Владимир Калинин

Разбуди меня, дробь барабанная

Часть вторая

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Владимир Калинин, 2018

Жизнь преподносит нам сюрпризы, Николаю Галитину изменила жена. Развод, неудачная попытка создать новую семью, поездка на Север за «длинным рублём». Вдобавок ко всему он видит сны с приключениями и мистикой. То он казачий вахмистр, воюющий с супостатами в далёкий- далёкий век. А то советский техник-лейтенант, оказавшись узником ГУЛАГа, создаёт возможность освобождения и дальнейшей борьбы в условиях Заполярья.

18+

ISBN 978-5-4490-7854-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Разбуди меня, дробь барабанная
2. Глава седьмая. С любимыми не разбегайтесь!
3. Глава восьмая. И снова в бой, покой, уже не снится!
4. Глава девятая. Прощай завод и коллектив, как прошлой жизни негатив!
5. Глава десятая. Не долгие сборы, забудем раздоры!
6. Глава одиннадцатая. На Границе тучи ходят хмуро…
7. Глава двенадцатая. Здравствуй север, север, северок!
8. Глава тринадцатая. От сумы, да от тюрьмы, не зарекайся!
9. Глава четырнадцатая. Случайной находкой, напомнило это, пришедши оттуда, скорбное эхо
10. Глава пятнадцатая. Я несу свою потерю не во сне, а наяву!
11. Глава шестнадцатая. Мы цепи порвали и кандалы, мы копья ковали, ковали мечи
12. Глава семнадцатая. Снова север, снова снег, с нами новый человек
13. Глава восемнадцатая. По тундре танки грохотали…
14. Глава девятнадцатая. Спешу домой, сквозь все преграды, меня там ждут, и все мне рады!

Глава седьмая. С любимыми не разбегайтесь!

— Коля, шабаш, идём на обед! Кричал Генка Простаков, вытирая замазученные руки куском ветоши, я кивнул ему, и выключил сварочный аппарат. В колхозной МТМ, мы работали сегодня вдвоём, потому, что суббота выходной день, и механизаторы, как в прочем и другие колхозники, использовали свои законные выходные в личных целях. Поскольку, с началом весенне-полевых работ, это будет весьма проблематично. А у нас с Геной была цель, ради которой стоило пожертвовать выходным.

Конец февраля, уже минуло три недели, как Наташа, выставила из квартиры мой чемодан, и захлопнула перед носом дверь. Она смотрела на меня с такой ненавистью, и её злые несправедливые слова, до сих пор звенят в моих ушах, и терзают мне душу. Тогда, всё произошло, как то спонтанно, и нелепо, мне было обидно и горько, от того, что мне не поверила моя любимая женщина. Она отвергла меня, с непреклонной решимостью, навсегда. А сейчас, я думаю иначе, так мне и надо! Я не смог уберечь её, от этих мерзких интриг, от переживания и горя, и грош мне цена! Мужчина всегда главный ответчик за семью, ведь мог я тогда, просто не пойти на тот юбилей, и проводы на пенсию.

Тогда, после нашей знаменитой рыбалки, на другой день, мы, как обычно, уехали на завод. Перед работой, в кабину зашёл Петрович, уточнил сменное задание и сказал, — гони трояк, — что означало, дай три рубля, и успокойся! Расписываясь, в предложенной ведомости, я спросил, кого хороним Петрович? — Типун тебе на язык, Галитин! Завтра провожаем на пенсию, Подшивалова Фёдора Кузьмича, нужно купить памятный подарок! И ни чего, тогда мне беды, не предвещало. А на другой день, в конце смены, когда у меня в кабинке была Наташа, зашёл Фёдор Кузьмич. — Коля, приглашаю тебя сейчас, после работы, в гостиницу ресторана «Восточный», посидим там, всей нашей бригадой, приходи в номер 16! У меня не было особого желания, присутствовать на этом вечере, а Наташа сказала. — Ничего страшного не случится, если ты проводишь юбиляра на заслуженный отдых, ведь у вас принято в бригаде, собирать «мальчишники»! Наташа, мне доверяла, безоговорочно! Почему, я тогда с ней согласился?! Гостиница, была через два квартала от завода, но я задержался, на четверть часа, провожая Наташу до остановки.

Номер 16, был двухкомнатный, в первой комнате стоял длинный стол, за которым сидела вся наша бригада, за исключением Светки и Толи Няшина. Фёдор Кузьмич, сидевший в торце стола, поднялся и крикнул, указывая на меня пальцем. — Штрафную ему, за опоздание! Одобрительный гул, прокатился над столом, ломящимся от закуски и спиртного. Меня усадили рядом с Петровичем, на краю стола, и горничная Катя, поднесла мне на подносе, рюмку водки и тарелку с салатом. Уж так у нас было заведено, откупать для подобных мероприятий, номер гостиницы, минуя бухгалтерию ресторана, не в накладе оказывались, только администратор и горничная, и для нас, всё было «дёшево и сердито»! Я встал, подняв рюмку, поздравил Кузьмича и выпил её до дна, это было последним, что я помнил с того вечера.

Проснувшись, в полной темноте, я долго не мог сообразить, где я нахожусь. Голова моя раскалывалась от боли, во рту всё пересохло, и я изнывал от жажды. У меня хватило ума, встать с кровати и сделать несколько шагов, я упёрся руками в стену, пошарив ими по сторонам, нашёл выключатель. О боже, прямо на меня смотрел, взлохмаченный, весь помятый и расхлистанный тип, и только, когда с меня сползли, не застёгнутые брюки, я понял, что вижу собственное отражение в зеркале. Я обвёл глазами незнакомую комнату, взгляд остановился на настенных часах, без пяти двенадцать, чёрт побери, я же в гостинице! Я бежал по улице домой, и с ужасом представлял, что она думает обо мне сейчас!? Но, Наташа, встретила меня так, как могла бы встретить, только любящая жена, она открыла дверь сразу, значит, не спала, а ждала меня. — Наконец то, Коленька! — Что то, загулялся ты муженёк, — говорила она, улыбаясь? — Прости, милая! Отравился я, чем то!? Она, шутя, предположила. — Наверное, водкой, но это не страшно, сейчас я тебя вылечу! И достала из холодильника бутылку «Столичной». — Не надо, Наташенька, я не пьяный, я выпил всего одну рюмку и уснул. Сам не знаю, почему, никогда такого со мной не бывало! Воды бы выпил сейчас, бочку! — Горюшко моё! Говорила она, ласково, наливая в бокал холодный компот. И опять я успокоился, но напрасно! Через два дня, в пятницу, нам выдали зарплату, мы с Наташей, довольные, ехали домой. — Ой, Наташа, мне же надо детям деньги отвезти! — Конечно, Коля! Сейчас прямо и поезжай, только не задерживайся долго, а я, этим временем, ужин приготовлю! Автобус был, как раз, нужный мне, Наташа вышла на рынке, как обычно, а я поехал к Маме и детям, совсем не думая, что это обычное расстование, окажется долгой разлукой.

Я недолго пробыл в родительском доме, приехал отец, привёз мясо забитого, накануне, кабанчика, часть, которого, перепала и мне, отдал деньги Маме, наговорился со всеми и поспешил домой к Наташе. Она была взбешена, и было видно, по подтёкам туши на щеках, что недавно плакала. Выставив, за порог, мой чемодан, она, гневно, прокричала мне в лицо. — Я верила тебе, как себе, а ты, подло, предал меня! Не желаю тебя знать и видеть, исчезни, из моей жизни, навсегда! И захлопнула, передо мной, дверь. От неожиданной, перемены её поведения, я стоял, обескураженный, у двери квартиры, соображая, «что, зачем и почему». Потом, начал терроризировать звонок её квартиры, но поняв безуспешность своих попыток, прекратил их, и вышел из подъезда. Мне обязательно нужно было поговорить с Наташей, но простояв в телефонной будке полчаса, я слышал только длинные гудки, она не подходила к телефону. Что мне было делать? Я поехал назад, к родителям, не зная, как объяснить им, своё, неожиданное, возвращение. Отец, впустив меня, хмуро смотрел на мой чемодан. Зная его нрав, я виновато сказал. — Батя, принимай блудного сына, на постой! И тут он взорвался, говорил обидно и резко, не стесняясь нецензурных выражений, в мой адрес. — Что ты болтаешься, как д….о в проруби! До каких пор, я тебе должен сопли утирать, разберись, наконец, в своей жизни сам, раз и навсегда, будь мужиком! Я стоял, красный, как рак, от возбуждения, мне обидно было слушать, эти, казалось бы, не заслуженные упрёки. И последние его слова, взорвали и меня, прекращая нашу дискуссию, я громко сказал. — В моей жизни, всё нормально, спасибо за заботу, будьте здоровы! Поставил авоську с мясом в угол, и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Морозный воздух остудил мой пыл, трезво взвесив своё положение, в данный, жизненный момент, я принял суровую неизбежность, как руководство к действию. На ходу, для себя, наметил дальнейший план, который обязан был выполнить, хоть кровь из носу. В первую очередь, мне нужен был ночлег, и я, не мудрствуя лукаво, поехал в гостиницу «Восточная». Там всегда были свободные номера, а главное, рядом был мой завод, с которым, я в скором времени расстанусь. Администраторша, меня узнала сразу, едва я вошёл в холл гостиницы. — Никак, понравилось у нас, молодой человек? — А мы, всегда вам рады! И с улыбкой, спросила. — Будем оформляться! — Будем! Сказал я, и подошёл к стойке. — Будьте добры, ваш паспорт! Деловито поинтересовалась. — На какой срок, намерены, остановиться у нас? — Пока на неделю, и пожалуйста, одноместный номер! В маленькой комнатке, именуемой номер 23, кроме старой односпальной, деревянной кровати, обшарпанного платяного шкафа, и стола, допотопных времён, больше не было ни чего, но меня всё устраивало. Я сел на кровать, стул или табурет, видимо, здесь, тоже считались излишеством, и решил разобрать чемодан. Открыв его, я увидел большой бумажный конверт, лежавший сверху вещей, его содержимое было шокирующим. На фотографиях, довольно хорошей работы, были я и Светка, совершенно голые, в разных ракурсах, изображающие любовную страсть. Я был повергнут в чудовищный обман, этого же ни когда не было, и не могло быть! Можно предположить, что чувствовала Наташа, глядя на эти фото, в любом случае, мне нет оправданий! Немного успокоившись, я стал, детально, рассматривать фото, как будь- то, знакомое место. Обои, кровать, да это же гостиничный номер, где мы чествовали Фёдора Кузьмича, очень интересно! Это не был фотомонтаж. На всех фото, всё было натурально, за исключением, одной маленькой детали. Это видно, не вооружённым взглядом, на каждом снимке, я выглядел, как музейный, восковой экспонат, или безвольная кукла, с закрытыми глазами. Неужели…, неужели, все было подстроено?! И, «отрубился» я так быстро, почему?! Снотворное, однозначно! Но кому это нужно? Кто мои враги? Меня, вдруг, осенило, Светка и Няшин, подло, мстят мне! Я смогу это быстро проверить, и уж тогда, как говорится, не взыщите! В эту ночь, я долго не мог заснуть, думы одолевали меня, мне тридцать лет, чего я достиг? Практически ничего! А потерял многое! И в мои планы сейчас входило, всё восстановить и приумножить, чего бы, это не стоило.

Глава восьмая. И снова в бой, покой, уже не снится!

Сплю я, или не сплю, опять этот туман, который, медленно рассеивается, оркестр играет «варшавянку». Я стою, во второй шеренге, кругом одни молодые лейтенанты, в новой форме, затянутые, в пахнущие краской, скрипучие портупеи, с кубарями в петлицах, и на мне точно такая же форма. — Где мы! Шёпотом, спросил я лейтенанта, стоящего справа. — На выпуске, Коля! Так же шёпотом, улыбаясь, ответил он. — А ты кто? — Да, видать, сильно тебя вчера НКВДешник прикладом двинул, память теряешь! — Я, Витя Сазонов! — Отставить, разговоры! Грозным шёпотом, прошипел седой, усатый старшина. Не ведомо, как, оказавшийся, сзади. Оркестр смолк, полковник-орденоносец поднялся на трибуну, поздравил нас, с успешным окончанием училища, и произнёс напутственную речь. Потом, был последний проход торжественным маршем, и дана команда разойдись. — Очнись, Коля! Дружок мой закадычный! Ура, мы техники-лейтенанты, прощай учёба, здравствуй служба!

Витя Сазонов, ликуя, тряс меня за плечи, и ликовал не он один, на плацу было всеобщее оживление, кругом слышались восторженные возгласы. Молодые, новоиспечённые, командиры прощались с училищем. Я никого из них не помнил, так же как Витю Сазонова, и начальника училища полковника-орденоносца, и строгого усатого старшину, который, два года был старшиной нашей курсантской роты. А вот, и он, лёгок на помине. — Не хорошо, товарищи командиры, грубое нарушение устава, разговор в строю, от вас, ни как не ожидал! Виктор, шутливо, осадил старика. — Пётр Евсеич, а отчитывание, старших по званию, нарушение субординации! — Да, я проститься с вами, сынки, вы были лучшими в роте! Он, крепко, пожал нам руки. — Слышал я, краем уха, что вас обоих направляют на западную границу, служите честно, сынки! И отдал нам честь! Мы простились с ним, козырнув ответно. Виктор сказал. — Сейчас пойдём в штаб, получать направления, хорошо бы, в одну часть, да Коля?! Я, молча, кивнул. — Ты такой заторможенный! А как мы вчера спасали Асю, ты помнишь? Как вчера арестовали, Антона Викентьевича, помнишь?

Антона Викентьевича и Асю, я, как ни странно, помнил, и горечь утраты, близких людей, и печальные воспоминания, вновь, нахлынули на меня. Ведь, только вчера, было всё так прекрасно, тёплый весенний день. Я шёл в своё последнее увольнение, накануне выпуска, шёл на дачу Антона Викентьевича, с твёрдой решимостью, просить у него руки его дочери. Моей милой Аси, с которой у нас был уговор, но всё вышло, по другому. Я увидел, что во дворе дачи стоял чёрный автобус, с решётками на окнах, и похолодел, потому, что я знал, что это за автобус, его не спутаешь ни с каким другим! Но, в чём же виноват, Антон Викентьевич, я никогда никому не поверю, что он враг народа! У дверцы автобуса стоял и курил шофёр, в форме НКВД. Вдруг, на крыльце дачи появился, Антон Викентьевич, под конвоем двух солдат, он шёл, спотыкаясь, руки за спину, на щеке его был кровоподтёк. Я спрятался в заросли кустарника, мне нужно было увидеть Асю. Солдаты завели отца Аси в автобус, и ушли обратно в дом.

Когда же они уедут, наверное, делают обыск, так у них заведено, а как же, ищут оружие и «шпионскую» литературу. Но вот, конвоиры вывели Асю, она то, в чём виновата, ну нет, её то, я вам не отдам! Когда конвой поравнялся со мной, я, неожиданно, выскочил, сбил с ног заднего конвоира, выхватив, у него из рук, и отбрасывая, далеко в сторону, его карабин. Ася, смотрела на меня, замерев на месте, я схватил её за руку, и быстрым рывком, направил в придорожные заросли, а сам, потерял равновесие, от сильного удара в спину. Вскакивая, на ноги, я увидел, как, курсант нашего училища, лица, которого, я не разглядел, ловко «вырубил», второго конвоира. Мы, ломанулись в чащу, догонять Асю. Из окна дачи раздались пистолетные выстрелы, пули просвистели над нашими головами. Мы бежали к протоке, и видели впереди, бегущую, Асю, только бы лодка оказалась на месте, которая, всегда стояла там, у мостков. Нам повезло, лодка была на месте, мы переправились за пару минут и по тропинке скрылись в зарослях. Тропинка, вывела нас к большаку, который, соединял рыбхоз и большое село, на берегу реки, километрах в трёх, от нас. Курсант, наш верный помощник, куда- то пропал. Ася милая, ты не должна попасть им в руки, у тебя есть родственники, у кого ты могла бы укрыться, хотя бы на время? Она, как то неуверенно, пожала плечами, и сказала. — Вообще- то, всех, кого я знала, давно нет в живых, есть ещё тётка, Виолетта, жена папиного брата, Григория! — Он служил в белой армии и эмигрировал за границу, но мы с ней никогда не роднились! — Асенька, может быть, это даже и лучше, там не будут искать! Где она живёт, далеко? — Нет, не далеко, вниз по реке, километров сто, село есть, со смешным названием, Веселиха! Слева, где то на протоке, забахали выстрелы, я с тревогой подумал о нашем курсанте, ведь это он уводит погоню.

Со стороны рыбхоза, гремела пароконная подвода, это, весьма, кстати, нельзя терять драгоценное время.- Ася, ты поедешь к тётке Виолетте, сейчас, я посажу тебя на эту подводу! Доедешь до деревни, сядешь на пароход, на речном вокзале не маяч, по дороге, узнай у возницы, как ходят пароходы! Ася, хотела воспротивиться этому, но я, вежливо, не дал ей говорить. — Не перебивай меня, Ася, у нас мало времени, — отдал ей все, имеющиеся у меня, деньги, спросил, как фамилия её тётки, и какой там район. Возница, сам остановил подводу, это был пожилой мужик, с весёлыми глазами и морщинистым лицом. — Никак, на пристань поспешаете, молодёжь? — Да, жену вот, провожаю! Не подбросите? — А то, как же! В аккурат, поспеем! Он, быстро, снял с себя, и застелил телегу, брезентовым дождевиком, — сидайте, барышня! Я посадил Асю на подводу, поцеловал, и крикнул вдогонку, ускоряющей ход телеге, — я напишу тебе Ася!

Мне тоже следовало торопиться, и я побежал в рыбхоз, там ходил городской автобус. У меня, ещё было уйма времени, до конца увольнения, но, чтобы оторваться от преследования, я думаю, его не было совсем! Мне удалось вчера, благополучно, вернуться в училище, и Виктору тоже, а вот, об Асе, мы не знали ничего. В штабе, мы пробыли около двух часов, прежде, чем получили, все необходимые документы. Нас распределили в один механизированный корпус, только в разные дивизии. Корпус находился в местечке N, неподалёку от города Бреста, и убыть к месту службы, мы обязаны были сегодня, вечерним, пятичасовым поездом. Слава, Всевышнему, в лице нашего командования, что оно так, а не иначе, решило нашу судьбу! Мы были рады, что до отправки поезда оставалось, чуть более двух часов. Скоро покинем этот город, в котором, задерживаться нам, было, по настоящему, опасно. Вот, мы уже в вагоне, лежим на верхних полках, паровоз, как- то не натурально, отметил отправление, не гудком, а просто крикнул, ту-ту, и сильно дёрнул состав. Колёса, не постукивали на стыках, как обычно, а бренчали, как жестяное ведро, и паровоз, вместо пара, выплёскивал воду. А, Виктор, почему то, женским голосом, хихикал, и нудно, канючил. — Коля, подъём, подъём!

Открыв глаза, я увидел Светку, которая, сидела, вальяжно, на появившемся, в номере стуле. Она, продолжая хихикать, толкала мою кровать, ногой. А горничная, Катя, весьма небрежно, мыла в номере пол, нещадно, разбрызгивая лентяйкой, воду. Я в один миг пришёл в ярость, не знаю, что меня сдержало, но я не бросился на них, как взбесившийся бык. Не обругал матом, а тихо, но грозно, сказал, быстро, вышли, вон, из номера, обе! Вид, у меня, надо полагать, был соответствующий, потому, что Светка, подскочила, и, икая, от испуга, попятилась к дверям. Катя попыталась, не смело, возразить, но я крикнул вон, и она, подхватив ведро, выбежала из номера, вслед за Светкой. Однако поспал я изрядно, уже шёл десятый час, пора вставать. Быстро поднявшись, я заправил кровать, снял пижаму и надел спортивный костюм. Проделав несколько разминочных упражнений, я отправился в общий санузел, с полотенцем на плече. Вот, те на, мною выдворенные дамы, виновато, стояли у дверей номера. — Вот, теперь горничная, можете заниматься, своими служебными делами! А вам, коварная особа, как лицу, совершенно постороннему, в моём номере делать нечего, вдруг, у меня вещи пропадут, заявлю в милицию! Сказал я Светке.

Светка, ждала меня, там же, у двери номера, пока я принимал утренний туалет, было видно, что она с глубокого похмелья, но весёлость её вдруг улетучилась, и стояла она такая горемычная, вот-вот готовая заплакать. — Ну, что тебе надо? Зло, спросил я. — Ты отомстила, добилась своего! Из глаз её потекли слёзы. — Ничего я не добилась, мне ты нужен! Прости меня Коленька! — Дура ты, Светка, подлая дура! Что я тебе сделал плохого? Ничего! Просто, я не люблю тебя, потому, что я люблю Наташу! Которая, кстати, тебе тоже, ничего плохого не сделала! Это надо же, до такого додуматься, жертвуя собой, опуститься до уровня шлюхи, чтобы испортить жизнь, двум другим людям! Ну, как ты могла? — Прости, Коля! Это, Толька Няшин, уговорил меня, он зол на тебя, за тот синяк, он видел, что ты отшиваешь меня, и решил утешить, помочь мне! — А чем вы меня отравили? — Это я, упросила Катьку, она мне сестра, двоюродная, подсыпать тебе снотворного, опять же, по Няшина подсказке! — Ох, этот Няшин, падаль позорная, да его убить мало, ты знаешь, что он увёл у меня жену, а у нас двое пацанов! И теперь, ты ещё, мне удружила! Вот расклею я эти фотографии, по всему заводу, и будет у тебя огромная слава! А мне самому, всё до лампочки, потому, как увольняюсь я, и уеду далеко, далеко! А теперь уходи, видеть тебя не хочу! И она ушла, молча повернувшись и наклонив голову. Катя так же, молча, убежала из номера, вероятно, подслушала наш со Светкой разговор.

Глава девятая. Прощай завод и коллектив, как прошлой жизни негатив!

Что делать мне, целых два выходных дня, одному, я сойду с ума! Я оделся и спустился вниз, к стойке администратора, на стойке стоял служебный телефон, — простите, пожалуйста, я могу воспользоваться вашим телефоном? Администратор, с любопытством, посмотрела на меня, и сказала. — Да, да, конечно! Набрав номер, Наташиного телефона, я услышал, как она, подняла трубку и молчала. — Здравствуй, Наташа! Но, она не стала слушать и отключила телефон. В безутешной тоске, от невозможности, общаться с Наташей, я покинул гостиницу, и пошёл на завод, мало надеясь, хоть кого- то, застать в заводоуправлении, всё-таки выходной, но у меня не хватило терпения, ждать до понедельника. На стоянке служебного транспорта стояло несколько автомобилей, и среди них машина директора, я воспрянул духом, а вдруг, чем чёрт не шутит! Поднявшись на второй этаж, я увидел, что дверь в приёмную распахнута, и место секретарши пустовало, и дверь, в кабинет директора, тоже была открыта, из которого доносились голоса, порой на высоких тонах. Наверное, мой поступок выглядел очень наглым, но я уже не мог остановиться, зашёл и встал в дверях кабинета, с простодушной улыбкой. В кабинете, кроме директора, сидели, ещё снабженец завода и начальник моего цеха, как я понял, они не могли найти верного решения, и пребывали в тупиковой ситуации. Уж так получилось, что с директором, Кравцовым Николаем Сергеевичем, в недавнем прошлом, главным инженером завода, я был знаком лично, и не раз встречался с ним ранее, не в служебной обстановке, а если быть точным, на рыбалке, он был простой человек, и никогда, не чурался простых рабочих.

Он, увидел меня первым, и спросил, — вы, что- то хотели, Галитин? — Нет, Николай Сергеевич, просто шёл мимо, у вас не заперто, и слышу, не можете решить вопрос, а у меня есть мнение, если угодно выслушать?! Все трое хихикнули, а начальник цеха, строго сказал, — не хохми, Галитин, и выйди, не мешай! — А, вы, как раз, мне нужны, Никита Иванович, извините, что не вовремя, но ждать нет мочи! Николай Сергеевич сказал, — заходи, Коля, что у тебя? Я прошёл к столу, и сел напротив начальника цеха, подавая ему заявление на увольнение, приготовленное ещё в гостинице. А сам, сказал. — Мне, кажется, что щебень, не выбранный, полностью, дорожниками, давно списан. А нам, как раз бы, пригодился! Помните, Николай Сергеевич, на песчаной косе, где баржа разгружалась, три года назад, мы с вами, там леща ловили! Он, как мак, расцвёл, и радостно воскликнул, — Коля, ты гений! — Где ты раньше был?! А, я совсем забыл, про те россыпи! А, Никита Иванович, был вовсе не рад, моему заявлению, и, как я понял, не только без отработки, а вообще, отпускать меня не хотел. Он нахмурился и недовольно спросил. — Что, могло, вдруг, случиться? Что ты, вот так, бегом, без полагающейся отработки, готов удрать с завода! А кто, вместо тебя, работать будет? Директор, отдавал приказ снабженцу. — Трофим Егорович, немедля, отправляйте на косу бульдозер и экскаватор! Завтра они должны расчистить площадку и подъездные пути, и нагрудить бурт! А с понедельника начинайте погрузку и вывоз щебня на завод, дайте заявку, на необходимое количество самосвалов!

Услыхав, громкую нотацию начальника цеха, в мой адрес, он спросил, начальственным тоном. — Что там, Никита Иванович? Никита Иванович, сконфуженно, подал ему моё заявление, — да, во-о-т…! Николай Сергеевич, надев очки, быстро пробежал глазами, протянутый ему листок. Потом, глянув на меня, поверх очков, спросил, с сожалением. — Что, нельзя никак иначе? Я развёл руками и произнёс. — Никак! Он, размашисто, наложил резолюцию. — Очень жаль, но надумаешь вернуться, приму, с удовольствием! Я поблагодарил его, сворачивая, заявление в трубочку и, попрощавшись, вышел из кабинета. Ну вот, с заводом покончено, как там сыны мои, родители? После не долгого вызова, трубку взяла Мама. — Коленька, сынок, где ты? Взволнованно, говорила она, с дрожью в голосе. — Мы с отцом, ночь не спали! Он сорвался вчера, накричал на тебя, потому, как переживает, а внучат, уманили, увезли к себе вчера, сватья с Антониной, чёрт бы их побрал! Отец уехал утром, ты уж не серчай, позвони ему! А я одна дома переживаю, сердце изболелось о вас, приезжай скорей! — Не волнуйся, Мама, я жив-здоров, ночевал в гостинице, не переживай, родная, сейчас приеду! У меня сжалось сердце, от жалости к ней, зачем ей всё это!

Едва я вошёл в родную квартиру, она приникла ко мне, со слезами на глазах. — Что случилось у вас, Коленька, ведь так всё было хорошо?! — Не плачь, Мама, дай раздеться, всё тебе я расскажу! Рассказал, конечно, я не всё, но суть дела изложил, вкратце, успокоив её, что всё у нас наладится, со временем! Прозвенел входной звонок, на радость нам, вернулись дети, но было видно, что они расстроены. Мама бросилась раздевать внучат, ласково с ними наговаривая. Сёмка, вежливо, возмутился. — Бабуля, что ты с нами, как с маленькими? Она, ни грамма, не обижаясь, говорила. — Сёмушка, да, вы с Андрюшей, соколики мои, всю жизнь, для меня будете маленькими и самыми любимыми! За обедом, я поведал всем, что уволился с завода и скоро уеду из города, но связи со всеми, терять не буду, поэтому, прошу не волноваться. С отцом разговора не получилось, сначала он молчал, пока, я старался извиниться, а после, сказал мне пару фраз, от которых, у любого бы завяли уши, и раздражённо, бросил трубку. Мама сказала. — Успокойся и не переживай, ты же его знаешь, всё образуется! Я ночевал дома две ночи, наговорился с детьми, старался вселить в них уверенность в завтрашнем дне, и кажется, мне это удалось, в понедельник утром, они прощались со мной, бодрыми и целеустремлёнными. Они пошли в школу, а я поехал на завод. Процедура увольнения, заняла у меня, чуть более часа, и мне оставалось только получить расчёт, который, как мне сказали, будет готов после обеда. И мне ничего не оставалось, как вернуться в гостиницу. Желание поваляться пять минут, обернулось глубоким сном, проснувшись в четвёртом часу пополудни, я подскочил, как ужаленный, и быстро одевшись, помчался на завод. Я успел в тот день всё, уволиться и получить расчёт, попрощаться со своей бригадой, «отблагодарить» Няшина, за «всё хорошее», коронным ударом в переносицу. Только, не успел повидать Наташу, потому, что она перевелась в другой цех, в первую смену.

— Ну, вот, Коля, дела наши подходят к концу! Прервал, мои воспоминания, Геннадий. — После обеда, проведём контроль функционирования, как принято, в армии говорить, а в понедельник, предоставим технику к осмотру! А завтра праздник, гуляем, Коля! — Какой ещё, праздник? — Эх ты, позабыл! Завтра же 23 февраля! Живу я у Генки, с самого первого дня, моего появления, тут в Соборном, по той, простой причине, «несовместимости характеров», у нас с Батей, никак, мировая не брала. Он встретил меня у ворот. — Ну, что дитятко не разумное, явился? Так, я научу тебя уму-разуму, у тебя у самого в городе детки есть, вот, туда и поезжай, там твоё место! Повернулся и, закрыв за собой калитку, ушёл в дом. И я пришёл к Генке, который, встретил меня, с распростёртыми объятиями! С Геной, в их старом пятистеннике, жил ещё Васька, его младший брат, которому, он был и отцом и матерью. Отец, Гены, умер от старых фронтовых ран, когда он учился в первом классе. Мать, Гены, выходила замуж вторично, но, отчим их бросил, сразу, после рождения Васьки. И больше о нём, ни слуху, ни духу. Тяжёлая им выпала доля, Генка, во всём помогал матери, и по хозяйству, и водился с Васькой. Потом, Гену призвали в армию, судьба забросила его в Афганистан, отличился, был награждён орденом Красной Звезды. Вернулся домой живой, здоровый, женился, всё было хорошо, и вдруг, жена умирает при родах, и ребёнка тоже не спасли. Убитый горем, Геннадий, запил, и в пьяной драке, нанёс сопернику тяжёлые увечья, был осужден на три года. Пока отбывал наказание, заболела и умерла мать, Ваську, определили в детдом. Геннадий, отсидев срок, вернулся в село, разыскал брата и привёз домой. Вот, такая не весёлая история, но братья не унывали, жили дружно и всё у них ладилось.

Глава десятая. Не долгие сборы, забудем раздоры!

В первый же вечер, я предложил ему, поехать на север, на заработки, и он сразу согласился, поскольку, имел большие планы, а на колхозной зарплате, ему было трудно подняться. Но председатель не отпустил, поставив условие, сделать трактору капитальный ремонт. Делать нечего, мне пришлось, чтобы не терять даром время, устроиться в МТМ сварщиком и слесарем, по договору, на время Гениного ремонта. Мы пришли после обеда, первым делом установили на место, заваренный мною, топливный бак, залили в него, слитую, ранее, соляру, и приступили к запуску двигателя. Двигатель, как и следовало ожидать, запустился сразу, наполняя МТМ весёлым грохотом и едкими отработанными газами. Гена кричал из кабины трактора. — Коля, отворяй ворота, сейчас мы сделаем пробежку, на свежем воздухе, опробуем его на всех режимах, по прилегающей территории! Я, задыхаясь от дыма, поспешил исполнить его просьбу, и сам вышел на улицу. Трактор, сверкающий, свежей краской, на солнце, как будь- то, радуясь второму рождению, летал по ограде мастерской. Он, разметал, в разные стороны, сугробы, уверенно, лязгая новыми гусеницами. — Шабаш, Коля, идём домой, наша работа выполнена! Весело, подытожил, Генка, загоняя трактор в МТМ, и глуша двигатель. Путь наш домой пролегал мимо сельмага, и мы не могли его обойти, потому, что это была единственная дорога, связывающая МТМ с домом Простаковых. И, на недвусмысленный намёк, Геннадия. — Коля, ты не против, отметить, наше успешное завершение работы, в честь Дня Советской Армии!? Я, охотно, согласился. Гена, уложил, приготовленный продавщицей, товар в авоську, я рассчитался за покупку, и мы вышли из магазина. Завклубом, Серафима, как раз, приклеивала афишу на доску объявлений, и мы, поздоровавшись, остановились. Афиша гласила, что завтра в клубе состоится торжественное собрание, посвящённое, предстоящему, празднику, c последующей демонстрацией фильма, «Брестская крепость».

На улице показался инвалид, в котором, мы, без труда, узнали односельчанина фронтовика. Он, спешил в нашу сторону, высоко подпрыгивая на костылях, на шее у него болталась на ремне, старая, потрёпанная двухрядная гармошка. С которой, он никогда не расставался, и по этой причине, обладал прозвищем, «Митя-гармонист». В 1941, пройдя, ускоренный курс обучения, младший лейтенант Дмитрий Фёдорович Казанчиков, командир взвода истребителей танков, был направлен, в составе маршевой роты, на фронт. Под Москвой, не доехав, несколько километров, до станции прибытия, которая, уже была занята немцами. Их эшелон, попал под бомбёжку, и был атакован танками. Если бы, не точные, быстрые действия взвода Дмитрия Казанчикова, из маршевой роты, необстрелянных новобранцев, мало бы кто уцелел. Взвод бронебойщиков, в составе, девяти расчётов, противотанковых ружей, и двух пулемётов, остановил танки, подбив тринадцать. А остальным, пришлось развернуться и отойти, понеся такие потери, в течение получаса. Капитан, командир маршевой роты, сумел, прекратить панику и организовать оборону. А для младшего лейтенанта Казанчикова, этим боем, война началась и закончилась, он потерял ногу, от разрыва танкового снаряда. Поравнявшись с нами, «Митя- гармонист», с одышкой, осипшим голосом, проговорил. — Выручайте, сынки! — Здорово, дядь Мить, — весело, балаболил, Генка, — с праздником тебя! — Что за беда, у тебя? — И вас, ребята, с праздником! — Ты, Генша, тоже хватил лиха в Афгане, выходит братья мы, огнём крещённые! Понимаете ли, не хватает у меня, на неё, на «беленькую», копеек тридцать, всего! Выручайте, милые, а!? А то, Кланька, сейчас сельмаг закроет, и останусь я фронтовик, на сухую, праздновать! Я подал ему рубль, он быстро, скороговоркой, поблагадарил нас, и скрылся в магазине. Сколько судеб искалечила война? Митя-гармонист, награждённый, за тот единственный бой, медалью за отвагу, вернувшись домой, не смог смириться с утратой ноги, и не нашёл себя в мирной жизни, получая пенсию, и скудные подаяния, за игру на гармошке, потихоньку спивался.

В этом году, 23 февраля, пришлось на воскресенье, и народ с всего села, и семьями, и поодиночке, с весёлым настроением, валил в клуб, и мы с Геной и Васькой решили не отставать от сельчан. В фойе клуба, в честь праздника, был обустроен буфет, где на радость ребятне, c большим успехом, продавались разные сладости и дефицитные в селе мороженое и газированные напитки «ситро» и «дюшес». А взрослые, «любители напитков», были в восторге от свежего, разливного пива, которое, здесь тоже, считалось» деликатесом». Так, как завозилось в село редко, только по «великим праздникам». По фойе разливалась музыка гармони, неизменный солист-любитель, Митя-гармонист, не упускал возможность случайного заработка. Сидя, в углу, на табурете, будучи, уже изрядно, «навеселе». Он, растягивая, меха своей двухрядки, жалостно, пел не знакомую мне песню.

А я убит был на войне, в той чужедальней стороне,

Давным-давно умолкли пушки!

Придите вы друзья, подружки,

Придите в дом к моей родне!

В помин души, наполнив кружки,

Поплачьте в память обо мне!

Я увидел Отца, он стоял у стены, за бильярдным столом, и наблюдал, как играют парни, катая киями шары и забивая их в лузы. Мои надежды оказались не напрасными, я очень хотел его увидеть. И подойдя к нему с боку, тихо сказал. — Здравствуй, Батя! С праздником тебя! Он, долго, смотрел на меня, молча. И возможно, сказал бы, что- то другое, но подошёл Гена. — Дядь, Вить, здравствуй! С праздником тебя! И он ответил. — Спасибо, и вас, взаимно! Потом спросил. — Как жизнь, не тяжёл ли хлеб колхозный? Он, переводя, взгляд на меня, поинтересовался, с ироничной ухмылкой. — Ты от нас, до коих пор, прятаться, намерен, в город вернуться, не думаешь? — Ну, что ты, Батя, разве прячусь я, у сыновей два раза был, в прошлые выходные. И, к тебе, не прочь, прийти, но ты на меня сердит, и гонишь, вон! — Сердит, гонишь, — проворчал он, обиженно. — Выпорол тебя бы ремнём, да нельзя, потому, как давно ремень ты перерос, и мать, опять же, за тебя заступается, звонит каждый день! Приходи, разговор есть, а сейчас вон, приглашают всех в зал, стало быть, жду вечером!