Кларисса свободна — как тот, кому не внушали, что он должен быть лучшим, но призывали найти то, что он любит
«Все это вылилось в тотальное потрясение основ, из которого старый порядок мог выйти лишь обескровленным, расколотым, живым анахронизмом».
Что нам не передают, то мы теряем, вот и все.
Просто размыкаются, потому что присутствие взрослого разрывает круг, этот круг мальчишек держится на магии детства и рассыпается, когда старшие хотят к нему приблизиться (от этого иногда щемит сердце у Али, а позже будет и у Хамида: эту границу можно пересечь только единожды и только в одну сторону).
Брак — это устои, структура. Любовь — всегда хаос, даже в радости. Ничего удивительного, если двое не подходят друг другу. Ничего удивительного, если человек выбирает семью, домашний очаг, на прочной основе, на базе очевидного контракта, а не на зыбучих песках чувств.
— Любовь — это хорошо, да, — говорит Али сыну, — хорошо для сердца, ты можешь убедиться, что оно на месте. Но это как лето, быстро проходит. А после становится холодно.
Омар сучит ногами в дверях. Он
Честь мужчины измеряется его способностью держать чужих на расстоянии от своего дома и своей жены. Иными словами, воюют лишь за то, чтобы не допустить войну в свою дверь
Убить женщину — это серьезно. Существует закон предков, по которому воюют только для того, чтобы защитить свой дом — а стало быть, и женщину в нем, ее царстве
Как бы то ни было, несомненно одно: рвануло. Наиболее информированные говорят о десятках нападений, с бомбами и автоматами, на казармы, жандармерии, радиостанцию, бензоколонки
— А… почему мы против арабов?
Ему надо удостовериться.
— Они нас не понимают, — отвечает Али и, повернувшись к брату, заговаривает с ним о видах на урожай.
Омар тоже ничего не понимает и засыпает со смутным страхом: ведь это может значить, что он араб.
