Я долго выбирал — и выбрал, отойди,
Советчик, ангел мой, близнец, благожелатель, —
Мне Анненского здесь, и Пушкина найти,
И Фета удалось, и Лермонтова, кстати.
И дуэль, конечно? И дуэль.
Никуда мой беглый не годится
Перечень. Нельзя пересказать
Жизнь такую. Как он умудрился
Даже смерть свою нам показать
Так, как будто год над ней трудился?
Наказанье за долгую жизнь называется старостью
Уличное каменное чтенье
С памятью о Пушкине и Блоке.
Петербург и есть стихотворенье:
Разве эти улицы — не строки?
Я других имен не называю,
Кто же их не знает? Что зимою
Здесь, что летом — отношенье к раю
Или аду — самое прямое.
Хоть пройди по длинной Ординарной,
Выйди хоть на Каменноостровский,
Боже мой, конечно, регулярный
Стих и точной рифмы отголоски.
Сохраним его и приумножим,
Потому что он неиссякаем,
Как Нева, лежащая в подножье
У него, и в нем души не чаем!
И, ей-богу, умней, чем сегодня, — умней!
И меня с той поры укатали года,
Словно сивку, и жаль мне должно быть тех дней,
И нисколько не стыдно за них, и не прав
Я, когда на былое свое свысока
И в сомненье гляжу, — и ко мне под рукав,
Как жучок, щекоча, заползает строка.
«Петроградское небо мутилось дождем»,
И на Невском мутится, и здесь, в Озерках.
Жизнь такую. Как он умудрился
Даже смерть свою нам показать
Так, как будто год над ней трудился?
Три раза имя он менял.
Не он менял, — ему меняли.
Когда б Париж так пострадал
Иль Рим, то выжили б едва ли.
Блестит Нева, как тронный зал,
Толпятся чайки на причале.
Столицу Северную жаль.
Смотрю на бывшую столицу:
Как будто вынесли рояль,
Как будто вырвали страницу.
Но как идет ему печаль,
Какое счастье в нем родиться!
Наказанье за долгую жизнь называется старостью,
И судьба говорит старику: ты наказан, живи. —
И живет с удивленьем, терпеньем, смущеньем и радостью.
Кто не дожил до старости, знает не все о любви.
Какие призраки, фантомы?
Какие ужасы, надломы?
Каких сценических затей
Ценить находки и приемы,
Когда в троллейбусе — страшней?
