убедить хозяина в своей уверенности.

— Обрати внимание, что я, ваш герцог, не стал присылать к вам своего человека, дабы выведать правду. Я явился сюда сам, а значит, — в ярости да Верона схватил подданного за шиворот, — молва о мятежах несет в себе правдоподобный смысл. Следуй моей воле: разузнать об основаниях для таких сведений! Нет дыма без огня! Если введешь меня в заблуждение, мои люди, — он указал на виконта и двух сопровождающих его лиц в доспехах, — непременно позаботятся о твоей судьбе.

Испуганный Алессандро лишь съежился, словно в страхе, что герцог сейчас ударит его. Но тот, отпустив надсмотрщика, инстинктивно повернул голову в сторону леса как раз в тот момент, когда Каролина была на полпути к посадке. Это и отвлекло внимание герцога.

Надсмотрщик и виконт заметили, как его светлость буквально побагровели от гнева.

— Каролина?! — послышался голос, словно гром, разверзшийся с небес.

И без того перепуганному Алессандро почудилось, что земля содрогнулась от громкого крика герцога. Что за страх внушал этот грозный аристократ?

Девчонка остановилась и, переведя дух, повернулась лицом к отцу, спрятав руки с кинжалом за спину. Она только увидела, как мальчишки, не замеченные герцогом и виконтом, развернулись назад и бросились бежать вглубь леса. «Предатели», — пронеслось в мыслях, и она с сожалением посмотрела на отца.

— Подойди! — строго и озлобленно крикнул Лоренцо.

Кивком головы он дал знать виконту, чтобы он и надсмотрщик оставили его. Опустив взгляд и пряча руки за своей спиной, Каролина покорно подоспела к рассерженному отцу.

— Позвольте поинтересоваться, синьорина, что вы забыли в этих краях? — строго спросил он.

Каролина лишь виновато опустила голову и безмолвствовала от страха, боясь признаться герцогу в своем легкомыслии. И потом, так или иначе, отец не позволит ей оправдаться, потому она и не видела смысла искать объяснений своему поведению.

— Что у тебя в руках? — спросил Лоренцо, сцепив зубы от злости.

Она продолжала стоять, подобно недвижимой статуе.

— Я задал вопрос, синьорина Диакометти, что у тебя в руках? — прикрикнул он.

Не меняя выражение лица, Каролина протянула руку в сторону отца и показала кинжал. Она со страхом наблюдала, как лицо отца покрывалось пунцовыми пятнами.

— Чей он? — выдохнул с озлоблением он.

— Я… нашла его, отец.

Герцог не переносил откровенное вранье и прекрасно знал, что Каролина сама в лесу не бывает.

— Если ты сейчас же не признаешься, чей это кинжал, я прикажу обыскать весь лес, найти хозяина и хорошенько проучить его.

— Молю вас, не надо, папа! — взмолилась Каролина. — Это… это будет несправедливо. Я… я… украла его.

Обрадовавшись, что она нашла способ оправдаться перед отцом, при этом не обманывая его и не оставаясь предательницей перед мальчишками, чего они никогда не простили бы ей, Каролина продолжала смотреть в глаза герцогу с блеском признания вины и внутренним ликованием.

Лоренцо выхватил кинжал из рук дочери. Глядя в сердитые глаза отца, Каролине казалось, что от переполняющей злости у герцога шевелятся седые волосы на голове.

— Я виновата, отец. Простите меня, — тихо промолвила она, и от этого тоненького голоска лицо Лоренцо немного смягчилось. — Виконт Альберти, сопроводите молодую синьорину в палаццо и проследите, чтобы она не обманула вас, как это было в прошлый раз. И пусть кормилица тщательно присматривает за ней, иначе накажу и одну, и другую.

Девятнадцатилетний виконт лишь виновато взглянул на Лоренцо, вспоминая, как Каролина не так давно искусно обманула его и исчезла из поля зрения. Тогда герцог поймал ее на развалинах старого замка недалеко от морского побережья.

— Как прикажете, ваша светлость, — процедил сквозь зубы виконт, надеясь, что в дальнейшем герцог не станет вспоминать о том неудобном для него случае.

Джованни Альберти следовал по самой длинной дороге, и Каролина прекрасно понимала, что он намеренно хочет провести с ней как можно больше времени. А для нее это было неимоверным испытанием! Она боялась смотреть в его зеленые глаза: они казались ей льдинками, обжигающими холодом ее нежную кожу там, куда направлялся пронзительный взгляд виконта. А уж он старался не упустить ни малейшего дюйма ее юной красоты!

Дабы стерпеть в себе отвращение, Каролина безмолвно шагала к палаццо, не желая и слова обронить в его адрес.

— Какая же ты непокорная, Каролина, — произнес с презрением виконт, но в то же время одарил ее взглядом, полным восхищения.

— Приятельские отношения с моим отцом не позволяют вам фамильярничать со мной, — гордо ответила на его замечание Каролина и вздернула носик кверху.

— Извольте, но ваше положение в обществе тоже никак не позволяет вести себя так, как ведете вы, синьорина, — Джованни говорил с издевкой стервеца, словно Каролина была ненавистна ему.

Она едва сдержала себя, чтобы от души не нагрубить Джованни Альберти, и перевела дух.

— Ждать недолго, прекрасная синьорина! Совсем скоро герцог да Верона все же даст разрешение на вашу руку и сердце, — с откровенным ехидством сказал он, будто намеревался завоевать ее расположение своей властностью. — Наша помолвка изменит всё!

— Вы желаете жениться на мне? — в ее голосе прозвучала выразительная усмешка. — Уж не полагаете ли вы, виконт, что ваша персона — под стать дочерям герцога?

— Жаль, — с наигранным расстройством произнес виконт, — если ты не желаешь добровольно, это произойдет принудительно. Полагаю, тебе это известно…

Вспыхнувший в сердце гнев заставил Каролину бросить на виконта яростный взгляд.

— Меня утешают очевидные сомнения, что род Альберти мой отец посчитает выгодным для своего имени! И уж тем более не думаю, что он найдет мне мужа с меньшим дворянским титулом, чем у него самого.

Усмешка на лице Джованни немного озадачила ее.

— Разве граф — это недостойный титул? Ты ничего не понимаешь в политике, милая Каролина! Поэтому не забивай свою наивную головку этими сложными мыслями.

— Граф — это достойный титул, — согласилась она. — Только ваш отец, виконт Альберти, находится в полном здравии, и пройдет немало лет, пока он уйдет в мир иной. И только тогда вы сможете унаследовать его величественный титул. А пока вам приходится лишь выполнять его наставления в отношении сотрудничества с моим отцом.

С этими словами она состроила напускное сочувствие, но ее глазки ехидно сверкнули в лучах апрельского солнца. Наслаждаясь временным замешательством виконта, синьорина шла с выражением лица победительницы.

Она решительно отказывалась представлять себе свое замужество и сейчас безумно радовалась, что это бремя в скором времени возьмет на себя ее сестра, помолвленная с генуэзским дворянином. А замужество Каролины немного подождет. Разумеется, в чем-то виконт прав — совсем скоро отец заговорит о помолвке. Только бы это «скоро» случилось хотя бы в следующем году…

Но, словно по велению юной прелестницы, ее помолвка не состоялась даже по прошествии трех долгих лет. Равно как и ее исправление в поведении. Каролина так и не смогла побороть в себе свою строптивость и покорно склонить голову перед судьбой покладистой и благонравной аристократки. Даже в прекрасные восемнадцать лет синьорины ее вероломство не переставало давать о себе знать, все чаще и чаще вдохновляя герцога на жесткие воспитательные меры.

Каролину безумно радовал тот факт, что мысли папеньки сейчас занимает ее чопорная и покладистая сестра: сначала ему пришлось разорвать помолвку Изольды с генуэзским синьором, поскольку для ее брака была выбрана партия куда выгоднее, чем простой местный дворянин — миланский кондотьер. Да и весьма запутанные государственные дела требовали от герцога, как и от многих других титулованных дворян, ряда значимых действий, направленных на укрепление позиций державы. Поэтому сейчас все мысли Лоренцо устремлялись на кипу разного рода забот, хотя поведение младшей дочери он не оставлял без внимания, время от времени беседуя со своей супругой на этот счет.

— Патрисия, я схожу с ума от проделок этой девчонки! — кричал Лоренцо, поведав жене об очередной выходке Каролины. — Ей скоро восемнадцать, а она ведет себя, как двенадцатилетний мальчишка. Я был бы признателен, если бы ты попыталась на нее повлиять, — сказал возмущенно герцог и посмотрел на герцоги- ню да Верона. — Ведь опять, опять ее видели в окружении этих… мелких и ничтожных отпрысков нищеты, с которыми она стреляла из лука. Можешь себе представить? Я накажу ее… я запру ее в башне… я… я… — герцог едва не задыхался от гнева. — Я не могу быть больше таким мягким, Патрисия! Тебе известно, что мне не свойственно снисхождение в таких деликатных вопросах!

Будучи абсолютно спокойной и невозмутимой женщиной, в свои сорок четыре года Патрисия да Верона выглядела все так же свежо, как и в тридцать пять. Несмотря на столь долгий срок, проведенный в браке, герцог и сейчас замирал, глядя на стройный стан, миловидный взгляд, роскошные волосы, и готов был преклоняться перед ее красотой. Но сейчас она гордо смотрела на мужа голубыми, словно небо, глазами и молчала. Его возмущала собственная бесхарактерность перед супругой, которая почему-то стала проявляться в последние годы брака, но он не смог повысить на нее голос даже в таком серьезном вопросе как воспитание дочери.

— Вам же известно, ваша светлость, что Каролина очень своеобразный ребенок…

— В том-то и дело, Патрисия, что она уже не ребенок. Ты в ее возрасте уже была замужем за мной.

Патрисия опустила глаза, не желая погружаться в воспоминания о начале брачного пути.

— Полагаю, что Каролина еще не готова к замужеству.

— А что ее способно изменить, Патрисия, как полагаешь? Я же не могу велеть высечь ее, как непокорного слугу! Я ума не приложу, что с ней делать.

Герцог присел за туалетный столик жены и схватился за седую голову.

— Она позорит мое имя. Бегает в лесу с крестьянскими детьми, при этом неизвестно, в какие игры они играют. Стрельба из лука, кинжал… что там еще у нас было?

Патрисия глубоко вздохнула и присела на диванчик, расправив складки темно-синего бархатного платья.

— Но что же ты сделаешь, Лоренцо? — спросила она, отойдя от официального общения с супругом. — Закроешь ее в темном чулане и будешь ждать, когда она одумается и осознает свое поведение? Полагаю, что она и здесь придумает что-нибудь эдакое, что еще больше тебя расстроит.

— Если нужно будет, то закрою в чулане, выдам замуж или не знаю, не знаю… Высечь ее надо хорошенько! — озлобленно процедил сквозь зубы герцог. — По ее вине на меня показывают пальцем и говорят, что я потакаю крестьянам. А слухи… Бог мой, сколько сплетен вокруг!

— Для моего строгого мужа все еще поразительно поведение его неугомонной дочери, — с улыбкой произнесла Патрисия и подошла к Лоренцо, обнимая его. — Каролине и впрямь присущи темпераментные качества, не свойственные знатной дворянке. Но ее изменить сможет лишь время и жизнь. Хоть я и сомневаюсь, что упрямство, полученное ею в наследство от отца, позволит ей сломить себя.

Герцог прикоснулся губами к тоненькой кисти супруги. Он не знал, по каким рецептам она действует, дабы успокоить его вспыльчивое сердце, но в большинстве случаев ей удавалось это сделать.

— Отчего же Изольда совсем не такая, Патрисия? — словно прирученный теплотой ее руки, бродившей по его волосам, произнес он. — Ведь они получили абсолютно одинаковое воспитание. Да и в возрасте у них всего год разницы…

Патрисия промолчала, прекрасно понимая, что Изольда своим высокомерием, не позволяющим ей вести себя против правил этикета, тоже пошла в своего отца. Хоть герцогине и более симпатично простодушное поведение младшей дочери, она безоговорочно понимает, что позволять самовольства Каролине нельзя.

— Как только мы проведем свадьбу Изольды, я тут же подумаю о замужестве Каролины, — словно приговор, произнес герцог.

Герцогиня со страхом закрыла глаза. Она даже представить себе не могла, как можно такую вольную птичку, как Каролина, жестоко закупорить в этой жуткой клетке? Почему-то смолоду женскую судьбу герцогиня так и называла — темной клеткой, обросшей ветвистым терновником, из которой нельзя выбраться, не изранившись. Но теперь, когда это коснулось Каролины, Патрисию одолел страх за младшую дочь, ведь, зная взбалмошность этой девчонки, она наверняка выкинет какой-нибудь невообразимый номер на собственной свадьбе.

— Поразительно, что по сей день ты так и не смог определиться с женихом Каролины, в то время как первая помолвка Изольды состоялась, когда ей едва стукнуло четырнадцать…

— Ох, герцогиня Патрисия… — когда герцог нервничал, он нередко переходил на положенное обращение к супруге, хотя и не любил отягощать официозом общение с семьей. — Первая помолвка была лишь результатом моей торопливости. И благо, что свадьба не состоялась! И потом, тебе ведь известно, как никому другому, что при отсутствии сыновей первой дочери отходит большая часть приданого: именно она является основной наследницей. Поэтому ее брак — наиболее выгодная сделка, которую мне пришлось тщательно обдумать…

Сердце герцогини дрогнуло, — муж уже давно не упрекал ее в неспособности родить ему сына. Однако после родов младшей дочери ей и вовсе не удалось забеременеть. Поначалу герцог, будучи еще горделивым любимцем женщин в расцвете лет, всячески истязал свою жену непрестанными порицаниями. Но ближе к шестидесяти пяти годам, когда прежние силы и здоровье стали подводить Лоренцо, он все больше и больше дорожил вниманием милой супруги, ставшей ему утешением в самые трудные периоды его жизни.

— Мне понятны ваши стремления укрепить свою династию, герцог, — спокойно отвечала Патрисия. — Однако ваши колебания лишь на руку обеим дочерям. Не могу не признаться, что меня это радует — они дольше останутся в нашем доме.

Лоренцо лишь усмехнулся.

— О, Патрисия, избавь меня от сантиментов.

— Молю тебя, Лоренцо, позволь Каролине исправиться! — умоляющим голосом произнесла герцогиня, и это заставило герцога как-то с мягкостью на нее посмотреть.

— Хорошо, Патрисия, — вздохнул он, словно недовольный своей слабохарактерностью перед женой. — У нее будет время продемонстрировать свою покорность до свадьбы в Милане. Затем мне в обязательном порядке надобно устроить помолвку и ей. Полагаю, что виконт Альберти вполне сошел бы ей за мужа.

«Существуют вещи, которые нам не подвластны»

Родительское наказание в виде домашнего ареста нисколько не расстраивало Каролину: она использовала этот момент себе во благо. Окунувшись с головой в роман «Фьяметта», отражающий, словно насквозь, любовь в женской душе, синьорина и не замечала времени, стремительно пролетавшего мимо ее увлеченного внимания.

«Любовь — вот что поистине должно занимать сердце женщины», — с восторгом думалось Каролине, пока чудесное издание захватывало ее трепещущую душу. «Чистота мыслей и высокая нравственность — вот что на самом деле должно беспокоить даму», — словно услышала она в ответ нравоучения своей кормилицы Паломы, занимавшейся ее воспитанием с самого рождения. И прочти она мысли своей воспитанницы, то непременно осадила бы в той все порхающие мечты своими приземленными фразами. Да-да, эта порой несносная мавританка просто выводила из себя занудством и скупостью на эмоции. Поэтому свои мечтания Каролина хранила в своем сердце, боясь проговориться об этом вслух.

Да и о каких чувствах можно говорить, если ей, Каролине, уже давно внушали мысли о том, что брак заключают как деловое соглашение, а любовь — лишь миф, созданный людьми? Причем, бедными людьми, не имеющими за своей душой ни дуката приданого. И сейчас эта удивительная книга словно возносила ее в небеса от мысли, что красивые чувства когда-нибудь могут сразить и ее сердце.

Эти воздушные порхания в облаках прервало громыхание открывающейся двери, и Каролина подскочила, едва успев спрятать книгу под кровать. Каково же было ее удивление, когда на пороге своих покоев она увидела старшую сестру!

Приподнятый нос с горбинкой, уродовавший и без того некрасивое лицо Изольды, и гордый взгляд на строптивую младшую сестру так раздражали Каролину, что она едва сдерживалась, чтобы не всплеснуть эмоциями. В подобные мгновенья Изольда казалась еще более похожей на отца: густые черные брови сдвинулись, придавая непривлекательности и без того мужеподобным чертам ее худощавого лица, а сомкнутые губы словно пытались сдержать в себе вырывающийся на волю крик.

— Ты — жалкая плебейка… как ты смеешь вносить раздор в семью и расстраивать родителей?! — воскликнула недовольно Изольда, подойдя ближе к сестре и стараясь сохранять выражение лица благовоспитанной особы.

— Я — не плебейка! — воскликнула Каролина. — Я — такая же синьорина, как и ты!

— Не смей меня сравнивать с собой, ничтожество, — процедила сквозь зубы Изольда и тяжело вздохнула. — Но это ничего, вскоре я выйду замуж и, слава Иисусу Христу, твои проступки более не коснутся моих глаз.

Изольда томно вздохнула и с яростью посмотрела на сестру.

— Жду — не дождусь, — съехидничала Каролина и ответила той ехидным взглядом.

— Что ты так радуешься? — негодовала старшая сестра. — Ведь не за горами и разрешение твоей участи. И сдается мне, что ты настолько рассердила отца, что твоя помолвка состоится так же скоро.

Сердце Каролины дрогнуло при последних словах сестры, и она взволнованно опустила глаза. Но эта растерянность продолжалась всего несколько секунд, и она гордо подняла глаза на старшую сестру, окатив ее холодным и пронзительным взглядом, словно видела Изольду насквозь.

— Я выйду замуж только по любви! — твердо и спокойно промолвила она, словно пророчила свое будущее.

Ненавистная усмешка скривила тонкие губы Изольды.

— Ты хочешь сказать, что ты вообще никогда не выйдешь замуж? Или найдешь себе мужа из какой-нибудь крестьянской семьи и всю жизнь проживешь в невыразимой нищете, тяжело работая на какого-нибудь дворянина, может, даже на моего мужа, — последние слова похоже развеселили Изольду. — А затем отправишься в мир иной с тяжестью на сердце, что оставляешь своих детей одних проживать эту тяжелую, бессмысленную жизнь.

Эти слова и прозвучавший следом злорадный смех Изольды вызвали наплывшие на глаза Каролины слезы.

— Прочь! — закричала она. — Убирайся, иначе ты не доживешь до своей свадьбы!

— Что здесь происходит? — девушки обернулись на грозный голос матушки и притихли.

— Она угрожает мне, — пискляво пожаловалась Изольда, превратившись из разъяренного быка в кроткую овечку.

Каролина испуганно посмотрела на сестру и готова была воистину убить ее за предательство. Сколько они ни ругались, Каролина никогда не жаловалась родителям, что Изольда обижает ее. Патрисия строго посмотрела на дочерей.

— Изольда, поди к себе, — строго сказала она и посмотрела на взволнованную Каролину со слезами на глазах, которая готовилась уже слушать строгий, порицающий голос матери.

— Матушка, я не угрожала ей, — произнесла жалобно Каролина.

— Я все слышала, — спокойно промолвила Патрисия, и дочь заметила добрый блик в глазах матери. — Потерпи еще совсем немного, и тебе не придется более выслушивать от нее оскорблений, — произнесла она и присела на кровать.

В тот момент Патрисия казалась Каролине эльфом, озаряющим своим ярким светом все тусклое и серое вокруг. Юная синьорина присела рядом с мамой.

— Матушка, я не хочу замуж, — воскликнула она и легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку, чтобы скрыть свои слезы.

— Мне понятны твои желания, дочь моя, — ответила герцогиня, едва сдерживая в себе подошедший ком к горлу. — Но существуют вещи, которые нам не подвластны. К тому же тебе нужно немедленно прекратить вести себя неподобающим для будущей герцогини образом. Отец очень рассержен твоим поведением, и он в самом деле намерен выдать тебя замуж. Оттянуть на какое-то время это замужество сможет лишь твоя покорность и достойное поведение.

В строгом голосе мамы Каролина смогла ухватить легкие нотки понимания и великодушия, что отчасти ее успокоило.

Каролина не знала, как двадцать семь лет назад Патрисия говорила своим родителям те же слова о нежеланном браке. Но ее отец даже не думал потакать дочери и насильно потащил ее к алтарю. Первые ночи своего замужества Патрисия провела тихонько плача под сопение удовлетворившего свои мужские потребности Лоренцо. И более всего юную француженку удручала разница в возрасте, стоявшая на пути взаимопонимания пары, — двадцать один год. Затем трудности в попытках забеременеть, когда супруг настойчиво требовал наследника, тяжелые роды. И когда она воспитывала Изольду, ее сердце предчувствовало, что девочка возьмет все черты отца, — не только внешние, но и внутренние. Возможно, это и не так скверно, — чтобы женщине выжить в этом жестоком мире, где она продается по количеству монет в приданом, нужно быть именно такой — жесткой, но покорной и покладистой.

И вот, словно озарение, в мрачной жизни Патрисии появилась на свет Каролина. В день ее рожденья в первый месяц лета птичье пение и благоухающий аромат роз заполнили воздух во владениях да Верона. И то же самое творилось в душе Патрисии, когда она впервые увидела новорожденную младшую дочь. Солнечные лучики падали на маленький сверток в руках матери, и у нее создалось впечатление, что вокруг малышки засветилось яркое солнце, словно сам Господь благословлял ее на счастливую размеренную жизнь. И, невзирая на непослушание и шкодливое поведение Каролины с самого детства, Патрисия души не чаяла в младшей дочери.

— Матушка, а какой он? — тихий шепот дочери заставил Патрисию любопытно склонить голову.

Каролина улеглась на колени матери и нетерпеливо смотрела в ее ласковые глаза.

— Кто?

— Жених Изольды, — так же тихо говорила Каролина, а перед глазами возникал образ жениха ее кузины, которую дядя, даже не раздумывая, выдал замуж за сорокалетнего сицилийского пополана.

Каролину настолько поразил этот союз, что она долго после свадьбы кузины перед сном просто лежала и смотрела в потолок, представляя себе, как этот брак будет процветать лет через двадцать, когда пополан сгорбится, скрючится от старо- сти и морщинистыми губами будет целовать свою супругу по ночам. И хотя Каролина не имела ни малейшего представления о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, ей только при этих мыслях становилось противно.

— Жених Изольды… — Патрисия видела его только на портрете, привезенным Лоренцо из Милана. — Он… очень приятный молодой человек. Отец говорил, что, кроме того, что Леонардо красив, он еще общителен и благоразумен…

— Вы думаете, она будет счастлива? — тихо спросила Каролина.

Патрисия не хотела уничтожать в душе Каролины надежду на возможное семейное счастье и с надеждой в голосе произнесла:

— Да, дорогая, вполне вероятно, что Изольда будет счастлива. Но семейное счастье во многом зависит от женщины, поскольку она является хранительницей семейного очага.

— Матушка Патрисия, неужели за все время замужества вы ни разу не чувствовали себя счастливой? — удивленно выдохнула Каролина, прекрасно понимавшая, что всю свою сознательную жизнь Патрисия с необычайной сдержанностью терпит эмоциональные всплески и чрезмерную жесткость мужа.

Это сейчас отец стал преклоняться перед изысканной французской красотой супруги — еще совсем недавно, когда Генуя находилась под властью французов, он ненавидел в ее лице всю нацию. Хотя порой эта ненависть скрывалась за не менее противной лестью.

— Но отчего же, Каролина? — глаза женщины растерянно забегали по комнате, словно пытались найти ответ на вопрос дочери. — Твой отец всегда был внимателен ко мне и великодушен…

Каролина глубоко вздохнула и с сожалением сомкнула губы.

— Стало быть, семейного счастья вы не испытали, — задумчиво произнесла она.

— Я была счастлива, когда родила вас, — произнесла Патрисия и с ожиданием посмотрела на дочь, но Каролина безнадежно покачала головой.

— Нет, матушка, вы не испытали настоящего счастья, когда женщина влюблена и по-настоящему любима.

— Прости, милая, а что означает «по-настоящему»? — с улыбкой спросила Патрисия.

Каролина вскочила с кровати, глубоко вздохнула, радуясь, что может с матерью так откровенно поговорить, и воодушевленно произнесла:

— Когда ты чувствуешь, что не можешь ни минуты провести без любимого человека, и он стремится к тебе всякий раз, когда ваша разлука длится всего несколько мгновений, но они кажутся вам вечностью. Когда ты не чувствуешь себя одинокой рядом с ним, и ваши сердца стучат в унисон во время разлуки. Когда мысли друг друга вам так легко удается заверять поступками, услащающими ваши души. Ох, это когда… когда… когда…

— Откуда тебе это известно? — выдохнула Патрисия и тут же смолкла.

Она с тревогой и в то же время восхищением смотрела, как Каролина исполняла все описанные ею движения, и последняя фраза сошла с ее уст столь взволнованно и столь искренне, что слезы, наполняющие небесно-голубые глаза Патрисии, засверкали в ярком свете зажженных свечей. Нет! Каролина не сможет смириться с волей отца и принять женскую судьбу как должное! Эти мысли вызывали в Патрисии нотки ужаса: страшно подумать, что младшая дочь может предпринять во имя своего счастья.

Герцог да Верона восседал в своем огромном кресле за дубовым столом в ожидании виконта Джованни Альберти, изучая бумаги для свадебного контракта.

В преддверии свадьбы Изольды с кондотьером Брандини Лоренцо заботился не только о предстоящем торжестве, но и о том, чтобы выгодный союз с миланским вельможей благоприятно отразился на делах, как его личных, так и государственных. Знатность рода Брандини, безмерное состояние и радужное будущее Леонардо, которое ему сулила карьера военачальника, помогут не только в развитии владений да Верона. Лоренцо возлагал надежды и на вклады миланцев в развитие Генуи, Дож и сенат которой очень даже приветствовали такое объединение сил: оно пророчило новые положительные события в политике и торговле. Именно для того, чтобы осуществить свой, хотя и не очень значительный вклад в развитие страны, Лоренцо тщательно отбирал жениха для старшей дочери.

И в попытках добиться расположения миланского общества ему пришлось изрядно постараться. Хотя герцог да Верона не относился к тем представителям дворянства, которые привыкли лебезить и разбиваться в лепешку для того, чтобы добиться признания нужных людей, он все же прекрасно понимал серьезность политической и экономической ситуации, которая сгустилась сейчас над Генуей, подобно грозовому облаку.

Достигнув господства на важных торговых точках Адриатического и Средиземного морей, Генуя Великолепная прославилась как могущественная держава в Западной Европе — с развитым мануфактурным производством и рядом преимущественных позиций в экономике. Именно поэтому она подвергалась неоднократному нападению со стороны соседних держав.

А несколько лет назад ей довелось пережить политическую зависимость от Франции, которая оставила свой отпечаток на развитии государства. Так или иначе, Генуя высвободилась от этой зависимости, как нищий в оборванных лохмотьях, пытаясь приодеться в привычные шелка и меха. В течение последних десяти лет власть державы упорно занималась восстановлением «покусанного» мануфактурного производства и обглоданных французами фабрик.

Персона Лоренцо да Верона обрастала завистью многих генуэзских вельмож — его производство не просто оказалось нетронутым в тяжелый период господства Франции, но и находилось на стадии расцвета и прибыльности. И все дело в родственных корнях, которые связывали герцога с французскими дворянами — Патрисия являлась француженкой, и ее дядя, весьма представительный человек в высшем обществе Франции, побеспокоился о том, чтобы торговый союз с Лоренцо был продуктивным для обеих сторон. Этими связями и пользовались многие сторонники герцога да Верона, в числе которых был и сам Дож. Остальных же бесило превосходство герцога — он одна из тех немногих личностей, умеющих талантливо выкарабкиваться из самых затруднительных ситуаций.

Нужно отметить, что именно благодаря недюжинным способностям Лоренцо вести дела, его предприимчивости и гибкому разуму, многие генуэзские аристократы закрывали глаза на скупость и резкий характер герцога и с радостью имели с ним дело. Все, кто сотрудничал с ним, имели возможность поднять развитие своего производства и обеспечить себя стабильным достатком.

Так или иначе, пережив господство Франции, Генуя ощутила, как над ней сгустились облака новой угрозы, — в обществе время от времени вспыхивали слухи о территориальных претензиях Миланского герцогства к государству. Это могло стать поводом для нового конфликта и неудачи республики: не окрепнув должным образом после французского вмешательства, Генуя рисковала быть окончательно раздробленной. Такая угроза заставляла представителей генуэзской власти быть предусмотрительными в выборе партнеров. Именно поэтому контракты между Миланом и Генуей могли стать спасательным кругом для утопающего государства — выгодное сотрудничество на четко оговоренных в договоре условиях помогло бы исключить возможный конфликт и зависимость одной страны от другой.

Явившись в предместье, расположенное к востоку от городских стен Генуи, Джованни сразу направился к герцогу, как только смог получить сведения о работе торговых точек в городе.

Лоренцо имел честь работать совместно с дядей виконта — Самуэлем Альберти, который скончался во время эпидемии чумы еще при французах. Дружба с ним и плодотворные совместные дела открыли новые возможности для сотрудничества с отцом Джованни — графом Альберти, имевшим в своей власти часть судов, размещенных в городском порту. Назначив старшего сына поверенным в делах с герцогом, граф Сальватор Альберти довольствовался прибылью, которую приносил этот выгодный союз.

— Ваша светлость, — виконт отдал честь Лоренцо и после его приглашения присел в кресло напротив герцога.

— Что там слышно, Джованни? — спросил задумчиво герцог и посмотрел на Альберти.

— Извольте не принимать за дерзость вступление моей речи со сплетен, которыми бурлит город.

Герцог удивленно приподнял брови.

— И о чем судачит наше неугомонное общество?

— В городе ходят слухи о том, что Миланское герцогство намеревается захватить власть в Генуе. Сенатор Бертоли утверждает, что вы вовремя решились на сближение с этой страной.

— Пусть еще назовет меня предателем, — резко возмутился Лоренцо.

— Но ведь брак синьорины Изольды с миланским кондотьером был заранее одобрен нашим Дожем, правильно я понимаю? — поинтересовался Альберти.

— Сейчас любые международные контракты должны заключаться только с согласия правительства, — монотонно произнес герцог. — Что еще говорят?

— Говорят, что это напрасная трата времени, а мы, напротив, рискуем попасть в лапы самому зверю.

— Мерзкое общество! — выругался Лоренцо. — Люди разносят сплетни и не стыдятся их абсурдности! О миланском заговоре говорят уже не первый год, Джованни, поэтому об этом можно не переживать. К тому же не один я выдаю свою дочь за миланского синьора — сейчас наша политика полностью направлена на заключение выгодных союзов с их дворянами, дабы объединить наши цели и направить силы на развитие экономики обеих стран.

Виконт криво улыбнулся, восхищаясь уверенностью да Верона, звучавшей в каждом его слове. Герцог прекрасно понимал, что совместная деятельность с миланской династией Брандини позволит ему значительно укрепить свои владения и поднять вверх планку влиятельности в Европе, и вместе смогут посодействовать развитию кораблестроения, сукноделия и торгово-экономических отношений как в Генуе, так и в Миланском герцогстве.

— Ваша светлость, позвольте заметить, что не всегда слухи являются сплетнями. Можно предположить, на самом деле они берут начало с устья правды, — Альберти не боялся высказать свое мнение перед Лоренцо и прекрасно знал, что герцог, во многом благодаря этому, ценит его общество.

— Что ж, время покажет, Джованни. Время покажет. Тем не менее я не ощущаю предательских намерений со стороны миланцев. Они, как правило, грамотные и дипломатичные люди, стремящиеся, как и мы, решать дела цивилизованным путем. Это не проклятые венецианцы, — с этими словами лицо герцога исказилось в гневной гримасе.

Да, при всех неприятностях Генуи, ее заклятым соперником и вечным врагом оставалась Венеция. Несмотря на то, что и культурное развитие, и торговля, и промышленное производство в обеих странах развивались преимущественно в одном направлении, обеих держав связывали не успешное сотрудничество, а долгие и утомительные годы кровопролитных войн. В частности, их интересовала одна цель — выгодные торговые пути в Средиземном и Черном морях.

После последней войны за торговый город Кьоджа между странами был заключен мирный договор, который в представительствах обеих держав сохранял сомнения по поводу его соблюдения. Все эти причины, подрывавшие развитие Генуэзской республики и ее положение на международной арене, призывали державу искать поддержки у соседних стран, а нередко — и у собственных врагов.

Что касается Лоренцо да Верона, то последствия поражения войск его отца в последней битве с Венецией привели к тому, что их герцогскую светлость лишили командования военным арсеналом, оставив в распоряжении купечество и земледелие, что, кстати, получалось у династии Диакометти куда лучше.

— Ваша светлость, — виконт подозрительно прокашлялся, словно пытался обратить особое внимание на его слова, — а синьорина Каролина? Вы так же намереваетесь отдать ее замуж за иноземца?

Лоренцо прекрасно знал, что Джованни давно претендует на руку и сердце его младшей дочери, однако, обсуждать это он пока не намеревался.

— Брак Каролины будет обсуждаться несколько позднее, — спокойно констатировал он. — Сейчас надобно выдать замуж старшую дочь. Покончу с этой свадьбой, вполне вероятно, что возьмусь и за вторую.

По интонации да Верона Джованни Альберти четко понял, что тот не намерен сейчас заводить разговор о Каролине. Но ему так не терпелось попросить ее руки, скрепив отношения с герцогом этой помолвкой!

«Все женские несчастья исходят от мужчин…»

Каролина подошла к туалетному столику, решив привести себя в порядок, и посмотрела в зеркало на свои покрасневшие и проваленные в отеки глаза. «Как с креста сняли», — она задумчиво закусила губу. Каким страстным занятием не являлось бы чтение, так неважно выглядеть даме не годится! Приблизительно с этими упреками наверняка сейчас набросится на нее любимая мавританка, на которую возлагались обязанности особой заботы о юной синьорине. Но это все пустые порицания, занудство и прочая ерунда, не способные остановить Каролину на пути к цели, уже ставшей частью ее жизни.

Синьорина только и успела присесть за туалетный столик, как тут же в спальню вбежала перепуганная кормилица Палома с раскрасневшимся и растрепанными седыми волосами.

— О-о, синьорина Каролина, — извиняющимся голосом проговорила она, подбегая к хозяйке с расческой в смуглых, полных руках, — я совсем о вас забыла. Сейчас причешу вас… Ваше платье уже готово, сию минуту принесу, — и впопыхах кормилица бросилась назад к дверям.

— О! Умоляю тебя не изводись спешкой! — услышала кормилица вальяжный голос хозяйки и с возмущением обернулась к ней.

— Как это… что означает «не спешить»? Извольте поторопиться, ваша милость, иначе не сносить мне этой… поседевшей от ваших выходок головы. Что… — На секунду опешив, кормилица подошла ближе к госпоже, разглядывая ее лицо. — Боже милостивый, вы что, плакали этой ночью?

— О, да! — с напускной грустью ответила Каролина, тут же лениво зевая и потирая глаза. — Я буду тосковать по своей сестре, Палома…

Кормилица лишь уставила руки в боки, на самом деле поверив в слова госпожи.

— Кто бы мог подумать, синьорина, что вы забеспокоитесь не на шутку! Теперь вот мне нужно целое море холодной воды, чтобы привести ваше лицо в должный вид.

— Ох, Палома, брачная церемония еще нескоро, — Каролина сладко зевнула, лениво прикрывая рот маленькой белоснежной ручкой. — Успеется.

Та даже не стала тратить время на то, чтобы слушать хозяйку, — слишком живо нужно было собраться и привести в полный порядок ленивую соню. Поэтому под ворчание своей госпожи она бегала по комнате, укладывая все необходимые вещи в коробки.

Облачившись в платье нежно-смарагдового цвета, Каролина посмотрелась в напольное зеркало, охватывающее ее во весь рост. Новые времена, наставшие в Европе, позволяли моде пестрить многообразием ярко выраженных элементов одежды. Синьорна приходила в восторг от нового шедевра, сшитого для нее лучшими швеями Генуи: модель создана из тяжелого шелка смарагдового цвета, расшитого цветастыми узорами из золоченых нитей. Тяжелые широкие рукава, низко спадающие едва ли не к самому полу, придавали платью больше изящества и грациозности. Множественные драпировки на лифе и пышная юбка делали образ Каролины более женственным, придавая ей некой знатной величественности. А драгоценные камни, украшающие платье, сверкали в лучах утреннего солнца, облачая прелестную синьорину в роскошную элегантность.

Каролина повернулась к зеркалу боком и оценила легкий струящийся шлейф, собранный от талии и мягко спадающий к полу.

— Палома, зачем здесь корсет? — капризно поморщилась она, чувствуя, как он бездушно впивается ей в ребра. — Он ведь выходит из моды…

— Ох, синьорина, много вы знаете, я смотрю, о моде, — весело пропела Палома, поправляя складки на платье Каролины. — Бесспорно, корсет доживает свои последние дни. Но в нашей, генуэзской, моде он пока существует. Так что сегодня вам следует его поносить, моя дорогая.

Кормилица с восхищением наблюдала за хозяйкой, — девчонка не так давно была капризным, хоть и сообразительным ребенком. А сейчас она превратилась в статную даму, ослепяющую своей красотой, словно переливающийся в солнечных лучах алмаз.

— Зато теперь дамы понемногу заголяют свою грудь, — произнесла сама себе с улыбкой Каролина, рассматривая в зеркале свое отражение.

— Ох, синьорина, вы же на выданье: вам негоже светить своими прелестями, — сердито буркнула Палома и расправила складки на груди Каролины, чтобы они хоть немного поднялись кверху и скрыли легкий треугольный вырез.

— О Боже Всемилостивый! Палома, что ты поправляешь? — Каролина откинула ее руку. — Там до декольте еще целая миля.

Кормилица только заливисто рассмеялась и принялась снова прихорашивать свою капризную госпожу.

— Палома, я недовольна прической, — пожаловалась Каролина, пытаясь поправить руками заколотые кормилицей локоны, мягко спадающие с тоненьких плеч.

— Разве можно быть красивее невесты, синьорина? — возмутилась та, весело всплеснув руками.

— Несомненно, Палома! — Каролина нахмурила тоненькие брови и возмущенно посмотрела на свою кормилицу. — Изольде уже можно не прихорашиваться — она одной ногой замужем. А я хотела бы приглянуться мужчине, который не просто заключит сделку с моим отцом, но и полюбит меня. Поэтому я должна быть еще красивее невесты!

Это прозвучало капризно и возмущенно. Палома улыбнулась, пряча свой взгляд от молодой госпожи. Каролина с детства мечтает о принце, который похитит ее из владений строгого отца, управляющего судьбой дочери, и эта наивная мечта до сих пор не угасла в ее душе.

Потускневшие карие глаза Паломы, сияющие некогда кокетливым блеском и озорством, сохраняли в ее морщинах закоренелое разочарование женщины, пережившей на своем веку много трудностей и невзгод. В свои пятьдесят шесть лет Палома Доньо выглядела на все шестьдесят пять, а ее жизнь можно было прочитать по каждому седому волосу на ее голове.

И хотя она не желала с кем-либо говорить о болях, скрывающихся в беспокойном сердце, большая часть обитателей палаццо да Верона знали, что кормилица младшей синьорины перенесла в своей жизни множество потерь, начиная с пятнадцати лет, когда ее привезли в Геную и продали в рабыни местному пополану, издевавшемуся над своими подданными.

Через десять лет она родила дочь от конюха, насильно овладевшего ею. Господин не позволил Паломе оставить девочку у себя, ссылаясь на лишний рот и дополнительные бессмысленные растраты. Поэтому бедной женщине тут же пришлось отдать малышку в женский монастырь святого Франциска, где о девочке обещали позаботиться. И как раз в этот момент герцогине да Верона потребовалась служанка, которая смогла бы стать кормилицей для ее младшей дочери.

Выкупив Палому у ее хозяина, герцог и подумать не мог, насколько осчастливит несчастную. Та нянчилась с синьориной Каролиной, словно с собственным чадом, вкладывая всю материнскую любовь и заботу в эту девочку, излучавшую вокруг себя какой-то дивный ореол.

Как правило, герцог и герцогиня окружали себя и своих детей подданными из местных обедневших дворян, сведущих в этике и воспитании. Однако, наблюдая за лаской и заботой этой женщины, кормившей своим молоком их младшую дочь, Патрисия и Лоренцо сделали вывод, что никто лучше с этой ролью не справится. Потому и оставили Каролину под опекой няньки Паломы до самого ее замужества.

Именно эти воспоминания прокрались в мысли кормилицы, пока она прихорашивала названную дочь. Поправив по велению Каролины прическу, кормилица надела ей изумрудное украшение и с восхищением посмотрела на отражение юной синьорины в зеркале, отступив от нее. Перед ней стояла не озорная девчонка с игривым взглядом, а дама, слепящая своим великолепием и превосходством.

Проходя мимо опочивальни сестры, Каролина все же заставила себя остановиться возле распахнутой двери. Изольда стояла посреди комнаты, вокруг нее крутилась дюжина служанок, вносившая последние штрихи в праздничный наряд.

С момента ссоры сестрам так и не пришлось пообщаться — тому помехой стала девичья гордыня. Но как же Каролине хотелось сейчас подойти к Изольде, забыть все недоразумения и помириться… Ведь после торжества не известно, когда они увидятся в следующий раз.

Она шагнула в комнату, служанки взглянули на нее и в изумлении расступились. Вокруг воцарилась тишина. Красота Каролины настолько очевидно затмевала стоящую напротив невесту, что никто не решался произнести и слова комплимента в адрес младшей синьорины.

Изольда же одарила Каролину надменным взглядом и, вздернув носик, осмотрела блистающую сестру. Продолжая сохранять гордое молчание, она пронзала ту глазами завистливой, надменной женщины, тщательно старавшейся скрыть свои чувства ущемленного женского достоинства.

Уста обеих дам сковало красноречивое молчание, а прислуга лишь ожидала окончание это звенящей тишины.

Огорчение превосходством Каролины, блиставшей непривычными для генуэзцев утонченными чертами лица, настолько очевидно выдавало Изольду, что младшую синьорину это задевало за живое. Даже нежный образ невесты, создаваемый для Изольды иноземными мастерами, не придавал должной женственности ее грубому лицу. Но в своих стараниях преобразить госпожу виделись и успехи: ей сделали элегантную прическу с ниспадающими на плечи локонами. Нежные жемчужины, украшавшие платье и волосы, придавали мягкой кротости угловатым чертам ее лица.

Каролина не могла не оценить и платья, ставшего изящным результатом кропотливой работы флорентийских портных: из бежевого атласа, с потрясающими кружевными вставками и рашитыми цветами по всей ткани. Невзирая на грубость внешних черт, сегодня Изольда выглядела невероятно мило и девственно.

— Здравствуй, Изольда, — в голосе Каролины слышалась робость, словно она боялась начинать беседу с сестрой. — С твоего позволения, я хотела бы с тобой побеседовать.

— Не думаю, что это подходящий момент, — та отвела глаза и принялась осматривать свое отражение в зеркале. — Как видишь, меня занимают более важные дела, чем пустая болтовня.

— Мои поздравления, — промолвила Каролина, расстроенная грубостью Изольды, и направилась к дверям.

— Скоро и я поздравлю тебя, — старшая сестра посмотрела ей вслед испепеляющим взглядом.

Ощутив попытку уколоть ее, Каролина остановилась и с улыбкой посмотрела на Изольду.

— Полагаю, милая сестра, что вскоре тебе предстоит убедиться в истинности моих слов: я буду счастлива в браке. Питаю искренние надежды, что и тебе предстоит испытать счастье, — слова Каролины завершил злорадный смех Изольды, после чего младшая синьорина лишь исчезла за дверями сестринских покоев.

— Синьорина, вы непревзойденны! — воскликнула тетушка Матильда и бросилась с объятиями к своей младшей племяннице.

— Благодарю за комплимент, моя дорогая тетушка, — с непривычной для себя мягкостью ответила Каролина, едва охватывая в объятиях пышные плечи своей родственницы.

— Да, моя дорогая, — продолжала изумляться Матильда, прижимая к груди свой веер, — ты совсем повзрослела. Поразительно изысканная дама!

— О-о, тетушка Матильда, — с усмешкой тихо ответила Каролина, — вы же знаете, что это всего лишь на один день.

Их звонкий смех, неподобающий для общественности, привлек особое внимание генуэзских дамочек, бросивших осуждающий взгляд на молодую синьорину. Но Каролина прекрасно знала, что рядом с тетей она может себе позволить немного самовольства, и поэтому откровенно проигнорировала чопорность местной знати.

Она просто обожала Матильду за ее прямолинейность, неисчерпаемый оптимизм и потрясающее чувство юмора, сумевшие сохранить в душе женщины безмерную любовь к жизни. Даже одиночество, которое последние лет пятнадцать сопровождало тетушку, словно конвой, не сломило ее сильное сердце.

Невозможность иметь детей окончательно подписала приговор Матильде на тоскливую жизнь: после смерти мужа она осталась совсем одна. Именно поэтому Каролине крайне хотелось скрасить ее будничные дни всеми возможными способами, и девушке казалось, что ей это подвластно. Однако видеться им приходилось крайне редко: Матильда в свое время предпочла проживать во Флоренции и лишь изредка навещала палаццо да Верона.

Но сочувствие Каролины Матильда считала беспочвенным. Она с искренностью дарила свою любовь всем шестерым племянникам — родным и двоюродным, — время от времени навещая братьев. Сама Каролина нередко изумлялась веселым искоркам молодости и оживления, излучающейся от тетушки способностью пробудить даже в злостном зануде умение радоваться жизни.

— Как поживает горячий крестьянский парень Маттео? — снизив тон до шепота, спросила Матильда, неустанно махая веером перед своим лицом, и вопросительно приподняла правую бровь.

С самого детства Каролина доверяла тете свои самые сокровенные тайны, поэтому о крестьянских друзьях Матильда знала прекрасно. Правда, она постоянно акцентировала внимание на том, что Маттео влюблен в Каролину еще с тех пор, как покойный герцог Фабио да Верона отправился в мир иной и семья Лоренцо переехала в этот самый палаццо. А тогда Каролине стукнуло всего десять лет. Родители крестьянского мальчика прислуживали во дворе да Верона, поэтому он мог довольно часто лицезреть задорную девчонку.

Матильда нередко говорила Каролине, что влюбленность в юном возрасте Маттео — вполне очевидное явление, что, впрочем, ее не удивляло — эта девчонка сведет с ума кого угодно. Однако ее изумляла реакция Каролины: создавалось впечатление, что и сейчас она совсем не интересовалась мужчинами. На все реплики и шутки в отношении влюбленности Маттео юная синьорина только краснела и отводила глаза. Ей не хотелось верить в это — ведь, по ее мнению, он мог быть ей только другом. Невзирая на достоинства, которыми он обладал, Каролина не рассматривала Маттео как мужчину. Да о чем можно говорить, если она — знатная аристократка, а он — обычный крестьянин?

— Ох, дорогая тетушка, вы не меняетесь, — рассмеялась Каролина. — Меня волнует вопрос поважнее: отчего вы, такая молодая кокетка, до сих пор не определились со спутником жизни?

За эти слова Матильда наградила племянницу возмущенным взглядом.

— Еще чего?! Каролина, ты совсем сошла с ума? — весело воскликнула она. — Зачем привлекать бедствия на свою голову? Все женские несчастья исходят от мужчин, поэтому при первой же возможности даме следует планировать свою жизнь так, чтобы оградить себя от мужского вмешательства. Я ведь жить начала лишь после того… после того, как похоронила своего Даниэля… — казалось, что Матильда сейчас всплакнет от воспоминаний, но хитрая улыбка, проскользнувшая на устах после секунды грусти, растворила надежды на сантименты. — А ты, племянница, надумала меня снова закупорить в эту темницу?

— Ты чему это учишь мою дочь? — строгий голос Лоренцо заставил Матильду смущенно сомкнуть губы.

— О-о, братец, — воскликнула с упреком Матильда и толкнула его в бок, — это ты, старый чурбан, можешь научить не тому, что хотелось бы услышать молодой девушке.

Лоренцо со смехом обнял сестру и произнес:

— Если я — старый чурбан, то что можно сказать о тебе, как о старшей сестре?

— Помилуйте… — с напускным недовольством ответила Матильда. — Я старше тебя всего на год! И еще невероятно молода и полна сил, братец. Жизнь вертится вокруг меня, насыщая полотно моего сердца всеми возможными красками. И сейчас я чувствую себя вполне счастливой. Гораздо счастливее тебя, позволь заметить.

Каролина старалась не прислушиваться к недовольствам отца, произнесенным в адрес тети Матильды, вроде того, что «Не говори лишнего Каролине, она и без того непокорна», или «Не нужно настраивать девочку против мужчин, ее замужество для меня — весьма деликатная тема». А сейчас он даже попросил сестру благотворно повлиять на строптивость Каролины. И юной даме пришелся по душе тетушкин ответ:

— Позвольте, ваша светлость, я непременно проведу воспитательную беседу с юной синьориной.

А как только Лоренцо отошел от нее, Матильда вслед ему буркнула:

— Еще чего… убеждать мою любимую племянницу выйти за какого-нибудь богатого наглеца, чтобы он издевался над ее невинной душой…

Хотелось добавить «да и телом», но, бегло взглянув на племянницу, синьора Гумачча решила пощадить невинный юный разум.

С легким волнением в ожидании свадебной церемонии Каролина потерла вспотевшие ладони. Что заставляет ее нервничать, она не понимала. То ли ей не терпелось увидеть и оценить жениха Изольды, то ли блистать своим великолепием перед гостями и слушать в свой адрес комплименты, то ли знакомиться с кавалерами в поисках любви, — она терялась перед выбором возможностей. Безусловно, синьорина прекрасно понимала, что ее красота заставляет многих оборачиваться и смотреть ей вслед. Но раз уж отец решил подобрать ей кандидатуру в мужья, сегодня она попытается выбрать ее сама, применив весь шарм и очарование к избранному ею мужчине. Если, разумеется, таковой найдется.

В то время, как Каролина задумчиво всматривалась в толпу приглашенных гостей, время от времени отвлекаясь на разговоры с тетушкой, за ней с таинственным видом наблюдал виконт Альберти, подошедший во дворец, дабы поздравить молодую чету с бракосочетанием.

Несомненно, Джованни не мог оставить без внимания даму, которая затмевала его жизнь своей неподражаемой красотой. Он любил красивых женщин. А в Каролине сочеталась гремучая смесь французской и генуэзской крови, что превосходно отражалось на ее внешних данных. Именно о такой супруге и мечтал Джованни — блистательной и несравненной, полной аристократического превосходства и волнующей нежности в ангельских чертах лица. Но Альберти, в отличие от многих присутствующих гостей, умилявшихся красотой юной дамы, прекрасно знал, что за этим кротким личиком скрывается облик пакостного чертенка. Его это отнюдь не пугало — он талантливо умел укротить многих строптивых подданных, а хрупкой женщине его жесткость и подавно не по силам.

— Мое почтение, синьорина, — произнес Джованни, почтительно склонивший голову перед Каролиной, тут же касаясь устами ее маленькой ручки.

Она нехотя присела в реверансе и натянула улыбку до ушей, чувствуя, как это лицемерие щекочет ей щечки.

— Виконт Альберти… И вы порадовали нас своим присутствием…

Каролина на дух не выносила этого герцогского прихвостня. В то же время она любила своего отца, но ей разрывала сердце присущая его нраву жестокость. Именно это и сумел перехватить от него Джованни, что отнюдь не красило этого самодовольного юнца.

Каролина напрочь отказывалась относиться к нему как к мужчине. А миловидные, едва ли не женские черты его лица заставляли ее внутренне кривить душой при попытках Джованни в очередной раз угодить ей или герцогу да Верона. В этом ощущалось нечто противно-льстивое, отчего ей хотелось тут же подавить в себе рвотный рефлекс. Но все же Каролине удавалось сохранять внешнее спокойствие, тактично, но холодно отвечая виконту на его расспросы и комплименты.

— Если бы вы, синьорина, посетили небо в виде звезды, то смогли бы затмить своим светом даже луну, — произнес с улыбкой Джованни, и его ярко-алые губы, словно накрашенные кармином, расплылись в улыбке.

— Благодарю, виконт, за столь прекрасные слова, — улыбнулась девушка и отвела взгляд в сторону. — Вы, как всегда, красноречивы…

— Вы заслуживаете еще больше слов восхищения, ибо ваша красота ослепительна, — продолжал виконт. — Сегодня вы об этом будете слышать достаточно часто…

— Я постараюсь выдержать этот поток восхищения, — с иронией в голосе произнесла Каролина. — Еще раз благодарю вас, виконт.

Альберти только увидел, как ее платье растворилось в толпе приглашенных гостей. И его не менее восхищала эта способность перевоплощаться из строптивой девчонки в элегантную даму. Джованни уверял себя, что если их союз состоится, он сможет подчинить ее себе, превратив в кроткую супругу, какой и должна быть женщина. Однако, для этого ему еще предстоял разговор с герцогом.

Свадьба Изольды и Леонардо включала в себя несколько церемоний, отражавших культурные ценности как миланского, так и генуэзского народа. Помимо этого, брачный контракт подлежал оглашению правительством каждой республики, именно поэтому торжество обеих династий планировало провести на территории как Генуи, так и Милана.

Луко Брандини и Лоренцо да Верона поручили организовать каждую часть свадебной церемонии в соответствии с традициями и предпочтениями своего народа. И в связи с тем, что торжество включало в себя выполнение нескольких мероприятий, его празднование растянули на несколько дней.

Патрисия, которой позволено было вникать в дела лишь поверхностно, и то с позволения супруга, прекрасно понимала, что количество гостей определялось Лоренцо и Луко совместно. Но скупость мужа не позволяла пригласить родственников по ее линии из Франции, а также многих генуэзских друзей и соратников. Лоренцо посчитал нужным пригласить только тех, кто может оказаться для него полезным — несколько знатных семей Генуи и самого Дожа, хотя тот тактично отказался, сославшись на неотложные дела.

Джованни Альберти он поручил управлять поместьем и фабриками в свое отсутствие. Хотя, по мнению Патрисии, выслать приглашения их обязывали длительные отношения виконта и его отца, графа Альберти. Тем более, если муж намерен вести разговоры о союзе двух знатных семей. По ее мудрому совету, Лоренцо настаивал на присутствии обеих персон на свадьбе. Однако даже после приглашения, виконт все же отказался присутствовать на церемонии в Милане, поскольку знал, что в его присутствии больше нуждаются в родной республике.

Первую церемонию проводили на территории Генуи. По свадебному обряду жених обязывался приехать во владения своей невесты, и только после получения благословения на брак новобрачные в присутствии всех гостей подписывали контракт. Затем в сопровождении гостей и родственников жених отправлялся в резиденцию Дожа для оглашения договора, который, по обычаю, должен быть признанным в обеих державах.

Патрисия с довольством отмечала, что герцогу все же удалось совладать с присущею для него скупостью в нужный для себя момент. Лоренцо не мог не проявить своего радушия, а точнее — похвастать собственной состоятельностью, и устроил в своих владениях роскошный праздник. И пусть он выглядел несколько демонстративно, все же Каролина отметила про себя довольство, читавшееся на лицах четы Брандини, и всей миланской свиты, прибывшей с ней в Геную.

При появлении на пороге их владений Леонардо Брандини Каролина отметила статность молодого кондотьера. Темно-карие глаза Леонардо отражали внутреннюю мужественность, не напрасно казавшуюся окружающим его главным достоинством. Его твердая уверенность в себе ощущалась в каждом шаге, с гордостью пройденном им в сторону будущей супруги.

И пока стан Леонардо грациозно «проплывал» сквозь толпу приглашенных, в глазах женщин, устремленных на него, загорался кокетливый огонек. Бесспорно, этот кавалер относился к той категории мужчин, которые умели гордиться своей внешностью и хорохорились при одном только взгляде в их сторону. И большинство дам отмечали его поразительную привлекательность.

— Ничего себе! Выдала, какого наша Изольда муженька себе отхватила?! — в полголоса удивилась тетушка Матильда, помахивая перед лицом огромным веером.

Каролина тихонько хихикнула и бросила взгляд в сторону сестры, ожидающей своего супруга в центре зала. Любопытно, а Изольде он понравится? Хотя, кого из присутствующих это волнует? Герцога да Верона, который имеет особую выгодную договоренность со сватом Брандини? Или, быть может, миланского синьора, который получит ценные подарки от морского флота Генуи после заключения брака между Изольдой и Леонардо? Несомненно, все понимали, что этот брак — выгодная финансовая сделка двух держав, а молодые — всего лишь пешки в руках могучих держав — Генуи и Милана.

По этой причине в глазах Каролины свадьба виделась наигранным и противным глазу спектаклем с беспощадным для его героев сценарием. Однако она с радостью для себя отмечала, что спектакль этот стоил того, чтобы стать его зрителем. Что можно поделать с жизненными укладами? Ничего.

И кажется, что Изольда и Леонардо достойно принимали свою судьбу. В глазах жениха и невесты гости могли заметить одно подлинное чувство — чувство долга. Более глубоко окунуться в истинное положение дел было сложно: все затмевал внешний пафос и театральность брачной церемонии.

Каролина согласилась с тем, что старшей сестре необычайно повезло — мужественная красота Леонардо могла бы стать поводом Изольде со временем полюбить его. Статность воина, его молодость и великодушие наверняка запали в душу Изольде, и она сможет прожить счастливую семейную жизнь с мужем. Каролина помнила слова матушки, что Леонардо Брандини молод и жизнерадостен, но во взгляде кондотьера читалась некая удрученность. Возможно, именно она и является следствием того разочарования, которое настигает мужчину при взгляде на женщину, которую он и близко не видит своей супругой.

Нет, Изольда не удосужилась подарить жениху долгожданную улыбку, которая озаряла ее скучное лицо подобно солнцу в зимние холода. Ее покорный поклон в реверансе, скорее, походил на необходимую тактичность, чем на радушное приветствие. Но по глазам сестры Каролине удалось понять, что жених ей пришелся по нраву.

Перстень, поднесенный во время второй свадебной церемонии, вызвал волну восхищенного восклицания, прошедшего по толпе. Каролина удивленно открыла глаза, когда увидела перстень с огромным бриллиантом-солитером, торжественно врученным Леонардо своей супруге в знак верности.

Отвлекшись от наблюдения за церемонией, Лоренцо посмотрел на профиль дочери, мечтательно следящей за молодоженами. Он невольно улыбнулся и тут же остановил свой взор на супруге, стоящей по правую руку от него и сверкающей своей красотой в шикарно убранной зале. Элегантное кремовое платье подчеркивало стройную фигуру Патрисии и в свете многочисленных горящих свечей и лампад переливалось сверканием драгоценных камней. Кружева оливкового цвета надежно скрывали декольте герцогини, но даже неглубокий квадратный вырез на груди придавал ее образу изумительную притягательность.

Знатные дворяне неукоснительно следили за модой в это весьма переменчивое время — женщины намеренно прибавляли в весе, дабы привлечь мужчин аппетитными формами. Но Патрисия оставалась хрупкой француженкой — такой легкой и женственной, что в генуэзском обществе поговаривали о неизлечимой хвори герцогини, приведшей ту к истощению. Однако статный Лоренцо восторгался присущим ей изяществом, абсолютно не свойственным располневшим дамам.

На какое-то мгновение герцог замер, пронизывая жену взглядом будто впервые пораженного ее ослепительной красотой человека. Затем он вернул взор на младшую дочь, так искусно подражающую матери, сумевшую не только закрепить в себе поведение воспитанной синьорины, но и впитать всю удивительно блистательную миловидность Патрисии. Их сходство просто поражало.

— Признаться, я не заметил, как и младшая дочь повзрослела, — произнес вполголоса Лоренцо, не замечая, что грубым голосом нарушал звучание музыки в зале.

— Она изумительно красива, — согласилась тихо Патрисия, стараясь не отрывать взгляд от проходящей церемонии.

— Вся в свою мать, — улыбнулся герцог, заметив гордый блеск в небесно-голубых глазах жены.

— Но упрямством и горячим характером — в своего отца, — отметила герцогиня.

Герцог гордо улыбнулся, хотя кичиться тут явно было нечем, — не в их обществе женщине позволено обладать таким нравом.

— К слову, ваша светлость заметили, что Каролина сегодня завоевала многочисленное восхищение молодых мужчин? — тихо произнесла Патрисия.

— Полагаете, можно надеяться, что она и сама присмотрится к кому-то из них? — предположил герцог.

— И не мечтай, Лоренцо. Она об этом сейчас и думать не желает. Дай ей немного времени, чтобы настроить свой пылкий нрав на грядущее заточение. Сразу же после свадьбы Изольды я проведу с ней беседу по поводу замужества.

Герцог только вздохнул и опять взглянул на Каролину, не отрывающую взгляд от брачной церемонии. Что-то сжималось в его сердце, прославившемся среди его поданных своей бесчувственностью. Нет, он не желал торговать красотой Каролины для получения большей выгоды, ведь ее красота цены не имеет. Но подорвать свою репутацию в этих условиях невозможно, ведь среди аристократических семей принято заключать брак в соответствии с максимальной экономической выгодой как для родни, так и для республики.

Пусть и по закону, и в согласии с каноническим правом — основой брачного союза, кроме родительского одобрения, должно быть и свободное согласие сторон, но в большинстве случаев молодые соглашались с выбором родителей, боясь лишиться имущества, которое было их «свадебным подарком». Любой брак, заключенный без согласия родителей, становился причиной раздора между ними и детьми.

Что будет, когда придет время выдавать Каролину замуж, Лоренцо даже не хотел представлять, ведь законодательство, диктовавшее вопросы приданого, решило их далеко не в пользу невесты. Даже выйдя замуж, у нее не будет права распоряжаться своим имуществом: управление им будет осуществлять муж. А Каролина ни за что не пойдет на ограничения в своих правах, чего доброго еще и будет требовать у мужа права овладеть приданным. Этого герцог и боялся, ведь, насколько бы ни была воспитана его младшая дочь, овладеть искусством скрывать в себе эмоции она так и не сумела.