автордың кітабын онлайн тегін оқу  Золотой век русской поэзии

Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Фёдор Тютчев

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает...
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон [2].

Лишь дикая сова, таясь под древним сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Ее безмолвного владычества покой.

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворясь, сном непробудным спят.

Денницы тихий глас, дня юного дыханье,
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,
Ни ранней ласточки на кровле щебетанье —
Ничто не вызовет почивших из гробов.

На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,
Их в зимни вечера не будет веселить,
И дети резвые, встречать их выбегая,
Не будут с жадностью лобзаний их ловить.

Как часто их серпы златую ниву жали
И плуг их побеждал упорные поля!
Как часто их секир дубравы трепетали
И пóтом их лица кропилася земля!

Пускай рабы сует их жребий унижают,
Смеяся в слепоте полезным их трудам,
Пускай с холодностью презрения внимают
Таящимся во тьме убогого делам;

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемóщныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет.

А вы, наперсники фортуны ослепленны,
Напрасно спящих здесь спешите презирать
За то, что гробы их непышны и забвенны,
Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.

Вотще над мертвыми, истлевшими костями
Трофеи зиждутся, надгробия блестят;
Вотще глас почестей гремит перед гробами —
Угасший пепел наш они не воспалят.

Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою
И невозвратную добычу возвратит?
Не слаще мертвых сон под мраморной доскою;
Надменный мавзолей лишь персть их бременит.

Ах! может быть, под сей могилою таится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,
Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,
Угрюмою судьбой для них был затворен,
Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

Как часто редкий перл, волнами сокровенной,
В бездонной пропасти сияет красотой;
Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой.

Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный [3],
Защитник сограждан, тиранства смелый враг;
Иль кровию граждан Кромвель необагренный [4],
Или Мильтон [5] немой, без славы скрытый в прах.

Отечество хранить державною рукою,
Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,
Дары обилия на смертных лить рекою,
В слезах признательных дела свои читать —

Того им не дал рок; но вместе преступленьям
Он с доблестями их круг тесный положил;
Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям
И быть жестокими к страдальцам запретил;

Таить в душе своей глас совести и чести,
Румянец робкия стыдливости терять
И, раболепствуя, на жертвенниках лести
Дары небесных муз гордыне посвящать.

Скрываясь от мирских погибельных смятений,
Без страха и надежд, в долине жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.

И здесь спокойно спят под сенью гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и рéзьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила,
Их лéта, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.

И кто с сей жизнию без горя расставался?
Кто прах свой по себе забвенью предавал?
Кто в час последний свой сим миром не пленялся
И взора томного назад не обращал?

Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Еще стремятся к ним с последнею слезой;

Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.

А ты, почивших друг, певец уединенный,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,
Чувствительный придет услышать жребий твой.

Быть может, селянин с почтенной сединою
Так будет о тебе пришельцу говорить:
«Он часто по утрам встречался здесь со мною,
Когда спешил на холм зарю предупредить.

Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,
Поднявшей из земли косматый корень свой;
Там часто, в горести беспечной, молчаливой,
Лежал, задумавшись, над светлою рекой;

Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами, —
Когда мы с поля шли и в роще соловей
Свистал вечерню песнь, — он томными очами
Уныло следовал за тихою зарей.

Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной,
Он часто уходил в дубраву слезы лить,
Как странник, родины, друзей, всего лишенный,
Которому ничем души не усладить.

Взошла заря — но он с зарею не являлся,
Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил;
Опять заря взошла — нигде он не встречался;
Мой взор его искал — искал — не находил.

Наутро пение мы слышим гробовое...
Несчастного несут в могилу положить.
Приблизься, прочитай надгробие простое,
Чтоб память доброго слезой благословить».

Здесь пепел юноши безвременно сокрыли;
Что слава, счастие, не знал он в мире сем.
Но музы от него лица не отвратили,
И меланхолии печать была на нем.

Он кроток сердцем был, чувствителен душою —
Чувствительным творец награду положил.
Дарил несчастных он — чем только мог — слезою;
В награду от творца он друга получил.

Прохожий, помолись над этою могилой;
Он в ней нашел приют от всех земных тревог;
Здесь все оставил он, что в нем греховно было,
С надеждою, что жив его спаситель — Бог.

1802

Ручей, виющийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием кати́шься ты в реку!
         Приди, о муза благодатна,

В венке из юных роз, с цевницею златой;
Склонись задумчиво на пенистые воды
И, звуки оживив, туманный вечер пой
         На лоне дремлющей природы.

Как солнца за горой пленителен закат, —
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
         Багряным блеском озаренны;

Когда с холмов златых стада бегут к реке
И рева гул гремит звучнее над водами;
И, сети склав, рыбак на легком челноке
         Плывет у брега меж кустами;

Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,
И веслами струи согласно рассекают;
И, плуги обратив, по глыбистым браздам
         С полей оратаи съезжают...

Уж вечер... облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
         С потухшим небом угасает.

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Простершись на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,
         Поток, кустами осененный.

Как слит с прохладою растений фимиам!
Как сладко в тишине у брега струй плесканье!
Как тихо веянье зефира по водам
         И гибкой ивы трепетанье!

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы;
В траве коростеля я слышу дикий крик,
         В лесу стенанье филомелы...

Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?
Восточных облаков хребты воспламенились;
Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;
         В реке дубравы отразились.

Луны ущербный лик встает из-за холмов...
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
         Как бледно брег ты озлатило!

Сижу, задумавшись; в душе моей мечты;
К протекшим временам лечу воспоминаньем...
О дней моих весна, как быстро скрылась ты
         С твоим блаженством и страданьем!

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?
Ужели никогда не зреть соединенья?
Ужель иссякнули всех радостей струи?
         О вы, погибши наслажденья!

О братья! о друзья! где наш священный круг?
Где песни пламенны и музам и свободе?
Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?
         Где клятвы, данные природе,

Хранить с огнем души нетленность братских уз?
И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,
Лишенный спутников, влача сомнений груз,
         Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой?..
Один — минутный цвет — почил, и непробудно,
И гроб безвременный любовь кропит слезой [6].
         Другой... о, небо правосудно!.. [7]

А мы... ужель дерзнем друг другу чужды быть?
Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,
Иль суетная честь приятным в свете слыть
         Загладят в сердце вспоминанье

О радостях души, о счастье юных дней,
И дружбе, и любви, и музам посвященных?
Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,
         Но в сердце любит незабвенных...

Мне рок судил брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы природы,
Дышать над сумраком дубравной тишиной
         И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
О песни, чистый плод невинности сердечной!
Блажен, кому дано цевницей оживлять
         Часы сей жизни скоротечной!

Кто в тихий утра час, когда туманный дым
Ложится по полям и хóлмы облачает
И солнце, восходя, по рощам голубым
         Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,
В дубраве упредить пернатых пробужденье
И, лиру соглася с свирелью пастухов,
         Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел... но долго ль?..
                                                      Как узнать?..
Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой
Придет сюда Альпин [8] в час вечера мечтать
         Над тихой юноши могилой!

1806

На поле бранном тишина;
         Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
         Здесь кров небес над нами,
Наполним кубок круговой!
         Дружнее! руку в руку!
Запьем вином кровавый бой
         И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
         Тот бодро ищет боя...
О всемогущее вино,
         Веселие героя!

Кто любит видеть в чашах дно,
         Тот бодро ищет боя...
О всемогущее вино,
         Веселие героя!

Сей кубок чадам древних лет!
         Вам слава, наши деды!
Друзья, уже могущих нет;
         Уж нет вождей победы;
Их домы вихорь разметал;
         Их грóбы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал
         Их шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в сынах;
         Их поприще пред нами...
Мы там найдем их славный прах
         С их славными делами.

Смотрите, в грозной красоте,
         Воздушными полками
Их тени мчатся в высоте
         Над нашими шатрами...
О Святослав [10], бич древних лет,
         Се твой полет орлиный.
«Погибнем! мертвым срама нет!» [11] —
         Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх, Донской,
         С четой двух соименных [12],
Летишь погибельной грозой
         На рать иноплеменных.

И ты, наш Петр, в толпе вождей.
         Внимайте клич: Полтава! [13]
Орды пришельца, снедь мечей,
         И мир взывает: слава!
Давно ль, о хищник, пожирал
         Ты взором наши грады?
Беги! твой конь и всадник пал;
         Твой след — костей громады;
Беги! и стыд и страх сокрой
         В лесу с твоим сарматом;
Отчизны враг сопутник твой;
         Злодей владыке братом [14].

Но кто сей рьяный великан,
         Сей витязь полуночи?
Друзья, на спящий вражий стан
         Вперил он страшны очи;
Его завидя в облаках,
         Шумящим, смутным роем
На снежных Альпов высотах
         Взлетели тени с воем;
Бледнеет галл, дрожит сармат
         В шатрах от гневных взоров...
О горе! горе, супостат!
         То грозный наш Суворов [15].

Хвала вам, чада прежних лет,
         Хвала вам, чада славы!
Дружиной смелой вам вослед
         Бежим на пир кровавый;
Да мчится ваш победный строй
         Пред нашими орлами;
Да сеет, нам предтеча в бой,
         Погибель над врагами;
Наполним кубок! меч во длань!
         Внимай нам, вечный мститель!
За гибель — гибель, брань — за брань,
         И казнь тебе, губитель!

Наполним кубок! меч во длань!
         Внимай нам, вечный мститель!
За гибель — гибель, брань — за брань,
         И казнь тебе, губитель!

Отчизне кубок сей, друзья!
         Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,
         Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,
         Знакомые потоки,
Златые игры первых лет
         И первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?
         О родина святая,
Какое сердце не дрожит,
         Тебя благословляя?

Там все — там родших милый дом;
         Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред творцом;
         Мы жизни их ограда;
Там девы — прелесть наших дней,
         И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,
         И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
         На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
         Зажгут отцов могилы.

За них, за них всю нашу кровь!
         На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
         Зажгут отцов могилы.

Тебе сей кубок, русский царь!
         Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;
         Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы от отцов
         Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
         К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник славянин;
         Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,
         И чужд им малодушный.

Не изменим; мы от отцов
         Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,

         К тебе горим любовью.

Сей кубок ратным и вождям!
         В шатрах, на поле чести,
И жизнь, и смерть — все пополам;
         Там дружество без лести,
Решимость, правда, простота,
         И нравов непритворство,
И смелость — бранных красота,
         И твердость, и покорство.
Друзья, мы чужды низких уз;
          К венцам стезею правой!
Опасность — твердый наш союз;
         Одной пылаем славой.

Тот наш, кто первый в бой летит
         На гибель супостата,
Кто слабость падшего щадит
         И грозно мстит за брата;
Он взором жизнь дает полкам;
         Он махом мощной длани
Их мчит во сретенье врагам,
         В средину шумной брани:
Ему веселье битвы глас,
         Спокоен под громами:
Он свой последний видит час
         Бесстрашными очами.

Хвала тебе, наш бодрый вождь [16],
         Герой под сединами!
Как юный ратник, вихрь, и дождь,
         И труд он делит с нами.
О, сколь с израненным челом [17]
         Пред строем он прекрасен!
И сколь он хладен пред врагом,
         И сколь врагу ужасен!
О диво! се орел пронзил
         Над ним небес равнины... [18]
Могущий вождь главу склонил;
         Ура! кричат дружины.

Лети ко прадедам, орел,
         Пророком славной мести!
Мы тверды: вождь наш перешел
         Путь гибели и чести;
С ним опыт, сын труда и лет;
         Он бодр и с сединою;
Ему знаком победы след...
         Доверенность к герою!
Нет, други, нет! не предана
         Москва на расхищенье;
Там стены!.. в россах вся она;
         Мы здесь — и бог наш мщенье.

Хвала сподвижникам-вождям!
         Ермолов [19], витязь юный,
Ты ратным брат, ты жизнь полкам,
         И страх — твои перуны.
Раевский [20], слава наших дней,
         Хвала! перед рядами
Он первый грудь против мечей
         С отважными сынами [21].
Наш Милорадович [22], хвала!
         Где он промчался с бранью.
Там, мнится, смерть сама прошла
         С губительною дланью.

Наш Витгенштейн [23], вождь-герой,
         Петрополя спаситель,
Хвала!.. Он щит стране родной,
         Он хищных истребитель.
О сколь величественный вид,
         Когда перед рядами,
Один, склонясь на твердый щит,
         Он грозными очами
Блюдет противников полки,
         Им гибель устрояет
И вдруг... движением руки
         Их сонмы рассыпает.

Хвала тебе, славян любовь,
         Наш Коновницын [24] смелый!..
Ничто ему толпы врагов,
         Ничто мечи и стрелы;
Пред ним, за ним перун гремит,
         И пышет пламень боя...
Он весел, он на гибель зрит
         С спокойствием героя;
Себя забыл... одним врагам
         Готовит истребленье;
Пример и ратным и вождям
         И смелым удивленье.

Хвала, наш Вихорь-атаман;
         Вождь невредимых, Платов! [25]
Твой очарованный аркан
         Гроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,
         По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом в тыл врагам,
         Бедой им в уши свищешь;
Они лишь к лесу — ожил лес,
         Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту — мост исчез;
         Лишь к селам — пышут селы.

Хвала, наш Нестор-Бенингсон! [26]
         И вождь, и муж совета,
Блюдет врагов не дремля он,
         Как змей орел с полета.
Хвала, наш Остерман-герой,
         В час битвы ратник смелый!
И Тормасов, летящий в бой,
         Как юноша веселый!
И Багговут, среди громов,
         Средь копий безмятежный!
И Дохтуров, гроза врагов,
         К победе вождь надежный! [27]

Наш твердый Воронцов [28], хвала!
         О други, сколь смутилась
Вся рать славян, когда стрела
         В бесстрашного вонзилась;
Когда, полмертв, окровавлен,
         С потухшими очами,
Он на щите был изнесен
         За ратный строй друзьями.
Смотрите... язвой роковой
         К постеле пригвожденный,
Он страждет, братскою толпой
         Увечных окруженный.

Ему возглавье — бранный щит;
         Незыблемый в мученье,
Он с ясным взором говорит:
         «Друзья, бедам презренье!»
И в их сердцах героя речь
         Веселье пробуждает,
И, оживясь, до полы меч
         Рука их обнажает.
Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;
         Уж ангел истребленья
Горé подъял ужасну длань,
         И близок час отмщенья.

Хвала, Щербатов, вождь младой!
         Среди грозы военной,
Друзья, он сетует душой
         О трате незабвенной [29].
О витязь, ободрись... она
         Твой спутник невидимый,
И ею свыше знамена
         Дружин твоих хранимы.
Любви и скорби оживить
         Твои для мщенья силы:
Рази дерзнувших возмутить
         Покой ее могилы.

Хвала, наш Пален [30], чести сын!
         Как бурею носимый,
В